Ерохина Е.А. - Сибирский вектор внутренней геополитики России - 2012

Глава 5. Основания региональной дифференциации...

71

цииобразовательного,научногоиинновационногоцентра,втомчислеиблагодаря Уральскому и Сибирскому отделениям РАН, РАМН, РАСХН.

Уникальность уральского и сибирского регионов заключается в том, что, оставаясь,посути,ядерными,ониберутнасебя,всилутрансграничногостатуса, часть задач фланговых макрорегионов, отвечая за «выход» к странам Средней и Центральной Азии. К фланговым макрорегионам относятся регионы, чьи территории обеспечивают выход к иным народам и цивилизациям, а также, в случае с Россией, к незамерзающим морям. Приграничный статус этих территорий может содействовать как объединению, так и разъединению страны. Фланговые макрорегионы выполняют функцию взаимодействия между Россией и окружающими странами, каждая из которых тяготеет к тому или иному цивилизационному кругу, связанному с конкретной приморской цивилизацией. Так, Северо-Запад имеет «тяготение» к европейской цивилизации, Юг и Северный Кавказ — к восточно-европейской (православной) ветви европейской цивилизации и цивилизациям Ближнего Востока, Дальний Восток — к Китаю и странам АСЕАН.

Сохранение территориальной целостности страны в условиях редеющего населения может стать реально выполнимой задачей, если на ближайшие годы будет поставлена цель развития регионов, наращивания их человеческого и инновационного потенциала. Сочетание огромного пространства страны при наличиикультурногомногообразияеерегионовявляется,безусловно,богатством страны, которое можно сохранить и приумножить, лишь избегая инерционного сценария развития геополитического пространства России, в своем разнообразии сочетающего несколько геополитических векторов, направленных вовне: восточно-европейский, южно-европейский, ближневосточный, центральноазиатский, китайский, азиатско-тихоокеанский, циркумполярный и проч.

Концепт «геополитическое пространство»

всовременных исследованиях внутренней геополитики

Вконтексте фиксации специфики внутреннего геополитического пространства России обратимся к работам, выполненным в политологическом ключе. Как уже отмечалось, одним из наиболее активно работающих в этом направлении авторов является Г. Н. Нурышев. В его исследованиях реализован отличный от политико-географического, горизонтального подхода М. В. Ильина, вертикальный, политологический подход, акцентирующий внимание на необходимости внешних, контролирующих пространство властных инстанций. Так же как и Ильин, Нурышев разделяет озабоченность, высказанную русскими геополитиками на рубеже XIX и XX в. по поводу неразвитости инфраструктуры и коммуникаций по мере продвижения на восток. Однако он считает, что

всовременных условиях появились не менее, а, возможно, и более серьезные вызовы геополитическому единству страны.

72 Раздел 2. Этническая гетерогенность как проблема...

Самая серьезная угроза исходит, по его мнению, со стороны глобализации. Он разделяет позицию тех исследователей, которые полагают глобализацию разновидностью культурного империализма и колониализма, в частности, Дж. Томплинсона. Обширная цитата из очерка Томплинсона «Интернационализм, глобализация и империализм» приводится в статье Нурышева, посвященной регионам современной России: «Наиболее четко мы можем сказать, — пишет Дж. Томплинсон, — что глобализация не только идет с Запада, но и по своей сути является западным проектом. Это означает, что глобализация является продолжением длительного исторического процесса западной империалистической экспансии и представляет историческую модель развивающейся глобальной гегемонии» 39.

Солидаризируясь с этим высказыванием, Нурышев интерпретирует регионализацию как результат кризиса национального государства, что отчасти, на наш взгляд, является верным. Действительно, представление о политическом суверенитете государства признается в постмодерне устаревшим. Национальные государства долгое время оставались главными субъектами политического процесса. В эпоху глобализации они повсеместно сталкиваются с ограничением своего суверенитета со стороны международных и неправительственных организаций, транснациональных корпораций и политических структур межгосударственных интеграционных союзов. Кроме того, глобализация вывела «из тени» конкурентные национальной идентичности лояльности, утвердила сетевой принцип воспроизводства идентичности в качестве альтернативы национально-государственным институтам. Это повысило престиж региональных, этнических и локальных типов социальной идентификации.

