Методы социально-психологических исследований / литература / Dasein-анализ в философии и психологии_кучинский

К признакам этих изменений принадлежит и соответствующая акцептация тех аспектов, которые для определенной эпохи находятся на переднем плане, в то время как другие точки зрения затенены. У Киркегора и в так называемой экзистенциальной философии страх становится основным определением Dasein в качестве бытия вообще, определением, которое, правда, не может стать движущей причиной развития для всей эпохи, но все же может оставаться продолжительное время в качестве условия, задающего тон исследовательским поискам в различных областях науки (Grundtenor). Хайдеггер также иногда оценивается как философ, для которого страх приобрел статус решающего определения человеческого Dasein; он ведет речь о расположенности, в которой человек познает себя в модусе Dasein-долженствова-ния. Исключительной расположенностью, в которой Dasein раскрыта собственная заброшенность, является страх.

Правда, эта исключительная расположенность уступила свое преимущественное значение в глазах сегодняшних философов в пользу критического размышления о других точках зрения относительно предпосылок нашей ориентации в мире; и все же она (исключительная рас-

положенность) присутствует в многочисленных моментах, имеющих отношение к тенденции овладения миром, и остается для нас важной в качестве мотива, инициирующего уверенность в возможности преобразования структур вопроса о смысле бытия. Будь то вопросы техники с их масштабными прикладными методами и средствами по разрешению проблем, а также, и прежде всего, глобальные проблемы, связанные с последствиями их применения, или же вопросы перенаселения с его гуманитарными и хозяйственными нуждами. Будь то аспекты развития военной промышленности или проблемы, связанные с разрушением окружающей среды. Страх не отомрет до тех пор, пока существует человеческое Dasein. Правда, как таковой, сущностно принадлежащий Dasein страх более всего скрывает эту расположенность, ибо в каждой эпохе можно найти соответствующее средство для защиты от него, но он тем отличается от голой боязни (Furcht), что, не зная так, как она, средств для устранения этого страха, все же должен привести их в действие. Страх всегда является страхом перед абсолютным ничто, перед полной утратой ориентации и опоры, перед тотальным концом всех возможностей его вытеснения. Он в полном смысле слова является страхом перед смертью, перед неотвратимостью уничтожения существования, не только лишь индивидуального, но имеющего отношение ко всему человеческому роду. В нем проясняют себя эмоциональные аффекты в отношении к технике, которая наряду с ощутимым комфортом прогресса несет с собой проблемы, не допускающие никаких возможностей своего разрешения техническими средствами.

Страх как страх смерти или мировой страх имеет глобальный характер потому, что он сам может быть ориентирующим моментом, из которого произрастает никогда неустранимая угроза. Сохранение мира путем ограничения гонки вооружений может, несмотря на успех, обратиться в Overkill"; возможности продления жизни средствами медицины на основе научного прогресса могут как раз привести к катастрофическому перенаселению нашей ограниченной планеты в размерах, о которых мы даже не подозреваем. Окружающий мир может быть истощен и разрушен при последовательном освоении и использовании природных богатств; также могут сослужить плохую службу для все более возрастающего опустошения климатические изменения в результате этого освоения. Страх, как можно утверждать уже сейчас, исходит из самого ничто, которое способно сорвать мир с позиции устойчивого господства при разрешении проблем и ввергнуть в бездну переживания несчастья.

Смерть не дает больше возможности распознать себя и интерпретировать в горизонте собственно человеческого существования благо-

* "Пиррова победа".

49

даря осознанию неподлежащей пересмотру его конечности, как это продумано у Хайдеггера и нашло свое выражение в контурном изображении человека в "Бытии к смерти". Именно после этого смерть обретает свое господство над Dasein, которое в противоположность ей утрачивает свое бытие сознания, всяческую идентичность и свою всеобщую власть. В страхе мир и субъект однотипно элиминируются по мере того, как субъект утрачивает свой мир, свою истину и самого себя в акте переживания страха.

