9. Россия в реформах и революциях.

«Вам нужны потрясения, а нам — Великая Россия»

П. Столыпин.

Известный государственный деятель царской Росси, классифицируемый в советской историографии, как реакционер и консерватор К.П. Победоносцев, в свое время заметил верно: понятие реформ, преобразований автоматически понималось в нашем обществе как улучшение, хотя, как правило, выходило наоборот. И он предупреждал всех, кто играет на долготерпении русского народа: те, кто замышляют у нас невозможные перевороты, - или молоды и не знают нашего народа, или люди жестокосердные, коим и своя шейка-копейка, а чужая головушка-полушка. А.С. Пушкин вообще считал, что лучшие и прочнейшие изменения (реформы по-нашему) суть те, которые происходят от улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества. Известно, что в основе реформ и революций лежали попытки модернизационных изменений в России, происходившие в ее истории неоднократно. Как известно, первую попытку модернизировать постгрозненскую Россию предпринял Борис Годунов, попытавшийся возродить роль и значение элементов норманнского или, скажем, западноевропейского культурного круга, чем только инициировал, подтолкнул деструктивные процессы, наметившиеся в социально-экономической и политической структурах Российского, деспотического по сути, государства, полученного им в наследие от Ивана Грозного. Завершение династической линии Рюриковичей, происходящее на глазах ослабление центральной государственной власти уже во многом предопределяли малоприятные государственные перспективы России. Особенно показательным в данном отношении было возрождение деятельности Земских Соборов, на одном из которых, в 1598г., Борис Годунов был избран на царство. Все попытки развернуть Россию тех лет лицом к Западу, Европе, где Англия, Германия, Голландия, Франция стали на путь постепенной модернизации, перехода от традиционного (аграрного) общества к индустриальному, закончились полным крахом и привели к «смутным временам».

Уже затухшую волну модернизации попытался оживить Петр I в начале XVIII в. Пример некогда могущественной Османской Турции, превратившейся к тому времени, фактически, в полуколонию западноевропейских государств, постоянно преследовал его, заставляя преодолевать громадные трудности на избранном им для России пути.

9.1. Петровская Русь. Цивилизационный раскол русского общества.

«Куда ты скачешь, резвый конь?»...

А.С. Пушкин.

«Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа».

Н.В.Гоголь.

Давайте, уважаемые читатели, не будем, умиляясь, предаваться иллюзиям: Петр I поставил Россию на дыбы. Личность Петра I (Великого) всегда привлекала пристальное внимание, как его современников, так и потомков. Историки, социологи, литераторы в многочисленных работах по истории России и царствованию дома Романовых дают ему иногда совершенно различные характеристики. Тем не менее, все они находят свое единство, когда утверждают, что Петр Великий «вытравил» из самодержавия его полурелигиозный и патриархальный характер, сосредоточил в своих руках всю полноту власти, превратив народную монархию в абсолютистскую, не ограниченную никакими конституционными нормами, существующими на практике какими-либо соперничающими институтами или сильными социальными структурами. Он устранил и старую феодальную аристократию, и традиционный Боярский Совет (Дума), и национальную ассамблею (Земской Собор), и, что особенно важно, независимую церковь, при всем при этом, не решив вопрос о престолонаследии. Поэтому-то после смерти Петра российский абсолютизм в своих внутренних делах постоянно пытался решить две проблемы - престолонаследия и управления жизнью нации при отсутствии демократических начал в управлении.

От себя добавим: проводя изменения, реформы в России западного типа хаотично и непоследовательно, Петр I всю силу данных реформ направил на усиление государства, доведя его до абсолютистской формы, по своей цивилизационной сущности - восточной. Этого не понимают сегодняшние «западники», с упоением ведущие общие разговоры о прогрессивности петровских преобразований, двинувших Россию. Но куда? По определению В.О. Ключевского, петровские преобразования привели к цивилизационному расколу русского общества, и это его особое состояние, определили исторический путь России за последние более, чем два с половиной века. Проблема цивилизационного раскола стоит перед нашим государством давно и до сих пор не утратила своей актуальности. Сейчас Россия завершила очередной этап своего развития, в обществе ведутся дискуссии об интеграции России в Европу, и цивилизационный раскол проявляет себя с новой силой.