В эпоху глобализации национальное государство оказалось в большой зависимости от стихийно складывающейся конфигурации международного миропорядка, усиливающего позиции одних стран и регионов и ослабляющего других. Глобализация противоречива, и, наряду с усовершенствованием технологий и форм организации, она несет свою противоположность — демодернизацию, в том числе возврат к архаическим формам социальных сетей (семейным, родственным, земляческим отношениям). Демодернизация порождена огромной социальной дистанцией между теми, кто живет в странах «первого эшелона» модернизации, и остальным миром. Это означает, что в условиях дефицита институциональных способов обретения жизненных благ, субъекту проще «двигаться» по семейным, земляческим, этническим сетям.

Обычно человек склонен сравнивать себя с теми, кто находится рядом, близко, а не с любыми другими людьми вообще. Однако свободное перемещение людей, товаров, денег через национальные границы усилило социальную сравнимость. В «глобальной деревне» объект сравнения может быть избран

39  Томплинсо Д. Интернационализм, глобализация и империализм. Цит. по: Нурышев Г. Н. Регионы современной России в геополитическом измерении // Изв. Рос. гос. пед. ун-та им. А. И. Герцена: Общественные гуманитарные науки. 2005. № 5. С. 252.

Глава 5. Основания региональной дифференциации...

73

произвольно. Результатом такого сравнения нередко оказывается депривация, восприятие собственного положения как незаслуженно ущемленного в сравнении с другими. Эта ситуация может восприниматься как вызов и, если она не переведена в режим общественного диалога, вызвать социальный взрыв. Энергия, канализованная по социальным сетям, дает эффект, несравнимый с движением по традиционным вертикальным структурам социальной мобильности.

Глобальную революцию, возвращающую человека к племенным связям, к архаическим формам социальных сетей отношений, канадский социолог М. Маклюэн именовал ретрайбализацией. Печатное слово и национальные языки как средства массовой коммуникации более не справляются с задачей массовой мобилизации граждан вокруг национальной идеи. Галактика Гуттенберга разрушается перед лицом нашествия электронной культуры и невизуальных средств коммуникации.

Вто же время трудно согласиться с тем, что глобализация подвергает угрозам безопасность только наименее защищенных, действуя в интересах сильных государств. Государства Европы, раньше других включившиеся в контур глобализации, в настоящее время испытывают риски, связанные в том числе

ис угрозой утраты национального суверенитета в ряде стратегических для любого государства областей управления: валютного регулирования, бюджетных

иналоговых отношений и т. п. Принимая политические решения, направленные на сохранение общеевропейского единства, элиты европейских государств ставят своих граждан перед необходимостью пожертвовать успехами, достигнутыми в области социальной политики, уступить приоритет в вопросах, регулировавшихся ранее национальными институтами, наднациональным органам Евросоюза. Все это не может не вызывать кризиса европейской и национальных идентичностей граждан европейских стран, не активизировать рост вненациональных идентичностей.

Кризис идеи национальной государственности задевает ныне все государства без исключения, в том числе и Россию. Ключевыми внешними по отношению к России силами, определяющими контур внутреннего геополитического пространства страны, выступают факторы идеологического влияния или, пользуясь термином Дж. Ная, «мягкой мощи». В их числе международные неправительственные организации, транснациональные корпорации, земляческие союзы и этнические диаспоры. Они действуют в сочетании с факторами военного, экономического и символического влияния международных субъектов: государств и интеграционных межгосударственных союзов, международных организаций типа ООН. «Мягкая власть» альтернативных по отношению к национальной идентичности типов социальной солидарности — донациональных, вне-национальных, инонациональных — усиливается по мере реабилитации сетевых форм социального взаимодействия.

Вкачестве инструментов такого влияния выступают как сами геополитические субъекты, так и отдельные качества этих субъектов: во-первых, сети

74 Раздел 2. Этническая гетерогенность как проблема...

военно-стратегических блоков и экономических союзов, определяющие международный баланс сил (НАТО, Евросоюз и т. п.), во-вторых, традиционные геополитические конкуренты, национальные государства — соседи России (например, Китай), в-третьих, пояс нестабильных государств ближнего зарубежья, в-четвертых, сам сырьевой характер российской экономики в международном разделении труда. Последнее, будучи качеством, воспроизводимым самим российским геополитическим субъектом через действия его элит, усиливает зависимость России от внешних по отношению к ней субъектов.

