О разном внимании к нюансам и оттенками

Различия между отдельными литературными языками могут заключаться в глубине и определенности смысловой дифференциации вариантных и синонимических средств языка. Для таких языков, как французский, английский, русский, безразличное употребление вариантов в целом не характерно. В других языках, например в белорусском, словенском, сербском, распространено функционально незначимое варьирование, т. е. во многих случаях выбор варианта из ряда параллельных или синонимических средств не связан с ощутимыми семантическими и/или стилистическими различиями.

Например, в русском языке выбор краткой или полной формы прилагательного в позиции сказуемого обычно функционально значим. Краткие формы чаще обозначают признак, ограниченный во времени или в каком-либо ином отношении, полные же формы - признак абсолютный, постоянный (ср.: девочка больна -девочка больная, пальто коротко - пальто короткое). Иногда краткие формы в сравнении с полными ощущаются как более книжные, с этим связана их отвлеченность, строгость, иногда категоричность. А. М. Пешковский, сопоставляя полные и краткие формы прилагательных (речь идет о синтаксически сходных репликах в Трех сестрах" Чехова: "Ты, Машка, злая", "Ты, Маша, глупая", "О, глупая ты, Оля"), замечает: "Все три реплики отнюдь не враждебны. Это - по-родственному, по-дружески. Но сказать ты зла, ты глупа есть уже оскорбление... Ты зла - это голое констатирование факта, к которому не идет дружеский тон и небрежно-разговорный стиль" (Пешковский 1956, 226). В отличие от русского языка, в белорусском языке полные и краткие прилагательные употребляются без каких-либо заметных смысловых и стилистических различий (при том что полные формы употребляются чаще).

В белорусском языке обычно меньше также степень дифференцированности слов в синонимическом ряду. Например, по данным "Тлумачальнага сло?нiка беларускай мовы" в 6-ти книгах (Минск, 1977 - 1944) и "Сло?нiка сiнонiмау i блiзказначных слоу" М. К. Клышко (Минск, 1976), между синонимами дрэнны, kencki, благiнет ощутимых различий ни в семантике, ни в стилистической окрашенности. В аналогичном синонимическом ряду в русском языке - плохой, дурной, скверный, худой - слова дифференцированы в большей степени: дурной употребляется преимущественно а литературно-книжной речи; худой в современном литературном языке употребляется лишь в отдельных выражениях (не говоря худого слова, быть на худом счету), в пословицах и поговорках, а в других случаях слово имеет просторечный характер; скверный имеет усилительное значение и т. д. (по данным "Словаря синонимов русского языка" в 2-х томах, под ред. А. П, Евгеньевой. Л , 1970 - 1971).

Следует подчеркнуть, что различия языков в степени дифференцированносги параллельных и синонимических средств нельзя объяснить субъективными факторами, т. е. различиями в степени и характере кодифицированности языковой нормы. Дело здесь не в разной подробности или зоркости словарей и грамматик, а именно в объективной картине - в том, что в "молодом" литературном языке функциональное размежевание параллельных средств могло еще не сложиться.

Итак, глубина и определенность стилистической и смысловой дифференциации языковых средств прямо зависит от "возраста" литературного языка; можно сказать, степень дифференцированности языковых средств есть "функция времени", в течение которого совершалась история литературного языка.

Стилистическая дифференциация увеличивает информационную емкость языковых знаков, поскольку формируется новый компонент содержания знака - стилистическая маркированность[22]. Внутреннее социально-психологическое содержание стилистической маркированности сводится к оценке (или характеристике) знака с точки зрения его уместности в тех или иных условиях общения (то ли при обращении к Богу или в речи о Боге; то ли в общении частном - семейном, бытовом, дружеском, интимном, непринужденном, фамильярном и т. д.; то ли в общении социальном - публичном, служебном, официальном, профессиональном).

Стилистическая дифференциация языка представляет собой исторически первое осознание, осмысление языка обществом. В этом состоит культурно-психологический смысл формирования стилистической структуры языка. Таким образом, начальное познание языка (до первых сочинений о языке, первых словарей и грамматик) носило коллективный, сугубо практический и в основном имплицитный[23] характер, поскольку стилистические оценки языковых средств не формулировались явно, а проявлялись в выборе одного варианта из ряда возможных.

Типологические особенности литературного языка во многом зависят от степени его традиционности по отношению к предшествующему этапу своей истории. Эта связь между сегодняшним днем литературного языка и днем вчерашним может быть существенно различной в разных языках.

