Глава II

НЕТРАДИЦИОННЫЙ ТЕАТР РОССИИ

Не менее, а может быть, более значимое место в истории Не­традиционного театра занимает становление и развитие Театра массовых форм в России. Ведь именно Россия, особенно в XX ве­ке, внесла огромный самобытный вклад в развитие самых разных форм Нетрадиционного театра.

ИСТОКИ РУССКОГО НЕТРАДИЦИОННОГО ТЕАТРА

Конечно, истоки становления и развития русского сцениче­ского искусства, русской культуры, как и культуры других наро­дов, и в частности западной, лежат в глубокой древности и в нема­лой степени связаны с земледелием, или, как бы мы теперь сказа­ли, связаны с первобытными производственными процессами.

Так же как и другие народы, славянский народ тысячелетиями был беззащитен перед силами природы, от которых зависела его жизнь. И так же как другие народы, славяне, приписывая стихиям таинственную силу, отождествляли их с живыми существами. По­клоняясь матери-земле, солнцу, луне, дождям, ветру, огню и дру­гим явлениям природы, они верили в то, что, скажем, растения и животные — слуги добрых и злых сил. Например, по представле­нию славян того времени некоторые птицы были носителями нес­частий и бед. Такой была Дева Обида: фантастическая птица с женским ликом и распростертыми крыльями, которыми она раз­гоняла хорошие и светлые времена. Для того чтобы уберечь себя от «злых сил», у наших далеких предков-славян существовала целая система так называемых «оберегов» — предметов-символов, имев­ших, по их вере, способность (силу) охранять их от всевозможных бед. Неудивительно, что славянин-земледелец верил и в то, что его благополучие полностью зависит от воли богов, верил в то, что божества даруют жизнь, долголетие, плодородие. Молясь в жела­нии добиться милости и покровительства богов, он старался вся­чески их задобрить. Богов же, как и у других языческих народов, у славян было великое множество, и выполняли они характерные для язычества'¹⁴ разные функции. Причем надо предполагать, что, как и у других древних народов, их обращение к богам проходило тоже как коллективное ритуальное действо.

Самобытность же русской культуры, уже на ранней стадии своего зарождения, еще до принятия христианства, в отличие от западной выражалось, прежде всего в содержании этих ритуально-обрядовых'⁰ действ. Например, славяне (а первые поселения сла­вян на территории восточной Европы — далекое историческое прошлое), поклоняясь деревянным или каменным идолам, (кото­рые обычно устанавливались на открытых всем ветрам вершинах холмов), резко разделяли богов на добрых и злых. Эти ритуально-обрядовые действа, в том числе и порядок раскрытия их содержа­ния, шли в раз и навсегда установившейся последовательности. Сегодня бы мы сказали, что обряды поклонения разным языче­ским богам шли по выработанному за долгие годы определенному сценарному плану. Причем обряды эти не только были тесно свя­заны с повседневным бытом славянина-земледельца, но и с большой долей вероятности можно предположить, что обряды эти яв­но имели какое-то точно установленное внешнее выражение того или другого его момента. А это, в свою очередь, дает право допу­стить, что моменты эти, пусть в зачаточной форме, были элемен­тами «сценического» действа. И в то же время носили не обыден­ный, а скорее праздничный характер. Хотя прямых указаний на то, когда зародились на Руси праздники, нет.

К величайшему сожалению, прямых свидетельств об обрядах и ритуалах, связанных со славянской мифологией первого тысяче­летия до нашей эры, о том, что конкретно составляло их содержа­ние, как они проводились, какими элементами праздничного дей­ства они сопровождались и были ли вообще в обрядовых действах того времени какие-либо признаки праздника, просто нет. Обо всем этом можно лишь догадываться. Славянские мифологиче­ские тексты не сохранились. Вместе с язычеством они были унич­тожены христианизацией славян. Правда, по некоторым источни­кам все же можно представить себе их содержание. Источников этих не так уж много.

Во-первых, как отмечено в исследовании «Мифы народов мира», «для реконструкции славянской мифологии — сравнитель­но-историческое сопоставление с другими индоевропейскими мифологическими системами... позволяет выявить истоки славян­ской мифологии и целого ряда ее персонажей, их имен и атрибу­тов, в том числе о поединке бога грозы (Перуна. — А.РЛ и его де­монических противников»'¹'¹.

Во-вторых, летописи и поучения против язычества.