Впрочем, основные признаки раскола русского общества наметились еще до Петра, получили свое воплощение в церковном расколе и в результате реформ патриарха Никона выделилось и отмежевалось от православной церкви старообрядчество. В любом обществе существуют социокультурные противоречия. Раскол же подразумевает столкновение и размежевание культур. Основа для такого раскола, с очевидностью проявившегося в XVII - XVIII вв., заложена была намного раньше - еще с принятием христианства и образованием Русского государства. С одной стороны. Русь принимает христианство в византийской форме; ей свойственна высокая духовность, стремление к соборности, поклонение правителю как наместнику бога на земле - это типично восточные черты. С другой стороны, христианство - религия, возникшая на Востоке, но ставшая духовной основой западного типа развития, что во многом ориентировало Россию на Запад и создало базу для включения ее в европейское сообщество - несмотря на то, что России, в отличие от Киевской Руси, было присуще множество восточных черт. Далее необходимо помнить о сложном и своеобразном географическом и геополитическом положении того месторазвития Русского государства, которое в последствии стало историческим полем жизнедеятельности наших предков. Это стык Востока и Запада, где процесс формирования русского этноса происходил под влиянием разнонаправленных цивилизационных факторов. То есть предпосылки цивилизационного раскола русского общества существовали уже изначально и периодически сказывались на том или ином отрезке исторического пути России.

Окончательно оформившийся цивилизационный раскол нашего общества в XVII веке во многом определялся еще и тем, что, как писал В.О. Ключевский, в это время менялось наше отношение к западноевропейскому миру, в котором в XVI и XVII вв. на развалинах феодального порядка создались большие централизованные государства; одновременно с этим и народный труд вышел из тесной сферы феодального поземельного хозяйства, в которую он был насильственно заключен прежде. Благодаря географическим открытиям и техническим изобретениям распространению новой трудовой этики, в рамках которой труд рассматривался не как наказание, а как призвание, перед народами Запада открылся широкий простор для деятельности, началась усиленная работа на новых поприщах и новым капиталом. Политическая централизация и городской, буржуазный индустриализм, вели к значительным успехам, в развитии теории и практики народного хозяйства, а технические достижения обеспечивали экономический подъем, создание торговых флотов, расцвет фабричной промышленности, рост торгового оборота и кредита. Россия не участвовала во всех этих процессах, растрачивая свои силы и средства на внешнюю оборону и на кормление Двора, правительства, привилегированных классов, с духовенством включительно, ничего не делавших и неспособных что-либо сделать для экономического и духовного развития народа. Поэтому в XVII в. она отставала от Запада, больше, чем в начале XVI в. Западное влияние вышло из чувства национального бессилия, а источником этого чувства была все очевиднее вскрывавшаяся в войнах, в дипломатических сношениях, 4 торговом обмене скудость собственных материальных и духовных средств перед западноевропейскими, что вело к сознанию своей отсталости.

«В правительственной среде и в обществе появляются люди, которых гнетет сомнение,...они теряют национальное самодовольство и начинают оглядываться по сторонам, искать указаний и уроков...на Западе, все, более убеждаясь в его превосходстве....Так на место падающей веры... является уныние, недоверие к своим силам, которое широко растворяет двери иноземному влиянию». Как видим -история повторяется! Сегодняшние процессы в нашем обществе - ярчайшее тому подтверждение. В основе цивилизационного раскола, по мнению того же В.О. Ключевского, находится и противоречие между западным влиянием и господствующим в России дотоле влиянием - восточным и византийским. «Между обоими этими влияниями можно заметить существенную разницу. Греческое влияние было принесено и проводилось церковью и направлялось к религиозно-православным целям. Западное влияние проводилось государством, и призвано было первоначально для удовлетворения материальных потребностей. Однако, захватывая всего человека, оно не «успело захватить всего общества: с такой поглощающей силой оно подействовало лишь на тонкий, вечно подвижный и тревожный слой, который лежит на поверхности нашего общества».

Различия между Европой и Азией возникают не только из их классического наследия, но и в силу тех сдвигов, которые Запад претерпел в течение последних четырех столетий. Запад и Восток постоянно взаимодействуют друг с другом, способствуя, взаимному развитию и осваивая ценности друг друга. Сегодня более актуален принцип, обоснованный нашим соотечественником Вернадским: «Человечество едино в цели своего существования и нельзя безнаказанно идти против этого единства».

