17 Страна Философия gig

вым, здоровайся со всяким, кого встретишь». Вея да­та жизнь пронизана неосознаваемыми установками, стереотипными реакциями, глубинными привычками, которых мы не осознаем и не замечаем, пока другие не обратят на них наше внимание.

4. Бессознательное как вместилище запретных влвче* ний.

В начале нашего века выдающийся невропатолог и психотерапевт Зигмунд Фрейд указал на существова­ние во внутреннем мире неосознаваемой сферы, где содержатся чувства, желания и впечатления, которые по каким-либо причинам человек не может и не хочет осознавать. Заикание, параличи психогенного происхо­ждения, навязчивые привычки являются внешним, ис­каженным выражением этих влечений, которые упря­таны глубоко под спуд, не выходят в пласт осознания и проявляют себя лишь в форме болезни. Содержание бессознательного может стать доступным сознанию только при помощи врача-психоаналитика, применяю­щего специальные процедуры, чтобы вывести на свет божий тайные страхи и пороки. «Внутренний ад» бес­сознательных желаний присущ каждому человеку, Хо­тя далеко не у всех он принимает облик физической болезни.

5. Бессознательное как сфера архетипов.

Другой психоаналитик К. - Г. Юнг обратил внима­ние на то, что у каждого человека есть такой уровень бессознательного, где содержатся фундаментальные мифологические образы, свойственные всем культурам мира. Юнг назвал их архетипами. Архетипы проявля­ют себя в мифах и сказках, в поэзии и художествен­ных образах, в снах и особенностях человеческого по­ведения. Сами по себе, без облекающих их образных и символических одежд, они никогда не могут быть да­ны сознанию.

6. Интуитивное знание.

Когда мы долго и старательно размышляем над каким-нибудь вопросом, тсг все время держим его в центре нашего внимания, перебираем варианты подхо­дов, обдумываем каждый следующий шаг и, возможно, фиксируем его в словах. И вдруг — «Эврика!» — ре­шение найдено, возник совершенно новый подход, ко­торый раньше и в голову не приходил. Вот этот мо«

514

мент озарения, инсайта и оказывается внерациональ-ным, неосознаваемым. Знания не было, и вдруг оно разом явилось, да еще и все целиком. Именно так приснилась Менделееву целостная законченная табли­ца химических элементов, так происходят все откры­тия и рождаются новые изобретения. Постепенность ясного рационального размышления прерывается втор­жением принципиально новых представлений, которые не могли бы вместиться в старые формы и схемы. Эта интервенция нового происходит совсем не обязательно во сне или в грезе, интуитивное прозрение часто посе­щает исследователя среди бела дня, властно вторга­ется в стройную цепочку рациональных размышлений и разом ставит все на свои места.

7. Невозможность знать будущее.

Мы уже говорили в прошлых главах о том, что бу­дущее сокрыто от человека, мы не ведаем многих по­следствий сегодняшнего внешне вполне рационального поведения. Ясное сознание приостанавливается, как пе­ред стеной, перед каждым последующим моментом вре­мени, выступающим в роли сфинкса, загадки. Во всем, что касается грядущего дня, всегда есть риск. Здесь включается образное воображение, интуиция, схваты­вание тенденций, но здесь нет ни железной логики, ни торжественного сознательного движения от момента к к моменту.

Вообще, полная сознательность человека — это ил­люзия. Вы никогда не пробовали последить за тем, как именно идет процесс вашего собственного мышления? Весьма занимательное и несколько пугающее занятие! Из книжек мы, конечно, знаем, что внутренняя речь не идентична внешней, она сокращена, имеет пропуски, образные замены слов, но одно дело прочитать, а дру­гое — обнаружить у себя! Как только вы начнете сле­дить за ходом мысли, то окажется, что она все время ускользает, образуются презалы, несвязные лоскуты. Порой мысли вовсе нет, слова отсутствуют, зато плы­вут картины или происходит что-то вроде бессловес­ного и безмысленного понимания. Мы думаем ощуще­ниями, внутренним кинестетическим чувством, стран­ными невнятными переживаниями. Это впечатляет. Не меньше впечатляет и опыт медитации, когда человек пытается опустошить свой разум и избавиться от мыс­лей. Вот тогда они начинают фонтанировать, наплы-

515

вать со всех сторон, и управлять ими чрезвычайно сложно. Оказывается, «человек разумный» так увлечен всегда внешней действительностью, что совсем не уме­ет обращаться со своим главным инструментом — ра­зумом. Он гордится им, но почти не контролирует его-Полагая себя сознательными, люди предаются страстям и порокам, воюют, убивают себе подобных, разрушают окружающую среду, то есть в полном смыс­ле слова рубят сук, на котором сидят. Ими часто ру­ководят смутные бессознательные влечения, страсти, порывы, слепые желания и туманные образы. Так чем же является для нас наше собственное бессознатель­ное, пропитывающее всю нашу внутреннюю жизнь и внешнюю культуру: врагом, другом, равноправным партнером разума?

ПСИХОАНАЛИЗ ПРОТИВ БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО

Концепция Зигмунда Фрейда рассматривает бессоз­нательное не как онтологическую бытийную силу, вторгающуюся в нашу жизнь откуда-то извне, не как космическую стихию, а как психическую субъек­тивную реальность, «малый мир», впрочем, не менее важный, чем вся ©бъектианая вселенная. Человек в значительной степени склонен к мании величия, ему часто кажется, что он — центр мироздания и венец творения, царь и властелин, хотя ему на самом деле неподвластно даже самог ближайшее — его собствен­ная душа. С точки зрения Фрейда человеческая .само­влюбленность уже получила от науки два мощных уда­ра: один, «биологический», нанес Ч. Дарвин, доказав­ший, что человек произошел от обезьяны и стоит в од­ном ряду с другими животными, следующими по пу­ти эволюции; другей, «космологический», был еще рань­ше нанесен Коперником, показавшим, что земля кру­тится вокруг солнца, а не наоборот. Но самый силь­ный удар наносит он, Фрейд, указывая людям на их неспособность разбираться в самих себе; «Третье и самое чувствительное огорчение причинит человечес­кому бреду величия психологическое исследование, же­лающее деказать Я, что «но не является господином даже в собственном доме и вынуждено довольствовать-

516

ся недостаточными сведениями о том, что бессозна­тельно происходит в его душевной жизни».

