tsu_izv_economic_and_legal_science_2016_03_part_2

электронного учебника с соответствующими гиперссылками на различные текстовые, графические, аудиоили видеофайлы.

Список литературы

1.Белкин Р.С. Криминалистика: проблемы, тенденции, перспективы. От теории – к практике. М., 1988.

2.Волынский В.А. Криминалистическая техника: наука-техника- общество-человек. М., 2000.

3.Пашин С.А. Применение электронно-вычислительной техники и доказательственное право // Право и информатика / под ред. Е.А. Суханова. М.: Изд-во МГУ, 1990. С. 71-89.

4.Бугаев К.В. Технико-криминалистическое обеспечение раскрытия и расследования преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотических средств: дисс. … канд. юрид. наук. Омск: ОмА МВД России,

2003.

5.Вехов В.Б. Применение информационных систем специального назначения в раскрытии и расследовании преступлений // Оперативноразыскное право: сб. науч. ст. / отв. ред. Н.В. Павличенко. Волгоград: ВА МВД России, 2013. С. 26-32.

6.Ковалев С.А., Вехов В.Б. Особенности компьютерного моделирования при расследовании преступлений в сфере компьютерной информации: монография. М., 2015.

Вехов Виталий Борисович, д-р юрид. наук, проф., проф. кафедры юриспруденции, интеллектуальной собственности и судебной экспертизы, [e-mail], Россия, Москва, Московский государственный технический университет имени Н.Э. Баумана (национальный исследовательский университет)

AUTOMATED METHODS OF CRIME INVESTIGATION AS A NEW DIRECTION IN FORENSIC

TECHNOLOGY

V.B. Vekhov

Changing criminal law, the complexity of evidence and the emergence of new ways of crime from criminology require the development of innovative tools and methodologies based on the use of modern computer technology. The article considers issues of forming within the forensic technology research areas for the creation and introduction of preliminary investigation of automated methods of crime investigation.

Keywords: automated methods of investigation, forensic technique, information investigation.

Vekhov Vitaly Borisovich, d-r of Law, prof., professor of the chair of jurisprudence, intellectual property and forensic examination, [e-mail], Russia, Moscow, Bauman Moscow State Technical University.

11

УДК 343.98

ОРГАНИЗАЦИЯ БОРЬБЫ С ПРЕСТУПНОСТЬЮ: ПЕРЕДОВОЙ ОПЫТ И УРОКИ ИСТОРИИ

А.Ф. Волынский, И.В. Тишутина

Анализируются исторические примеры негативного влияния идеологизированных и субъективно навязанных решений в освоении и использовании в нашей стране международного опыта борьбы с преступностью, подчеркивается необходимость реализации в этой деятельности принципов экономичности и эффективности.

Ключевые слова: зарубежный опыт, история, заключение специалиста, экспертиза, оперативно-розыскная деятельность, опыт.

История науки показывает, что прогресс науки постоянно сковывался тираническим влиянием определенных концепций, когда их начинали рассматривать в виде догм.

Л. Бройль

История организации борьбы с преступностью в России изобилует поучительными примерами проявления крайностей в использовании опыта других стран – от огульного его отрицания до безоговорочного, некритического восприятия. Безусловно, были примеры и продуманного, взвешенного подхода к экстраполяции зарубежного опыта. Наглядно свидетельствует о том история отечественной криминалистики и в целом практики борьбы с преступностью в нашей стране.

Во-первых, еще у истоков этой науки в нашей стране отмечается определяющее влияние достижений зарубежных криминалистов. В 1890 г. в России вводится разработанная А. Бертильоном (Франция) антропометрия; 1895-1896 гг. издаётся в русском переводе книга Г. Гросса (Швейцария) «Руководство для судебных следователей, чинов жандармерии и полиции», позже (1908 г.) переизданная под измененным названием «Руководство для судебных следователей как система криминалистики»; в 1906 г. в тюрьмах России, а в 1908 г. – в отделениях полиции вводится разработанная англичанами (У. Гершель, Г. Фолдс, Ф. Гальтон, Э. Генри) дактилоскопическая регистрация. И все это, соответственно, спустя 4-5 лет, после внедрения указанных новшеств на родине изобретателей.