Возвращаясь к наиболее вероятным рискам и угрозам национальной безопасности России, рассмотренным в работах Нурышева, следует признать

вчисле таковых, например, проблему несуверенного импортозамещения, чреватую транснациональной монополизацией внутреннего рынка международными корпорациями. Потенциально угрожает финансовой самостоятельности страны и неблагоприятная ситуация с ценами на нефть, аналогичная той, что случилась накануне распада СССР. Она может повториться и в том, например, случае, если Евросоюз перестанет закупать у России энергоресурсы.

Вчисле внутренних проблем, отягощающих развитие суверенного российскогогосударства,имназываетсяэрозияединогоэкономическогопространства страны, породившая серьезные диспропорции между российскими регионами

вэкономической сфере, деградация территорий, распад систем жизнеобеспечения, натурализация микроэкономики и архаизация социальной жизни. Наибольшей угрозой, исходящей из внутренних причин саморазвития внутреннего геополитического пространства России, является, как считает Нурышев, самодестабилизация.

Такимобразом,регионализацияотражаетвсепротиворечияглобальнойэпохи. Вместе с тем Нурышев настаивает на том, что следует отличать региональную политику и внутреннюю геополитику. Если первая базируется на решении тактическихзадачсоциально-экономическогоразвитиярегионов,товтораямыс- лится им шире, в контексте решения задач национальной безопасности страны: военной, энергетической, информационной, продовольственной, демографической и проч. Такая интерпретация обусловлена его методологической позицией, утверждающей государствоцентричный взгляд на проблему геополитического пространства, имеющего сетевую по своей природе структуру 40.

Геопространство в концепции Нурышева появляется в качестве концепта, характеризующегосостояниесопряженностимногоуровневыхсистем,складывающихся, развивающихся и функционирующих в рамках единой территории, государства и составляющих его регионов: политико-правовых, экономических, духовных и проч. Каждый из этих уровней выступает в качестве струк- турного элемента российского геопространства 41.

40  Нурышев Г. Н. Регионы России в ее геополитическом пространстве: Автореф. дисс. … д-ра полит. наук. СПб., 2006. С. 15.

41  Там же.

Глава 5. Основания региональной дифференциации...

75

В целом эти утверждения не вызывают возражения. Однако когда речь заходит о геопространстве регионов и России в целом, оказывается, что они рассматриваются лишь в качестве элемента политической культуры и политической истории. «Региональная структура в России в конкретный момент политического времени является некоей результирующей целенаправленных усилий по изменению геополитического пространства. Источником сложных силовых взаимодействий могут быть Центр, сами регионы, а также внешние геополитические силы, определяющие глобальные процессы» 42.

Таким образом, налицо противоречие между утверждаемой автором, самодостаточностью страны и ее регионов как субъектов геополитического развития, с одной стороны, и их зависимостью от внешних геополитических сил, с другой стороны. Удовлетворительного решения проблемы баланса внешних и внутренних по отношению к стране и региону сил в концепции Нурышева не найдено, на наш взгляд, в силу увлеченности исключительно политическим измерением геополитического пространства России и отождествления понятий «страна» и «государство». Если на уровне объекта исследования геополитическое пространство России может быть отождествлено с геополитическим пространством РФ как государства, то на уровне предмета должно присутствовать понимание того, что понятие «геопространство страны» является более общим понятием по отношению к понятию «геопространство государства».

Геопространство РФ как государства представляет собой сложную систему сопряжения территории, ресурсов и власти. Геополитическое пространство России как страны включает, помимо указанных элементов, еще и население, человеческий фактор, влияющий как на среду обитания, так и на само государство. Человеческий фактор может быть отнесен к ресурсным элементам в рамках политологического подхода, в том числе в его технократических вариациях. Однако с точки зрения социокультурного подхода, признающего человека, население и общество в целом главным источником изменения и развития социальных систем, в числе которых и само государство как институт общества, такая редукция невозможна.

Нурышев рекомендует признать за управляемыми регионами свойства самоорганизации и на этом основании проводить по отношению к ним такую политику, которая соответствовала бы их собственным тенденциям развития. Единственный эффективный метод такой политики заключается, по его мнению, в совершенствовании системы российского федерализма, который позволит позитивно сочетать административные меры государственного строительства с идеологическими. Он разделяет мнение другого российского геополитика, Д. Н. Замятина, в оценке федерализма как геополитической идеологии стремящейся к самоорганизации страны 43.

