263 Юность.

ОТКРЫТИЕ ВНУТРЕННЕГО МИРА

Если детство поглощено пестротой и красочностью внешнего бытия, увлечено и очаровано его богатством и разнообразием, то отрочество и юность впервые об­ращают свой взор внутрь: в душу юного человека. Этот поворот происходит под влиянием многих причин и преж> де всего в результате тех изменений, которые претерпе­вает подросток, покидая уютную лагуну детства и вы­плывая в бурное море взрослой жизни. Далекое стано­вится близким, отстоящее во времени приближается к самому порогу. Права, обязанности, реальные возмож­ности — все, чем гордится и чем пользуется каждый день «взрослый мир» делается доступным, и это ставит вопросы: «какой я? что я могу?»

Обратив взор на себя самого, юный человек начина­ет совершать экзистенциальные открытия, которые на­полняют его жизнь новыми смыслами, радостями » страданиями. Да, без страданий здесь не обходится ни­кто. Но это не болезнь, а симптомы роста, вырастания из прежних, ставших тесными отношений и взглядов.

Прежде всего юноша обнаруживает, что он уника­лен. «Как бы ни были схожи со мной ребята в классе и во дворе, а все же я не такой, как они! И одежда по­хожа, и прическа, и повседневные дела, вроде бы, оди­наковы, но на самом деле никто не знает моей души! Однако, самое интересное, что и я сам моей души не знаю. На что я способен? Могу ли совершить подвиг, проявить необыкновенную храбрость? А, быть может, мое предназначение — великие открытия? Или во мне дремлет необычайный талант. Наверняка, дремлет! Я чувствую свою незаурядность, тайное обаяние, скрытую гениальность. Ну ладно, не обязательно гениальность, просто что-то теснится в груди и щекочет, и просит вы­хода... И лицо у меня не такое как у других. Были ли еще когда-нибудь такие лица? Разумеется, не было. Да­же листья на дереве все разные, даже какой-то там ерун­довый узор на пальцах — и то единственный. А уж лицо! Неважно, что веснушки, главное — взгляд очень значительный...»

264

Чувство собственной неповторимости, ни с кем не сравнимости — радостное и прекрасное. Я — ценность. Я взлетаю как птица, расправляюсь словно цветок — весь в напряжении и готовности состояться, свершиться, заявить о себе всему миру, утвердить собственную бы­тийную единственность как непреложный факт. И как бы критически ни смотрели порой окружающие, сколь неблагоприятны ни были бы события, все это меркнет перед той счастливой тайной, которую я ношу в себе — тайной моей самости, которая скоро явится другим.

Однако открытую уникальность очень легко преуве­личить, что нередко и происходит. Тогда возникает рез­кая «откачка маятника», и положительные радостные переживания от удивительной находки .сразу переходят в грусть, тоску и печаль. Действительно, если я так необычен, уникален и неповторим, то, конечно же, ни­кто не может меня понять! Так я и буду жить никем не понятый, с моей прекрасной, но бесконечно одинокой душой! Обрел такую драгоценность, и ни с кем невоз­можно поделиться!

Юношеское восприятие себя и противопоставление своего «я» окружающему непонятливому (а иногда и недостойному!) миру прекрасно выражено в поэзии Бай­рона и Михаила Юрьевича Лермонтова. Ну а класси­ческий образ Печорина — томного, грустного, скепти­ческого, хотя и пылкого — замечательная иллюстрация юношеского мировосприятия.

Кстати сказать, образ Печорина интересен и своей вполне юношеской требовательностью к действительно­сти, ибо скепсис возникает как раз из-за несоответствия мира некоему идеалу: идеалу гордости, мужества, вы­сокой и красивой любви. Вообще, максимализм — ти­пичная черта юности, когда жизнь остро критикуется за то, что она так несовершенна, не «держит марку», влечется куда-нибудь и как попало. Юности кажется, что если мир не дотягивает до высшей планки, если он копошится где-то в серой обыденности, то самый луч­ший протест и бунт против этого — открытое к нему презрение, бравада, кураж, хорошо выражаемый сло­вами «Эх, нам все нипочем!» Раз реальность так нас подводит, будем еще хуже! Но внутри, в самом сердце это тоска по тому, ради чего стоит жить, это требова­ние от мира той безмерности, которую человек находит в самом себе. Такое умонастроение хорошо выражено

265

в стихах Марины Цветаевой, хотя они написаны уже достаточно зрелым поэтом:

«Что же мне делать, певцу и первенцу, В мире, где наичернейший — сер! Где вдохновенье хранят, как в термосе! С этой безмерностью В мире мер?!»

Юность — пора сильных желаний, ярких фантазий, неудержимых порывов, наполеоновских планов и осле­пительных надежд. Кто в юности не мечтал о величии, о том, чтобы удивить мир, потрясти человечество, стать знаменитым? Об этом в большей или меньшей степени мечтают все, хотя не все, возможно, в этом признаются. Впрочем, иначе и не может быть. Недаром пословица говорит «Плох тот солдат, который не желает стать ге­нералом». Но несовпадение внутреннего и внешнего, стремлений и реальных, уже существующих возможно­стей еще усиливает чувство одиночества.

Это прежде всего одиночество межличностное. Из­меняется контакт с родителями. Молодой человек еще продолжает в немалой степени зависеть от них, хотя желает полной экономической и организационной само­стоятельности. В то же время, особенно если в 18—19 лет своя семья еще не создана, остается потребность в психологической опоре. Родители — это и те, кто ост­ро нужен, без чьего тепла и поддержки не обойтись, и те, кто представляется сдерживающим, сковывающим началом, мешающим полной самостоятельности. Инте­ресно то, что западные психологи и психотерапевты счи­тают необходимым полный отрыв от родителей, избав­ление от «кровно-родственных пут» для того, чтобы че­ловек мог в полной мере стать личностью. Это отвечает американскому и европейскому укладу в соответствии с которым выросшие юные дети живут отдельно, сами во многом решают свои финансовые и хозяйственные проблемы, а когда рожают своих детей, то не рассчи­тывают на дедушек и бабушек. В нашей стране и по " экономическим, и по традиционным причинам выросшие дети часто остаются рядом с родителями, что создает сложные семьи из трех, а то и четырех поколений. Юный человек — полувзрослый-полудитя — нередко раздваи­вается между этими двумя своими ролями, за чем еле-

266

дует непонимание, нарушение привычного строя отно« шений и переживание одиночества, несмотря на тесно­ту в доме.