В-третьих, устные предания и прежде всего сказки. Вернее, сказочные персонажи, которые, по всей вероятности, были дей­ствующими лицами тех или других древнеславянских мифов. Это позволяет предположить, что эти персонажи в той или другой сте­пени были предметом поклонения древних славян.

Например, Перун — бог грозы и грома — был одним из глав­ных идолов славян. Как правило, его деревянная голова была се­ребряной, а усы — золотыми. Особое значение для поклоняющих­ся имела борода громовержца.

Божеством весеннего плодородия был Ярило. По одним све­дениям олицетворялось оно девушкой в белом одеянии с венком на голове, ржаными колосьями в правой руке и с человеческой го­ловой в левой. По другим (фольклорные записи XIX века) — ста­риком в высоком бумажном колпаке, пьяным и забавным. Ярили-ны игрища, несомненно несущие в себе признаки какого-то древ­него языческого торжества, существовали вплоть до середины XVIII века. Проводилось оно перед Петровым постом. На месте «позориша» избирался миром человек, которого обвязывали цве­тами, лентами и обвешивали колокольчиками. На голову ему на­девали сделанный из бумаги украшенный с лентами высокий колпак, румянили его лицо, а в руки давали позвонки. В таком на­ряде под именем Ярилы в сопровождении пляшущего народа, вы­кидывая всяческие коленца, ходил он, пьяненький, по площади.

А вот русалки — существа вредоносные, в которых превраща­лись умершие девушки, преимущественно утопленницы — пред­ставлялись в виде красивых девушек с длинными распущенными зелеными волосами.

С большой долей вероятности можно предположить, что об­раз русалки восходит к древнерусским языческим мифам. Судя по тому, что впоследствии русалки часто становились персонажами календарных праздников, можно думать, что этот, как и другие обычаи, зародился у древних славян еще в те далекие времена.

Можно предположить, что в каких-то действах-празднествах, в ритуалах, связанных с этими богами, молящиеся в знак почита­ния могли примитивно наряжаться, используя их атрибутику, по­скольку почва для этого заключалась в самом их содержании.

Например, бог Белее, похитив у Перуна скот, прятался от пре­следования, оборачиваясь то камнем, то деревом, то змеем, то ка­ким-нибудь животным и даже человеком. Иногда идол, изобра­жающий Белеса, был снабжен атрибутами скота — рогами и копы­тами. Интересно, что, по преданиям, бог Белес состязался с пасту­хами в бросании диска и был связан с музыкой и танцами. Можно предположить, что эти особенности так или иначе находили свое отражение в общих ритуальных действах древних славян.

Баба-яга — лесная слепая старуха-волшебница, которой до сих пор пугают малых детей, — с самого начала жила в лесу в избушке на курьих ножках. Одна нога у Бабы-Яги была костяная, груди огромные. Забор вокруг ее избушки был сложен из человеческих костей, а на заборе висели человеческие черепа. Засовом, запи­рающим ворота, была человеческая нога, а вместо замка — рот с острыми зубами. По этой сказке Баба-Яга похищала маленьких детей, которых старалась изжарить.

И здесь можно предположить, что взрослые не только расска­зывали детям сказку про Бабу-Ягу, но и проделывали ряд ритуаль­ных действий, оберегающих детей от ее посягательств.

А вот построение сказки о Кощее бессмертном, чья смерть находилась в яйце, а яйцо в утке, а утка в зайце, а заяц в сундуке, а сундук тот зарыт под дубом, а дуб стоит на острове-океане, на­талкивает на мысль о ее игровом характере, о воплощении ее в за­бавной игре.

Если разобраться, то и кикимора, которая в ранних сказках о ней представала маленькой женщиной-невидимкой, по ночам беспокоящая маленьких детей и пугающая мужчин, по сказке обя­зательно путала пряжу, поскольку сама любила прясть или плести кружева. Нетрудно вообразить себе, что по вечерам сказку эту рас­сказывала детям мать или бабушка, когда сидела за прялкой или плела кружева. Очень соблазнительно представить себе, что, по всей вероятности, сказывалась эта сказка в характере мелодиче­ского речитатива.

Если разобраться, то игровые моменты есть и в сказке о Ле­шем — злом духе, воплощающем лес, враждебную человеку часть пространства. Леший считался хозяином леса и зверей. Помимо всего прочего Леший был связан одновременно с водой и расти­тельностью. По сказке одет он был в звериную шкуру с рогами и копытами. Левая стороны его одежды была всегда была запахнута на правую, а левый лапоть надет на правую ногу. Пугал он людей своим смехом. Хотя и нет доказательств, но невольно представля­ешь себе, что во время одного из земледельческих праздников, кто-то из крестьян был так обряжен.