Поэтому даже при поверхностной усердной занятости поисками истины и ее академическим функционированием истина всегда имеет прагматический компонент жизненной пригодности, поскольку нет смысла бороться за истину, если она не позволяет переживать опыт подлинности. Так же как и в том, чтобы предоставить истине такой статус, когда она размещается в качестве полностью изолированной от наших практических интересов. В своей жизненной пригодности она является необходимостью, которой мы придерживаемся до тех пор, пока в качестве живых существ желаем осознанно прокомментировать свое бытие. И все же визит нам наносит именно истина со всеми своими гранями, сверх голой жизненной потребности, которая гарантирует свое внимание к нам в случае, если ею не будут жертвовать во имя абсолютной определенности. Ведь существо истины состоит преимущественно в том, что она не имеет своего раз и навсегда твердо определенного существа. Вероятно, она удовлетворяет нас множеством своих функций, среди которых защита от нашего страха смерти является лишь одной из многих ее опреде-ленностей. В этой своей многоуровневости она, по меньшей мере, не отделяется от феномена смысла жизни, так как последний доступен нашему сознанию только через феномен смысла истины.

И если этот смысл истины, всякий раз персонально присущий определенной эпохе, основывается на том факте, что он не оставляет места непроясненности как инициатору смысла, но осознает ответственность в долженствовании заботиться о ее истинном содержании, то возможно быть восприимчивым к страху перед смертью и одновременно вытеснять его через осмысление существования. Чрезмерное преимущество смысла было бы, во всяком случае, слишком заманчивым, и если отвергнуть сферу утопии, которая нашла свое отражение в попытках человека создать рай на земле, то исходя из обозначенных нами позиций возможно укоренение противоположности -Si vis vitam, para mortem, что можно перевести следующим образом: если ты жаждешь жизни, будь охвачен смертью и страхом пред ней, но смысл своей жизни организуй так, чтобы в нем не было места постоянному доминированию страха смерти.

50

А. В. Лаврухин

К ИСТОРИИ ФОРМИРОВАНИЯ МЕТОДОЛОГИИ DASEIN-АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Задача настоящего исследования состоит в определении исторического контекста понимания единства и развития "феноменологического" и "dasein-аналитического" метода изучения психических феноменов. Речь должна пойти, прежде всего, о предыстории возникновения "феноменологической" психологии, о тех отдаленных и непосредственных предшественниках концепции М. Босса, без влияния которых формирование нового метода не могло бы состояться. Реконструкция процесса формирования "феноменологической" традиции в психологии позволяет, в свою очередь, установить несколько этапов ее становления: "дофеноменологический" в лице Ф. Брентано, "феноменологический" в лице Э. Гуссерля и "феноменолого-герменевтический" в лице М. Хайдеггера. По мнению автора, основой для обнаружения взаимосвязи всех этих этапов является концепция интенциональности.

"Эмпирическая" психология Ф. Брентано

Историю формирования феноменологической психологии можно начать с работ Франца Брентано. Прежде всего речь пойдет о "Психологии с эмпирической точки зрения" (1874)*. Уже в предисловии Брентано говорит о принципиально новой позиции: "Моя исходная установка в психологии является эмпирической; только опыт значим для меня как наставник...""". В этой акцептации, казалось бы, привычного - эмпиричности - стоит усматривать предполагаемое самим Брентано различие между "эмпиризмом" психологии, построенной по образцу естественнонаучных дисциплин, и "эмпиричностью" как таковой. Для Брентано "эмпиричность" психологии предполагает фундаментальное отличие психологии от естественных наук: "Как естествознание изучает особенности и законы тел, на которые направлен наш внешний опыт, так психология является наукой об особенностях и законах души, т. е. о том, что мы непосредственно находим в самих себе через внутренний опыт"""". Итак, принцип разграничения (причем строго науч-

Брентано Ф. Избранные работы. М., 1996. Там же. С. 11.

'""•' J_{aM же} Q ]£

ного) заключается в типе данности фактов в естествознании и психологии. Но за этим кроется более существенное: различие в типе формирования данностей опыта, т. е. того, что именуется подчас одинаково — эмпирического опыта.