Подростковый и ранний юношеский возраст характе-ризуется быстрым и сильным изменением внешности. Тоненькая белокожая девочка может вдруг стать пры­щавой толстушкой, а вчера еще ладный мальчик — длин­ным, нескладным неуклюжим подростком. Ранняя юность — возраст «гадких утят»: непропорциональность, жирная кожа, плывущие, грубеющие черты. Потом все установится, наладится, обретет гармоничную и устойчи­вую форму, но поначалу собственная внешность может восприниматься как нечто отталкивающее, карикатурное, вовсе не соответствующее тому чудесному «истинному я», которое живет в этой несовершенной оболочке. Имен­но в юности возникает то, что психологи называют «дис-морфофобией» — неприязнь к собственному физическо­му облику. Она усиливается от непрестанного сравне­ния себя с кино- и теле- кумирами: элегантными нака­чанными суперменами и экстравагантными красотка­ми, длинные ноги которых растут непосредственно от ушей. Нет, не каждой девушке удается вырастить себе такие ноги! И не каждому юноше — приобрести такой торс и такой надменный взгляд!Для юного человека ха­рактерно, что он часто шарахается от уверенности в се­бе, в своих достоинствах и огромных возможностях к безысходной печали по поводу собственной .некрасиво­сти, нестандартности, не похожести на те «эталоны» кра­соты и сексуальной привлекательности, которые цирку­лируют в обществе. А иногда гордость собой и само­уничижение причудливо уживаются вместе в одном и том же человеке, в одно и то же время!

И все это тогда, когда особенно хочется нравиться и находить пути к сердцу другого человека — ровесни­ка или старшего. Ребенок тоже желает нравиться, по­рой кокетничает, старается обратить на себя внимание, но у него это происходит почти неосознанно, без пони­мания того, что найти отклик в душе другого — порой нелегкая и непростая задача. Юноша, девушка, впервые влюбляясь, уже осознают особенность, ценность, неор­динарность своего состояния, осознают то, что внутрен­ний мир другого — не открытая книга, которую можно запросто прочитать и понять, что нередко двери в не­го закрыты, и нужны немалые душевные усшшя, чтобы

267

вызвать к себе симпатию, доверие, расположение. Чу­жая личность — это тайна. Открытие загадочности, та­инственности другого «я» происходит именно в юности вместе с открытием собственного внутреннего мира.

268

Отрочество и юность — тот возраст, когда человек в полной мере начинает чувствовать и осознавать свой пол. Конечно, восприятие себя мальчиком или девочкой формируется с раннего детства. Одежда, правила пове­дения, род занятий и увлечений, принятые манеры — все это ребенок начинает усваивать еще малышом. Прав­да, в современном мире исчезла та жесткая грань, ко­торая во все былые времена отделяла «чисто мужское» поведение от «чисто женского». Дети учатся в общих школах, освивают одни и те же предметы, впоследствии — приобретают профессии, в равной мере доступные и мужчинам и женщинам. Но, к счастью, фундаменталь­ной нивелировки пола, в том числе и в культурном смыс­ле, все же не происходит. В юности девочки и мальчи­ки, прежде составлявшие шумную, компанию довольно-таки одинаковых существ, становятся существами о> вершенно разными: с разной формой тела, различной психологией, физиологическими функциями. Они обнару-

живают себя как половые, половинчатые, нуждающиеся в соединении со своей противоположностью.

По отношению к добрачным половым контактам куль­туры обычно делят на репрессивные и пермессивные, или иначе — запретительные и «позволительные». В первых половая любовь до брака осуждается, запре­щается и карается. Во-вторых — она официально позво­лена, и общество располагает механизмами, которые обеспечивают признание и нормальное детство для мла­денцев, родившихся при добрачных связях. Современ­ная западная культура являет собой некий смешанный тип: из жестко-репрессивной она сделала в XX веке крупный шаг по направлению к терпимости. Физическая близость между людьми юными и не связанными уза­ми брака уже не считается, «концом света», тем более в странах, где хорошо развито сексуальное воспитание и просвещение, а население обеспечено противозачаточ­ными средствами. В то же время, современное общество не берет на себя особых забот о младенцах, которые родились вне брака. Этот вопрос- каждый решает для себя сам, впрочем, располагая возможностью отдать свое нечаянно появившееся дитя в дом младенца. О том, какова моральная сторона этого вопроса в свете современной гуманистической нравственности, нужно го­ворить каждый раз конкретно.

Но, предположим, речь не идет о судьбе третьего — малыша, а лишь о радостях молодых, открывших такой источник удовольствия, как собственный пол. Хорошо ли, что это открытие сопровождается в нынешних условиях возможностью беспрепятственно утолять проснувшуюся жажду? «Хорошо!» — наверняка закричите вы, мои юные друзья, — Еще как хорошо! Что же тут плохого?» Отчасти я, пожалуй, соглашусь с вами и не буду читать мораль и рассказывать ужасы-* про нехорошие болезни (в конце концов, это дело гигиены!), к тому же мы ве­дем речь о внутреннем мире. Так вот, с точки зрения развития и богатства внутреннего мира, который толь­ко-только обнаружил в себе юный человек, слишком большая доступность чужого тела — совсем не благо. То есть, здесь нужна некая мера. Когда «совсем нель­зя» — развиваются неврозы и комплексы неполноцен­ности. Когда «все можно» — теряется тот момент пре­пятствия, который делает цель особенно желанной. Ро­мантичность, авантюрность, героичность, также как

269

флирт, игра, загадка — теряются и исчезают, если без сомнений, страданий и ухаживаний можно прямо «при­ступать к делу». Чрезмерная простота отношений ли­шает физическую любовь души, низводит на уровень простой физиологии, после которой ничего не остается, кроме усталости и скуки. Тот, кто идет здесь лишь по пути «простоты», механического бездуховного секса — просто себя обкрадывает.

Открывая себя как существо индивидуальное, проти­воречивое, обладающее полом, способное на личностные отношения, юноша начинает сознательно рассматривать временную перспективу, которая простирается перед ним. Он как бы окидывает единым взглядом предстоя­щую жизнь, пытается увидеть, прозреть ее тропы и вер­шины. Он уже не ребенок, чтобы жить только сегод­няшним днем. В некотором смысле юность может ощу­щать себя очень старой. Это типично для молодых лю­дей: причудливо совмещать в себе чувство детства, дет­скости и в то же время — странной опытности, умуд­ренности, даже некоторой душевной усталости. Возмож­но, это связано с тем, что даже нынешняя телевизион-но-компьютерная юность продолжает довольно много чи­тать — то есть принимать в себя и перерабатывать чу­жой душевный опыт. Своего еще немного, но есть вос­принятый у других внутренний багаж, пережитые чужие жизни, которые позволяют как бы «перескакивать через ступени» и приобщаться к иным возрастам. Юность на­чинает также понижать личную смерть, которая — бу­дучи осмысленной и прочувствованной —вызывает бур­ный протест и браваду — нежелание сдаваться перед «старухой с косой», презрение к смерти, пренебрежение к ней.