Мы не случайно выделили особенности перечисленных нами языческих богов. Это перечисление можно было бы продолжить, но и сказанного вполне достаточно, чтобы с большой долей веро­ятности говорить, что эти особенности, как и особенности других, не упомянутых нами богов и мифологических персонажей, так или иначе выражались не только в самом обряде, но и были в ка­кой-то, пусть в весьма малой степени театрализованными элемен­тами, будучи составной частью древних языческих праздников.

Есть и четвертый источник, причем историки считают его главным. Это средневековые хроники, анналы, написанные по­сторонними свидетелями. Так, мы узнаем, что согласно «Повести временных лет» князь Владимир Святославич совершил попытку создать в 980 году нечто подобное общегосударственному языче­скому пантеону. В Киеве, на холме, вне княжеского теремного двора, были поставлены идолы богов Перуна, Даждьбога, Стрибо-га и Макоши (единственный бог — женщина), около которых про­исходили самые различные языческие действа и празднества.

Но каковы бы ни были эти источники, становится ясным, что служение языческим богам, как правило, сопровождалось опреде­ленными религиозно-зрелищными ритуалами, обрядами и праз­дниками, которыми отмечались основные моменты трудовой дея­тельности и которые поэтому, но всей вероятности, несли в себе элементы театрализации. А так как эти ранние обрядовые ритуа­лы-зрелища, как и, несомненно, уже тогда существовавшие трудо­вые песни (организующие ритмические движения) и примитив­ные, связанные с трудовыми процессами (например, при обмоло­те зерна) пляски, естественно, носили коллективный характер, можно предположить, что в какой-то мере они были источником возникновения не только религиозных, но и бытовых языческих праздников. Причем последние уже к началу XI века во многом утратили свое былое религиозное значение, поскольку отмечали они основные моменты трудовой жизни славянина-земледельца. Надо полагать, что уже тогда в этих празднествах (а их у древне­русского народа было множество)"⁷ были и ряженые, и пляски, и песни, и игра на музыкальных инструментах и «гуляния»⁶*, в ко­торых находил свое воплощение творческий дух народа. Кстати, народные гуляния с давних времен процветали на Руси.

Собственно, как я думаю, истоки русского современного Не­традиционного театра в какой-то степени можно отнести к тому же времени.

КАЛЕНДАРНЫЕ ПРАЗДНИКИ

Естественно, что, размышляя об особенностях праздничных действ на Руси, я прежде всего обратился к так называемым кален­дарным праздникам.

Их происхождение напрямую связано с окружающей русский народ природой. Вглядываясь в ее явления, замечая периодически происходящие в ней перемены, подмечая повторяющуюся из года в год смену времен года, наблюдая явления сопутствующие этим изменениям, запоминая их, в его сознании невольно складывался своеобразный календарь природы. Не случайно у всех месяцев го­да в давние времена были особые славяно-русские названия, заме­чательные тем, что они очень ясно выражали особенности кален­дарного времени, к которому относились. Некоторые из них были связаны с явлениями природы, некоторые — с сельскохозяйствен­ными работами. Так, январь назывался просинец, февраль — лю­тый, апрель — цветень, июнь — червень, сентябрь — ревун, октябрь — листопад, декабрь — студень и т.п.

Закономерным было и естественное появление связанных с тем или другим природным событием праздников, преследующих определенную цель. Нет сомнений в том, что праздники, связан­ные с переменой времен года, различными природными катаклиз­мами и явлениями, были самыми древнейшими. А во времена язычества, пожалуй, и единственными. Затем, в последующие го­ды, уже насыщенные многими театральными элементами, они от­личались причудливой смесью языческих обрядов с христиански­ми обычаями.

Таких праздников было много, и все они в те времена носили ритуальный, обрядовый и в то же время праздничный и чаще всего игровой характер. Среди них, бесспорно, наиболее известен идущий с языческих времен и доживший до наших дней праздник славянских народов дохристианского происхождения Широкая Масленица.

Широкая Масленица

Родившись в глубокой древности, этот календарный праздник, связанный с противопоставлением Весны Зиме, по-прежнему явля­ется одним из самых любимых народом календарных праздников.