Углубление определения существа психологии как науки происходит путем переосмысления термина "феномен". И здесь Брентано сразу же оговаривает контекст понимания: речь идет не о феномене, явлении, обозначении чего-то, противоположного "истинно и действительно сущему", но о принципиальной разнице данностей опыта: "...что можно сказать о предметах внешнего опыта, того нельзя сказать о предметах опыта внутреннего. Допуская подлинность последнего, пока еще никто не увязал в противоречиях; более того, мы располагаем столь ясным и достоверным знанием о его существовании, которое может быть дано только при непосредственном созерцании. И, собственно, поэтому никто не может сомневаться в том, существует ли психическое состояние, которое он в себе воспринимает, и таково ли оно, каким воспринимается. Кто найдет в себе силы сомневаться и в этом, тот придет к абсолютному сомнению - к такому скептицизму, который, уничтожая всякую точку опоры в своем наступлении на познание, упраздняет сам себя. Итак, хотя бы для того, чтобы не ставить в один ряд естествознание и науку о психическом, есть резон определять психологию как науку о психических феноменах"". Далее при определении психических феноменов Брентано сознательно отказывается от субстанциальных определений души. Эта позиция "отречения от сущностей" характерна и для естественных наук. Однако последствия такого "отречения" совершенно различны: "Души нет, по крайней мере, нет для нас; тем не менее психология может и должна быть, но -воспользуемся парадоксальным выражением Альберта Ланге - это должна быть психология без души"" *.

Подобный шаг в определении существа психологии не является свидетельством радикального скептицизма или вообще отказа от предмета исследования. Брентано акцентирует внимание на том, что сам предмет предзадан определенного рода конструированием, характерным для любого естествознания, любой "конструктивной стратегии". Опыт как исходный пункт и критерий истинности в науке предопределен и втиснут в рамки, которые усматриваются с позиций непротиворечивой конструкции. Отказ от психологии как раздела естествознания означает отказ от предзаданности опытных данных и являет собой демонстрацию движения к непредзаданным, непосредственным данностям - психическим феноменам. Именно в этом смысле Брентано ведет

• Брентано Ф. Указ. соч. С. 19. ** Там же.

52

речь об эмпирической психологии. Ее задача - выйти на уровень постижения прогресса формирования опытных данных.

Исходя из этого, Брентано формулирует более строгое определение психического феномена: "Примером психического феномена служит любое представление, возникшее через ощущение или фантазию; под представлением я понимаю здесь не то, что представляется, но акт представления"""'. При этом представление оказывается исходной элементарной формой данности, на основании которой вырастают две другие формы данностей: суждения и душевные переживания. "Сообразно со сказанным выше, мы имеем право считать безусловно правильным такое определение психических феноменов, согласно которому они либо являются представлениями, либо, в указанном смысле, основаны на представлениях""". А отсюда следует "...тот факт, что все без исключения представления, в том числе и те, о которых идет речь, образуют для чувств фундамент"""". Таким образом, даже чувственный опыт не является чем-то естественно и непосредственно данным, но формируется в определенном процессе, задающем формы чувственной данности. Задача новой психологии (речь о феноменологической психологии в собственном смысле пока не идет) состоит в выявлении тех форм и процессов, благодаря которым опыт дан в качестве изначального.

Интенционалъное существование

Понятие феномена невозможно прояснить без определения "имманентной предметности" или "интенционального (ментального) внутреннего существования предмета", "направленности на объект". "Всякий психический феномен характеризуется посредством того, что средневековые схоласты называли интенциональным (или же ментальным) внутренним существованием предмета и что мы, хотя и в несколько двусмысленных выражениях, назвали бы отношением к содержанию, направленностью на объект (под которым здесь не должна пониматься реальность) или имманентной предметностью. Любой психический феномен содержит в себе нечто в качестве объекта, хотя и не одинаковым образом"""""".

Для нас прояснение концепта "интенциональность" важно еще и потому, что "это интенциональное существование свойственно исключительно психическим феноменам. Никакой физический феномен не демонстрирует ничего подобного. Тем самым мы можем дать дефини-

* Брентано Ф. Указ. соч. С. 20. •"'•' Там же. С. 30. •'•'••"•'' Там же. С. 35. **** Там же. С. 33.