Индивидуальность и любовь, чужое «я» и собствен­ная смерть, самоутверждение и взаимопонимание — все это вопросы, над которыми серьезно задумывается всту­пающий во взрослую жизнь человек. Оттого юность без скидок можно назвать «философским возрастом».

270

В ПОИСКАХ ПРИЗВАНИЯ

Предрасположенность юности к философствованию выражается и в поиске юными смысла собственной жиз­ни. Вопросы «зачем я живу?», «нужен ли я»? «В чей Мое главное предназначение¹?» — тревожат умы и ду­ши юных. Разумеется, есть немало людей, которые про­живают свой век без подобных размышлений. Это про­исходит в двух основных случаях. Первый случай: смысл и цель жизни известны, даны человеку спонтанно, он интуитивно знает — «зачем» он существует. Второй слу­чай — существование без рефлексии, как живут звери и птицы, состояние интеллектуальной и ценностной «не­винности», просто слепое бытийствование, отлистыва-ние дня за днем без попытки осмыслить собственную жизнь.

Почему человек, и особенно юноша, ищет смысл жиз­ни? Разве смысл — не в ней самой? Разве нужно еще что-то, некий довесок, нагрузка, для того, чтобы просто проходить свой жизненный путь, взрослеть, цвести, ста­реть? Разве самого этого —* не достаточно?

Хочется ответить: и да, и нет. Конечно, жизнь в чем-то самоценна и еама по себе задача пройти все ее возрастные этапы — достойна внимания и старания. И все же человек — существо, ставящее цели. Мы так устроены, что не можем бесцельно и бессмысленно вла­чить свои дни словно машина, перерабатывающая еду на отбросы. Не количеством съеденных котлет и боч­ками выпитой воды или вина человек измеряет свои дни, а достижениями, свершениями, шагами, сделанными по пути самореализации. Постоянно ставя цели, мы ста­вим их и в своей жизни, а это вызывает огромный ду­шевный подъем, интерес, положительные переживания: энтузиазм, гордость, радость, удовлетворение. Правиль­но найти емысл — значит сделать свою жизнь интерес­ной, когда, открывая утром глаза, человек думает: «Как хорошо! Новое утро настает! Сколько увлекательных дел впереди».

Конечно, социальные обстоятельства порой ставят людей в ситуацию, когда их главной задачей оказыва­ется простое выживание. Но как только положение об­легчается, вопрос о смысле снова стучится в двери, по­тому что среди прочего нужно понять еще и ради чего я переживал все муки, почему не покончил с собой,

В71

чтобы избавиться от страданий навсегда, зачем остал­ся жить?

У юности впереди огромная и уже понятая ею пер­спектива, потому она страстно стремится обнаружить свои главные задачи, правильно сформулировать ос­новные цели, призванные сделать жизненный путь дей­ствительно осмысленным.

Вопрос об основных жизненных целях может быть понят в первую очередь как вопрос о призвании. Теме призвания посвящена одна из наиболее ярких и спорных работ испанского философа XX века Хосе Ортеги-и-Гас-сета «В поисках Гете». Ортега высказывает в ней идею о том, что некими высшими силами, космосом нам «бро­шен» некоторый «жизненный проект», предназначение. Вся сложность состоит в том, что содержания этого про­екта мы не знаем, и должны сами отыскивать его, на свой страх и риск решать, что же выступает главной целью и ведущей задачей нашего существования. О том, правильно ли найден «жизненный проект», можно су­дить по удовлетворенности, которую мы испытываем, занимаясь какой-либо деятельностью, по тому, насколь­ко мы поглощены ею.

Многие люди, считает Ортега, только и делают всю жизнь, что пытаются избежать собственного призвания. Они всячески уклоняются от него, особенно если оно со­пряжено с трудностями, неудобствами, необходимостью идти «против потока». Собственно, фигура Гете рассмат­ривается испанским философом как пример человека, «бегавшего от своего призвания». Ортега считает, что Гете так и не написал своих самых великих произведе­ний, потому что остался вести тихую жизнь при Вей­марском дворе вместо того чтобы путешествовать по Германии в поисках сюжетов и впечатлений, достойных его пера. Гете, с точки зрения Ортеги-и-Гассета, слиш­ком разбрасывался, занимаясь не только поэзией, но и разными областями науки, оттого он и не выполнил предназначенный ему «жизненный проект», что отрази­лось в фигурах его литературных героев, которые все время рефлексируют, мечутся, никак не могут найти са­мих себя.

На мой взгляд, Ортега мог бы не тревожить ради своего предположения тень великого немца, так как Ге­те и без «ненаписанных произведений» достает заслуг перед наукой и искусством, хватает славы, полученной

272

в той жизни, которую он прожил, однако сама концеп­ция Ортеги-и-Гассета — интересна. Это определенная модель, кстати, довольно близкая к модели эзотериков, тоже говорящих о «жизненной задаче» каждой души, которая в очередной раз воплощается ради получения земного урока. Разница состоит в том, что Ортега пред­полагает проекты самого разного свойства, так, напри­мер, человеку может быть предпослано быть вором. Он может воспитываться в высоконравственной семье и из­бежать воровской участи, сознательно уклониться от нее под влиянием усвоенной морали, но в этом случае, как считает Ортега, он будет несчастен, так как не реа­лизует свое призвание. Эзотерики же, напротив, полага­ют, что «плохой задачи» быть не может, и если человеку приходится (или «случается») пойти по кривой дорож­ке, то это — или результат того, что он не справился с предложенным ему нравственным уроком, или усилен­ное испытание, из которого он все же должен сделать соответствующие нравственные выводы. То есть «вором становятся» не для того, чтобы получать удовольствие от воровства, а для того, чтобы в конце концов над ним подняться.

Итак, юный человек ищет свое призвание. Выбор осу­ществляется прежде всего в сфере профессии. «У меня растут года, — писал когда-то В. Маяковский, — будет мне семнадцать, где работать мне тогда, чем занимать­ся?» Действительно, чем заниматься? Хорошо, если, уже в детстве и отрочестве проявился какой-нибудь талант: музыканта, художника, математика, педагога. А если — нет? Многие люди не знают, «к чему лежит их душа». Думаю, в этом нет драмы. Перед юным выбирающим взглядом открывается широкое поле возможностей, где можно искать, пробовать себя то в одном, то в другом. Среди выдающихся личностей есть те, кто перепробо­вал за жизнь много профессий, испытал себя на раз­ных поприщах, это, к примеру, знаменитый писатель Джек Лондон или политический деятель и философ Ма­хатма Ганди.