Однако не менее основательно заявили о себе и отечественные криминалисты. Их деятельность в этом отношении заметно активизировалась после судебной реформы 1864 г. В её результате формируется, опять же не без влияния опыта западноевропейских стран (прежде всего Германии, Франции), новая система уголовного судопроизводства, вводятся суды присяжных; создается сыскная полиция (1866 г. – в Санкт-Петербурге, 1881 г. – в Москве, позже в Риге, Варшаве и других городах); открывается Е.Ф. Буринским первая

12

в России судебно-фотографическая лаборатория (1889 г.) [4, с. 476-478]. А вскоре (1893 г.) в России была создана и государственная судебнофотографическая лаборатория.

Восприятию зарубежного передового, по тому времени, опыта научнотехнического обеспечения раскрытия и расследования преступлений способствовали и личные контакты отечественных ученых, и не только криминалистов, с коллегами из других стран. Имеются в виду ученые, прежде всего, естественно – технических отраслей науки (медицины, химии, биологии и др.), достижения которых являются важнейшим источником развития криминалистики. Тесные контакты отмечаются по линии органов полиции. В частности, следует иметь ввиду поездку в 1911 году чинов русской полиции в Лозанну (Швейцария), где им Р. Рейсс, издавший к тому времени книгу по криминалистике для экспертов, прочитал курс лекций, конспекты которого С.Н. Трегубов опубликовал в России (1912 г.) под названием «Научная техника расследования преступлений», а несколько позже (1915 г.), дополнив и переработав его, издал книгу «Основы уголовной техники».

Именно в то время, в уголовно-процессуальной и криминалистической литературе появились такие образные выражения растущих возможностей научно-технических методов и средств в собирании, исследовании и использовании доказательств, как «научное доказывание», «научный судья» и т.п.

Во-вторых, последствиями революции 1917 г. и гражданской войны стало не только разрушение системы кабинетов научно-судебной экспертизы и уничтожение криминалистических учетов полиции, но и нигилистическое, а порой враждебное, отношение ко всему буржуазному. Отмечались факты уничтожения переводной ранее изданной в России литературы по криминалистике. Многие известные криминалисты были вынуждены выехать из страны. И тем не менее сложная криминогенная обстановка в стране вынуждала отечественных криминалистов обращать все более пристальное внимание на опыт борьбы с преступностью полиции буржуазных стран, несмотря на то, что «нередко ею используются в этих целях классово чуждые методы и средства».

Такая обстановка в стране накладывала свой отпечаток на предмет и характер научных дискуссий по проблемам криминалистической теории и практики, нередко выражавшихся в личных оскорблениях, а порой и обвинениях в отступлениях от марксизма, в ломброзианстве, неумении или нежелании разоблачать реакционную сущность буржуазной криминалистики, в общем как «врагов народа» [4, с. 74-81].

В результате в нашей стране по идеологическим соображениям отвергалось все, что «не наше». Критиковалась «лжекибернетика», разоблачалась «лжегенетика». Во всех учебниках в области юриспруденции, включая сферу борьбы с преступностью, считалось патриотическим долгом представить главу о реакционной сущности буржуазного права, судопроизводства, уголовного процесса, криминалистики. Даже дактилоскопия представлялась как средство «преследования империалистами прогрессивных и

13

революционных сил» (Юридический словарь, 1953). А упоминавшиеся ранее «научное доказывание» и «научный судья» использовались как наглядные примеры стремления буржуазных апологетов права «извратить сущность правосудия». Хотя таким образом всего лишь подчеркивалось значение науки и техники в борьбе с преступностью.

Так положение сохранялось до середины 50-х годов XX века и во многом предопределило то, что до сих пор негативно сказывается на общественном сознании, а значит - на дальнейшем совершенствовании организации и правового регулирования использования достижений науки и техники в деятельности правоохранительных органов страны.

В-третьих, во время критики культа личности и борьбы с его последствиями (1956 г.) основным объектом этой критики оказался «создатель культа», а борьбы – правоохранительные органы и используемые ими методы и средства. При этом, совершенно упускалось из виду, что эти органы – всего лишь орудие в руках политической власти, выполнявшее её волю. Не обращалось внимание и на то, что были органы борьбы с уголовной преступностью и с политической. Первые, как более открытые обществу, и оказались под основным ударом критиков.

