Тема 5. Социальная стратификация молодежи

Понятие стратификации. Соотношение понятий социальное неравенство, социальное равенство, социальная справедливость. Теоретические подходы к определению критериев и моделей социальной стратификации молодежи. Молодежь в системе социальной стратификации. Особенности социального статуса молодежи. Анализ противоречий социального статуса молодежи в работах К.Мангейма, М. Мида, Т. Парсонса, С. Эйзенштадта. Социальный статус молодежи в традиционном и постиндустриальном обществах. Социальное расслоение молодежи и рост социального неравенства в доступе к образованию, на рынке труда, в политической и духовной сфере.

Цели занятия:

1. Рассмотреть соотношение понятий «социальное неравенство», «социальное равенство», «социальная справедливость».

2. Раскрыть теоретические подходы к выделению критериев социальной стратификации молодежи.

3. Проанализировать модели социальной стратификации молодежи.

4. Рассмотреть особенности социального статуса молодежи.

5. Проследить тенденции социального неравенства в профессиональной, политической и духовной сферах.

6. Проанализировать положение молодежи в современном российском обществе.

МАТЕРИАЛЫ К ТЕМЕ

Стратификация молодежи в сферах образования, занятости и потребления

В современном российском обществе социальная стратификация воспроизводится не только распределением собственности и власти, но и доступом к интеллектуальным ресурсам. Последние выступают важнейшим элементом социальной структуры, а стратификация отражает ее качества. Отсюда следует, что проблема образовательной стратификации теснейшим образом связана с результатом социально–экономических перемен, характерных для перехода общества к рыночным отношениям.

Как отмечал в свое время М. Вебер, именно способность людей воспринимать радикальные изменения в общественной жизни, готовность к адекватному поведению в новых условиях представляются наиболее важным в обеспечении успеха в крупных социальных и экономических сдвигах.

В рамках данной веберовской идеи автором была поставлена задача теоретико–эмпирического характера: выявить факторы включения молодых людей в рыночные отношения в сферах образования, занятости (на рынке труда) и потребления. Ее решение дает возможность проанализировать наблюдаемую социальную стратификацию молодежи, что весьма важно для понимания взаимосвязи социоэкономической динамики и поведенческих приоритетов «рыночного поколения» в трансформационных процессах российского общества с целью выявления состояния его «включенности» в рыночную экономику. Заметим, что избранная проблематика – взаимодействие трех важнейших сфер стратификационной системы (образование, рынок труда и потребления) еще недостаточно освещены в литературе.

Что касается методологического подхода, то можно отметить сделанный нами акцент на факторы субъективного характера как весьма важные для определения поведения молодых людей в новых условиях. Уместно напомнить, что ряд экономистов неоклассического направления (например, Г. Беккер, Дж. Стиглер), необходимым условием успеха в трансформационном обществе считали социально-психологические составляющие: усилия самих людей, направленные на изменение ситуации в свою пользу, достижения нового качества жизни, соответствующего места в социальной структуре.

В статье в качестве эмпирического материала автором использованы данные общегородского (г. Москва) репрезентативного исследования Социоэкономической Ассоциации «АСЭ» и Института проблем занятности РАН. Использовались также результаты мониторинговых исследований профессиональных планов выпускников средних общеобразовательных школ и молодых специалистов, окончивших вузы, техникумы, колледжи, полученные Центром уровня жизни, социальной защиты и рынка труда Академии труда и социальных отношений (АТиСО) и Комитетом труда и занятности при Правительстве города Москвы в 2000 г., данные Института социологии РАН за 2000–2002 гг. по исследовательскому проекту «Факторы социальной и профессиональной стратификации молодежи в трансформационных процессах российского общества» (руководитель Г.М. Мкртчян) Выборочная совокупность (массив) обследуемых – 2266 человек. Как видим, эвристическая база исследования ограничивается Москвой – городом, имеющим отличительные особенности в сравнении с общероссийскими показателями по всему экономическому и социальному пространству. Однако, учитывая именно специфичность, большую «продвинутость» столицы–мегаполиса в рыночной экономике, а также недостаточную изученность проблематики в аспекте поставленных выше задач, выбор поля исследования можно считать правомерным.

Следует подчеркнуть, что в современном российском обществе в условиях распада традиционных форм вертикальной социальной мобильности и основных компонентов социальной структуры – доходов, престижа и властных позиций, сфера образования имеет особое значение. Помимо расширения доступа к интеллектуальным ресурсам и выполнения присущей ей функции воспроизводства высокопрофессиональных и властных элит, образование продолжает обеспечивать важные элементы адаптации: ценностно–нормативные образы.