Отыскивая свое профессиональное призвание, чело­век не обязательно должен ориентироваться только на самые престижные, в настоящий момент виды занятий. Во-первых, престижность меняется, а работать надо всю жизнь. Во-вторых, любая работа может стать доходной я престижной, благодаря ее хорошему, ловкому, весело-

273

му выполнению. Можно быть средненьким бизнесменом и скверненьким чиновником, но блестящим поваром или виртуозным слесарем. Все зависит от того, свое ли де­ло вы взялись выполнять, спорится ли у вас работа, может ли она стать формой проявления вашей лично­сти, а не только способом заработать деньги и местом унылого отбывания положенных часов.

Мне не хотелось бы, дорогие друзья, чтобы у вас создалось впечатление, что призвание — это только од­но какое-то дело, и если вы не нашли именно его, то жизнь не удалась. На мой взгляд — и здесь я сущест­венно расхожусь с позицией Ортеги — понятие призва­ния много шире, чем какой-то один предзаданный путь. Круг способностей широк, и достаточно многие люди могут достигать высот не в одной какой-то профессии, а в разных видах деятельности. Эти виды деятельности могут сменяться на разных этапах жизни или даже совмещаться. Может с равной вероятностью быть из­брал один или другой вариант судьбы. Так один и тот же юноша способен, в принципе, пойти по пути спор­тивной и тренерской карьеры, выбрать вместо нее ра­боту программиста компьютеров или же вовсе стать пе­дагогом-математиком, потому что любит детей. И на лю­бом из выбранных путей он будет в достаточной сте­пени «на своем месте», получая удовольствие от своего труда и в лучшем смысле слова реализуя свои способ­ности.

Следует не забывать также, что «призвание» может реализоваться и через ^непрофессиональные увлечения ;(хобби). Иногда можно услышать, что хобби — это ре-вультат неудачно выбранного основного дела. На рабо­те, мол, томлюсь и скучаю, а дома занимаюсь, чем хочу. Так может быть, но нередко хобби — это дополнение к профессии, а не ее альтернатива. К примеру, я — пре­подаватель, философ, но люблю рисовать и рисую, ког­да хочу выразить свое настроение. Хотела бы я стать художником-профессионалом? Пожалуй, нет. Мне нра­вится моя работа, просто я не могу вместиться в ней целиком, и какая-то часть души выражает себя в ри­сунках. Философия и рисование как «части» моего при­звания •=• взаимодополнительны. Точно так же может быть инженер, который вяжет скатерти, и, менеджер, вышивающий по канве, и врач, строящий макеты кораб­лей в бутылках. Личность человека не однолинейна и

274

требует для самовыражения различных сфер.

Достаточно богатое и развитое общество специально занимается вопросом профессионального призвания сво­их граждан. Существует множество учебных заведений разного уровня, специальных курсов, которые обучают различным профессиям и рекламируют свою деятель­ность. Они не просто берут учиться кого попало, а вы­бирают людей профессионально пригодных быть, пред­положим, медсестрой, воспитателем детского садика или водителем сверхскоростного поезда. Разработаны мето­дики, тесты, опросники, помогающие понять, пригоден ли человек к определенному виду деятельности, будет ли у него получаться работа. И если девушка раздра­жительна, груба, не слишком грамотна, воспитателем ее не возьмут. Если юноша мал ростом, не тренирован, слаб — его не возьмут служить в полицию. Конечно, при­годность к работе и призвание — это не одно и то же. Можно быть пригодным по каким-то данным, но вовсе не желать заниматься определенным делом. И все же явная профессиональная непригодность указывает на то, что человек должен искать свой путь в другом месте.

Поиск молодыми людьми возможностей самореали­зации, выбор жизненной дороги, которая обеспечит ма­териальный достаток и душевный комфорт, очень ослож­няется тем, что для современных обществ — даже раз­витых — характерна безработица. Молодой человек мо­жет окончить колледж или университет, получить обра­зование, специальность, но не приобрести работы и го­дами оставаться «не у дел», перебиваясь на пособие и испытывая все муки «ненужного человека». Блестяще начавшаяся жизненная карьера способна таким образом рухнуть, не успев сделать и трех шагов. В западной со­циологии существует достаточно жесткая концепция «двух третей». В соответствии с ней две трети населе­ния любой страны удовлетворяют основным социальным требованиям, имеют работу и достаточно высокий жиз­ненный уровень. А одна треть, менее способная, всег­да остается не у дел. Это люди, которые по своим объ­ективным качествам не годятся для действительно хо­рошей работы, и обществу дешевле откупиться от «чу­диков» пособием, чем платить им за их скверный труд. Их выбраковывает сама конкуренция, чтобы общество не несло убытков и потерь из-за плохих работников. Од­нако действительность далеко не всегда соответствует

275

концепции, и в безработных оказываются не только нар­команы и лентяи, но и молодые специалисты. На воз­можности получить работу отражается и социальная среда, из которой происходит человек. Так в американ­ских городах есть целые кварталы потомственных без­работных, здесь вырастают дети, как бы заранее об­реченные на мафиозно-нищенское будущее, поэтому при­менительно к ним вряд ли можно говорить о «выборе призвания».

Современная ситуация в нашей стране также не бла­гоприятствует выбору профессии. Когда разваливается производство, исчезают многие еще вчера вполне реаль­ные возможности самоопределения. В то же время, как мы уже отмечали, все не могут стать коммерсантами и финансистами. Сужается круг профессий. Нам оста­ется только надеяться, что путь вниз не может быть бес­конечным, и те, кто сейчас только подрастает, застанут через несколько лет гораздо более благоприятные об­стоятельства для избрания жизненного пути.

Говоря о призвании, я хотела бы подчеркнуть, что оно не замыкается на профессию. О хобби мы уже ска­зали. Но кроме хобби есть и другие сферы, в которых личность развертывает весь набор своих способностей. Можно реализовать себя в семье, в рождении и воспи­тании детей, что и делают во всем мире матери-домо­хозяйки. Если ребенок не один, то это уже как бы «про­фессия на дому», ибо мать совмещает в себе роли нянь­ки, прачки, поварихи, воспитательницы, учительницы.

Человек может реализовать себя не только в семей­ных, но и вообще в личных отношениях, быть для мно­гих другом и советчиком. Каждый из вас, наверное, зна­ет таких людей, к которым всегда тянутся другие: за помощью, советом, добрым словом.

Есть люди, реализующие себя и находящие свое при­звание в путешествиях, испытаниях собственной вынос­ливости. Именно они, желая жить «километрами, а не квадратными метрами», занимаются альпинизмом, ту­ризмом, совершают путешествия на плотах и надувных лодках через океаны, спускаются в подземные пещеры и вытворяют прочие опасные и неординарные вещи.