Так было ликвидировано МВД СССР, а вместо него создаются республиканские министерства охраны общественного порядка. В принятом в 1961 году УПК РСФСР упоминается право следователя взаимодействовать с органами дознания, но ни чего не говорилось о правах и обязанностях самих этих органов в части негласных, оперативно-розыскных методов и средств борьбы с преступностью. Они оказались вне этого закона.

Проблема использования в расследовании преступлений специальных знаний и криминалистической техники решалась в этом УПК непоследовательно, противоречиво. Не определялись критерии допустимости технических средств; их перечень излагался применительно к отдельным следственным действиям и в неоправданно разнящихся формулировках; доказательственное значение имели только результаты экспертиз (заключения экспертов); довольно ограниченно определялись права и обязанности специалиста. И это уже в то время (к вопросу о международном опыте), когда в УПК ряда зарубежных стран (Франция, Румыния и др.), наряду с судебной экспертизой, средством доказывания являлось и исследование специалиста, а его заключение было признано доказательством [5]. В то же время, даже в социалистических странах Европы все большее признание получала идея постоянного участия специалиста в технико-криминалистическом сопровождении всего процесса раскрытия и расследования преступлений.

При этом в нашей стране в 1966 г. принимается дополнение к ст. 67 – п. 3 а – УПК РСФСР, запрещавшее назначать экспертизу лицу, которое по тому же делу участвовало в осмотре места происшествия в качестве специалиста. Абсурдность этого предписания была очевидна не только в аспекте зарубежного опыта, но и с точки зрения реального состояния организационного обеспечения участия специалистов-криминалистов в данном следственном действии. Тогда в этой роли в нашей стране выступали только сотрудники

14

экспертно-криминалистических подразделений (ЭКП) милиции. Они же проводили около 80% криминалистических экспертиз, назначаемых в стране по уголовным делам. Следовательно, надо было исключить их участие в осмотрах мест происшествий, но других специалистов-криминалистов в стране не было, либо не назначать им экспертизы, но НИИ судебных экспертиз и соответствующие учреждения юстиции, в основном в республиканских центрах, с их малочисленными штатами выполнить весь объем экспертных исследований были не в состоянии физически. В результате, выход из этой тупиковой ситуации, проявляя нигилистическое отношение к закону, нашла практика: эксперты-криминалисты ЭКП по-прежнему участвовали в осмотрах

мест происшествий в качестве специалистов, но это не отражалось	в
протоколе данного следственного действия.

И хотя в это время генетику и кибернетику уже никто не отвергал, тем не менее, критиковалась реакционная сущность применения их достижений в целях борьбы с преступностью. В частности, уже в конце 80-х годов прошлого века современные информационные технологии представлялись не иначе как

«кибернадзор», «компьютерная слежка», «электронная диктатура»				[1, с. 71-85].
Крайне негативные последствия такого подхода до сих пор отрицательно
сказываются	на	научно-техническом	обеспечении	деятельности

правоохранительных органов в борьбе с преступностью, а в частности, на освоении ими современных достижений этих отраслей науки и техники. Например, в Англии всеобщая геномная регистрация граждан введена в 1995 г., в нашей стране, 13 лет спустя (2008 г.) и только отдельных категорий граждан. Похожие ситуации отмечаются с дактилоскопической регистрацией, с одорологией и некоторыми иными криминалистическими методами и средствами собирания, исследования и использования доказательств.

В-четвертых, во время «перестройки» наши реформаторы столь же отчаянно и решительно, по-большевистски революционно переносят на почву российских реалий то, что за рубежом сформировалось в совершенно иных исторических условиях. Лозунгово обозначая общие цели реформирования судопроизводства и его принципы, не они придают должного значения тем методам, средствам, организационным формам деятельности правоохранительных органов, посредством которых там эти принципы реализуются и развиваются. Свою роль при этом сыграли и многочисленные советники из зарубежных стран, а прежде всего наследники тех, кто создавал в США «свободу политического, экономического и уголовного гангстеризма»

[2, с. 96-97].

