XVIII - XX вв. Широко известно и ритуальное сквернословие - от обрядовой

ругани над покойником и использования брани в качестве оберега от нечистой

силы и дикого зверя до нецензурных и чересчур откровенных высказываний в

скоморошинах и во время некоторых календарно приуроченных молодежных игр,

хранящих следы языческой сексуальной магии.

Основным принципом построения "смеховых" обрядов и произведений было

выворачивание наизнанку обычной системы знаков, выражающееся в мене

полюсов бинарных оппозиций модели мира: верхнее менялось с нижним (откуда

карнавальное значение телесного низа и всего, связанного с ним,

отразившееся и в структуре бранных выражений), мужское с женским

(переодевание), "начальствующее" с "подчиненным" (карнавальное уничтожение

обычной общественной иерархии), умное с глупым, дурацким (центральная роль

шута, скомороха, балагура в смеховых действах). Одетости

противопоставляется нагота (лохмотья), богатству, соответственно, -

бедность, церкви - кабак, а церковным одеяниям - рогожная "гунька

кабацкая" (одеяние, выдававшееся полностью пропившимся). Материалам

обычного мира противопоставлялись антиматериалы: та же рогожа, лыко,

береста, осина. Фактически выстраивался целый параллельный мир, получивший

в литературе название "смехового". Он резко и последовательно

противопоставляется реальному "благополучному", "серьезному" миру как

пародия на него. Его атрибуты: неблагополучие, неустроенность, зыбкость, в

нем все наоборот. Он имел свое древнерусское название: это, вероятно, и

есть "инишнее царство" известной былины "Вавила и скоморохи", т.е. в

конечном счете - "мир иной".

Законы и принципы организации этого антимира были известны с детства

каждому, в том числе и официальным, и духовным лицам, - ведь фактически

это была часть жизни каждого, причем существенная часть. Хрестоматиен

пример того, как поступил новгородский епископ Геннадий в конце XV в. с

еретиками: их было ведено посадить на лошадей задом наперед в одежде,

вывернутой наизнанку, остроконечный берестяных шлемах (в таких на иконах

изображались бесы) и венцах из сена и соломы. Была сделана надпись: "Се

есь сатанино воинство". В таком виде еретиков возили по улицам, а

встречные плевали им в глаза и выкрикивали: "Вот враги Божий, хулители

Христа!" Мы видим, что православный епископ прекрасно знал язык "антимира"

- ни одной ошибки. Атрибуты этого мира, как сказано, приписывались бесам,

которые - те же языческие боги, но и жители преисподней, языческого

"нижнего" мира мертвых. "Антимир", таким образом, освящен "антисвятостью",

которая по сути - святость языческая, связанная со смертью и возрождением,

воскресением, ростом, плодородием. Это "снижение", нисхождение, за которым

следует восхождение, прирастание блага, материальный прибыток. Говоря о

господстве в карнавальной стихии сниженных, материально-телесных образов,

М.М. Бахтин заметил, что ведущий момент в них - "плодородие, рост, бьющий

через край избыток", т.е. святость в языческом понимании. Именно потому

"смеховой мир", пародируя все и вся, не отрицает его. "Карнавальная

пародия", по словам Бахтина, "очень далека от чисто отрицательной и

формальной пародии нового времени: отрицая, карнавальная пародия

одновременно возрождает и обновляет. Голое отрицание вообще совершенно

чуждо народной культуре". Смеховой мир связан с той смертью, за которой

следует новое рождение, воскресение.

Академик Д.С. Лихачев характеризовал "смеховой мир" как мир

недействительный, "кромешный" (это древнерусское слово могло значить

"внешний", "адский", "тайный, сокровенный" - перед нами, очевидно,

развитие одного изначального значения, его аспекты, связанные с "миром

иным") или "опричный" (опричь - кроме, откуда "кромешный"); мир, тайно

присутствующий в здешнем и вызываемый к жизни смехом, раздваивающим

действительность. Раздвоение это связано с тем, что смех обнаруживает в

явлениях их оборотную сторону, в сущности, кроющуюся в них

противоположность, разделяя мир, творя пародийных, "смеховых" двойников.

Смеховое отношение к миру здешнему и создает, собственно, антимир,

пародирующий настоящий. Древнерусская (и вообще средневековая) пародия -

тоже по сути двойник. Но в отличие от пародии нового времени, современной,

это двойник, выставляющий на посмешище не оригинал, а самого себя. Это еще

одна существенная черта карнавального смеха, отмечаемая М.М. Бахтиным и

Д.С. Лихачевым, - направленность на себя. Ведь именно пародийное

произведение разрушает привычные связи и отношения, нормальную систему

знаков, а значит - является смешным. Конечно, шут или скоморох могли

вполне в современном духе выставить смешным кого-то, но их изначальная

"профессиональная задача" - быть смешными самим. Этим объясняется

свободное бытование в средние века на Западе, да и на Руси пародий на

самые священные тексты: церковную литургию (богослужение), важнейшие

молитвы, не говоря уже о менее сакральных вещах. Дух этих пародий в

духовных учебных заведениях (в том числе на Украине) чувствовался еще в