Прежде всего, следует отметить, что при общей схеме прове­дения праздника Масленицы и символике обряда, связанного с древними славянскими традициями проводов Зимы и встречи Весны, ее конкретное содержание, ее конкретные детали в каждой местности имели и до сих пор имеют свои, порой весьма отличаю­щиеся в деталях между собой особенности. Порождены эти осо­бенности, прежде всего, неодинаковым пониманием в разных краях Руси одних и тех же явлений природы. И все же из-за возни­кающих от этих обстоятельств трудностей я, чтобы представить себе характер и содержание этого праздника, позволил, пользуясь его общей схемой, собрать воедино дошедшие до нас древние опи­сания Масленицы.

В его основу положена не только возникшая еще тогда об­щность построения Масленицы, но и описания тех действ, кото­рые чаще всего встречались в разных районах Руси.

Прежде всего, обращает на себя внимание, что для всех рос­сиян Масленица до сих пор — самый веселый (с играми, забавами, розыгрышами), самый разгульный и поистине всеобщий народ­ный праздник, связанный с древнеязыческим поклонением солнцу. Не случайно самым главным символом Масленицы был и остается блин как земное олицетворение солнца, такой же, как солнце, круглый, желтый и горячий. Сама же Масленица олице­творялась женщиной с пышными формами — символом дающего жизнь на земле.

Чаще всего основные праздничные гуляния (хороводы, игры, забавы), о характере и особенностях которых я уже говорил, проводились в определенном месте: на опушке леса, на берегу реки, за околицей или в другом большом, но ограниченном простран­стве. Кстати, вспомним (я говорил и об этом), ведь именно место проведения отличало праздники на Руси от западных празднеств, которые, как правило, начинались шествиями по улицам и в кото­рых принимали участие большинство жителей города.

Любопытно, что в каком бы краю России ни проводилась Ма­сленица, этот праздник состоял из трех в какой-то мере инсцени­рованных действий, олицетворявших одно главное событие: сме­ну времен года, приход весны на смену зиме. Причем строился праздниктак: «Встреча», «Чествование» и «Проводы» Масленицы.

Подготовка к встрече Масленицы начиналась загодя, с суббо­ты предшествующей недели. Во многих деревнях делали из соломы женское чучело Масленицы, наряжали ее в кафтан, надевали шап­ку, опоясывали кушаком, а ноги обували в лагпи. Хозяйки вечером этого же дня или с утра в понедельник заканчивали печь блины.

Сама же масленичная неделя, каждый день которой носил определенное название,"" была насыщена самыми различными, соответствующими каждому дню своими праздничными обрядо­выми и необрядовыми действиями, играми и затеями. От начала и до конца праздника на нем царила атмосфера удивительной ра­скрепощенности, всеобщей радости и веселья. По дошедшим до нас источникам понятно, что сил, энергии, задора у празднующих хватало на все. Само же масленичное действо развивалось так.

Встреча Весны обычно начиналась до того, как на холмах ра­стаивал снег, что давало мальчишкам возможность в канун соору­жать снежные горы. При этом они скороговоркой произносили: «Звал-позывал честной Семик широкую Масленицу к себе в гости во двор. Душа ль ты моя. Масленица, перепельные косточки, бу­мажное твое тельце, сахарные твои уста, сладкая твоя речь! Приез­жай ко мне в гости на широкий двор на горах покататься, в блинах поваляться, сердцем потешиться...»

В понедельник ранним утром хозяйка, имеющая сына 8—10 лет, давала мальчику испеченный блин и посылала его встречать Масленицу. С блином в руках мальчишка скакал на кочерге и «закликал» Масленицу

В это же время девушки усаживали соломенную куклу в рас­писные сани и с песнями везли ее в гору:

Наша Масленица годовая,

Наша Масленица годовая!

Наша Масленица годовая,

Она гостья дорогая.

Она гостья дорогая,

Она пешею к нам не ходит.

Вся на комонях разъезжает.

Все на комонях разъезжает,

Чтобы коники были вороные,

Чтобы коники были вороные,

Чтобы слуги были молодые!

Здравствуй Масленица!⁷"

Сани с Масленицей сопровождала молодежь, чаще всего ря­женая цыганами. Иногда рядом с Масленицей-чучелом садилась в сани женщина, которая сидела за прядильным станком.

Чуть ранее на гору взбегали другие молодые девушки и, обра­тившись лицом на восток, клали поясные поклоны. А потом, «за­кликая» Весну, заводили хоровод и пели песни, в которых привет­ствовали приход Весны:

Ой, Масленица на двор въезжает,

Широкая на двор въезжает!