В итоге был «изобретен» уголовно-процессуальный кодекс, в котором с благими намерениями, известно куда ведущими, были «слиты три в одном» – положения англо-саксонской, западно-европейской (континентальной) правовых школ и УПК РСФСР, причем зачастую, пишет Е. П. Ищенко, противоречивые, взаимоисключающие [3, с. 18-102]. Не случайно за 15 лет действия УПК РФ в него внесено около двух тысяч изменений, дополнений, поправок и, судя по всему, конец этому законотворчеству будет положен

15

только разработкой и изданием концептуально нового уголовнопроцессуального кодекса.

Свою негативную роль имели последствия культа личности и борьбы с ними. Во всяком случае, спекуляции на трагических событиях истории нашей страны, огульное осуждение негласных методов и средств борьбы с преступностью предопределили явное расхождение в УПК РФ (2001 г.) между целями уголовного судопроизводства и средствами их достижения, между явно расширенными возможностями сторон защиты и явно ограниченными стороны обвинения.

Оперативно-розыскная деятельность к концу XX века в УПК практически всех западноевропейских стран, признается как средство доказывания. Негласно осуществляемые в форме этой деятельности мероприятия представляются в виде специальных (негласных) следственных действий, а их результаты используются в качестве доказательств. В настоящее время этот опыт восприняло большинство восточноевропейских стран, в том числе и бывших советских республик.

Россия по-прежнему остается практически единственной среди них, в УПК которой взаимодействие следователя с оперативными аппаратами осуществляется в порядке переписки (п. 4 ч. 2 ст. 38), а не совместных действий; результаты оперативно-розыскной деятельности «в процессе доказывания запрещается использовать…» (ст. 89); а в состав следственной группы «могут быть привлечены» (а могут быть и не привлечены?) должностные лица, осуществляющие оперативно-розыскную деятельность

(ч. 2 ст. 163).

В-пятых, проблемы оперативно-розыскного сопровождения и научнотехнического обеспечения борьбы с преступностью явно осложнились в связи с созданием в нашей стране полисистемы правоохранительных министерств и ведомств, вместо ранее существовавшей их моносистемы (МВД + КГБ). Позаимствовали, что очевидно, опыт других стран, прежде всего США, где действует более десятка различных организационно обособленных правоохранительных министерств, ведомств и служб. Однако при этом не было учтено самое главное – особенности правовой системы, определяющей организацию и порядок их деятельности и в целом систему уголовного судопроизводства. Осуществляемое ими полицейское расследование предполагает реализацию всех гласных и негласных методов и средств, всего арсенала полицейской техники и каждое из них имеет в своем распоряжении такие возможности.

Создание Следственного комитета Российской Федерации с возложением на него сложнейших задач в борьбе с преступностью – раскрытие и расследование тяжких и особо тяжких преступлений, масштабный шаг, но непосредственно в его распоряжении, кроме мозгов в основном молодых и пока малоопытных следователей, ничего нет! Есть еще, конечно, надежда на взаимодействие с соответствующими подразделениями МВД и ФСБ, но всем хорошо известно, что внутриведомственное взаимодействие не беспроблемно, а

16

межведомственное тем более, что реально оно срабатывает не по приказу, а на основе личностных, психологически сбалансированных отношений.

В-шестых, не менее противоречиво в УПК РФ, под влиянием искусственно нагнетаемого страха примерами из прошлого, решена проблема научно-технического обеспечения борьбы с преступностью. Следует отметить, что в некоторых западноевропейских странах традиционно были разграничены функции научной полиции (экспертов-криминалистов) и технической полиции (специалистов-криминалистов). В конце XX века такое положение закреплено европейским стандартом и стало обязательным для всех стран Евросоюза.

Существенно возросшая техноемкость деятельности правоохранительных органов, особенно в результате освоения ими современных информационных технологий и высокочувствительных приборных комплексов, объективно обусловливает необходимость более основательной специализации и экспертов, и специалистов. Что фактически невозможно при совмещении их функций в одном лице. Однако, в очередной раз опыт стран Евросоюза для нас не пример. Не показательно для нас и то, что даже союзнические нам государства – Республика Беларусь и Казахстан реформировали свои судебно-экспертные учреждения и экспертнокриминалистические подразделения.