42  Там же.

43  Нурышев Г. Н. Регионы России в геополитическом измерении… С. 251.

76 Раздел 2. Этническая гетерогенность как проблема...

Особым образом Нурышев выделяет факторы самодетерминации внутреннего геополитического пространства России: территориальная организация общества, биосферные резерваты, топливно-энергетический потенциал, генофонд и проч. В этом ряду он говорит и о значимости этносоциальной детерминанты 44.

Они очень важны, учитывая постсоветский контекст развития национальной государственности стран, некогда составлявших единый Советский Союз. В настоящее время развитие наиболее динамичных из них, несмотря на межгосударственные противоречия, обусловленные стремительной национализацией всех политических институтов этих стран в 1990-е гг., проходит под знаком межгосударственной интеграции. Среди межгосударственных союзов на постсоветскомпространственаиболеемощнымпопотенциалусвоеговлиянияявляется, как уже отмечалось, Евразийский союз. Его формирование подтверждает тезис о том, что первостепенными факторами, определяющими становление и развитие геополитического пространства стран и регионов, являются далеко не политические, а иные, экономические и ментальные причины интеграции: экономические связи, сложившиеся в досоветский и советский периоды, общий язык межэтнической коммуникации (русский язык), историческая память народов бывшей Российской империи / СССР, наличие единого интерсубъективного смыслового пространства повседневной культуры. Такое понимание выводит на первый план цивилизации, народы и людей, творцов геополитики больших пространств.

Глава 6. Проблема этнокультурного многообразия в контексте строительства российской государственности

«Человеческое» измерение внутреннего геополитического пространства России требует привлечения социологии, этнологии и культурологии в дополнение к традиционным для геополитики методам географического и политологического анализа. При этом под «человеческим» измерением понимается учет совокупности культурных и социальных характеристик населения России, в числе которых этнические характеристики являются одними из самых значимых. На наш взгляд, такая методологическая позиция является наиболее адекватной с точки зрения необходимости оценки влияния фактора народонаселения на специфику развития геополитических пространств.

При таком подходе исследование проблемы этнического многообразия

вконтексте государственного строительства предполагает выделение моделей сотрудничестваколлективныхакторов,этносов,другсдругомисгосударством

вроссийском историческом процессе с момента возникновения российской государственности. В этой связи можно выделить три модели. Каждая из них

44  Нурышев Г. Н. Регионы России в ее геополитическом пространстве. С. 17.

Глава 6. Проблема этнокультурного многообразия...

77

возникает в определенный период развития России как страны и государства, существовавшего в разных формах, начиная с Новгородской республики и Киевской Руси. Первая модель возникает в традициях древнерусской государственности, вторая — в середине XVI в., с началом становления российской цивилизации, третья — в эпоху модернизационных преобразований. В качестве самостоятельной можно также выделить четвертую, советскую модель.

Первая из указанных моделей, восточнославянская геополитическая модель, стихийно сложилась в межэтнических отношениях между славянскими, балто-финно-угорскимиинекоторымиизнародовСеверавдревнерусскийпери- од. Изменяясь, она эволюционировала от раздельного к совместному проживаниюэтихнародовпомерерасширенияславянскойколонизацииназемлифинноугров и функционирует сегодня на уровне локальных сообществ в сельских поселениях. Характерной чертой этой модели на протяжении столетий оставалась ориентация на экономическую выгоду от натурального обмена, впоследствии трансформировавшегося в товарный обмен. Культурно-хозяйственной доминантой восточных славян, земледельцев по преимуществу, оставалась природопроизводящая деятельность, в то время как хозяйство финно-угров и народов Севера, охотников и рыболовов, оставалось присваивающим и в основном не вело к преобразованию природного ландшафта в антропогенный. Это обусловило хозяйственную специализацию народов в разделении труда, создало формат межэтнических взаимодействий, которые привели к этнокультурному симбиозу, а со временем и к межкультурному синтезу народов 45.

