_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 2

А. Дураков

231

МОСТ

Небес нерукотворный плат Расшит нездешними цветами, И пламя выплеснул закат, Подобный гневной орифламме.

Стальную спину изогнув, Мост грузно прянул над Дунаем,

К брегам темнеющим прильнув, Водою черной отражаем.

Еще стрекочут молотки, И сталь дрожит в последних муках. Гудят вечерние гудки

Средь лязга, скрежета и стуков.

Мост в электрических огнях Поет, гремит в дымах морозных, Как весть о новых временах, И героических, и грозных.

1935

КАРЛ ГЕРШЕЛЬМАН

** *

Удалось однажды родиться. Обещали: жизнь впереди. От надежд голова кружится.

Сколько силы в плечах, груди.

Вот и юность.— Теперь уж скоро. Вот и старость.— 1де же? Когда?

— За окном: решетка забора, Телефонные провода.

Это всё?— Конечно, до гроба. Это жизнь?— А что же?— она.

— Значит, это лишь так, для пробы, Значит, будет еще одна.

* * *

А самое главное?— Вот что: Я живу, и жизнь хороша.

Утром— солнце из сада. Ночью— Робкий шорох карандаша.

Кто-то вывел меня из потемок, Поведет он меня и впредь Жить доверчиво, как ребенок,

Идоверчиво умереть.

Иокончится все, как надо: Если надо— навеки спать, Если надо— солнце из сада

Истихи, и я сам— опять.

К. Кршельман

233

** *

Этот мир, где Пушкин и Шекспир, Где зубная боль и поцелуи, Где сижу я, удивленный, и слежу я,—

Этот странный, этот четкий мир...

Сам в себе, как в театральной ложе,

С каждым днем внимательней и строже

Яслежу. Сравнительно большой Проплывает мир передо мной.

Проплывает отрочеством дальним (Лодка над рекою и купальня), Проплывает поцелуем у ворот (Очень близкая щека и рот),

И войною девятнадцатого года (На рассвете рокот пушек на шоссе), Папиросою ночного перехода, Конской гривою в росе.

Проплывает этим садом и окном, Лампою над письменным столом, Этим стулом проплывает, торжествуя, Где сижу я, удивленный, и слежу я...

Сам в себе, как в ложе театральной,

Скаждым днем и строже, и печальней,

Скаждым днем и чище, и нежней,

И прозрачней глубины моей...

ИВАН САВИН

* * *

Я — Иван, не помнящий родства, Господом поставленный в дозоре. У меня на ветреном просторе Изошла в моленьях голова.

Все пою, пою. В немолчном хоре Мечутся набатные слова:

Ты ли, Русь бессмертная, мертва? Нам ли сгинуть в чужеземном море?!

У меня на посохе— сова С огневым пророчеством во взоре:

розовыми окликами вскоре Загудит родимая трава.

О земле, восставшей в лютом горе, Грянет колокольная молва.

Стяг державный богатырь-Бова Развернет на русском косогоре.

И пойдет былинная Москва, В древнем Мономаховом уборе, Ко святой заутрене, в дозоре

Странников, не помнящих родства.

1923

** *

Оттого высоки наши плечи, А в котомках акриды и мед,

Что мы, грозной дружины предтечи, Славословим крестовый поход.

И. Савин

235

Оттого мы в служеньи суровом К Иордану святому зовем, Что за нами, крестящими словом, Будет воин, крестящий мечом.

Да взлетят белокрылые латы! Да сверкнет золотое копье!

Я, немеркнущей славы глашатай, Отдал Пюподу сердце свое...

Да приидет!.. Высокие плечи Преклоняя на белом лугу, Я походные песни, как свечи, Перед ликом России зажгу.

1923

ВОЗМЕЗДИЕ

Войти тихонько в Божий терем И, на минуту став нездешним, Позвать светло и просто: Боже!' Но мы ведь, мудрые, не верим Святому чуду. К тайнам вешним Прильнуть, осенние, не можем.

Дурман заученного смеха

Иотрицанья бред багровый Над нами властвовали строго. В нас никогда не пело эхо 1осподних труб. Слепые совы В нас рано выклевали Бога.

Ивот он, час возмездья черный, За жизнь без подвига, без дрожи, За верность гиблому безверью Перед иконой чудотворной, За то, что долго терем Божий Стоял с оплеванною дверью!

1923

236

И . Савин

** *

Огневыми цветами осыпали Этот памятник горестный Вы, Не склонившие в пыль головы

На Кубани, в Крыму и в Пшлиполи.