Для русского языка характерна тесная преемственность между отдельными периодами его истории. Говоря о первой трети XIX в. как о начале новой (современной) стилистической системы русского языка, следует вместе с тем видеть относительный характер новизны: язык Пушкина отнюдь не был оторван от литературного языка XVIII в., он преобразовал, но вместе с тем и продолжил стилистические традиции XVIII в. Больше того, как показал Б. А. Успенский (Успенский 1985), в XVIII в., в литературной и филологической практике В. К- Тредиаковского, уже сложился прообраз литературно-языковой ситуации первых десятилетий XIX в. - ситуации сосуществования и конкуренции разных моделей нормализации литературного языка (борьба карамзинистов и шишковистов). Предшествующие этапы истории русского литературном языка - XVIII в., язык Московской Руси, язык Киевской Руси - также были тесно связаны между собой. Преемственность в истории русского литературного языка обусловили то, что его современная стилистика многое наследует от Предшествующих, иногда весьма удаленных, состояний литературного языка. Так, из всех современных славянских литературных языков русский язык в наибольшей мере связан с традициями церковнославянской книжности. В его стилистике по-прежнему актуальна оппозиция церковнославянизмов и исконно русских языковых средств (см. с. 76 - 77). Влияние церковнославянского языка сказалось также в том, что кодифицированный литературный русский язык в целом дальше отстоит от живой разговорной и диалектной речи, чем большинство славянских литературных языков.

В отличие от сравнительно плавной истории русского литературного языка, в истории литературных языков ряда славянских народов была своего рода пауза в развитии. Отсутствие государственной самостоятельности, чужеземное национальное угнетение подавили, оборвали традиции ранней письменной культуры в истории белорусского, украинского, чешского, болгарского, сербского, хорватского, словенского народов. Новая книжно-письменная культура этих народов возникает несколько веков спустя, в результате национально-освободительной борьбы и национальною возрождения.

Однако возрождение славянских литературных языков не было возобновлением прежних нормативно-стилистических систем (за исключением чешского языка). Возрождавшиеся литературные языки опирались на живую народную речь, на язык новой литературы и публицистики. С этим связана их большая близость к народной речи, большая терпимость к диалектизмам, но вместе с тем и некоторая ограниченность, суженность стилистического диапазона. По-видимому, в таких языках трудно появиться текстам, которые звучали бы так же величественно и торжественно, как, например, ода "Вольность" или "Пророк" Пушкина в русском языке. Но это означает, что и стилистически сниженная речь в молодых литературных языках менее экспрессивна, чем в русском. В переводах она перестает звучать так подчеркнуто раскованно, просто, порой - простецки, как на русском языке. Для ощущения стилистического контраста нужна традиция

32.Коммуникация как одна из сторон взаимодействия людей в процессе деятельности. Общение – сложный многоплановый процесс установления и развития контактов между людьми, порождаемый потребностями совместной деятельности и включающий в себя обмен информацией, выработку единой стратегии взаимодействия, восприятие и понимание другого человека (Краткий психологический словарь. М., 1985). Из определения общения вытекает, что это сложный процесс, в который входят три составляющие:

• коммуникативная сторона общения (обмен информацией между людьми);

• интерактивная сторона (организация взаимодействия между индивидами);

• перцептивная сторона (процесс восприятия друг друга партнерами по общению и установление взаимопонимания).

Таким образом, можно говорить об общении как организации совместной деятельности и взаимоотношении включенных в нее людей.

Если коммуникативный процесс рождается на основе некото­рой совместной деятельности, то обмен знаниями и идеями по поводу этой деятельности неизбежно предполагает, что достигну­тое взаимопонимание реализуется в новых совместных попытках развить далее деятельность, организовать ее. Участие одновремен­но многих людей в этой деятельности означает, что каждый дол­жен внести свой особый вклад в нее, что и позволяет интерпрети­ровать взаимодействие как организацию совместной деятельности.

В ходе ее для участников чрезвычайно важно не только обме­няться информацией, но и организовать «обмен действиями», спла­нировать общую деятельность. При этом планировании возможна такая регуляция действий одного индивида «планами, созревши­ми в голове другого», которая и делает дея­тельность действительно совместной, когда носителем ее будет выступать уже не отдельный индивид, а группа. Таким образом, на вопрос о том, какая же «другая» сторона общения раскрывается понятием «взаимодействие», можно теперь ответить: та сторона, которая фиксирует не только обмен информацией, но и организа­цию совместных действий, позволяющих партнерам реализовать некоторую общую для них деятельность. Такое решение вопроса исключает отрыв взаимодействия от коммуникации, но исключает и отождествление их: коммуникация организуется в ходе совмест­ной деятельности, «по поводу» ее, и именно в этом процессе лю­дям необходимо обмениваться и информацией, и самой деятель­ностью, т.е. вырабатывать формы и нормы совместных действий.