Внутренний мир человека — это поле ни на день не утихающего сражения между сознательным и бес­сознательным. Их борьба — закономерная форма пси­хической жизни , она начинается практически с самого рождения ребенка и сопровождает весь жиз­ненный путь человека. Выйдя из чрева матери, где он пребывал в счастливой гармонии с окружающей сре­дой, младенец первое время руководствуется исключи­тельно «принципом удовольствия». Для него пока «все дозволено», все его желания быстро удовлетворяются взрослыми, но очень скоро он сталкивается с требова­ниями внешнего мира, которые ведут его по пути «принципа реальности». Культура, воспитание, предъ­являя растущему человеку свои требования, заставля­ют его отказываться от тех эмоционально-чувственных радостей, которые он переживал после рождения. По Фрейду свое первое сексуальное влечение, которое именуется «либидо», младенец испытывает к матери, но именно это запрещено культурой, является постыд­ным, осуждаемым, потому содержание первых эроти­ческих переживанй должно покинуть сознание: созна­ющая часть личности противится ему, вытесняет его. Впечатления человека с некоторого момента должны проходить двойное испытание: с точки зрения принци­па удовольствия и с точки зрения принципа реально­сти. Все, что не соответствует принципу реальности, то есть культуре, требованиям человеческого общежития, уходит в систему бессознательного. Бессознательное становится чем-то вроде большого и темного порохо­вого склада, ибо погрузившиеся в беспамятство впе­чатления и влечения, страхи и желания никогда не уми­рают и не теряют своей силы. Они живы и сильны, как за­кованные титаны грохочут они во тьме незримыми цепя­ми, буйствуют и сотрясают своего хозяина — свою тюрь­му. В любой момент загнанные в подпол влечения мо­гут вырваться на волю, взорваться агрессией, выплес­нуться наружу в самых диких и неприглядных фор­мах.

Подавленные желания постоянно ищут окольных путей, они находят для себя отдушину в невротичес­ких симптомах, символике снов, оговорках и описках, фобиях, навязчивых движениях. Вся человеческая куль-

517

тура по Фрейду — это результат борьбы с бессозна­тельным, старания ввести его в берега, придать ему социально-приемлемые формы. Одной из отдушин ста­новится искусство. В художественном творчестве низ­менные либидозные влечения сублимируются, то есть возвышаются. Энергия сексуального желания преобра-еуется в энергию художественной деятельности. Не имея возможности удовлетворить свои страсти прямо, «удожник удовлетворяет их символически, замещая еапретные действия легальными, дозволенными обра­зами, которые скрывают бессознательное намерение и одновременно открывают клапан для выхода «эмоцио­нального пара». То же самое делала в древности ми­фология. Религия по Фрейду — «общечеловеческий невроз навязчивости», вотрму что в боге люди нахо­дят отца, которого так же, как реального отца любят и боятся. Юмор, шутки — еще один клапан для «дози­рованного выхода» бессознательных влечений. Они по­зволяют в культурно-приемлемых формах переживать как либидо, так и агрессию — бунтовать против гос­подства существующих порядков: государства, закона, церкви, которые тоже символизируют суровую отцов­скую власть и принципы реальности.

Все виды частичной реализации вытесненных зап­ретных желаний не решают проблемы радикальным об­разом- Противостояние сознательного и бессознатель­ного было и продолжается, Фрейд рисует пространст­венную модель соотношения разных частей нашего внутреннего мира. В центре его находится Я — само­сознательное ядро личности, разумное, рассудитель­ное, подчиняющееся принципу реальности. Это Я глу­боко несчастно, потому что подвергается мощному дав­лению сверху и снизу, находится «между молотом и нако­вальней». Снизу страсти, руководимые лишь одной жаж­дой — наслаждаться вопреки всему и несмотря ни на что. Это влечение к наслаждению имеет две основные темы, два канала выхода: Эрос — жажда органической жизни, вы­ражающаяся через половой инстинкт и все виды люб­ви, и Танатос — влечение к смерти, желание убивать, уничтожать, превращать органическое в неорганичес­кое. Бессознательное толкает человека к агрессии и удовлетворению сексуальных желаний помимо любых запретов. В нем бушует мощная энергия, и по отно­шению к Я оно выступает в роли лошади: того и гля-

о!8

ди понесет во весь опор, тогда всаднику не справить» ся с удилами. Нередко Я действительно лишь изобра­жает из себя разумного седока, управляющего своим бессознательным «конем», а на самом деле следует всем прихотям собственного «Оно» (так Фрейд назы­вает бессознательное). Однако чтобы Я не слишком потакало низшей части человеческой натуры, над ним имеется жесткая система контроля: Супер-эго, или ина­че Сверх-Я. Сверх-Я несет в себе культурные зап­реты и долженствование, это строгая и неподкупная моральная инстанция. Она формируется в ходе жизни ребенка и возникает на почве идентификации (само­отождествления) растущего человека с отцом. Именно отец понуждает дитя оторваться от материнских объ­ятий и следовать требованиям культуры, реального че­ловеческого общежития. Голос отца становится суро­вым голосом совести, которая заставляет человека сты­диться безудержной жажды наслаждений и вытеснять запретные влечения в «подпол» внутреннего мира. Сверх-Я властвует над Я, играя роль чувства вины и вызывая непереносимые нравственные страдания. Именно поэтому «Я является несчастным существом,

•которое служит трем господам и вследствие этого Под-¹ вержено троякой угрозе: со стороны внешнего мира, со стороны вожделений Оно и со стороны строгости Сверх-Я». (3. Фрейд. Я и Оно).

¹ Может ли быть разрешена внутренняя драма меж­ду сознанием и бессознательным? С точки зрения Фрейда — да. Фрейд — рационалист. Констатируя мощь и коварство бессознательных сил, он считает, что разум должен побеждать в затянувшейся схватке. Со­ратник и оппонент 3. Фрейда К. - Г. Юнг писал в 1939 году в некрологе, что Фрейд «верил в мощь интеллек­та и ничего подобного фаустовскому ужасу не умеря­ло высокомерия его смелых проектов». Как-то он ска­зал: «Интересно, что будут делать невротики, когда расшифрованы окажутся все символы? Неврозы станут абсолютно невозможными». Фрейд полагал, что слож­ная и тонкая психоаналитическая процедура выводит из тьмы бессознательного все запретные страсти, ста­вит их перед светом разума, отчего болезненные невро­тические симптомы снимаются, а личность приобрета­ет способность контролировать и понимать свой внут­ренний мир. Важнейший тезис Фрейда гласит: «Там, где было Оно, должно стать Я». Бессознательное — противник, но этот противник может быть побежден.