А что же Россия? В самом деле, как она развивается - циклично как Восток, или линейно, как Европа? Вот здесь мы с вами и обратимся к модели, которую называют «маятником Ахиезера». Чем же обусловлены маятниковые движения российских реформ - беспорядочные метания от капитализма к социализму и от социализма к капитализму, от удельности к уездности и обратно, от вероисповедности к атеизму и наоборот, от товарно-денежного к натуральному и прочая, прочая и прочая. Причина сущностной неорганичности национальных реформ - в самой природе российской жизни, описываемой понятием «несимфонийность». Российский социум несимфоничен - он конфликтен универсально, безусловно. Власть противостоит обществу, государство - народу, институты - гражданам, система - человеку. «Россия до мозга костей антагонистична, раскольна». А расколотое общество просто не может изменяться иначе, чем осуществлять «маятниковые» колебания между полярностями.

Данный фактор стал заметен в истории России после проведения петровских реформ. Модернизация, начатая Петром I, во многом определила характер будущих преобразовательных процессов. Она проводилась при сохранении и даже усилении корпоративного начала и государства с абсолютной властью в лице монарха. Более того, в условиях, когда государство осуществляло мобилизацию средств для модернизации, заведомо снижая уровень жизни народа, применяло масштабное насилие, коллективизм даже усилился - он помогал выживать под таким мощным прессом. Это была единственная форма социальной защиты человека. Предпосылок для утверждения индивидуалистической традиции практически не было, она распространялась медленно, только в высших слоях общества. При всем том, преобразования привели к появлению светского государства, светской культуры и образования, предпринимательства и элементов рыночных отношений, которые способствовали формированию новой личности с иной ментальностью, складывалась европейски ориентированная часть общества. В итоге в петровскую эпоху начался цивилизационный раскол русского общества. Как писал В.Л. Ключевский, вместо того, чтобы обществу объединить свои усилия и направить их на решение важнейших задач, стоявших перед ним, в нем произошел раскол на «почву» и «цивилизацию», который сохранился на протяжении всего последующего времени и стал причиной глубоких противоречий и катаклизмов. Укажем, что преобладающим был, конечно же, почвенный уклад, а цивилизационный был чрезвычайно мал и создан был, по сути дела, азиатским, восточным способом.

Исторический маятник влечет расколотое общество из одного состояния в другое. Россия сочетает в себе оба типа динамики - циклический и линейный, но господствует в обществе модифицированный инверсионный цикл, восстанавливающий вновь то, что уже было, однако восстанавливающий лишь в некотором смысле, лишь отчасти, ограниченно и неполно.

Две цивилизации, фантастически оплетенные в типе одной страны, означают, по меньшей мере столько же типов ментальности, систем нравственности, основных политических культур, хозяйственных систем и т.д. Расколотое общество - особое общество, преобразующее любые воздействия извне и изнутри самим фактом раскола. Фактически, это означает необходимость постоянного учета не только «либеральных» элементов культуры, коих в России всегда было мало, но и основного массива общества, так называемой, «почвы». Сплав двух цивилизаций порождает особую «промежуточную» цивилизацию». И только поняв цивилизационную специфику нашего общества, как «промежуточную», мы перестанем настаивать на типологическом единстве российского и западного обществ. Достижения индустриальных форм труда, массового промышленного производства, культуры, искусства, недостаточно, чтобы объединить общество.

Понимание капитализма как одного из этапов «либеральной» цивилизации, к которой, якобы, движется Россия, означает, что российское общество остается до сих пор докапиталистическим. Капитализм, который исторически развивался в стране, никогда не проникал до общественных глубин. Для постоянного воспроизведения того или иного хозяйственного, экономического, социального порядка решающей для общества является деятельность основной части населения («почвы»). Элиты («цивилизация»), и тем более остальные меньшинства, обладают ограниченными возможностями, по сравнению с поступками большинства. Например, начиная с отмены крепостного права, с ростом рыночных отношений, ведущих к обнищанию и разорению основной массы крестьян - общинников, усиливалось сопротивление данному процессу с их стороны и фиксировались прежние дорыночные отношения.