Бывают и те, кто находит максимум наслаждения и восторга в восприятии того, что сделано другими, в со­зерцании. Как существуют гениальные артисты и худож­ники, так существуют и гениальные зрители, способные с великой силой пережить увиденное, гениальные чита-

276

тели. Быть может, это не совсем понятно для европей­ской культуры, но Восток очень ценит самовыражение через созерцание, которое является там особым, чтимым состоянием. Созерцать обучают с малых лет, обучают чувствовать, переживать, чутко отзываться на мир.

Как видите, сфера призвания может быть далеко рас­ширена за рамки «работы».

Завершая эту небольшую главку, я хотела бы на­помнить вам старую поговорку «не кладите все яйца в одну корзину». Применительно к человеческому приз­ванию и самореализации это означает, что мы не дол­жны делать жизненной ставки только на что-то одно. Человек, «поставивший» исключительно на карьеру в конкретном профессиональном деле, может потерпеть сокрушительный удар, если его карьера не заладится или сама профессия потеряет социальные позиции (про­фессии ведь тоже приходят и уходят, расцветают и за­катываются, особенно в наши дни, когда за жизнь че­ловек может переменить несколько специальностей в силу быстрого развития техники, технологии, средств информации). Точно так же нельзя весь жизненный па­фос переносить только на семью. Бывает всякое: близ­кий человек может разлюбить или умереть, и тогда жизнь представляется оконченной, ибо все чувства, все силы души были вложены только и исключительно в этого человека. Но призвание и предназначение, как мы уже выяснили, никогда не упирается во что-то од­но, и наше «я» способно не ломаться под ударами судьбы, а вырабатывать новые смыслы, новые цели, но­вые задачи, бережно храня память обо всем, что было дорого прежде.

В ПОИСКАХ пЯв

Осознавая свою индивидуальность и неповторимость, юный человек в той или иной форме задается вопросом «а что значит быть собой?»

Дело в том, что, формируя собственный облик, юные всегда стремятся соответствовать некому эталону, об­разцу или образцам, так или иначе приходящим извне. Невозможно представить себе человека, который сов­сем не подвергался бы никаким внешним влияниям, разве что он жил бы один-одинешенек где-нибудь на Луне, вдали от всего остального человечества. Но как

277

мы уже выяснили, без культурных образцов, без внеш« них матриц поведения и мышления личность вообще не может сложиться. Значит, конкретный индивид — это всегда единство общего и единичного, того, что, присуще группам людей и того, что присуще только ему. Именно поэтому, находясь в поисках себя самого, юноша выбирает некоторую «референтную группу», то есть сообщество тех людей, с которыми он себя отож­дествляет, идентифицирует: «Я — один из них», «Я -=* как они». Индивидуальность может проявляться лишь на фоне солидарности, общности и единства с други­ми. «Референтная группа», которую человек считает своей» может быть реальной (семья, дружеская компа­ния, учебный или трудовой коллектив), то есть той, в жизни которой он непосредственно участвует. Но она может быть и воображаемой) все интеллектуальные люди, любители «хард-рока», «светское общество», «не­удачники»). Главное, что человек причисляет себя к этой группе и связывает с ней свое будущее, восприни­мает присущие ей стереотипы поведения и мироотно-шения.

Как видите, референтной при прочих равных может быть и группа, негативно оцениваемая в обществе или самим человеком: «мы — социальные низы», «мы —• люди бедные», «мы — преступники». Но кроме «групп отождествления» существуют персонифицированные, то есть личностью представленные ориентиры и куми­ры, по отношению к которым молодой человек испыты­вает уважение, преклонение иногда — благоговение и желает стать «как они». «Я — не такой, но я хочу (хо­тел бы) быть таким!»

В обществе всегда есть официально признанные и одобренные образцы для подражания, выражающие идеологию и культуру данной конкретной страны или, скорее, социального устройства. Массы людей и преж­де всего молодежь вполне искренне привержена этим образцам, тянутся к ним и сличают свое «я» с героями — реальными или вымышленными — олицетворяющи­ми социо-культурные и нравственные ценности. Но есть и явление «контркультуры», когда достаточно широкие круги граждан, в том числе молодых, предпочитают иные ценности и тайно либо открыто подражают соци­альным «антигероям», осуждаемым официальным об­щественным мнением. Хотя термин «контркультура» во­зник не так уж давно, в общественной жизни она при«

278

сутствовала всегда в силу различия интересов разных Социальных групп и существования различных идейных и нравственных течений.

Так, в недавней советской духовной жизни образца­ми для личностного ориентирования выступали образ­цы революционных бойцов, отправившихся сражаться за дело народа; фигуры честных, хотя и простоватых тружеников — комсомольцев и коммунистов, людей ис­кренних, до фанатизма преданных коммунистической идее, бессребреников, подчиняющих свои интересы интересам общества. «Контркультурными» типами бы­ли «сытые обыватели», «паханы» уголовного мира, а уже в послевоенный период «стиляги» и «хиппи», ко­торые тоже находили немало поклонников. Все эти разношерстные «оппоненты» официальному герою вы­сказывали своим обликом и поведением нежелание следовать коллективизму и уравнительности, испове­довали индивидуализм и в той или иной степени — ко­рыстность (кроме хиппи). Если официальные «герои» пропагандировались прессой, радио, всеми видами ис­кусства, то «антигерои» на официальном уровне под­вергались преследованию, критике и осмеянию. Одна­ко и те, и другие были реальными образцами для формирования «я», и те, и другие создавали опреде­ленную эмоциональную и ценностную колею, по кото­рой двигалась некоторая часть молодежи.

В современном западном обществе, несмотря на его внешнюю терпимость к самым разнообразным челове­ческим представлениям, тоже есть «культурные» и «коптркультурные» образцы. Так, официальным этало­ном для личностной ориентации выступает «человек, сделавший сам себя», преуспевающий бизнесмен, де­ловой, прагматичный, лишенный сантиментов, но в то же время законопослушный и достаточно патриотич­ный. «Положительными героями» могут выступать так­же кинозвезды, сумевшие добиться громкого и устой­чивого успеха, знаменитые политические деятели, а также, хотя и в меньшей степени «эталонными» вы­ступают религиозные персонажи и особо прославлен­ные своей святостью религиозные деятели.

Образцы «контркультуры» это, с одной стороны, все те же ассоциальные «хиппи» или приверженцы некото­рых новых религиозных культов, не желающие строить свою жизнь по деловому и «достигающему» западно­му стереотипу, а с другой — это «изнанка» западного

279

общества — гангстерский, мафиозный мир. Надо ска­зать, что размывание нравственных критериев в совре­менном обществе приводит к выпуску огромного коли­чества кино- и телепродукции, где жизнь "гангстеров поэтизируется, на нее набрасывается романтический флер, и грань между «официальными» и «антиофици­альными» образцами — стирается, исчезает. Впрочем, в чести так или иначе остаются сила, ловкость, деловая хватка — весь комплекс черт, присущих как доблест-1*му шерифу или «честному миллионеру», так и их оппоненту — криминальному тузу.