ПСИХОАНАЛИЗ ЗА БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ

Карл Густав Юнг был тем автором, который пере­смотрел фрейдовское понимание бессознательного как врага и оппонента сознания. Для него оно вовсе не сводится к мрачному резервуару вытесненных влече­ний. Под этим резервуаром, содержание которого пси­хоаналитик может извлечь на поверхность, находится более глубокий пласт, который в принципе нерациона­лен- Никакие специальные процедуры не могут поднять обитающих в нем образов на уровень ясного осозна-•вания. Однако этот пласт не несет однозначно-нега­тивных содержаний, злого, угнетающего начала. Этот более глубокий слой есть «коллективное бессознатель­ное» — совокупность образцов чувствования, сознава-ния, поведения, которые присущи всем людям.

Для сознания и бессознательного характерны не

520

борьба, а исходное глубинное единство. «Коллективное бессознательное» имеет сверхличную, всеобщую приро­ду, составляющие его элементы Юнг называет «архе­типами». Что же являют собой архетипы? Это некие «доопытные идеи», закодированные в структуре голов­ного мозга, «дремлющие мыслеформы», которые спо­собны проявлять себя только через внутренний опыт или формирование некоего творческого материала. Они являются в снах, грезах, поведенческих реакциях, при­нимают образные формы в мифологии, сказках, искус­стве. Всякий настоящий художник отнюдь не выска­зывает в произведении свои личные психологические комплексы, а выражает в обычном слове некое ПРА-СЛО-ВО, мощный архетип, непосредственно понятный для многих людей. Состоящее из архетипов бессознательное не предполагает обособленных человеческих «я», оно безлично. Это то, что непосредственно переживается и что Библия называет «сердцем», в котором есть и добрые, и дурные стремления.

Каждая конкретная культура и каждый человек по-своему воспринимает архетипы, по-разному выражает их в образах и эмоциях, поэтому Юнг подчеркивает, что нельзя составить механического списка этих еди­ниц бессознательного. Однако он все же описывает несколько ведущих архетипов. Например, Анима и Ани-мус. Это женское и мужское начала, которые есть в каждом человеке. Анима — природный архетип, он выражается в образах русалок, сирен, фей, ундин- В Аниме о себе властно заявляет сама жизнь, жизнь как таковая, без смысла и без цели, та жизнь, что равно дана и царице, и гусыне», со всем благом и злом, ко­торые в ней кроются. Другой архетип — Тень, очень похожая на Фрейдовское Оно, с той разницей, что лик­видировать ее невозможно. Тень — это «низший че­ловек» в нас, в ней сконцентрирована вся наша не­приспособленность к миру, все стыдное: инфантиль­ные желания, комплексы, страхи. Тень нельзя ни по­давить, ни нейтрализовать с помощью логики. С ней надо научиться уживаться. Трудная встреча с собст­венной Тенью заставляет человека признать наличие в самом себе негативных сторон и не проецировать их на других.

Еще один архетип — Персона. Это — актерская личина, те «маски», которые надевает на себя чело-

521.

век, выполняя социальные роли. От Персоны резко от­личается Самость, которая являет собой некий мощ­ный психический центр, то истинное Я, которое не сво­дится ни к тому, что знают о человеке другие, ни к тому, что он знает сам о себе. Самость всегда пребывает в ста­новлении, к ее целостности ведет процесс индивидуации, который означает интеграцию всего богатства коллек­тивного бессознательного отдельной личностью. Процесс индивидуации бесконечен, него символом выступает квадрат в круге.

i Юнг называет также архетипы Отца, Великой Ма­тери, Старого Мудреца, Райского Сада.

Таким образом, оказывается, что все сознательное в человеке как бы покоится на фундаменте бессозна­тельного. Бессознательное — сложная и многоликая стихия. В снах и грезах оно способно предсказывать будущее, а не только возвращать нас к раннему детст­ву, как это выглядело у Фрейда. Бессознательное энер-гетично, оно обладает колоссальной мощью, которая бы­ла бы способна разрушить человеческую психику, ес­ли бы не находила выхода в священных символах. Догматические символы мировых религий — посред-

522

ннки между сознанием и бессознательным. Они кчж бы трансформируют энергию бессознательного в чело­веческий смысл. Архетипы могучи и священны. Симво­лы и приоткрывают, и скрывают их от людского гла­за. Символы — магическая защита от вулканических сил бессознательного. «Расколдование мира» в совре-!менном обществе, забвение религиозной символики ве­дет к тому, что «открываются двери психической пре­исподней» и бессознательное, лишенное магических символических одежд, выплескивается на поверхность, порождая бунты, войны и революции. По Юнгу единст­венный способ поладить с бессознательным — это найти, вырастить или восстановить священные симво­лы, свойственные именно европейской культуре, ниче­го не заимствуя на Востоке или у других цивилиза­ций. Сознание и бессознательное тесно связаны между собой и должны находить гармонию взаимоотношений.

ЧТО ЗНАЧИТ «БЫТЬ СОЗНАТЕЛЬНЫМ»)

Но что значит «быть сознательным»? Можем ли мы удовлетвориться классическим представлением о том, что сознательность равна ясному логическому ра­зуму, не зависящему от бессознательных структур а выражающему себя в отчетливых словах? Видимо, нет. Психоаналитические открытия, экзистенциалистская литература, обращение к эзотерическим традициям дают в современном мире два основных представления о возможностях и пределах сознавания.