Вербальная коммуникация общения осуществляется посредством речи. Под речью понимается естественный звуковой язык, т.е. система фонетических знаков, включающих два принципа – лексический и синтаксический. Речь является универсальным средством коммуникации, так как при передаче информации с ее помощью передается смысл сообщения. Благодаря речи осуществляется кодирование и декодирование информации.

Невербальная коммуникация:

• Визуальные виды общения – это жесты (кинесика), мимика, позы (пантомимика), кожные реакции (покраснение, побледнение, потоотделение), пространственно-временная организация общения (проксемика), контакт глазами.

• Акустическая система, включающая в себя следующие аспекты: паралингвистическую систему (тембр голоса, диапазон, тональность) и экстралингвистическую систему (это включение в речь пауз и других средств, таких как покашливание, смех, плач и др.).

• Тактильная система (такесика) ( прикосновения, пожатие руки, объятия, поцелуи).

• Ольфакторная система (приятные и неприятные запахи окружающей среды; искусственные и естественные запахи человека).

Межличностная коммуникация

Межличностная коммуникация понимается как процесс одновременного речевого взаимодействия коммуникантов и их воздействия друг на друга. Для межличностной коммуникации характерен ряд особенностей, которые составляют ее специфику как типа коммуникации.

Неотвратимость и неизбежность межличностной коммуникации объясняются самими условиями человеческого бытия - человек как социальный феномен не смог бы существовать без общения, которое является его важнейшей потребностью.

Необратимость межличностной коммуникации понимается как невозможность уничтожить сказанное (<слово не воробей>).

Непосредственная обратная связь является непременным условием осуществления межличностной коммуникации.

Многоканальность является специфической чертой актуализации межличностной коммуникации. Именно при межличностной коммуникации возможно одновременное использование нескольких каналов передачи и восприятия информации - можно не только слышать и видеть собеседника, но и дотронуться до него рукой, уловить запах, который может сообщать дополнительную информацию о партнере, оценить дистанцию между собой и партнером как показатель межличностных отношений.

В структурных моделях в качестве обязательных компонентов обычно выделяются следующие: кто передает информацию (отправитель), что передается (содержание информации), кому передается информация (получатель), каким способом передается информация (канал), обратная связь (непосредственная или опосредованная). 

Групповая коммуникация.

О ней говорят, как правило, в тех случаях, когда имеет место общение в малых группах (от 3 до 20 человек). В групповой коммуникации действуют все закономерности, присущие межличностной коммуникации. Вместе с тем, проявляются и специфические для данного типа коммуникаций особенности:

•            руководство группой (лидерство): процесс межличностного влияния, стимулирования группы, нацеливания её на выполнение задач;

•            процесс принятия группового решения: обсуждение значимых для группы проблем, выяснение позиций её членов, поиск общего группового решения;

•            формирование структуры коммуникации в группе: совокупность позиций членов группы относительно получения и хранения значимой для группы информации.

Массовая коммуникация – процесс распространения информации и её влияния на общество посредством печати, телевидения, радио, кино и т.д., в результате чего сообщение поступает сразу к большим массам людей.

Основные функции массовой коммуникации:

–           информирование о происходящих событиях;

–           помощь обществу в решении его проблем;

–           передача знаний об обществе от одного поколения к другому (так называемая социализация и обучение);

–           развлечение.

Значение массовой коммуникации огромно. Ее воздействие на аудиторию возможно только с опорой на общественное, массовое сознание. Данное обстоятельство учитывается в PR-практике при выборе того или иного канала коммуникации.

34. Языковая ситуация. Компоненты социально-коммуникативной системы, обслуживающей то или иное языковое сообщество, находятся друг с другом в определенных отношениях. На каждом этапе существования языкового сообщества эти отношения более или менее стабильны. Однако это не означает, что они не могут меняться. Изменение политической обстановки в стране, смена государственного строя, экономические преобразования, новые ориентиры в социальной и национальной политике и т.п., – все это может так или иначе влиять на состояние социально-коммуникативной системы, на ее состав и на функции ее компонентов – кодов и субкодов. Функциональные отношения между компонентами социально-коммуникативной системы на том или ином этапе существования данного языкового сообщества и формируют языковую ситуацию, характерную для этого сообщества.

Понятие «языковая ситуация» применяется обычно к большим языковым со-обществам – странам, регионам, республикам. Для этого понятия важен фак-тор времени: по существу, языковая ситуация – это состояние социально-коммуникативной системы в определенный период ее функционирования.