В нашей стране сейчас идет распад старых «образ­цов для подражания», но еще не сложились новые. Ориентация на западную культуру в условиях социаль­ного хаоса поднимает на поверхность самые примитив­ные и в социальном отношении малопродуктивные фи­гуры, делая их образцами. Так, социологические опросы и журналистские интервью стали вдруг обнаруживать, что в ряде случаев молодое поколение выбирает — нет, не «Пепси»! — а рэкетирство или валютную проститу­цию. Весьма прельстительным оказывается образ ско­робогача, удачно укравшего то, что плохо лежит, и продавшего чужое добро за кордон. Распад общества порождает распадное сознание и воплощенные анти­идеалы. Однако надо надеяться, что период этот не будет долгим, и вы — юные — сможете, не опускаясь до подражания примитивам, создать, выработать, со­творить новые социокультурные образцы, ориентация на которые поможет расцвету нашей страны и гармо­низации общественной жизни.

Если все же вернуться к тому с чего мы начали — к поиску «я» — то, разумется, никакие ориентиры да­же на самые лучшие образцы не создают индивидуаль­ности. Они дают лишь ценностную основу для ее по­явления и формирования, нравственную канву, на ко­торой каждая конкретная жизнь вышивает собствен­ный узор. И здесь становится очень важная проблема: как не стать простым слепком с культурной матрицы, не сделаться одним из «оловянных солдатиков» обще­ства, отливаемых по одной и той же форме? Что нуж­но для того, чтобы не просто воспроизводить «социаль­ный тип», а представлять собой истинную личность —> самостоятельно и оригинально мыслящую и чувствую­щую?

Друзья мои, рецепта на сей счет не существует. И

280

это не удивительно, потому что такой рецепт стал бы очередной матрицей для выращивания одинаковых лю­дей.

Впрочем, размышлений вокруг данного предмета хватает и в психологии, и в философии, и в эзотери­ческих дисциплинах. В наши дни очень трудно быть абсолютно самобытным, потому что человек со всех сторон подвергается мощному воздействию средств мас­совой информации: радио, телевидения, рекламы. Уни­фицирующее воздействие оказывает и мода, как бы

281

подчеркивающая «стадность» человека (все носят брю­ки-бананы, и я! Все носят длинные юбки — и я! Все татуируются а я что, хуже?) «Душевная и интеллекту­альная невинность» может сохраняться лишь где-ни­будь в глухом углу, да и то лишь до того момента, ко­гда в этом углу засветится магнетическим светом теле­визионный экран. Так что дело, видимо не в том, что­бы в поисках своей индивидуальности скрываться от мира, затыкать глаза и уши и кричать «Ничего не ви­жу, ничего не слышу!» Вопрос, скорее в ином: как быть собой несмотря на все воздействия, идущие из­вне?

Припомню здесь совет Эриха Фромма: всегда раз­мышляйте над тем, каким образом явилась к вам та или иная мысль, то или иное чувство. Оно возникло в ходе вашего собственного опыта, в развертывании жи­вых переживаний или же просто почерпнуто из журна­ла, телебеседы, радиопередачи? Оно ваше или заем­ное? У русского писателя-.юмориста начала века Арка­дия Аверченко есть рассказ. «Яд», где описана актриса, не способная сказать ни одного слова от себя, а лишь постоянно словами, жестами, ужимками цитирующая героинь пьес. Бедный муж актрисы, поняв это, стал каж­дый раз указывать ей, из какого спектакля взята вся­кая очередная тирада, но своей жены — такой, как она есть на самом деле — никак обнаружить не мог. Не это ли нередко происходит с нами, когда мы пов­торяем чужие расхожие мнения, не задумываясь; ког­да навязанные нам чувства принимаем за евои? В этом случае человек становится похож на рояль, на кото­ром очень легко играть всякому, кто за это возьмется. Но мы — не рояль! У нас есть свой внутренний мир, и совсем не вредно время от времени хорошенько мыть и чистить его от бесчисленных клише, которые как из рога изобилия сыплются со всех сторон, не давая ощу­тить свои собственные чувства и помыслить свои един­ственные и неповторимые мысли. Обращайтесь к сво­ему «я», уделяйте ему внимание, проверяйте себя на свежесть восприятия и своеобычность реакций.

На первый взгляд кажется, что проще всего избе­жать стереотипизации, поступая способом, противопо­ложным тому, который диктует стереотип. Все носят длинные волосы, а я обреюсь наголо! Все ведут себя вежливо, а я буду грубить! Все моются, а я зарасту гря­зью: медведь всю жизнь не мылся и его в лесу боялись!

282

Однако это ложный путь. Дело в том, что вместо следо* вания заданному образцу начинается следование «анти­образцу», который произведен путем простого перево­рачивания: «длинный — короткий», «вежливый — гру-0ый, «чистый — грязный». «Антиобразец» — это тень Образца, полностью от него зависимая. Здесь не воз-йикает оригинальности, своеобразия видения, индиви­дуального самопроявления, а есть лишь протест, нераз­рывными цепями прикованный к тому, против чего он протестует, перевернутое зеркальное отражение: что было справа, стало слева и наоборот. Истинная ори­гинальность не сводится к столь простой процедуре.

Быть неповторимым «я», не отрицая, а утверждая — задача не из легких, но в то же время множество людей решают ее в ходе своей жизни. И совет обра­щать внимание на свой внутренний мир здесь тоже не абсолютен (повторяю: не существует универсальной от­мычки!) Вряд ли станешь индивидуальным, если, за­бросив все дела, начнешь копаться в себе. Тогда ведь в прямом смысле слова света белого не увидишь. Только будешь сидеть и думаты а оригинален ли я? Но индивидуальность во многом спонтанна. Так же как наслаждение. Так же как любовь. Если человек говорит себе: «буду наслаждаться, вот хоть тресни все, получу удовольствие», то уверяю вас, ничего не получит. Если целенаправленно ищет любви, она тоже становится не­уловимой и ускользает. Есть множество прекрасных вещей, которые происходят самопроизвольно, как бы между прочим, а иначе их вообще невозможно уловить. Надо непременно от них отвлечься, заняться чем-то другим, тогда они являются к нам сами. Так и инди­видуальность. Когда вы заняты интересным делом, ко­гда строите отношения с другими людьми, дышите пол­ной грудью, радуетесь природе и исскусству, индиви­дуальность находит вас сама, и как-то незаметно воз­никают интересные идеи и сильные переживания.

Человек обретает свое «я» в единстве спонтанности и рефлексии, увлеченности миром и самообращенности, и процесс этот не ограничивается юностью. Он продол­жается всю жизнь.

283

Зрелость.