Первое представление опирается на древнее вккульт* Е$е знание, на йогические практики. В совтветствии с ним человеческий разум это весьма и весьма ограни­ченный инструмент, и как раз сознательности он не дает вовсе. Как же так? — спросите вы, — разве ра« зум не есть то чистое, просветляющее начало, которое противостоит смуте человеческих страстей, аффектам, порывам, слепым желаниям, спазмам и судорогам бес­сознательного? Именно он дает способность видеть связи и отношения вещей, принимать основанные на фактах решения, предвидеть какую-то часть последст­вий... «Но это еще не все!» — ответят вам оккультис­ты, — восторгаясь разумом, вы забываете, что оя глубоко субъективен, хотя дерзает судить о всеобщих

523

предметах и высказывает мнения обо всей Вселенной. Разум всегда принадлежит конкретному человеку, ко­торый смотрит на мир со своих частных позиций, по­этому рациональное суждение — неизбежно суждение с пристрастием, то есть неправый суд. Только один ракурс мира открывается внимательному уму, только одна ниточка в богатом узоре, а выдается она при этом за весь узор. Можно ли быть сознательным, совершая такую подмену? Кроме того, субъективный ум все вре­мя болтает сам с собой и о своих партикулярных де­лах. Это как телефонная линия, которая постоянно занята, и потому Господь Бог не может до вас до­звониться. Обретя какие-то познания, получив цен­ные интуиции, разум немедленно облекает их в слова, а слова всегда искажают полученное впечатление. От­куда все разночтения, все интерпретации, все столкно­вения мнений? Их создает слово, в теле которого смысл не живет, а только приходит и уходит, так что в сло­ва всегда можно вкладывать разные значения. Быть разумным — не значит быть сознательным. Истинное сознание превосходит как буйство чувств, так и гру­бую дискретность, эгоизм и топорность разума. Ис­тинное сознание означает обретенный в медитации или молитве выход за пределы своего маленького ограни­ченного «я», его подъем к духовному Абсолюту, в сое­динении с которым обретается действительно универ­сальное видение. Субъективная болтовня замолкает, слово берет Господь. Частная точка зрения уступает место интегральнести, естественному над-разумному синтезу всех возможных позиций, зрению миллионов глаз. Логика с ее раздельными понятиями сменяется лрямым схватыванием, которое и есть настоящее соз-юание. В теле мы почти никогда не знаем истинного сознания, безграничность осознания связана с более высокими планами бытия.

Вторая «светская» концепция сознательности может быть представлена так: сознательность не ограничивает­ся только сферой ясного логического мышления, четкого понятийного осознания. Осознание шире разума. Оно включает в себя те области внутреннего мира, которые можно назвать «внерациональными»: эмоционально-ценностные переживания, высшие чувства, состояния. Грусть, радость, любовь не даны нам в своем четком логическом выражении, но они и не бессознательны. Они явлены нам, внятны, а значит, и выразимы, хотя на ином

624

языке, чем логические и математические суждения. Это язык поэзии, художественной прозы, музыки, всех видов искусства. Кроме того, сознание не отгорожено от бессознательного китайской стеной, одни и те же содержания кочуют из сознательного в бессознатель­ное и назад, то становятся в самый фокус ясного вни­мания, то уходят в тень забвения. Грань подвижна, размыта, внутренний мир — целостность, потому мы осваиваем реальность всеми «ярусами» нашего «я», и самое отчетливое сознание воздвигается на вершине пирамиды бессознательных влечений и стереотипов.

Человеческое осознавание мира, несомненно, ограни­чено возможностями" наших индивидуальных точек зрения. Но медитация и воспарение в духовный мир — не единственный путь достижения интегральности. Есть и путь собственно-человеческий, хотя, возможно, и не такой совершенный. Это путь культуры, в кото­рой сплетаются в единство и дополняют друг друга самые разные точки зрения. Именно совокупность всех культурных форм в их динамическом развитии стано­вятся земным «интегральным сознанием». Ограничен­ность каждого отдельного человека оборачивается здесь его преимуществом, так как Другой видит то, че­го не вижу я. Оттого мы становимся взаимодополни­тельны, и складываем прекрасную мозаику сознания из своих неполных, частичных, единственных и непов­торимых сознаний. Но при таком «мозаичном» спосо-,бе восприятия, при интегрировании в культуре раци­ональных и внерациональных форм, между ними всег­да остаются зазоры, в которые властно вливается не подчиненный никаким человеческим формам мир. .Он .есть, он переживается, но остается до конца невыра­зимым. Он есть тайна. И наша последняя в этой кни­ге главка «— о тайне.

Тайна.

БЫТИЕ КАК ТАЙНА

Тайна — это то, что скрыто от нас, потаено, спря­тано, что хранится за какими-то семью замками, не­достижимое для познания, неподвластное острой слов­но хирургический скальпель аналитической мысли. Тайна есть то, что загадано, прикоснуться к чему мож­но только при помощи намека, символа, странного мер­цающего образа. Тайна таится, скрывается, манит и соблазняет, дразнит и притягивает своей недоступно­стью, неподвластностью воле человеческого «я». Таин­ственное не поддается прямому причинному объясне­нию, выведению из норм, правил, общепринятых стан­дартов, оно никогда не бывает явлено до конца, рас­крыто, исчерпано. Если тайну раскрывают, то она уже не тайна. Пафос классического рационализма — от­крытие всех тайн, выпытывание у природы ее секре­тов, бунт против загадочности мира. Период агрессив­ного рационализма Нового времени как бы совпадает у европейского человечества с его взрослением, «рас­колдовывающим» мир. В детстве человек всегда ощу­щает действительность как таинственную, неисчер­паемую, хранящую множестно возможностей, богатую неожиданностями. Ранняя юность тоже интуитивно чувствует тайну в завтрашнем дне, в собственном «я», в другом человеке, особенно любимом. Поэт Е- Евту­шенко в своем теперь уже давнем стихотворении опи­сывает это ощущение таинственности, свойственное юности:

«Были тайнами звезды, звери, под осинами стайки опят, и скрипели таинственно двери i— только в детстве так двери скрипят. Возникали загадки мира, Словно шарики изо рта Обольстительного факира, обольщающего неспроста»,

. Однако взросление губит тайну:

«Но пришла неожиданно взрослость.

Износивший свой фрак до дыр,

В чье-то детство, как в дальнюю область,

526

гастролировать убыл факир. Где вы, шарики колдовские? Нетаинственно мы грустим. Нетаинственны нам другие, Да и мы нетаинственны им. Ну, а если рука случайно прикасается, гладя слегка, это только рука, а не тайна, понимаете — только рука!»