Вторая, имперская модель ориентирована на традиции евразийской степной политики, которые сложились в отношениях между славянами, тюрками и монголами. Эта модель начала формироваться в эпоху борьбы за наследие Золотой Орды на евразийском пространстве и предполагала использование традиционных для народов Степи способов легитимации политической власти. Она укрепляетсяпомерестановлениявXVI в.российскоймногонациональнойцивилизации,котораяформироваласьнаосновемежкультурногосинтезанародов,содной стороны, бывшего древнерусского государства, с другой стороны, народов бывших Казанского, Астраханского и Сибирского ханств. Использование этой модели в государственном управлении по отношению к широкому кругу подданных сначала Московского царства, а впоследствии и Российской империи позволяет говорить о том, что именно в указанный исторический период межэтнические отношенияначинаютподвергатьсярегулированиюсостороныгосударстваи,таким образом, впервые приобретают институциональный характер.

Эволюция этой модели совпадала с эволюцией империи, которая в определенный исторический период служила институционально-политическим вы-

45 Ерохина Е. А. Влияние мировоззренческих ценностей русского этнического сознания на характер восприятия иноэтнических культур Западной Сибири: XVII — середина XIX в. // Русские Сибири: культура, обычаи, обряды. Новосибирск: Ин-т археологии и этнографии СО РАН, 1998. С. 6; 13.

78 Раздел 2. Этническая гетерогенность как проблема...

ражением становящейся российской цивилизации. Ее экономической основой долгое время оставалась хозяйственная специализация и основанный на ней обмен между славянами, земледельцами, с одной стороны, и тюрками, а также монголами, скотоводами по преимуществу, с другой стороны. Ее развитие закончилось в 1917 г. вместе с распадом Российской империи, однако она сохранилась как фрагмент исторической памяти народов тюрко-монгольского мира.

Наконец, третья модель является национальной моделью. Она начинает формироваться в начале XVIII в., по мере внедрения элементов форсированной модернизации «сверху», осуществлявшейся в формах, с одной стороны, конкуренции с национальными движениями этнических групп, у которых на момент присоединения к России сложились собственные элиты, традиции государственности и высокие культуры, с другой стороны, русификации либо поддержки особой идентичности по отношению к тем национальным движениям, которые к началу Нового времени еще не сформировали или уже утратили средневековые традиции государственности и элиты с высокими культурами. Эта модель предполагает включение «национального вопроса» целиком

вкомпетенцию государства. Ее целью, в конечном счете, являлось снижение культурной гомогенности до уровня, доступного управлению при помощи унифицированных механизмов бюрократического национального государства, утверждающегося по мере перехода от традиционных к юридическо-правовым формам регулирования социальных отношений.

Восточнославянская модель формируется в Средневековье вместе со становлением политического союза восточнославянских племен. Со времен Новгородской республики и Киевской Руси существенной чертой этой модели интеграции является сочетание элементов экономического, в отдельных случаях даже административного, принуждения с признанием внутренней автономии

ввопросах родовых, социальных, религиозных отношений, а также в вопросах местного самоуправления населения, независимо от его этнической принадлежности. Лояльные центральной власти племенные вожди сохраняли за собой все права и привилегии при условии ответственности за сбор дани с податного населения. Дань (налог) собирался либо в денежной, либо в натуральной форме, как правило, мехами, за которыми русские, заинтересованные в их европейском экспорте, устремлялись по рекам вплоть до Северного Урала. Еще в раннем Средневековье складывается славяно-финно-угорский симбиоз, который заключался в своеобразном земледельческо-промысловом разделении труда между земледельцами славянами и финно-уграми, преимущественно охотниками и рыболовами. Основной функцией такой интеграции была экономическая выгода.

Как полагает А. Каппелер, структура интеграции финно-угорского населения в состав древнерусской государственности включала два пояса периферии: внешней и внутренней. Народы внутренней периферии — карелы, водь, ижора, вепсы — вместе со своими территориями напрямую, т. е. административно подчинялись сначала Новгородской республике, а позднее — Великому

Глава 6. Проблема этнокультурного многообразия...

79

княжеству Московскому. Эти народы, относительно немногочисленные, отличает высокая степень интегрированности в структуры восточнославянской государственности. Их элиты уже в средневековый период ассимилировались

срусскими, а в более поздний период русификации и ассимиляции оказались подвержены и рядовые массы этих народов. Тем не менее эти этносы и по настоящее время сохраняют свою этническую идентичность 46.