Известно, что советская система была ориентирована на массовость образования, исходя из той идеологии, что образование является важнейшим компонентом прогресса социалистического общества. При социалистической распределительной системе образовательный уровень сам по себе, как правило, не гарантировал адекватное ему благосостояние – в этом смысле образованная и квалифицированная часть средних слоев общества оказалась в невыгодных условиях, что, однако, не влияло на высокий уровень престижности умственного труда. При переходе к рыночной экономике, особенно в первые годы реформирования, указанная тенденция еще сохранялась: по «наследственной информации» образование продолжало иметь терминальную (самодостаточную ценность).

В связи с последним положением представляет интерес концепция П. Бурдье. Рассматривая функции образования по поддержанию ценностно–ориентационных образцов, П. Бурдье писал, что следует обратить внимание на связи социальной дифференциации и образования. Он указывал на то, что трансмиссия знания от высших страт к низшим является важной предпосылкой воспроизводства культурного капитала, под которым понимал, прежде всего, уровень притязаний и характер духовных запросов, нормы и ценностно–ориентационные установки (индивида, групп, общества). П. Бурдье раскрыл прямую связь между семейным статусом, культурным капиталом и академической успеваемостью личности. По его мнению академическая успеваемость является одной из форм доминирующего положения семьи в социальной структуре. Опираясь на приведенные положения П. Бурдье нами была сделана попытка рассмотреть с учетом современных российских реалиях (при переходе образования на платную основу) другой весьма важный вопрос: насколько модели вертикальной мобильности в образовательной сфере обнаруживают влияние материального положения семьи на достижения учащихся. Обнаружилось, что определяющую роль, скорее всего, играет культурно–образовательный уровень родителей и ценностно–ориентационная установка учащихся, а прямая связь между благосостоянием семьи и академическим достижением респондентов незначима. Иными словами, социально–профессиональный статус родителей, их образовательный уровень сами по себе становятся некоторыми обязательными требованиями к формированию адекватных типов поведения молодых людей посредством установки на достижения и последующую карьеру.

Результаты нашего исследования показывают, что существует прямая связь семейного происхождения с образовательной стратификацией как одним из важнейших условий воспроизводства социальной структуры именно через культурный капитал. В этой связи небезынтересно отметить также, что Р. Мертон, говоря о функции образования в интеграции личности в социальные порядки, остроумно замечает, что университеты представляют собой «брачный рынок» для воспроизводства образованных стратов. Видимо, он имеет в виду то, что культурный капитал, которым обладает образовательная система, относительно автономен от других социальных институтов: модели успеха, связанной со стандартами, нормами, девиацией, формой символического обмена, трансмиссией культурных образцов.

Как показывают полученные нами данные, несмотря на существенное снижение материального положения среднего слоя интеллигенции (работников образования, здравоохранения, культуры, инженерно–технических и научных работников), именно из этой среды больше всего осуществляется пополнение студенчества в высшие учебные заведения. С одной стороны, наблюдается довольно значимая связь между сравнительно низким уровнем семейного дохода и высоким образовательным уровнем родителей в указанной группе респондентов. С другой стороны, выраженность ожидаемой материальной помощи со стороны родителей для получения высшего образования именно в этой группе более сильна. Можно объяснить это тем, что в указанной группе в связи с переходом обучения на платную основу больше экономят из семейного бюджета ради затрат на учебу, что в значительной степени определяет академическую успеваемость. Так, в данной группе 47% респондентов занимаются с репетиторами или обучаются на подготовительных факультетах. В то же время более 60% студентов очной формы обучения проходили довузовскую платную подготовку.

Данные о планах выпускников московских средних школ показывают, что, в целом, ориентация их на продолжение дальнейшей учебы и повышение образовательного уровня достаточно высока. Это обстоятельство можно объяснить, в частности, отсевом молодых людей из среды рабочих семей при переходе в 10 и 11 классы, что, в частности, в свою очередь косвенно указывает на тесноту связи образовательного уровня родителей и ориентацией молодых людей в сфере образования. Сам факт окончания 11 класса, видимо, должен свидетельствовать о высоких образовательных притязаниях респондентов во всех группах. Результаты исследования свидетельствуют о наличии сильной диспропорции в соотношении общей численности респондентов, принадлежащих к различным социально–профессиональным группам, и количества перешедших в 11 классы в пользу выходцев из среды специалистов с высшим образованием. Чем выше образовательный уровень родителей, тем больше количество тех, кто намерен продолжить обучение сразу после окончания школы и только учиться.