Ощущение «только руки» вместо тайны рав­нозначно в культуре господству рационализма и пози­тивизма — направлений, желающих свести все тай­ны к «позитивному знанию», к сумме ясных представ­лений, которые можно практически использовать. Так же как в первом приступе молодости кажется, что дей­ствительность ясна и надо только ловко овладевать ею, семнадцатому и .восемнадцатому веку казалось, что человек сильнее всех тайн. Наше столетие вновь показало, что это — заблуждение. Истинное взросле­ние связано с «переоткрытием» таинственности мира, с новым удивлением перед его мощью и непостижи­мостью.

XX век постоянно подчеркивает устами своих ху­дожников и философов, что само бытие, сама реаль­ность загадочна и неуловима, и нам только кажется, что она может быть сведена к сумме твердых, понят­ных, определенных предметов, «...является ли бытие вещью? Находится ли бытие, как и все наличное су­щее, во времени? — спрашивает Мартин Хайдеггер, и сам отвечает: «Нигде среди вещей не найдем мы бы­тия. Каждой вещи — свое время. Но бытие не вещь, не что-то находящееся во времени». И далее: «Бытие не есть. Бытие дано, дано как раскрытие присутст­вия». Русский мыслитель Семен Людвигович Франк в своей книге «Непостижимое» говорит о том, что мир предметов, ясно очерченных вещей всегда дан нам на некотором фоне, из которого, как из тьмы, эти вещи выступают. «Понятное» — архипелаг островков в оке­ане непонятного, непознанного, неизвестного. Таинст­венное, на фоне которого мы обнаруживаем знакомые вещи, — глубинное условие самого их существования. Так, звезды видны лишь потому, что вокруг них ночь. Люди склонны отождествлять весь мир только с тем, что им уже известно. С. Франк считает такое суже­ние сознания разновидностью маниакальности. Человек должен видеть дальше своего носа, должен понимать,

527

что владеет лишь узкой полоской бесконечной реаль­ности, простирающейся ввысь и вширь, вдаль и вглубь. Эта бесконечная реальность есть тайна, потому что не охватывается ограниченным разумом.

Действительно, если хорошо задуматься, то даже достаточно известные to очевидные вещи оборачива­ются своей загадочной стороной, например, время и пространство, те определенности, с которыми мы име­ем дело каждый день, в рамках которых живем и на­учились измерять и осваивать их практически. Взгля­ните попристальней: во времени нам всегда дано толь­ко настоящее, точнее, математический миг настояще­го, текущее мгновенье, ибо ни прошлое, ни будущее нам непосредственна не даны. Прошлое мы либо вспо­минаем с большей или меньшей степенью точности, либо просто его домысливаем, поскольку не знаем, что же было на самом деле. Сами воспоминания час­то бывают отрывочны, клочковаты, а некоторые мо­менты начисто выпадают из сознания, будто их ни­когда и не было. Е свою очередь, будущее мы всегда только предполагаем, улавливаем, угадываем. Оно ве­роятностно, вариативно и никогда заранее не известно. При этом грани между прошлым, настоящим и буду­щим всегда размыты. Все три модуса времени орга­нично и незаметно переходят друг в друга, и то, что вчера еще было будущим, уже сегодня оказывается прошлым.

Кроме того, знакомые нам пространства и время (естественная «рамка» нашего существования, формы, в которых мы осваиваем мир) обладают еще качест­вом бесконечности. Пространственная бесконечность, бесчисленные, громоздящиеся друг на друге миры де­лают нас исчезающе-малыми существами, мошками и букашками, которые теряются в этих таинственных ве­личественных просторах. Космос бесконечен не только по своей величине, он бесконечен и в своей малости: мир элементарных частиц таит в себе неизвестность, он причудлив и не сопоставим с нашей «макро-дейст­вительностью». То же самое касается времени. Сколь­ко космических периодов протекло до нас и будет пос­ле нас? И сзади, и впереди разверзлась темпоральная бездна, страшная своей бессмысленностью и оторван­ностью от человеческих забот, потребностей, чаяний. Ее бытие — тайна, разгадать которую не под силу че­ловечеству, чья жизнь — мгновенье.

528

Пространство и время загадочны, но еще более за­гадочен для людей предполагаемый мир без прост­ранства и времени. Мы знаем, что в ходе медитации ищущие порой достигают состояний, которые выводят их за границы обычного восприятия, однако описать и передать переживание вне пространственности и вечно­сти невозможно. Наш язык сформировался в обычном земном опыте, и он не содержит средств для выраже­ния запредельных состояний.

Тайны бытия почти всегда обнаруживают себя как величественные и страшные именно потому, что они прямо сталкивают нас с аспектами реальности, в ко­торых мы не способны ориентироваться, чувствуем се­бя неуверенно, подавленно. Впрочем, из этого прави­ла есть исключение. Таким исключением является Бог как тайна. Переживание Бога истинно верующими людьми несет в себе великий духовный и эмоциональ­ный подъем, ощущается как причастность к высшему всемогущему и всепроникающему началу. Страх пере­крывается здесь восторгом, блаженством от соприкос­новения с наиболее глубокой и прекрасной основой мира, радостью личного богообтцения. Рацнояально не­постижимый Бог протягивает человеку руку и дарит его безграничностью своей вселенской любви. Тайна-личнос­ти Бога соединяется и вступает в общение с тайной че­ловеческой личности.

Еще одной из великих бытийных тайн выступает человеческая свобода. Она всегда выражает себя че­рез индивидуальное творчество, самопроявление, несет в себе принципиальную новизну, « загадочность ее связана с этим созданием нового, прежде не бывшего. Бог в христианстве творит мир из Ничто, творение — это акт >его свободной воли, и человеку он передает свою божественную способность свободы и творчест­ва. Человек может не только подчиняться существую­щим канонам, но и созидать их по своему свободному усмотрению. Важнейшей идеей эпохи Возрождения бы­ла идея человека как не просто «соработника Бога», но и сотворца, обладающего таинственной способно­стью свободного творения. Свобода вдвойне таинст­венна, так как может порождать и добро, и зло. Якоб Беме, знаменитый немецкий мистик, а вслед за ним и наш соотечественник Николай Бердяев считают сво­боду первичной, самой главной, до всего существую-

529

щей характеристикой бытия, ибо бытие — всегда воз­можность стать тем, что оно еще не есть.