А мы, девушки, се состречаем,

А мы, красные, ее сосгрсчаем:

Ой,да, Масленица, погостюй недельку,

Широкая, погостюй другую!

Масленица: «Я поста боюся!

Широкая: «Я поста боюся!

Ой, да, Масленица, пост еще далече.

Широкая, пост еще далече!

Нетрудно заметить, что приведенный текст, его диалогическая форма явно указывает на игровой характер этих хороводов.

Как только сани с Весной поднимались на вершину холма, ре­бятишки с криком: «Приехала Масленица! Приехала Масленица!» сбегали с «горы». А девушки заводили с Масленицей разговор-диалог:

- Весна-красна, Что ты нам принесла?

- Красное Летичко.

• Весна-красна, На чем пришла?

• На жердочке, На бороздочке.

На овсяном колосочкс, На пшеничном пирожочке.

- Весна, весна, На чем пришла?

- На сохе, на бороне, На кобыле вороне...

Чествование Весны в разных местах проходило по-разному. Но обычно вокруг Весны девушки с венками из цветов водили хо­роводы. Очень часто одна из девушек затем надевала худую муж­скую одежду, а кто-нибудь из подошедших парней рядился в жен­ское платье, брал старое ведро и палку. Затем они, ударяя палкой по ведру и разгоняя встречных помелом, ходили по деревне и со­бирали гостинцы, а присоединившиеся детишки поздравляли с наступлением Масленицы и выпрашивали блины.

В некоторых местностях мужики сражались в городки, моло­дежь каталась на санках с гор (иногда на маленьких санках пара­ми), устраивались веселые катания на лошадях. Детишки же, обычно после обеда, собирались на горе и, скатываясь с нее, вы­крикивали:

Широкорожам Масленица, Мы тобою хвалимся.

На горах катаемся. Блинами объедаемся!⁷¹

Кое-где на Масленицу в том месте, где проходил праздник, ставили высокую жердь. К ее вершине привязывали курицу и дру­гие предметы: платок, шапку и т.п. Каждый желающий (а таких было много) должен был добраться до вершины шеста и достать то, что ему приглянулось. Но сделать это было трудно. Собравши­еся вокруг дружным смехом встречали неудачника.

С понедельника на вторник парни разбрасывали по улицам в большом количестве солому. Когда девушки выходили гулять, ре­бята тут же, налетев на них, начинали зарывать их в солому.

Все дни Масленицы детишки катались с гор. И только со сре­ды или четверга к ним присоединялись взрослые. Съезжали на чем угодно: на санях, салазках, обледенелых рогожах, поодиночке, па­рами, целыми компаниями. Парами обычно скатывались с горки молодожены.

Вообще, следует заметить, что больше всего внимания и поче­стей на Масленицу оказывали молодоженам. По установившейся традиции они, нарядно одетые, выезжали в расписных санях «на люди». Сани с молодоженами подъезжали к горе в то время, когда там собиралось много мужиков и холостых парней. Как только мо­лодой поднимался на гору, мужики кричали: «Молоду такого-то — на горку!» Она, услышав приглашение, выходила из саней и, по­клонившись на ту и другую сторону, беспрерывно кланяясь, шла к ожидающему ее мужу. А зашедши на горку, еще отмерив в одну сто­рону три низких поклона и севши к супругу на колени, целовала его два или три раза. Но стоящие тут зеваки, не довольствуясь та­кою малою любезностью новобрачных, держали санки, говоря: «Еще, еще раз подмажь, ходче пойдет!» и заставляли ее таким обра­зом целовать десять раз и более и тогда только отступали их катить­ся. Скатившись, молодая опять целовала мужа один раз»⁷².

С четверга, который в большинстве мест называли «широ­ким», масленичное веселье развертывалось во всю ширь. По ули­цам, образовав «масленичный поезд», целый день с песнями, по­рой весьма фривольными, разъезжали веселящиеся селяне.

В центральных местностях России во главе такого санного ма­сленичного поезда двигалась большая специально изготовленная рогожная повозка, в которую «гусем» было впряжено не меньше десяти лошадей. На каждой лошади восседал «вершник» в разор­ванном рубище, весь измазанный сажей. Один вершник держал большой кнут, изготовленный им к масленичным дням, другой - метлу. У всех вершников на шее висели коровьи колокольчики и всяческие погремушки. В увешанную вениками и тоже испачкан­ную сажей повозку сажали пьяного, испачканного сажей, в разор­ванном и облитом пивом рубище мужика. Около него ставили бо­чонок с пивом, а напротив — сундук со съестными припасами. Под смех и шутки односельчан поезд, проехав по всем улицам, от­правлялся в соседнее село.