Столь высокая степень интеграции и аккультурации этих народов объясняется, по мнению Каппелера, ранней включенностью их земель в орбиту восточнославянской, а впоследствии и русской колонизации. Народы же внешней периферии, чьи территории находились вне пределов зоны восточнославянской средневековой земледельческой колонизации, испытывали на себе лишь экономическую зависимость, проявлявшуюся, опять-таки, в даннических отношениях, не затрагивающих их внутренних отношений. Экономическая функция отношений восточных славян с ненцами, саамами, хантами, манси оставалась ведущей так же, как и с народами внутреннего пояса периферии. Русских интересовали меха, рыба, клыки моржа. Народы внешней периферии можно охарактеризовать как низкоинтегрированные в государственные структуры восточнославянских этносов в силу того, что восточные славяне не осваивали северных и северо-восточных окраин 47.

Помимо этих двух групп, Каппелер также выделяет промежуточную по степени интеграции группу народов Севера и Поволжья — коми-зырян и комипермяков, мордвы, марийцев, удмуртов, населявших буферные между Московским княжеством, восприемником древнерусской государственности, и Казанским ханством земли. Лесной промысел и земледелие открывали для них путь к экономической и частично административно-политической интеграции

срусскими. На их земли в XIV–XV вв. началось русское переселение. Не-

смотря на ассимиляционные процессы, они сохраняли свою нерусскую элиту и языческие верования 48.

Наконец, последняя из выделенных Каппелером групп именуется в административных документах Великого княжества Московского «иноземцами». К ним относились, помимо состоящих на службе у великого князя европейцев, также и татары. «Иноземцы» выполняли на государственной службе специфические функции: экспертные, военные и бюрократические. Например, татары состояли в основном на военной службе, что открывало им путь в элиту, в дворянское сословие русского государства. Это предвосхитило дальнейшую практику кооптации иноземных элит и передачи им престижных функций в государственном аппарате 49.

46  Каппелер А. Россия — многонациональная империя: возникновение, история, распад. М.: Прогресс-Традиция, 2000. С. 17–18.

47  Там же.

48  Там же. С. 19.

49  Там же. С. 19–20.

80 Раздел 2. Этническая гетерогенность как проблема...

Традиции раннего многонационального Московского государства и его еще более ранних предшественников, сформированные в Средневековье, стали предпосылками формирования полиэтничного российского государства, возникшего в середине XVI в. В этот период восточнославянская модель регулирования межэтнических отношений дополняется моделью имперского строительства, восходящей к традициям евразийской степной политики.

Имперский универсализм базируется на признании принципа культурного (этнического) плюрализма при условии безоговорочной лояльности некоей абсолютной системе ценностей. В традициях евразийской степной политики это означало безусловное признание верховной власти самодержца. Традиции евразийской степной политики становятся частью геополитической системы управления пространством с середины XVI в., периода, именуемого в истории как период борьбы за ордынское наследство.

Этот период связан с завоеванием Казанского, Астраханского и Сибирского ханств. В этих государствах существовала своя элита с исламскими традициями высокой письменной культуры. Помимо религиозной границы, между славянами и тюрками существовала также и граница оседлости / кочевания. Исключение составляли сами татары, значительная часть которых к тому времени уже вела оседлый образ жизни. Многие представители этого этноса еще до взятия Казани находились в вассальных отношениях с великим князем московским. Совместное пребывание русских и тюрок в составе Золотой Орды к этому времени привело эти народы к определенному культурному симбиозу. Поэтому сотрудничество и соперничество русской и татарской элит на службе у русского царя воспринимались как естественный элемент сословнокорпоративных практик в данный исторический период.

Хотя российское государство официально обозначило свой имперский статус лишь в период петровской модернизации, т. е. полтора века спустя, все же следует отметить, что фактически оно стало империей с момента вхождения

вего состав Казанского, Астраханского и Сибирского ханств. Под империей

вданном случае понимается тип государственного устройства, основанный на принципах авторитарной самодержавной власти и ориентированный на территориальное расширение.

По мнению Ю. М. Аксютина и Л. В. Анжигановой, империя является институционально-политическим выражением сложной социокультурной системы, характер которой обусловлен ценностями этноса, начинающего строительство имперского государства, ядро которых образует, как правило, некая мессианская идея. При этом полагается естественным, что без комплементарности других этносов, входящих в орбиту империи, без их готовности перестроиться самим и перестроить ее под свои потребности объяснение социокультурной устойчивости империи будет неполным 50.

50  Аксютин Ю. М., Анжиганова Л. В. Имперская культура: система ценностей, символы, ритуалы. Абакан: ХГУ им. Н. Катанова, 2011. С. 32, 75.