Как же познаются, как постигаются бытийные тай­ны, или они полностью закрыты от человека? Одна­ко тогда откуда мы знаем об их существовании? Тай­на — это знание о незнании, понимание непонима­ния, осознание того, что нечто, частично явленное нам, закрыто от нас в своей полноте, рлубине, богатстве. Потому тайны и манят, что всегда полуоткрыты, свер­кают своей поверхностью, указывающей на притяга­тельную бездонность». И великолепная триада «прост-

ранство — время — бесконечность», и Бог, и свобода определенным образом даны нам даже на вполне ра­циональном понятийном уровне (говорим же мы сей­час о них словами!). Другой вопрос, что в своей це­лостности, в своем истинном облике они не могут быть представлены все разнимающему разуму. Разум всегда умертвляет тайну, он не дает переживать ее, оставляя одну только рациональную схему. Потому наука я говорит о проблемах, а не о тайнах. Чтобы постичь смысл и содержание бытийных тайн или, вер­нее, чтобы действительно прикоснуться к ним, нужен особый метод, названный еще в XV веке Николаем Кузанским «знающее незнание» или «умудренное не­ведение». Продолжая идеи Кузанца, С. Л. Франк го­ворит о трансрациональном характере такого пости­жения, о том, что в нем органично соединяются несо­единимые полюса, которые не могут быть едины для логического сознания, потому что выглядят для него абсурдными. Но постижение вселенских тайн не ало­гично, а сверхлогично, не беззаконно, а сверхзаконно. Оно всегда приходит как откровение, переживается как экстаз, который сам оказывается тайной, ибо не может быть пересказан и передан другим.

ТАЙНА СОБСТВЕННОГО «Я»

Подумайте, дорогие друзья, вам никогда не прихо­дила в голову мысль о том, что было бы с вами, если бы ваша мама родила на свет кого-нибудь другого? Где находились бы вы? Куда делось бы ваше «я»? Быть может, .оно жило бы в другом юноше или дру-той девушке, появившихся вместо вас? Или оно — ка­кая жалость! — не возникло бы вовсе, и тогда встал бы вопрос: отчего такая несправедливость? И неуже­ли не кажутся загадочными обе бытующие в культуре версии посмертья: та, что полагает «я» бесследно ис­чезающим и та, которая настолько трансформирует его, что от бедного маленького житейского «я» ничего не остается, даже памяти, одно только ощущение се­бя центром мышления и чувствования? ¹ Наше «я», его начало и конец, прошлое и будущее не менее таинственны, чем Бог, Вселенная, бесконеч­ность и свобода. Потому существует столько разных моделей нашего «эго»,

531

Материалистическая модель, где «я» на мгновенье, называемое жизнью, выглядывает из небытия, выры­вается из плена безгласного неорганического мира и вновь возвращается в него.

Буддийская модель, в которой «я» отсутствует вов­се, распыляется в миллиардах ощущений, впечатле­ний, действий, потому и сама смерть ему не страшна, ведь мы умираем и воскресаем каждую минуту, и сейчас человек уже не таков, как час назад.

Эзотерическая модель, в которой «я» похоже на матрешку, сбрасывающую одну за другой свои дере­вянные одежды, пока не останется только самая ма­ленькая, самая ценная, самая очаровательная матре-шечка-тайна. Здесь «я» много раз меняется, как бы линяет, обнажает свою суть, поднимаясь по ступеням бытия.

Наконец, христианская модель, в которой «я» тес­но связано с телом, невозможно без него, и воскресе­ние .происходит тоже в теле, хотя в особом новом те­ле, которое дает Бог.

Так все-таки кто прав? Существует ли «я», было ли оно прежде, будет ли потом и как именно? В ко­нечном счете все эти вопросы каждый решает для се­бя сам на свой страх и риск. Но и для тех, кто вы­брал ту или иную мировоззренческую позицию, собст­венное «я» то, что является сутью нашей личности, продолжает оставаться тайной, ибо оно никогда до конца не охватывается рациональными понятийными формами. Посмотрим, в чем выражается таинствен­ность «я», и каковы ее причины.

Прежде всего наше «я» совсем не похоже на твер­дую стабильную вещь, для описания которой так хо­рошо приспособлен человеческий язык. Чувствуя се­бя центром спонтанной активности, восприятия, пере­живания, мы никогда не ставим себя перед собой как стол или шкаф, наоборот, мы переживаем себя из­нутри и потому не можем свое «я» объективировать. М. М. Бахтин подчеркивал в связи с этим, что «внут­ренний человек» — душа принципиально не окончена, открыта для изменений, она не имеет навсегда от­шлифованных граней и застывших черт. Наличие те­ла, которое человек отождествляет с собой, не решает вопроса, да и тело свое мы всегда видим лишь час­тично: без зеркала или без глаз другого человека ни­когда не увидать собственного лица. Таким образом,

532

«я» — это сплошная динамика, поток мыслей и вос­приятий, бесконечное становление. Это становление не охватывается жесткими логическими схемами, как могучая река прорывает все плотины: сегодня я не та­ков, как вчера, а завтра буду иным, чем сегодня.

Наше «я» загадочно и таинственно потому, что оно не прозрачно для нас. На предыдущих страницах речь уже шла о пластах бессознательного, как индивиду­ального, так и коллективного. Нередко человек сам не знает, что таится в глубине его внутреннего мира, в темных подвалах подсознания. Порой люди говорят слова или совершают поступки, которых вовсе не ожидали от самих себя. Кто-то, считающий себя храб­рецом, трусит в решающий момент, а другой, почита­ющий себя боязливым и нервным, вдруг проявляет храбрость и отвагу- В состоянии гипнотического транса человек может говорить на иностранных языках, кото­рых никогда не изучал, а порой и на древних наре­чиях. Значит, все это хранится внутри «я» за види-)мой витриной самосознательности, значит, мы несем в себе интеллектуальный и душевный багаж, о кото­ром порой не имеем никакого представления. Умения, знания, страсти могут жить в человеке скрытно, обна­руживая себя только в подходящем для них случаен даже не спрашивая «хозяина» о том, следует ли им обнародовать свое существование. Мы гораздо чаще, чем нам кажется, бываем «не властны в самих себе».