Чашу горьких лишений до дна Вы, живые, вы, гордые, выпили И не бросили чаши... В Галлиполи Засияла бессмертьем она.

Что для вечности временность гибели? Пусть разбит Ваш последний очаг— Крестоносного ордена стяг Реет в сердце, как реял в Галлиполи.

Вспыхнет солнечно-черная даль, И вернетесь вы, где бы вы ни были,

Под знамена... И камни Пшлиполи Отнесете в Москву, как скрижаль.

1923

** *

Законы тьмы неумолимы. Непререкаем хор судеб.

Все та же гарь, все те же дымы, Все тот же выплаканный хлеб.

Мне недруг стал единоверцем: Мы все, кто мог и кто не мог, Маячим выветренным сердцем На перекрестке всех дорог.

Рука протянутая молит О капле солнца. Но сосуд

Небесной милостыни пролит. Но близок нелукавый суд.

И. Савин

237

Рука дающего скудеет: Полмира по миру пошло...

И снова гарь, и вновь тускнеет Когда-то светлое чело.

Сегодня лед дорожный ломок, Назавтра злая встанет пыль, Но так же жгуч ремень котомок

Итяжек нищенский костыль.

Абыли буйные услады

Игордой молодости лёт...

Подайте жизни, Христа ради, Рыдающему у ворот!

1924

** *

Все это было. Путь один У черни нынешней и прежней, Лишь тени наших гильотин Длинней упали и мятежней.

Ибьется в хохоте и мгле Напрасней правды нашей слово Об убиенном короле

Имальчиках Вандеи новой. Всю кровь с парижских площадей,

Скамней и рук легенда стерла,

Исын убогий предал ей Отца раздробленное горло.

Все это будет. В горне лет

Исмрад, и блуд, царящий ныне, Расплавятся в обманный свет. Петля отца не дрогнет в сыне.

Икрови нашей страшный грунт Засеяв ложью, шут нарядный Увьет цветами— русский бунт, Бессмысленный и беспощадный...

1925

238

И. Савин

** *

Кто украл мою молодость, даже Не оставил следа у дверей?

Ярассказывал Богу о краже,

Ярассказывал людям о ней.

Яна паперти бился о камни. Правды скоро не выскажет Бог. А людская неправда дала мне Перекопский полон да острог.

И хожу я по черному свету, Никогда не бывав молодым, Небывалую молодость эту По следам догоняя чужим.

Увели ее ночью из дому На семнадцатом детском году.

И по-вашему стал, по-седому, Глупый мальчик метаться в бреду.

Были слухи— в остроге сгорела, Говорили— пошла по рукам...

Всю грядущую жизнь до предела За года молодые отдам!

Но безмолвен ваш мир отснявший. Кто ответит? В острожном краю Скачет выжженой степью укравший Неневестную юность мою.

1925

** *

Братьям моим Михаилу и Павлу

Ты кровь их соберешь по капле, мама, И, зарыдав у Богоматери в ногах, Расскажешь, как зияла эта яма, Сынами вырытая в проклятых песках,

И. Савин

239

Как пулемет на камне ждал угрюмо, И тот, в бушлате, звонко крикнул: «Что, начнем?»

Как голый мальчик, чтоб уже не думать, Над ямой стал и горло проколол гвоздем.

Как вырвал пьяный конвоир лопату Из рук сестры в косынке и сказал: «Ложись»,

Как сын твой старший гладил руки брату, Как стыла под ногами глинистая слизь.

Иплыл рассвет ноябрьский над туманом,

Итополь чуть желтел в невидимом луче,

Истарый прапорщик, во френче рваном,

С чернильной звездочкой на сломанном плече,

Вдруг начал петь— и эти бредовые Мольбы бросал свинцовой брызжущей струе: Всех убиенных помяни, Россия, Егда приидеши во царствие Твое...

1925

У ПОСЛЕДНЕЙ ЧЕРТЫ

И . Бунину

По дюнам бродит день сутулый, Ныряя в золото песка.

Едва шуршат морские гулы, Едва звенит Сестра-река.

1раница. И чем ближе к устью, К береговому янтарю,

Тем с большей нежностью и грустью России «здравствуй» говорю.

Там, за рекой, все те же дюны, Такой же бор к волнам сбежал, Всё те же древние Перуны Выходят, мнится, из-за скал.

240

И. Савин

Но жизнь иная в травах бьется,

Итишина еще слышней,

Ина кронштадтский купол льется Огромный дождь иных лучей.

Черкнув крылом по глади водной, В Россию чайка уплыла— И я крещу рукой безродной Пропавший след ее крыла.

1925