53

цию психическим феноменам, сказав, что это такие феномены, которые интенционально содержат в себе какой-либо предмет"". Итак, на самом элементарном уровне в "интенциональном акте" можно выделить: 1) "объект", "нечто", на что направлен акт; 2) саму направленность, интенцию. Рассмотрим более подробно то, что Брентано подразумевает под, казалось бы, привычным понятием "объект". "Всякое мышление определенным образом направлено на нечто как объект, а зачастую и на несколько объектов сразу, причем различными способами"""". Значит, объект, предмет становится таковым только в случае совершения некоего акта, который, в свою очередь, может состояться при условии, что есть нечто, на что он сам направлен. Таким образом задается единственно возможный путь определения объекта - через обращение к анализу феноменов мышления. Понимание мышления недвусмысленно, когда речь идет об актах воления или отрицания (которые Брентано также именует как "мышление"). В модусе воления или отрицания мышление отождествляется с выражением "нечто-иметь-предметом". Но оно становится двусмысленным, "если меняется понятие того "нечто", о котором идет речь во всеобщем определении, поскольку все, что может стать предметом мышления, подпадает под наиболее общее понятие; и это понятие не может быть не чем иным, как понятием реального вообще""""".

Таким образом, вопрос о статусе "нечто" так или иначе тематизи-рует вопрос о том, что подразумевается под реальным, реальностью. Но как только мы обращаемся к поиску ответа на вопрос, что является реальностью, обнаруживается, что мы вынуждены возвратиться к прояснению концепта объекта. Результатом этих поисков оказывается тот факт, что "ни один из них (объектов. - А. Л.) не представляется самостоятельным объектом соответствующего акта мысли и что скорее наш дух каждый раз имеет дело с одним или множеством реальных объектов одновременно""""'"". И далее: "И эти психические реальности всегда так или иначе являются сопутствующими объектами.

Следовательно, таким образом и могут существовать нереальные объекты наряду с реальными. Это подтверждает наше предположение об ошибочном понимании истинного положения дел: если правильно проанализировать этот пример, оказывается, что хотя своеобразная сложность мышления и имеет место, она является результатом не приумножения реальных объектов за счет нереальных, а того, что способы отношения мышления к реальным предметам многообразны"""""""".

Брентано Ф. Указ. соч. С. 34.

Там же. С. 136. *** Там же. **** Там же. С. 137. ***** Там же.

54

Таким образом, статус реальности/нереальности объекта является производным от модификации способов данности. При этом сама мо-дифицированность (различие) актов мышления в аспекте реального/ нереального возможна только на уровне "актов суждения" (так как акт представления индифферентен к различию реального/нереального: "...акт представления не предполагает никакой противоположности, в частности, он не может быть негативным, но именно поэтому не может он быть и собственно позитивным")". В акте суждения такая модификация возможна: различают утверждение и отрицание. Аналогичным образом говорят и об актах душевной жизни: любовь противополагается ненависти ("... в мире и согласии с самим собой живет тот, который утверждает то, что он любит, и отрицает то, что ненавидит, в то время как тот, кто ненавидит то, относительно чего он уверен, что оно есть, и любит то, относительно чего он уверен, что его нет, лишен такого согласия и покоя")"".

Но более существенным оказывается тот факт, что различие реального/нереального не является единственным. В актах мышления возможны многообразные модусы, совершенно индифферентные к вышеуказанному различию. Причем наиболее значимым изо всех различий оказывается как раз то, которое прежде не принималось в расчет: наряду с восприятием какого-либо предмета мы воспринимаем и само наше восприятие: "...мы схватываем его как направленное на физический объект, и, таким образом, оказывается, что сам этот объект представляется нам не только прямо, но и, так сказать, косвенно. Итак, налицо два существенно различных способа. Ясно, что таким же косвенным путем мы представляем самих себя как объекты отрицающие, любящие, ненавидящие, при этом очевидно и то, что многообразен и сам этот косвенный способ представления"*'"". Таким образом, стоит разделять: 1) объект, на который направлено наше восприятие; 2) фиксацию самой направленности на этот предмет. Иначе говоря, сам акт направленности на предмет тоже может интерпретироваться в качестве предмета. Это и называется косвенным объектом. Такое различение гораздо более существенно, фундаментально, нежели различение между реальным/нереальным. В самом деле, косвенно представленной может быть как моя направленность на физический объект, так и направленность на психический акт, и при этом подобное (косвенное представление) индифферентно к различию реального/нереального. Однако само различие реального/нереального невозможно без исходной модификации косвенного/прямого представления. "Значит, эти

Брентано Ф. Указ. соч. С. 137. ** Там же. *** Там же. С. 138.