ЧЕРТЫ ЗРЕЛОСТИ

Юность незаметно переходит в зрелость, которая яв­ляется самой длинной фазой человеческой жизни, по­тому что, как мы уже говорили об этом, простирается от совсем молодого до пожилого возраста. Она вклю­чает в себя «акмэ»— расцвет сил и способностей че­ловека, его максимальную продуктивность и плодови­тость во всех сферах самопроявления. «Акмэ» не равно периоду зрелости, скорее, это ее вершина или, точнее, ее самое высокое «плато», потому что расцвет физичес­ких и духовных сил совсем не сводится к короткому мгновенью, а может длиться годами.

Вообще вопрос о точном времени, когда приходит «акмэ» — весьма спорный. В истории бывали случаи вершинных достижений духа в пожилом и даже стар­ческом возрасте, когда накопленный жизненный опыт как бы «выстреливал» выдающимися литературными или философскими произведениями. В то же время применительно к большинству людей акмэ — это все-таки достояние зрелого периода. Хотя расцвет физичес­кий и духовно-творческий тоже совершается неравно­мерно. Так, в музыке и математике таланты расцве­тают очень рано, вполне возможно, до развертывания всех физических сил человека, а в других видах дея­тельности эти процессы более синхронны.

Неодинаково акмэ у женщин и у мужчин. Известно, что в физическом и душевном отношении женщины расцветают и зреют раньше, по степени «взрослости» девушки, обычно, обгоняют своих сверстников. Потом они как бы сравниваются, а с некоторого периода, лет, эдак с сорока, начинается обратный процесс: мужчи­на достигает социально-профессионального и физичес­кого расцвета, а женщина начинает стареть, как бы спускаться на другую сторону склона. В народе по это­му поводу сложилась поговорка «Сорок лет — бабий век». Однако современность вносит серьезные коррек­тивы в мужское и женское акмэ. Нынешние женщины не рожают так много детей, как делали их предшест­венницы, бабки и прабабки. Они лучше сохраняют свое здоровье, заботятся о внешности, наконец, они так же, как мужчины включены в социально-профессиональную деятельность, и их жизненная активность не ограничи-

284

вается уборкой квартиры и готовкой обеда, медицина, косметика, пребывание «на людях», творчество продле­вают акмэ современной женщины, позволяет и женщи­нам, и мужчинам на всех этапах зрелости сохранять привлекательный облик, самочувствие и психологию молодых, бодрых людей.

Однако вернемся к рассмотрению того, каковы чер­ ты зрелости как центрального периода жизни. Прежде всего, это всесторонняя включенность в общественное производство, в труд, в различные виды деятельности. .Ребенок только играет в педагога или инженера,врача или космонавта. Человек юный лишь мечтает, строит планы, учится. Взрослая зрелая личность реально дей­ ствует в избранной профессии, получает реальные ре­ зультаты и несет вполне реальную ответственность за все, что совершает. Жизнь зрелого человека — это «жизнь всерьез», без скидок и оговорок. Во взрослости мы приобретаем немалую степень свободы, больше не зависим от старших (потому что сами становимся стар­ шими!), но зато и расплачиваемся за все тоже сами. Если нашкодивший подросток еще не подлежит штра­ фу и суду, и в случае чего перед обществом отвечают его родители, то зрелый человек ни на кого не может переложить собственный груз. Он само-стоятелен: сто­ ит на своих собственных ногах, сам за себя отвечает перед Богом и людьми. Последствия всякого собствен­ ного сознательно принятого решения он берет на себя. Более того, с определенного момента он начинает от­ вечать за других: за своих детей, своих подчиненных и подопечных. Однако человеку, внутренне созревшему, ответственность не страшна. Она — естественная часть взрослой жизни, оборотная сторона свободы, которой пользуется только тот, кто достаточно развил в себе все личностные черты.

Возраст зрелости — это время, когда люди не только реализуют себя в работе, труде но и создают семью, -воспитывают детей, передают тот культурный и соци­альный опыт, который уже успели накопить в ходе жизни. Недавний воспитанник сам становится воспита­телем. Отец и мать творят будущее поколение и физи­чески, и духовно, вкладывая в своих детей тот куль­турный багаж, которым владеют сами.

Зрелый человек наилучшим образом адаптирован к окружающему его миру, он уже хорошо разобрался в нем, приспособился к его требованиям, нашел в нем

285

свою «нишу». Именно зрелость обеспечивает возмож­ность максимального проявления всех сил и способно­стей личности, потому что эти способности уже развер-шуты, проявлены. Зрелость — поистине плодоносный возраст, когда любое усилие дает наибольшую отда­чу. Разумется, зрелость как и любой другой этап чело» веческой жизни зависит от социальной обстановки, в которой она проходит. Если взрослый ответственный отец семейства без всякой своей вины теряет/ работу, вынужден вместе с чадами и домочадцами бежать из родных мест, где идет война, если даже он никуда не ;бежит, но ему не платят месяцами зарплату — то та­кую зрелость, конечно, не назовешь изобильной и пол­ной перспектив. Люди часто попадают под колесо Ис­тории, и это возможно в любом возрасте. Можно лишь верить в то, что взрослость — большой период, и за ее срок многое меняется: одни возможности уходят, но другие — создаются. Зрелый человек должен Сыть ги­бок, чтобы крутые социальные виражи, на которые так щедра, в частности, наша страна, не сломили его, не выбили из седла. В эпохи социальных катаклизмов особенно большая опасность грозит детям и старикам, и потому зрелые люди — та главная сила, которая спо­собна даже при самых тяжелых перипетиях сохранить и багаж культуры, и жизнь — как свою, так и чужую. При нормальном положении вещей в зрелом возра­сте человек обладает ставшим сформировавшимся об­разом «я». Он хорошо себя знает, способен правильно оценить свои сильные и слабые стороны, плюсы и ми­нусы. Это позволяет точно рассчитывать силы, прини­мать взвешенные решения, действовать достаточно ра­ционально, продуманно, не терять головы ни от страха, ни от восторга. В то же время зрелость полна сил, и еще не все они раскрыты. Есть резерв возможностей, потому взрослый, энергичный, разумный человек всег­да открыт для нового. Он сам регулирует свои взаимо­отношения с миром, не нуждаясь в помочах, на кото­рых водил бы его некий наставник, сам способен как «дать сердцу волю», так и вовремя закрыть, клапан страстей. Зрелый человек не бывает игралищем ни соб­ственных внутренних побуждений, ни чужих интересов. Он строит жизнь из собственной «самости», по своей воле и сознательному решению, которые он, конечно, так или иначе согласует с представлениями и волей других людей: близких, коллег, друзей,