Например, на Украине, где социально-коммуникативная система включает в качестве главных компонентов украинский и русский языки (помимо них есть и другие: белорусский, болгарский, венгерский, чешский и некоторые другие), до распада СССР наблюдалось относительное динамичное равновесие между этими языками. Существовали школы и с украинским, и с русским языком обучения, в области науки и высшего образования обращались оба языка, в известной мере деля сферы применения (естественные и технические науки – преимущественно на русском языке, гуманитарные – преиму-щественно на украинском), в бытовой сфере выбор языка общения определялся интенциями говорящего, типом адресата, характером ситуации общения и т.п. В 1990-е годы функции русского языка на Украине резко сужаются, он вытесняется украинским языком из сфер среднего и высшего образования, науки, культуры; области применения русского языка в бытовом общении также сокращаются.Эти перемены – несомненное свидетельство изменения языковой ситуации, в то время как состав социально-коммуникативной системы, обслуживающей украинское языковое общество, остается прежним.

 

Схема, представленная на рис. 3, дает обобщенную картину языковых ситуаций. Она отвлекается от различных форм существования языка или языковых ситуаций, что в данном контексте по существу одно и то же: язык охватывает всю совокупность конкретных языковых ситуаций, так что формы его существования являются одно временно формами существования языковых ситуаций и наоборот. Имеются две основные формы языковых ситуаций: потенциальная и реальная. В свою очередь, последняя под разделяется на несколько более конкретных видов. Рассмотрим эти формы по порядку.

Во первых, язык существует потенциально в памяти людей, владеющих языком, но в данный момент не использующих его. Ясно, что, если никто из членов некоторой языковой общности в определенный момент времени не говорит на своем языке, не думает на нем и т. д., язык не прекращает своего существования. Он существует в потенциальной форме: в памяти владеющих им людей.

Во вторых, язык существует реально: в речевых ситуациях, в которых он используется. Мы дадим здесь краткий обзор основных речевых ситуаций, прибегая к разъяснениям лишь тогда, когда об указываемой речевой ситуации не говорилось в предшествующем изложении.

а) Предположим, некто знакомится с музыкальными инструментами. Желая проверить, хорошо ли он усвоил их названия, он может вызывать в своей памяти образы этих инструментов и пытаться вспомнить соответствующие названия. В данном случае язык переводится из потенциальной формы существования в реальную: в сознании пробуждается умственный образ, а вслед за этим (молча или вслух) произносится соответствующее слово. Связь между образом и словом актуализируется в направлении от образа к слову (см. рис. 4).

Описываемая ситуация является речевой, поскольку налицо использование языка.

Правда, язык используется здесь в самой простой  форме – как средство называния. В отличие от собственно внутренней речи, в речевой ситуации 1 еще нет процесса познания: тот, кто пробуждает в памяти образы различных музыкальных инструментов и произносит соответствующие слова, ничего не утверждает и не отрицает относительно этих инструментов,  т. е. не судит о них. Процесс называния как таковой не предполагает даже высказывания о существовании музыкальных инструментов, образы которых всплывают в памяти. Вполне возможно, что память воскресит образ музыкального инструмента, в наше время уже не существующего (например, образ кифары – струнного щипкового инструмента древних греков), и это нисколько не повлияет на процесс называния: он будет протекать так же, как и при возникновении в памяти образа реального музыкального инструмента.

б) Проверка своих знаний в области музыки может осуществляться и так: человек произносит (молча или вслух) названия музыкальных инструментов и старается представить себе последние. В этом случае связь между образом и словом, актуализируясь, проявляет свое действие в обратном направлении – от слова к образу. Схематически:

Если в речевую ситуацию 1 входит лишь момент речи, то речевая ситуация 2 включает и момент речи (произнесение слов), и момент понимания речи (воспроизведение наглядного образа, воплощающего по крайней мере простейшее смысловое значение слова).

Речевая ситуация 2 также не является познавательной ситуацией. Здесь опять таки нет процесса суждения, налицо лишь уяснение смыслового значения слова посредством образа представления.

Выше мы не раз упоминали о ситуации с учеником, заучивающим глаголы второго спряжения. Она относится к речевой ситуации 2 при условии, что ученик воспроизводит смысловые значения слов, которые он произносит. Если же смысловые значения не пробуждаются в его сознании (а они, действительно, все больше и больше отступают на задний план по мере продвижения вперед процесса заучивания), перед нами случай механической речи.