И, наконец, учитывая территориальные, национальные, демографические особенности нашей страны и исторически сложившиеся традиции, можно по разному относится к зарубежному опыту борьбы с преступностью. Однако, признавая, что в целом наше уголовное судопроизводство не в пример другим забюрократизировано и чрезмерно затратно, особое внимание необходимо обратить на реализуемые в ряде западноевропейских стран такие принципы организации борьбы с преступностью, как прагматизм, экономичность и эффективность.

Следует отказаться от узковедомственного подхода к организации научно-технического обеспечения деятельности вновь созданных правоохранительных министерств и ведомств. Необходим государственный подход, так как большинство современных приборно-исследовательских комплексов (для ДНК-анализа, электронные микроскопы и т.п.) слишком дорого обходятся государственной казне, чтобы их рассредоточивать по ведомствам, предопределяя тем самым крайне низкий коэффициент их использования. Видимо следует присмотреться к опыту Республики Беларусь и Казахстана и создать единую государственную службу судебной экспертизы, а параллельно приступить к формированию института специалистовкриминалистов непосредственно в службах, раскрывающих и расследующих преступления во всех правоохранительных министерствах и ведомствах.

Список литературы

1.Батурин Ю.М. Право и политика в компьютерном круге. М., 1987.

2.Торвальд Ю. Век криминалистики. М.: Прогресс. 1990.

3.Ищенко Е.П. Реформой правит криминал? М., 2013.

17

4.Белкин Р.С. История отечественной криминалистики. М.: Изд-во НОРМА. 1999.

5.Волынский А.Ф. Экспертиза и специальные научно-технические исследования по новому УПК Социалистической Республики Румынии // Советская юстиция. М., 1970.

Волынский Александр Фомич, заслуженный деятель науки РФ, заслуженный юрист РФ, д-р юрид. наук, проф., проф. кафедры криминалистики, [e-mail], Россия, Москва, Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя.

Тишутина Инна Валериевна, д-р юрид. наук, проф. кафедры криминалистики, inna [e-mail], Россия, Москва, Московский университет МВД России имени В.Я. Кикотя.

UNITED AGAINST CRIME: BEST PRACTICES AND LESSONS OF HISTORY A.F. Volynskiy, I.V. Tishutina

The article analyzes the historical examples of the negative impact ofideological and subjectively imposed solutions to learn and use in our country, the international experience of combating crime, stresses the need for the implementation of these activities efficiency and effectiveness principles.

Keywords: foreign experience, history, professional judgment, expertise, operational-search activity, the experience.

Volynskiy Alexander Fomichev, Honored Scientist of Russia, Honored Lawyer of the Russian-adjoint, Doctor of Law, Professor, Department of Criminology, [e-mail], Russia, Moscow, Moscow University of the MIA of Russia named V.Y. Kikot,

Tishutina Inna Valerievna, Doctor of Law, Professor, Department of Criminology, [e-mail], Russia, Moscow, Moscow University of the MIA of Russia named V.Y. Kikot.

18

УДК: 343.1:343.14:343:98

К ВОПРОСУ О ДОСТОВЕРНОСТИ КРИМИНАЛИСТИЧЕСКОЙ ИДЕНТИФИКАЦИИ ЛИЧНОСТИ ПО ЦИФРОВЫМ ФОНОГРАММАМ УСТНОЙ РЕЧИ

Е.И. Галяшина

Рассмотрены проблемы, возникающие в практике криминалистического исследования голоса и речи диктора, записанных на цифровых фонограммах, в целях его идентификации. Автор рассматривает особенности цифровых записей речевых сигналов, которые приобщаются к материалам уголовных дел в качестве вещественных доказательств. Основное внимание уделено проблеме достоверности и надежности экспертного решения о тождестве говорящего, зависящих от степени искажения оцифрованного речевого сигнала, передаваемого по техническим каналам связи, сопоставимости параметров сравниваемых фонограмм, записанных на различных цифровых устройствах и сравнительных образцов голоса и речи.

Ключевые слова: криминалистика, отождествление личности, цифровая фонограмма.