«Я» выступает таинственным также в силу своей невыразимости во вне. Люди не способны донести до других все нюансы своей субъективности. Если «чу­жая душа потемки», то моя собственная — не мень­шие потемки для других людей. Сколько бы человек ни опредмечивал себя в словах и картинах, музыке и театральной игре, поступках, мимике, жестах, он всег­да больше того, что выражает. В нем непременно ос­тается то, что не получает внешних способов прояв­ления, даже если он сам ставит своей задачей «вывер­нуть душу наизнанку». Кстати, попытка «полного ду­шевного самообнажения» нередко оборачивается ис­кажением реалий внутреннего мира. Это ярко обнару­живается в жанре духовной автобиографии. Такие ав­торы, как Лев Толстой, Августин Блаженный, француз­ский писатель Андре Жид, стремясь показать свой внутренний мир, резко преувеличивают свои недостат­ки, свою «греховность», а порой даже упиваются пока-

533

зательным самобичеванием или гордятся смелой дел, моистрацией «скопища» пороков, которым они на са­мом деле вовсе не являются. Может быть и обратный эффект: самолюбование и самооправдание, несмотря на неблаговидность описываемых мыслей и чувств. Объективации внутреннего мира неизбежно однобоки, ибо не способны выразить сложности и переливчат"ос« ти живой субъективности.

Человеческое «я» полно противоречий, взаимодейст­вующих полярностей- Во-первых, оно всегда двойст­венно, так как одновременно содержит и предмет сво­его внимания, и самое себя. Конечно, когда мы сосре­доточены на внешнем или внутреннем предмете (на­пример, образе воображения), то как бы забываем о собственном «я», но оно-то при этом никуда не дева­ется! Если бы оно исчезло совсем, то внимательно смотреть и думать было бы просто некому! Оно про­должает присутствовать на заднем плане, производит работу мышления и наблюдения, отвлечась от самого, себя, кинув свои силы на внутреннее действие, и лишь потом может спокойно вернуться к нам, когда работа окончена. В то же время глубокая концентрация на самом «я» порождает новые неразрушимые противо-1речия. Когда «я» оборачивается на самого себя, оно раздваивается: одна часть становится наблюдающей, а другая — наблюдаемой, и с этой двойственностью ничего нельзя поделать. Потому так сложна рефлек­сия на чувства: получается, что одна часть меня чувству­ет, страдает, льет слезы или, напротив, радуется, а другая — холодно наблюдает за ней, фиксируя, что и как происходит. И сколько бы ни пытались мы най­ти в себе рефлексивным путем «последнюю целост­ность», она всегда будет упрямо двоиться на «наблю­дающего» и «наблюдаемое».

^; Внутри своего «я» мы также находим раздвоение на двух субъектов, способных вести диалог. Это впол­не естественно, ибо сознание эмпирического человека формируется только в общении. Первый наш разговор — разговор с Другими, задавание вопросов и получе­ние ©тветов, и потому внутри себя мы тоже двоимся. «А не пойти ли мне в .кино?» •— раздумчиво спраши­ваем мы сами у себя. Это голос одного «я», очень же­лающего развлечься. «Нет, нет!» — отвечает другое «я», или вернее, «под-я», — мне нужно сначала выполнить все задания!» Иногда эти наши частные «я» спорят меж-

634

ду собой и препираются довольно долго, пока человек, сделав усилие и заглушив один из голосов, не прини­мает решение: идет в кино либо садится выполнять уроки. Внутренний диалог — непременный компонент здорового сознания, способного без труда интегриро­вать внутренние голоса в единую целостность. Когда рааные стороны «я» не могут быть интегрированы и начинается раздвоение личности, то речь идет уже о болезни. Художественная литература не раз обраща­лась к такому приему, как выведение во вне одного из внутренних голосов. Например, сам герой стоит на по­зициях морали, а его «Тень», его «скверное я» получает внешнее выражение и становится его реальным оппо­нентом. Яркий тому пример — диалоги Ивана Карам­зина и Черта, олицетворяющего все самое эгоистичес­кое и гадкое в самом Иване.

Современные психологи полагают, что наш внутрен­ний мир на самом деле является еще более сложным, чем это выглядит в модели «двусоставлого я». Каждая личность содержит множество «субличностей», нахо­дящихся в очень сложных отношениях друг с другом. Между ними происходит «психодрама», разыгрывают­ся целые баталии, истинный смысл которых сам ра­циональный субъект не всегда осознает. Множествен­ность личности, ее загадочный изменчивый характер хорошо показан в произведении Германа Гессе «Степ­ной волк».

Наконец, наше «я» выступает таинственным, по­скольку оно удивительным образом сочетает в себе ту самую изменчивость, о которой мы говорили, с устой­чивостью, самосохранением, если представить себе, что «я» только изменяется, в каждое мгновенье стано­вится в корне иным, то оно просто исчезает. Но нет. С раннего детства до глубокой старости каждый из нас осознает себя собою и никогда не путает с другими. В седом старике не остается ни одной клеточки того ма­ленького мальчика, которым он когда-то был, а душа чувствует себя все той же при всех изменениях, которые с ней произошли. Диалектика, противоречивое сочета­ние устойчивости и изменчивости — великая и пре­красная тайна жизни нашего «я».

535

ТАЙНА ДРУГОГО

Если я выступаю тайной для самой себя, то Другой человек — не меньшая тайна. Он и дан-то нам всег­да извне, будто неодушевленная вещь. Может быть, он и вправду неодушевленный? Отнюдь! На этот счет мы никогда не ошибаемся. Мы интуитивно чувствуем, с очевидностью схватываем, что у Другого есть такая же душа, как ,у нас, а,• может быть, и превосходящая нашу по своим качествам. Но эта чужая душа никог­да не является нам такой, как она есть на самом де­ле. Вот где тайна тайн! Свою мы знаем непосредст­венно, изнутри, а чужую сколько ни пытайся разгля­деть, уловить, она всегда скрыта.

Другого человека мы наблюдаем извне. Видим его тело, завершенное в пространстве (своего, жак уже было сказано, полностью не видим никогда!) Тело — крепость, в которой заключено, упрятано чужое «я», Как проникнуть за крепостные стены? Как соприкос­нуться с той особой неповторимой личностью, с тем подвижным и незавершенным потоком мыслей и пе­реживаний, что обитает за гладкостью лба, за ясным взглядом глаз? Как понять живую душу Другого, и возможно ли?