286

Зрелость и вся жизнь взрослого «среднего челове­ка» пронизаны здоровым прагматизмом. Это нормаль­но. Он должен быть целеустремлен и практичен, пото­му что обеспечивает свою жизнь и жизнь своей семьи. Это уже не мечтатель, погруженный в будущее, блуж­дающий в мире своих надежд и грез, а энергичный де­ятель, постоянно ставящий цели и достигающий их. Целей много. Это цели материального обеспечения жиз­ни: квартира, достаток, возможность учить детей и ез­дить по миру. Это цели карьеры: продвижение по служ­бе, занятие определенных постов, получение научных степеней или художественного признания. Это цели внут-рипрофессиональные, цели, связанные с отдыхом, под­держанием здоровья, саморазвитием. Постоянная поста­новка целей и подбор средств для их выполнения делает зрелых людей ужасно серьезными. Нередко они вовсе забывают о том, что такое раскованная и самоцельная игра, которой постоянно предаются дети. Взрослых сне­дает Забота, недаром один из крупнейших философов XX века Мартин Хайдеггер назвал Заботу основным вы­ражением повседневного человеческого бытия. Увы, взрослый люд озабочен, погружен в хлопоты вокруг це­лей и средств, и забывает не только о радостях игры, но и об искусстве, и о спонтанных, незапрограммирован­ных восторгах.

Если взрослые играют, то чаще всего эта игра то­же связана с целедостижением: выигрышем. С выигры­шем — результатом, практической наградой связаны все азартные игры, которые для некоторых людей при­равниваются к работе и источнику дохода. Если игра идет не на деньги, то в ней все равно присутствует мо­мент соревновательности, самоутверждения: выиграть и еще раз подтвердить еебе собетаенн-ую; значимость. С этим же желанием утвердить себя связан и «эффект болельщика», где каждый сопереживает своей команде. Зрелость, озабоченная разносторонним укреплением в жизни, мало читает и мало ходит в картинные гале­реи, музеи. Они посещаются людьми юными и теми, кто, заслужив отдых, теперь может обратить свой взор к миру чужой фантазии.

Зрелость не задумывается о смерти. Она слишком поглощена жизнью, ее стремительным течением, борь­бой со свирепыми ветрами невзгод, сражением с обсто­ятельствами. Она празднует свои сегодняшние выстра­данные победы и наслаждается теми наслаждениями,

287

которые наконец пришли к ней после упорного труда, стараний и усилий. Зрелость — жизнь, живущая теку­ щим моментом, воплощающая себя сегодня, здесь и сейчас. Действительно, откладывать жизнь «на потом» уже невозможно. Она идет полным ходом, как скорый поезд. До конечной станции еще далеко, а пункт от­ правления уже оставлен далеко позади. - .. : Важнейшая черта зрелости — расколдование мира. Для детей действительность полна тайн и загадок, она — воплощенная сказка, и за каждым поворотом нас ожидает новое открытие: баба-Яга в ступе, сбежавший супер-робот или добрая фея, способная выполнить лю­ бое желание. Юности кружат голову романтические мечты и лирические туманы, планы великих побед ; и прожекты невероятных приключений. А зрелость, ох, трезва. Может, оттого частенько и пьет горькую. Зре­ лость уже знает, что почем, прекрасно осведомлена о существовании запретов, которые она научается обхо­ дить, но с которыми вынуждена считаться. Она не при­ знает тайн. Взрослым часто кажется, что они уже по­ стигли мир, и их опыт дает им полное право обо всем судить сухо, практично, деловито или же, напротив, иронично, как бы посмеиваясь над теми, кто еЩе не из­ бавился от флера волшебства. Впрочем, я думаю, в этом вопросе они не правы. Они просто слишком увле­ чены другими, действительно сугубо посюсторонними вещами, например, проблемой достижения успеха.

ПРОБЛЕМА УСПЕХА

В предыдущих размышлениях мы уже неоднократ­но касались темы жизненного успеха. Вопрос о том, на­сколько успешны наши действия, становится перед на­ми уже в детстве, когда родители хвалят: «Как хороши ты выступил на утреннике! У тебя был такой успех!» Или, напротив, ставят в пример кого-нибудь другого: «Вася успешно окончил четверть, у него одни пятерки! А ты отстаешь! «Интересно то, что в русском языке слово «успевать» имеет два, на мой взгляд, тесно взаи­мосвязанных смысла: первый — иметь удачу, дости­гать желаемого, а второй — поспевать к сроку, не опаз­дывать, достигать цели вовремя. Успевать — означает и выдерживать некое соревнование (успел добежать рань­ше другого), н получатьрезультат, признание своего достижения: «Успел, успел, не отстал! Молодец!».

288

В юности подрастающие люди уже сознательно гор­дятся своими успехами, соревнуются друг с другом в разных жизненных сферах, иногда дразнят приятелей собственными достижениями. Порой возникает «голо­вокружение от успехов», когда достигнутый в чем-то уровень как бы дает право гордиться перед другими и побуждает «почивать на лаврах»: снижать усилия. На­пример: «А! Я и так играю в волейбол лучше всех!» или «Я математику знаю лучше всех в классе! Р-р-раз! И испортил всю игру команде. Р-р-р-аз! И двойку по­лучил. Уже первые юношеские опыты показывают, что успех — дело тонкое, что оно требует постоянного уси­лия, старания, тщания, ежедневного пребывания «н форме».

Зрелость, конечно, это тот крупнейший временной период, на котором разворачиваются основные «жиз­ненные бега» и идет борьба за успех, его поиск, стрем­ление к нему.

Впрочем, надо заметить, что жажда успеха и пого­ня за ним — свойство далеко не всякой культуры. Тра­диционные общества, поделенные на сословия и следу­ющие вековечным стереотипам поведения, совсем не культивируют соревновательности. Может ли потомст­венный крестьянин тягаться с чиновником, или чинов­ник — со священнослужителем? Скорее всего, нет. У них нет «единого поля» соревнования. Каждый делает свое дело, каждый выполняет это дело соответственно принятым образцам, в которые нет нужды вносить «от­себятину», чтобы потом ею гордиться. Соревнователь­ность и стремление снискать успех нетипичны для вос­точных обществ где опять-таки, сообразно традициям человек — только момент целостности, и имеет смысл лишь -стремление к общей гармонии, а не к личному успеху.

Успех — путь западной цивилизации, сделавшей историческую ст#вку на активного индивида, на отдель­ного человека, способного ломать традиции и менять стереотипы, утверждать себя и покорять мир в поис­ках богатства, славы и признания. Конечно, в повсе­дневной жизни элемент стремления к успеху присутст­вует у любого народа и в любое время, но приветству­ется и одобряется он именно в западной культуре, вос­ходящей к древнегреческим Олимпийским играм, лав­ровым венкам и чествованию победителей. Современ­ные демократические режимы создают объективную ос-