Необходимо подчеркнуть, что для значительной части выпускников, – детей специалистов, – планирующих после школы поступить на работу, этот шаг вовсе не означает отказ от дальнейшей учебы. Из всего массива такие составляют 37%, а выходцы из семей со средним образованием – 41%. Именно в этой группе 42% респондентов согласны устроиться на работу с высокой зарплатой даже без гарантии стабильности или готовы на риск, связанный с собственным предпринимательством, и лишь 21% молодых людей хотят выбрать работу со сравнительно небольшой зарплатой, но дающей постоянный доход. Эти цифры указывают на временный характер трудоустройства данной категории молодежи, у которой основной целью является быстро заработать средства для оплаты дальнейшего образования. Более детальный анализ полученной информации подтверждает наличие «вариативных», «гибких» планов именно у этой категории молодежи: их «поведенческая стратегия» характеризуется наименьшей ригидностью выбора способов достижения своих образовательных притязаний. Такая стратегия связана, видимо, с отсутствием у этих респондентов помощи со стороны родителей в оплате учебы. С другой стороны, как показывают данные, уровень материального благосостояния семей в этой группе (родители не имеют высшего или средне–специального образования) не ниже (а зачастую и выше), чем в семьях среднего слоя интеллигенции с высшим и незаконченным высшем образованием. В этом мы усматриваем еще одно косвенное доказательство тесноты связи уровня образования родителей и образовательных притязаний молодых людей. Данное обстоятельство представляется нам весьма важным с точки зрения образовательной стратификации: создаются более широкие возможности обучения депривированным слоям чем давление на ведущие учебные заведения, чтобы они предоставили им места. Можно сказать, что здесь как бы в поведении молодежи осуществляется основной принцип равенства: на основе координат дифференциации в профессиональной карьере и социальном статусе берется установка на достижения самого индивида.

Вновь вспоминается П. Бурдье, который, говоря о классификации «капиталов», заметил, что разграничение между ними имеет лишь структурный характер и поэтому отделить, скажем, «культурный капитал» от «экономического», а последний от труда – можно весьма условно.

В этой связи интересен эмпирический материал, полученный в рамках уже упомянутого выше исследовательского проекта. Так, было обнаружено, что под влиянием системных реформ (так называемых «рыночных требований») и выработанных в соответствии с ними «рыночных позиций» молодежи целевые функции образования в условиях перехода к рыночной экономике обеспечивают, помимо «культурного капитала», также надлежащий «экономический капитал», т.е. охватывают сферу потребительских запросов молодых людей. Последние характеризуются новыми стандартами. Это свидетельствует, что в ценностных представлениях «рыночного поколения» через призму образовательной стратификации происходит не только социально–культурное расслоение, но и экономическая (потребительская) дифференциация.

В исследовании мы сделали акцент на выявление и описание характера взаимосвязи образовательной стратификации и стратификации на рынке труда и потребления. Полученные данные дают основание предположить, что в структуре ценностных ориентаций респондентов (и юношей, и девушек) «трудовая активность» занимает доминирующее положение в удовлетворении их потребительских запросов. Такая трактовка ценностных представлений молодых людей о труде, дает основание показать более фундаментальные перемены в факторах социальной мобильности. Было выявлено, что образовательная стратегия молодежи уже на этапе выбора профессии определяется двумя основными моментами: во–первых, стремлением достичь конкурентоспособного уровня собственных ресурсов, дающих возможность для относительно свободного «включения» в рынок труда и обеспечивающих относительно стабильное, устойчивое положение на нем, и, во–вторых, желанием удовлетворить собственные материальные запросы, сформировавшиеся на основе новых потребительских стандартов. Очевидно, что здесь речь идет о прямых связях достижительных мотиваций и поведенческих приоритетов. По мнению 67% опрошенных выпускников московских школ, чем выше образовательный уровень и профессионально–квалификационная подготовка, тем больше накапливается «личностных ресурсов» не только для относительно стабильного, устойчивого положения на современном рынке труда (и в обществе в целом), но для соответствующего уровня потребления. Нам кажется, что в изменениях сознания молодых людей относительно труда как доминанты в структуре жизненных ценностей ключевую роль сыграло включение рыночных механизмов в сферу трудовых отношений. Большое значение «материальной» позиции и возможность быть востребованным на рынке труда в установке молодых людей на образовательный уровень представляется нам наиболее важным индикатором социальной мобильности, а также стратификации как проявления социальной дифференциации в среде молодежи.

Следует отметить, что образовательный (профессионально–квалификационный) уровень как стратообразующий показатель имеет значение лишь при определенных условиях, способствующих занятию высоких статусных позиций и восходящей социальной мобильности. Это связано, как замечают многие социологи, с падением «доходности» ряда специальностей, приводящем к смене приоритетов в отношении к профессии, что, разумеется, закономерно. Вместе с этим мы склоняемся к тому, что данное обстоятельство не означает падения престижности и «доходности» профессий вообще, а свидетельствует лишь об их неравнозначной «включенности» в различные секторы (отрасли) экономики в современных условиях российского общества. Как свидетельствуют работы многих экономистов и социологов, в зависимости от форм собственности в отраслевой структуре в различных секторах экономики уровень доходов и потребления специалистов с одним и тем же образовательным и профессионально–квалификационным уровнем значительно расходятся.