На свой манер масленичный поезд устраивали сибиряки. За­ранее заготовив соломенное чучело с мужскими атрибутами, наря­див его в мужичье платье, чучело это водружали на площадку, уста­новленную и укрепленную на связанных санях. В каждые сани (а их обычно было двое или трое) впрягали по одной лошади. На передок саней ставили пустую бочку, рядом стол с закуской и пу­стыми бутылками. Посредине площадки возвышалась высокая жердь с укрепленным на ней почти наверху колесом. На это коле­со в сидячем положении привязывали чучело с висящим на нем куском коровьего масла и бутылкой со стаканами.

Обычно с четверга люди всем миром, либо как участники, ли­бо как зрители, выходили на кулачные бои, брали приступом снежный городок, проводили конные состязания. Вообще, ката­ние на тройках наперегонки, с песнями, шутками, поцелуями и объятиями — одна из непременных масленичных забав.

В конце Масленицы, в воскресенье, разыгрывались проводы Масленицы.

Начинались проводы с того, что молодежь, которая по обы­чаю должна была непременно украсть дровни, водрузив на них чу­чело Масленицы, с песнями и шумом ездили дотемна по деревне. Затем, выехав за околицу или в центр того места, где во время праздника обычно собирался народ и где заранее был приготовлен костер, поджигали его и сжигали Масленицу. Когда с горящего чу­чела летели искры, старые женщины обычно приговаривали: «Это летят молоко, мясо, блинки» (ведь после Масленицы начинался Великий пост).

Из дошедших до нас источников можно понять, что во время проводов Масленицы молодежь вела себя весьма бурно, выкрикивая: «Убирайся вон, рваная старуха, грязная. Убирайся вон, пока цела!» — и, кидая в огонь блины, продолжали: «Гори, блины! Гори, гори, Масленица!»

У масленичного костра всегда собиралось множество селян. Подбрасывая солому в огонь, ребятишки все время повторяли: «Масленица, прощай! А на тот год опять приезжай!» Девушки и парни водили хоровод, звучали различные песни. Под песню, например, такую: «Масленица-обманщица, обманула нас,/ В великий пост дала редьки хвост./ А мы редьку не берем, /Кота за уши дерем!/ Дорогая гостья, Масленица, / Авдотья Изотьевна,/ Много ты добра истратила, / Много вина пила, выпила...»⁷¹ Со­бравшиеся вокруг костра выхватывали из него головешки или пучки горящей соломы, которые разбрасывали по полю.

Кстати, и это очень показательно — не так уж трудно видеть в этом обряде определенный магический смысл. Ведь бег с огнем, несомненно, относился к языческой весенней солнечной обрядо­вой магии.

Веселье вокруг костра длилось до тех пор, пока чучело Масле­ницы не сгорало.

Гораздо позднее, в конце XVII века, девчата и бабы разыгры­вали целое представление — «Похороны Масленицы». Вот что можно было прочесть о таком представлении в одном из сохра­нившихся описаний: «Делают из соломы куклу с руками, надева­ют на нее бабью рубашку и сарафан, а на голову навязывают пла­ток. В таком: виде кукла эта изображает собою Масленицу. Затем одну бабу наряжают попом, надевают на нее рогожу вместо ризы и в руки дают ей навязанный на веревке ошметок — вместо кадила. Двое из участвующих в обряде берут Масленицу под руки и в со­провождении толпы под предводительством «попа» пускаются в путь из одного конца деревни в другой, при пении различных пе­сен. Когда же процессия выступает в обратный путь, то Маслени­цу сажают на палки вместо носилок, накрывши ее пеленкой. До-шедши до конца деревни, процессия останавливается. Тут куклу-Масленицу раздевают, разорвут и растреплют всю. Во время ше­ствия с Масленицей «поп», размахивая кадилом, кричит «аллилуйя», а за ним кричит, шумит вся толпа — кто во что горазд: кто плачет, кто воет, кто хохочет...»⁷⁴

Следует заметить, что обряд похорон весны был наиболее устойчивой частью древнего весеннего игрища и, как многие ка­лендарные праздники, перешедшие из крестьянского быта в го­родскую среду, сохранился до середины XIX века.