55

модификации являются модификациями представляемого отношения к объекту, и можно говорить как о негативно косвенном представлении, так и о позитивно или негативно признающем представлении того реального объекта, который представляется мною косвенно"".

Когда речь идет о нереальном, то всегда следует отдавать себе отчет в том, что на самом деле говорится об "отрицающем", косвенном представлении. Сами термины "нереальный", "бессмертный" и т. д. не учитывают сложной системы самонаблюдения и фиксации актов, в процессе которых формируется тот или иной смысл. Двусмысленность, в сети которой попадается незадачливый исследователь, связана с тенденциями обыденного сознания и естественного языка (склонного к упрощению и не усматривающего разницы косвенного и прямого актов представления), с одной стороны, и нежеланием наук выбраться из отождествления косвенного и прямого, с другой. Поэтому объектом представления может называться даже то, чему нет реального эквивалента, так как из того, что представляющий обладает некоторым объектом, вовсе не следует, что этот объекте существует:. Но в то же время имманентный объект не тождествен "представленному о...". При этом следует подчеркнуть, что к "имманентным объектам" относятся не только внешние предметы. Так, например, "там, где я слышу благозвучие, удовольствие, которое я при этом чувствую, не является собственно удовольствием от звука, но удовольствием от слушания""". Здесь появляется некоторая недосказанность, двусмысленность и невнятность определения статуса предмета или имманентного объекта. Действительно, Брентано не дает определенной дескрипции того, что подразумевается под имманентным объектом. Это отметил М. Хайдеггер уже в "Пролегоменах к истории понятия времени"""".

И тем не менее Брентано намечает принципиально новую парадигму, пересматривающую классическую субъект-объектную картину мира. Не концепт субъект-объект (и соответствующее определение реального/нереального) задает онтологическую перспективу теоретическому изучению (например, психического), но, наоборот, сам объект рассматривается в качестве психологической реальности, формируясь в актах представления, суждения, переживания. Статус восприятия объекта внешнего мира определяется способом его формирования в акте восприятия, который в строгом смысле слова еще нельзя назвать интенци-ональным, поскольку Брентано не употребляет этого термина вообще (концептуально тема интенциональности была разработана только Э. Гуссерлем). Однако эта переориентация перспективы, заявленная

* Брентано Ф. Указ. соч. С. 138.

** Там же. С. 35.

*** См.: Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск, 1998.

56

уже Брентано, существенным образом изменяет понимание того, что подразумевается под концептом "объект". Объект превращается из данности во внешнем мире в "имманентный объект"- необходимую структурную составляющую акта, где сам акт не представим без нечто, а нечто превращается в имманентный объект только при условии направленности на... Причем своеобразие имманентного объекта сказывается еще и в том, что он обладает "той непосредственностью, несомненной очевидностью, которая - среди всех <форм> познания предметов опыта - присуща исключительно ему... Более того! Внутреннее восприятие является не только единственным непосредственно очевидным; только оно и есть, по сути дела, восприятие в собственном смысле слова"".

В рамках субъект-объектной терминологии подобное определение критериев истинности, действительности может быть квалифицировано в качестве субъективизма. Однако в свете сказанного оказывается, что "...феномены так называемого внешнего восприятия при опосредованном обосновании никоим образом не могут оказаться истинными и реальными; и тот, кто доверчиво принимает их за то, чем они казались, будет опровергнут совокупностью проявлений этой ошибки. Таким образом, так называемое внешнее восприятие не является, строго говоря, восприятием; и психическими, следовательно, могут называться лишь те феномены, по отношению к которым возможно восприятие в собственном смысле слова"*"'. Когда же Брентано говорит о "неистинности, нереальности так называемого внешнего восприятия", акцент опять делается на неоправданно слепой доверчивости классического естествознания данностям опыта, якобы лишенным элементов деятельности сознания (представлений). Брентано настаивает на том, что сам опыт (чувственный) формируется в актах восприятия. Вся чувственная палитра эмпирического опыта, которая для новоевропейских естествоиспытателей и метафизиков казалась атомарной, неразложимой на элементы, формируется в актах восприятия. Объект же (и коррелятивный ему субъект) является лишь необходимым структурообразующим элементом интенционального акта.