Техническая революция привела к тому, что аналоговая аудио- и видеозапись повсеместно уступает место цифровой записи. Для ведения переговоров используются цифровые каналы связи, мобильные телефоны, интернет телефония, спутниковая связь. Правоохранительные органы успешно используют цифровую звуко- и видеозапись для фиксации хода и содержания следственных действий, а также документирования результатов оперативнорозыскных мероприятий.

Цифровые фонограммы записываются при помощи цифровых диктофонов, мобильных телефонов, планшетов, ноутбуков, регистраторов, планшетов и т.д. На разнообразных носителях (компакт-дисках, флэш-картах, и любом запоминающем устройстве, в том числе неотъемлемом от записывающего устройства) цифровые фонограммы приобщаются к уголовным делам в качестве вещественных доказательств. Удобство цифровой звуковидеозаписи сегодня вполне очевидно – малые размеры устройств, возможность записи длительных переговоров, приемлемое (по мнению потребителей) качество получаемых фонограмм и видеозаписей, низкие требования к пользователю таких устройств.

Казалось бы, преимущества цифровой звукозаписи неоспоримы. Однако экспертная практика показывает, что кроме организационно-технических и процессуальных сложностей приобщения носителей цифровых записей к материалам дела проблемы возникают и при проведении экспертных исследований аудиофайлов речевых сигналов. Уголовное судопроизводство требует проверки подлинности и достоверности фонограмм, выступающих в качестве вещественных доказательств. Основным процессуальным способом такой проверки является судебная фоноскопическая (или фонографическая) экспертиза. Уже более 50 лет фоноскопические экспертизы проводятся во всех экспертных учреждениях правоохранительных органов и в ряде

19

негосударственных экспертных организациях. При проведении таких экспертиз следствие и суд интересуют вопросы установления подлинности фонограммы и идентификации конкретного диктора по фонограммам устной речи [1, с. 248257].

Анализ экспертных заключений последних лет показывает, что наибольшие трудности возникают при идентификации дикторов по цифровым фонограммам. При этом эксперты не учитывают особенности цифровых фонограмм, особенности каналов цифровой связи, самого процесса цифровой звукозаписи, особенностей цифровых устройств звукозаписи и ее носителей.

В настоящее время в правоохранительных органах для идентификации дикторов, в основном используются две автоматизированные системы идентификации дикторов – «Диалект» и «Фонэкси». Федеральным межведомственным координационно-методическим советом по проблемам экспертных исследований паспортизована только одна методика идентификация лиц по фонограммам русской речи на автоматизированной системе «Диалект», 1996 г. [2, с. 102]. При проведении экспертного исследования идентификация диктора производится на основе измерения таких параметров как частота основного тона, частоты формант, длительность сигналов и вычисления их производных. Всего на основе результатов акустических измерений вычисляется около 600 акустических признаков голоса и речи. Полученные результаты на спорных фонограммах сравниваются с образцами голоса и речи подозреваемого лица.

Важно подчеркнуть, что названная методика разрабатывалась применительно к исследованию аналоговых фонограмм, записанных в основном по телефонному тракту, или непосредственно на магнитную ленту при помощи аналоговых магнитофонов. Сейчас на экспертное исследование все больше поступает фонограмм, полученных на цифровых диктофонах, записей телефонных переговоров по сотовой мобильной связи и цифровых регистраторах. В качестве образцов сравнения при таких исследованиях выступают аналоговые фонограммы допросов подозреваемых, цифровые записи с диктофонов, DVD-дисков и видеомагнитофонов. При этом новая редакция методики [3, с.136], обозначив наличие проблемы искажения речевых сигналов при их цифровой обработке [4, с. 156-162], трудности исследования цифровых фонограмм не разрешила.

Эмпирические данные указывают, что по многим цифровым фонограммам, в том числе получаемым в ходе оперативно-розыскных мероприятий, провести идентификационное исследование по голосу и речи невозможно по причине частотно-временных искажений идентификационнозначимых параметров речевых сигналов [5, с. 162-166].

Цифровые фонограммы сегодня вызывают у судебных экспертов существенные затруднения не только в выборе оптимальных методов и методик их исследования, но и криминалистической оценке полученных результатов, их квалификации в соответствии с установленными терминологическими стандартами и экспертными методиками. Это связано с тем, что достижения в цифровой обработке и машинном синтезе речи в

20