А элита («цивилизация») в России до сих пор считает народ быдлом, которое можно повести куда угодно, просчитываясь тем самым в своих реформаторских ожиданиях, еще больше усиливая раскол в обществе. Есть экономическая категория измерения глубины социального раскола общества, так называемый, «коэффициент децильности». Так вот, в России наших дней он зашкаливает за тридцать раз в уровне доходов и жизни между полярными группами. А социально опасным считается уже десятикратное различие. Они (элита) не могут понять, что российская деревня («почва») до сих пор по сути дела остается докапиталистической, несмотря на беспрецедентную по глубине освободительную реформу 1861 года, а затем столыпинские реформ начала XX века. Наряду с островками становящихся капиталистических отношений в деревне, в несоизмеримо больших, по сравнению с ними, масштабах росло сопротивление этим отношениям, нарастала мощнейшая волна уравнительной справедливости (многовековая форма и образ жизни российского крестьянина-общинника). Именно она смела российское дооктябрьское государство, и способствовало установлению советской власти. Не подобное ли сейчас мы наблюдаем с добавлением ностальгии по старым советским временам. Работа ведется на прежнем социальном материале, ибо новых социальных образований «преобразования» не воспроизводят (так и нет «среднего класса»), а неимоверно углубляют раскол общества на полярные социальные группы сверхбогатых и сверхбедных, по сути, нищих, заталкивая в ряды последних основную часть российского населения, соответственно своему положению сопротивляющегося проводимым реформам. Вожди большевизма смогли использовать социальную энергию самого массового слоя населения крестьян, чтобы его же руками подавить более самостоятельную и склонную к предпринимательству часть землевладельцев. Осуществили руками этой же крестьянской России, изгоняемой с земли в города, индустриализацию, проведенную за счет того же крестьянства, обираемого до нитки, доводимого до голодной смерти в деревне. Индустриализация на добуржуазной основе, реализованная в Советской России - уникальное явление в мировой истории, показавшее новые возможности, пути и формы модернизации общества «смешанного» цивилизационного типа.

Раскол, по-видимому, мог возникнуть только в таком большом цивилизационно разноликом обществе, как российское. А в большом сложном обществе требования к эффективности принимаемых решений особенно высоки. Специфика значимого решения в условиях раскола заключается в том, что чаще всего оно одностороннее, не преодолевает раскол, взвешенно не учитывает интересы других групп, не выходит за рамки условий, средств и целей, способствующих ослаблению раскола. Потому то подобные общества (особенно наша Россия), существуют лишь постоянно опровергая себя, периодически стремясь занять то ту, то другую крайнюю позицию, постоянно «разоблачая» ложь во вчерашней правде. В любой момент только один полюс отождествляется с научной истиной и одновременно с народной правдой, справедливостью. История России вся пронизана «хромающими решениями». Любое значимое решение отменяется, не успев реализоваться, все решается как исключение, разрешенное запрещается, все сказанное и записанное опровергается, чтобы утверждаться, и утверждается, чтобы быть опровергнутым. Хромающие решения в буквальном смысле слова - несчастье России. Оно выражается в периодических переходах от реформ к контрреформам и обратно, в постоянном балансировании законодательных, исполнительных органов между противоположными решениями. Господство хромающих решений является мощным препятствием на пути диалога с другими странами и народами. Они затрагивают буквально все сферы жизни, в частности, например, являются важным препятствием бизнесу, изумляя западных бизнесменов постоянным стремлением пересматривать заключенные соглашения.

В основе хромающих решений лежит неизбежное в результате раскола формирование в обществе двух систем смыслов. Это ярко видно при попытках высшей власти в своих обращениях к народу обосновывать необходимость реформ. Один пласт смыслов тяготеет к идее государственности как средству обеспечения интеграции общества и, возможно, блага подданных. Эта система смыслов постоянно обращается к достижениям либеральной цивилизации, которая, как казалось, могла обеспечить Россию эффективными средствами: техникой, умениями, наукой, организационными формами для достижения исторически обозначившихся целей. Другой пласт смыслов тяготеет к догосударственной жизни в локальных мирах, где все знали друг друга (идея общинных преобразований), где жизнь протекала бы без чиновников, налогов, рекрутчины, но с царем или вождем, интерпретируемым как патриархальный справедливый и заботливый отец. Это две модели мира, тяготеющие к разным цивилизациям, между которыми возможно лишь слабое взаимопроникновение. Только во времена державной опасности страна сплачивается в единое целое, и это тоже своеобразный цивилизационный российский феномен. А всякие попытки значимых изменений, ради следования по пути прогресса угрожают усилением раскола.