Молодые люди планируют предложить на рынке труда, прежде всего, свое будущее образование и высокую квалификацию в качестве «собственноресурсного» дивиденда занятия определенной статусной позиции. Важнейшим средством получения данного статуса, в их представлении, является достижение материального благополучия. Именно этот показатель социальной стратификации определяет значимость поведенческих приоритетов образовательной цели.

Этот вывод подтверждается и анализом данных таблиц 1 и 2.

Таблица 1

Корреляты (R) оценок выпускников различных типов учебных заведений г. Москвы перспектив материального порядка (зарплата, различные материальные вознаграждения и доходы) и предпочтения ими рынка труда, базирующегося на двух основных секторах экономики

(N=1426)

Сектор экономики Типы учебных заведений	Государственные предприятия		Негосударственные предприятия
	Коэффициент корреляции (R)	Ошибка коэффициента корреляции	Коэффициент корреляции (R)	Ошибка коэффициента корреляции
Высшие учебные заведения (299 человек) Средние специальные учебные заведения (техникумы, колледжи, лицеи – 182 человека) Профессионально-технические училища (105 человек) Общеобразовательные школы (840 человек)	0,390 0,310 0,910 0,460	0,3 0,2 0,3 0,2	0,860 0,890 0,780 0,710	0,2 0,2 0,3 0,2

Как видно из табл. 1, в оценках выпускников всех типов учебных заведений рынок труда, базирующийся на частном секторе с различной формой собственности, является предпочтительным пространством, в котором молодые люди считают возможным удовлетворить свои материальные запросы с учетом происходящих изменений социальной и экономической жизни российского общества. Относительно частного сектора наблюдается довольно высокая зависимость между перспективами «материального порядка» и предпочтением данного сектора во всех группах респондентов, а для госсектора такая связь менее значима. Тем не менее, если рассмотреть два основных сектора экономики – госпредприятия и негосударственные предприятия различных форм собственности, – то из приведенных табл. 1 и 2 следует, что в оценках молодых людей, вступающих на рынок труда после получения образования и профессий, негосударственный сектор экономики, в отличие от государственного, предлагает более высокооплачиваемую работу. При этом предъявляются более высокие требования к специалистам и режиму их труда (табл. 2). Это обстоятельство можно интерпретировать как готовность молодых людей к адаптации к усиливающим компонентам рыночной экономики – конъюнктуре рынка труда. Такой вывод весьма важен в плане ранее высказанной идеи относительно способности и готовности рыночного поколения к социальным и экономическим переменам, выработки молодыми людьми адекватного поведения в рыночных условиях. Подавляющее большинство респондентов (76%, выборочная совокупность – 2266 чел), ориентируются на негосударственный сектор экономики.

Надо полагать, что в установке молодежи на труд с мотивационной доминантой «деньги» скрыто действие весьма важного, с нашей точки зрения, социально–психологического фактора социальной стратификации: готовности и способности изменить уровень своего благосостояния на основе формирования новой трудовой этики (по М. Веберу). Такие поведенческие приоритеты, рационализирующие социальные действия современного «рыночного поколения», были менее характерны для молодежи до социально-экономических преобразований в России. Опираясь на эмпирические данные по московскому региону и их сравнительный анализ с аналогичными данными до социально–экономических перемен, мы обнаружили, что если в иерархии доминирующих ценностей, определяющих, по мнению респондентов, положение человека на шкале статусных позиций, в оценках выпускников дореформенного периода первое место занимали «содержание работы», «престижность профессии» и «полезность для общества», то для той же категории респондентов рыночного периода преобладающее место принадлежит: «хорошей зарплате», «дополнительным доходам» и гарантиям «выгодного трудоустройства». Таким образом, в условиях перехода к рыночной экономике мы имеем дело (в рамках нашей выборочной совокупности) с поведением, базирующимся на потребительских запросах, которые эстонские социологи определяют понятием «неоматериализация». Именно приоритетные «материальные соображения» характеризуют «рыночное поколение» с его потребительскими стандартами. Его представитель может быть адекватно охарактеризован понятием «homo economicus» – «человек экономический». Идет процесс формирования облика новых референтных групп на рынке труда.

Если сопоставить данные таблиц 1 и 2, то можно сделать вывод о важности социально–психологических перемен среди групп стратификационных факторов в условиях перехода к рыночной экономике. Так, анализ данных табл. 1 показывает, что явно наблюдается установка на труд с мотивационной доминантой «высокой зарплаты» и предпочтение требований рынка труда частного сектора.

Таблица 2