Чужое «я» оттого и тайна, что полностью понять его невозможно. Так же как наше собственное «эго», оно не выражается во-вне целиком, всегда остается скры­тым, неразгаданным. Порой люди еще и специально, намеренно скрывают собственное «я», прячут его от посторонних глаз, искажают проявления собственной субъективности — не хотят, чтобы их видели такими, каковы они есть. Впрочем, суть все же не в этом. Сливаться с внутренним миром Другого невозможно даже при полной обоюдной искренности. Это опреде-ляется самой «другостью». Другого, его отъединенно-стью от нас, тем, что даже в пространстве он занима­ет иное место. Другой — другая точка зрения, иной ракурс, свое собственное, не совпадающее с моим «единое и единственное место в бытии». Если бы ка-Ким-то волшебным путем мы оказались слиты с дру­гим человеком, отождествились с его сознанием, то •произошла бы невосполнимая утрата: либо мое «я», либо его «я» оказалось бы утраченным, а, возможно, исчезли бы оба, растворясь в синтезе — в чем-то

536

третьем, что не есть уже ни я, ни он. Именно поэто-му важнейшим условием гармонии с Другим челове­ком является его «непроницаемость». Только «дру-гость» Другого делает нас двумя разными, самосто­ятельными людьми, двумя тайнами, которые, встре­тившись, могут хуже или лучше понимать друг друга, взаимодействовать, не теряя индивидуальности. ,

Каковы же пути, ведущие к миру чужой души? Ка­ковы условия прикосновения к тайне?

Первое и важнейшее условие — это желание дей­ствительно понять Другого, увидеть его таким, как он есть, ла его собственном месте, с его собственными особенностями и проблемами. К сожалению, мы слиш-1ком часто видим вместо тайны чужой души только проекции .собственных желаний, амбиций, претензий, чересчур часто внутренне кричим Другому: «Будь та­ким, как хочу я!» Мы ищем в другом только зеркало наших потребностей, а ле его самого, и получаем об­ратный эффект: Другой остается закрытым для нас.

Второе после стремления к объективности условие понимания — это наличие «третьего в диалоге» или, как говорят западные авторы, «сферы Между». Между мной и Другим должно простираться поле единых представлений, ценностей, единого опыта. Если опыт у людей совершенно разный и не имеет никаких точек соприкосновения, то, -скорее всего, эти люди никогда и ни в чем не поймут друг друга. Они будут стоять один против другого, как запертые дома с заколочен-1ными окнами — немые и сумрачные, храня каждый одинокую тайну собственного «я». К счастью, такие

•ситуации случаются крайне редко. Как правило, су­ществует хоть какое-нибудь «Между», например, сов­местная цель или .практическая задача, доторую нуж­но решить. Даже этого порой хватает для того, чтобы

•чужое «я» приоткрылось, чтобы в наглухо закрытом доме распахнулось хоть одно окно. Однако истинное

•понимание, конечно, связано с единством мыслей и

•чувств по самым разным вопросам, с единством куль­туры, веры, наличием общих представлений и интере^: сов.

Тайна чужой субъективности приоткрывается для нас в диалоге. Чужие сознания, — отмечал М. М. Бах­тин, — нельзя созерцать, анализировать, определять, ,с ними можно лишь диалогически общаться. Разго­вор, диалог -= это главный .путь, через который души-

637

загадки раскрываются друг другу. Конечно, в диало­ге можно многого не понимать, приписывать не те зна-.чения, истолковывать неверно, ,и все же эта скользкая тропинка — почти единственная возможность хоть как-то соединиться с внутренним миром Другого. Ди­алог ведется прежде всего словами, но не только ими. В самовыражении участвуют мимика, жест, интона-ция. Порой смысл сказанного очень меняется от того, •как именно произнесено слово. Говорят не только ин­тонации, но и наши руки, и .положение тела в прост­ранстве: есть позы внимания и отстраненности, доб­рожелательности или равнодушия. Порой мы всеми средствами пытаемся донести до Другого свое «я», а он пытается раскрыться для нас, и все же теней и глубин всегда остается больше, чем света и очевидности.

Разговор о тайне чужого «я» мне хотелось бы за-чоончить на романтической ноте, и к тому есть нема-лые основания. Целый ряд современных авторов при­держиваются мнения, что помочь проникнуть в чужую субъективность, не утрачивая своей и не подменяя чу-жой, может только любовь. Именно она оказывается "той особой всепроникающей силой, которая преодоле­вает внешние нагромождения, отгораживающие другое «я» от нашего -собственного. Любовь видит гораздо зорче и глубже, чем обычный человеческий взгляд. Не­любящий взор ухватывает только поверхность, может разглядеть только эмпирического человека со всеми его мелкими и порой раздражающими недостатками, с его несовершенством. Только взгляд любви открывает сущность личности, а открыв, бережет, поддерживает и помогает развиваться любимому Другому. И здесь кончается тайна «я», тайна Другого, и начинается пре­красная тайна «мы», в которой Я и Ты обретают гар­монию и единство.

538

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Итак, дорогие друзья, ваше первое путешествие в страну Философию окончено. Понравилось ли оно вам? Я думаю, что временами было трудно: когда поднима­ешься на гносеологические вершины, и дышишь разре­женным воздухом абстракций, от этого кружится го­лова. Непросто и продвигаться через дебри филосо­фии истории или шагать, глядя далеко вперед, по жиз­ненному пути. Вообще занятия философией иногда сравнивают с бегом по зыбучим пескам: надо легко ставить ногу и быстро-быстро передвигаться, не то пески затянут, утопят в своих горячих глубинах. Так и философские проблемы. Мы бежали с вами быстро, едва касаясь очень сложных и многогранных тем, а если бы начали останавливаться, то так и застряли бы где-нибудь в самом начале, пытаясь докопаться до основ.

В этом путешествии я была вашим гидом, вашим проводником, и у меня было много помощников: это все те названные и не названные мною авторы, на ра­боты которых я опиралась. Я очень им благодарна.

Теперь, когда вы прикоснулись к философской зем­ле и знаете ее просторы и плоды, ее свет и воздух, вы можете сами продолжать путешествие и возвращаться к философии много-много раз, столько, сколько вам

539

захочется. Я люблю страну Философию и желаю, приходить сюда почаще. Тогда мы встретимся снова и снова и, может быть, вместе построим прекрасное зда­ние в еородке-Этика или вырастим сад в дивном dcre* •тическом краю.

До свидания! Я жду вас!

ОГЛАВЛЕНИЕ

Стр. От автора (вместо введения) .... 3