Цивилизационный раскол русского общества сформировал и неповторимую политическую специфику истории страны. Она проявляется, прежде всего, в периодически возникающем двоевластии, которое в скрытом виде существует постоянно, но время от времени выплескивается на поверхность в самых разнообразных формах. Корни его в совластии племен и государства, веча и князя, сельского мира и царской администрации. Например, во времена Ивана Грозного мы видим земщину и опричнину; сам Петр I допускал два правительства, действовавшие перекрестно, с пересекающимися взаимно компетенциями. В феврале 1917г. оба уклада породили свои органы власти: «почва» - Советы, «цивилизация» - Временное правительство. И в дальнейшем, в советский период, двоевластие получает форму дуализма партии и государства. Каждая из форм двоевластия несла определенную отколотую от целого функцию. Двоевластие - результат двух мощных, исключающих друг друга стремлений расколотого общества: с одной стороны, сохранить догосударственные формы жизни, хозяйственную и политическую автономию, а с другой - обеспечить интеграцию общества, главным образом, административными средствами. Историческое наследие двоевластия лишь указывает на неразрешенность этой проблемы и сегодня. Попытки формирования правового государства, определенные шаги к которому общество делало в период либеральных реформ Александра II, а также после февраля 1917 года, привели к уродливым формам, где каждая из властей пыталась воплотить в себе власть в целом. Стремление к разделению властей приводило и приводит сегодня к конфликту между властями, так как происходит не на почве культуры, способной к консенсусу, диалогу.

Трагизм российского раскола особенно ярко проявляется при проведении реформ. Реформа, требующая объединения народа вокруг некоторого общего принципа, общей идеи превращалась, как правило, в контрреформу. Например, глава правительства П.А. Столыпин в свое время считал (впрочем, также поступили и нынешние, так называемые, «реформаторы»), что не следует ставить в зависимость от доброй воли крестьян момент ожидаемой реформы, поскольку народ темен и неизвестно, когда он дозреет до понимания ее настоятельной необходимости. Практически, данная точка зрения лежала в основе всех российских реформ. Поэтому многое из того, что в динамике страны кажется ошибками вождей, капризами исторической случайности и т.д., объясняется общественным размежеванием. А их взаимодействие должно базироваться на принципах взаимодополнительства и взаимосогласованности. Еще И.С. Киреевский, говорил, что сколько бы ни искали возвращения Русского или введения Западного быта, - ни того, ни другого исключительно ожидать не можем, а поневоле должны предполагать что-то третье, которое должно возникнуть из взаимной борьбы двух враждующих начал. Следовательно, вопрос о том, какой из двух элементов полезнее, не правомерен. Не который из двух, подчеркивает он, а какое направление они должны получить, чтобы действовать на пользу России.

Конечно же, вопрос о подобном синтезе сегодня чрезвычайно актуален, ибо как никогда актуальна проблема: каким образом провести успешную модернизацию в России национального российского образца. Но здесь возникает опасность «дурного синтеза Востока и запада» в России, в результате которой может возникнуть синтетический образ русской «Азиопы», как по аналогии с «Евразией» назвал Россию историк П.Н. Милюков. Потому-то русская мысль постоянно задавалась вопросом: где гарантии, что данный синтез будет непременно независимым? Не превратиться ли Россия, постоянно выбирая между Западом и Востоком, в гоголевское «ни то, ни се, а черт знает что». Потому не случайно Н.Я. Данилевский писал о том, что еще Петр I хотел сделать прививку европейской цивилизации к русскому дичку, в итоге которой ни самобытной культуры не возросло на русской почве, ни чужеземного его не усвоилось и не проникло далее поверхности общества. Л. Н. Гумилев вообще говорил о том, что механический перенос в условиях России западноевропейских традиций дал мало хорошего. Ведь российский суперэтнос возник на пятьсот лет позже. И мы, и европейцы всегда данное различие ощущали, осознавали и за «своих» друг друга не считали. Поскольку мы на 500 (пятьсот) лет моложе, то как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не можем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы.

Таким образом, реформы Петра I имел масштабные и долговременные последствия, выразившиеся в том, что произошла европеизация России в смысле приравнивания русского государства и общества к европейской модели. Напротив, проблемы, с которыми она сталкивается вплоть до наших дней, объясняется именно тем, что европеизации не случилось, но социальное тело России было расколото на две части: высшие слои в значительной степени приблизились к европейским стандартам жизни, а остальные 4/5 преимущественно сельского населения остались, по сути, стороне от этого. Более того, даже язык в этих двух укладах был разный: «почва» говорила на русском, «цивилизация» на французском. Раскол пронизывал и пронизывает все российское общество, и его проявления и следствия, многогранны. Вся их совокупность - уникальное явление в мировой истории, что и позволяет говорить о специфике России, выходящей по своей значимости на цивилизационный уровень.

Вопросы для самоконтроля:

1. В чем суть преобразовательной деятельности Петра I?

2. Почему петровские реформы привели к цивилизационному расколу России?

3. Что такое «маятник Ахиезера»?

4. В чем суть феномена российского положения «двоевластия»?

5. В чем трагичность российской реформаторской традиции?