Итак, в процессе обнаружения психических феноменов отслеживаются акты, формирующие любые фактические данности, и в этом смысле психология имеет статус гораздо более строгой фундаментальной науки по сравнению с другими науками, в том числе и естествознанием. При восприятии психических феноменов можно говорить о восприятии в собственном смысле. Исходя из этого, Брентано различает феномены по принципу "действительного существования": "... мы мо-

Брентано. Указ. соч. С. 36. Там же.

57

жем сказать, что только они - феномены, которым, наряду с интенци-ональным, присуще также и действительное существование. Познание, радость, желание существуют действительно; цвет, звук, тепло - лишь феноменально и интенционально"'".

Единство и непротяженный характер психических феноменов

Следующей особенностью психических феноменов является то, что "... все разнообразие психических феноменов, которые являются кому-нибудь во внутреннем восприятии, всегда обнаруживает себя как некое единство, тогда как о физических феноменах, которые одновременно схватываются посредством так называемого внешнего восприятия, этого не скажешь"**. Причем знаком и одновременно одним из весомых аргументов доказательства единства психических феноменов является то, что во внутреннем опыте восприятия психики констатируется факт наличия "я", а не "мы". Здесь, конечно, стоит заметить, что Брентано во многом все еще остается верен картезианству и методологическим тенденциям Нового времени с его представлениями об ego, по образцу формирования которого он описывает форму единства психических феноменов. На основании единства психических феноменов он формулирует принцип, имеющий важные следствия в дальнейшем: "Ведь то, чего мы здесь коснулись, является не чем иным, как так называемым единством сознания, одним из важнейших, но все еще ос-

ФМ.|. .'. .'. актов психологии......

Наконец, важнейшей отличительной чертой психического является то, что феномены психики непротяженны. Имманентный объект нельзя представлять в качестве res extensa, но именно он является структурообразующим какого бы то ни было эмпирического опыта.

Сведем воедино все значимые для нашего исследования моменты.

При анализе психических феноменов Брентано отказывается от новоевропейского отождествления методов изучения психических и природных объектов. Причина заключается в том, что психические феномены образуют мир совершенно автономный и нетождественный объектам внешнего мира. В дальнейшем Брентано эксплицирует эти существенные различия, одно из которых - различие в способах данности опыта, характере его формирования и соответственно в отношении к опытным данным.

Элементарной единицей психических феноменов является представление. Все прочие психические феномены (суждение, душевная жизнь)

* Брентано. Указ. соч. С. 36. ⁴⁴ Там же. С. 41. *** Там же.

59

основываются на представлении. Причем речь идет об акте представления (суждения, переживания), процессе его формирования. Тем самым Брентано расширяет поле деятельности сознания: элементарной единицей опыта оказывается не самоданное, нерасчленимое ощущение, но определенным образом формирующийся тип опыта.

При анализе процесса формирования психических феноменов как изначальных данностей опыта выявляется существенная характерис- . тика их существования. Если вести речь о существовании психических феноменов, то следует говорить об их "интенциональном существовании". В таком "интенциональном существовании" различают: 1) акт направленности на...; 2) "имманентный объект", "нечто", на что направлен сам акт.

Имманентный объект характеризуется не протяженностью и не представим в качестве классического новоевропейского объекта. Он не дан в качестве изначальной очевидности, но формируется в акте "направленности на...", являясь необходимой составляющей акта ин-тенционального восприятия, и без такого восприятия не представим.

Это не значит, что реальность, действительность исчезает, превращаясь в представляемое (коррелят субъекта). Имманентный объект не равен представленному объекту. Сам концепт "реальное, действительное" (и соответственно различение реальное/нереальное) является производным от более фундаментального различия, обнаруживающегося при определении характера формирования (данности) психических феноменов: прямое/косвенное восприятие психических феноменов. Таким образом, отслеживание формирования типов данности психических феноменов обнаруживает сам процесс формирования таких концептов, как реальное или нереальное.