в) Собственно внутренняя речь. О внутренней речи уже говорилось в предшествующих параграфах. В данном контексте нас интересуют следующие ее особенности. Внутренняя речь выступает как орудие познания, как средство мыслительной деятельности. Человек, размышляющий о чем-нибудь про себя, соотносит умственные образы с предметами внешнего мира, считает первые отражением вторых. При посредстве умственных образов человек познает действительность. Слова, произносимые про себя относятся говорящим к предметам, а не к образам предметов (разумеется, если сами образы не являются предметом познания). Однако словам не присуща здесь функция обозначения: слова сопровождают образы, слова не пробуждают ни у кого смысловых значений, при посредстве которых они отсылали бы слушателя к определенному предмету — событию или явлению внешнего мира. Учитывая сказанное, случай внутренней речи можно было бы представить в виде следующей схемы: гипноз и т. д. Однако для анализа в настоящей работе мы выделяем лишь один, наиболее важный вид внутренней речи, именно внутреннюю речь как орудие мыслительной деятельности, познания окружающих нас вещей и самих себя. Это и есть собственно внутренняя речь.

 

В принципе ничего не изменится, если размышляющий о чем либо человек начнет произносить слова вслух: при отсутствии слушателя слова по прежнему не будут обозначать предметов (отсылать кого нибудь к предметам), хотя речь и предметна, поскольку говорящий верит в соответствие образов предметам, относит свои слова к предметам.

г) Чтобы не усложнять изложения и не рассеивать внимания читателя на частностях, ограничимся рассмотрением еще одной, принципиально важной речевой ситуации, имею щей место в процессе общения людей друг с другом. Это речевая ситуация, описанная выше под названием знаковой ситуации 1. Здесь налицо говорящий и слушатель. Говорящий рассказывает о событии, которое в момент рассказа он не воспринимает органа ми чувств, и, следовательно, опирается на образ памяти. У говорящего связь образа и слова актуализируется в направлении от образа к слову (сначала возникают образы, которые сопровождаются затем словами), у слушателя, наоборот, в направлении от слова к образу. Слова, произносимые говорящим, обладают для слушателя предметным значением, отсылают его к событиям, свидетелем которых был говорящий. Изображая выше знаковую ситуацию 1, мы отвлеклись от характера связи, существующей между словом и умственным образом. Приняв теперь ее во внимание, мы получаем следующую схему (см. стр. 115).

Эта схема нуждается в одном разъяснении, касающемся взаимоотношения смыслового значения и умственного образа. В знаковых ситуациях, характерных для человека, смысловым значением знаков чаще всего является умственный образ предмета. Когда один человек слышит слова, произносимые другим человеком, то понимание слов осуществляется с помощью умственных образов (если исключить случай привычной речи), воплощающих смысловые содержания слышимых слов. С другой стороны, умственный образ, взятый сам по себе, еще не составляет смыслового значения. Если, например, человек вспоминает прошлое событие, у него в сознании возникают наглядные образы, которые не являются, однако, смысловыми значениями по той причине, что они предшествуют словам и, следовательно, не служат средством их понимания. Итак, смысловое значение и умственный образ не тождественны, хотя в ряде случаев и совпадают.

Итак, язык существует как до речи (потенциально), так и в речи (реально). Схема, изображенная на рис. 3, охватывает как потенциальное, так и реальное

существование языка, (Т. е. носит обобщенный характер. Можно представить в схематическом виде также от дельные формы существования языковых ситуаций. Неактуализированная языковая ситуация выглядела бы так (рис. 8).

Актуализированная языковая ситуация имела бы следующий вид (рис. 9).

Схема на рис. 3 (языковая ситуация 1) является обобщен ной потому, что в ней еще не уточнен характер связи слова и смыслового значения: эта связь не рассматривается ни как потенциальная (не актуализированная), ни как реальная (актуализированная).

Языковая политика (языковое планирование и языковое строительство как совокупность практических мер воздействия на функциональную сторону языка) при всей своей значимости недоступна для односложных решений. «Согласно получившим распространение в социолингвистической науке концепциям, властные структуры и специалисты по регламентации языкового существования и использования в обществе наделяются функцией вмешательства в стихийный процесс развития языка и осуществления, тем самым, организационного руководства этим процессом» [Гришаева 2007: 3].

Языковая политика индивидуальна как по природе, так и по методам применения к частной социополитической ситуации и прежде всего имеет дело с выбором языка, формы существования языка, языковой единицы для тех или иных коммуникативных целей. Программы языковой политики составляются для решения языковых проблем, возникающих в том или ином обществе. Идеологический аспект языковой политики имеет отношение к решению определенных идеологических вопросов. Через язык и с помощью информационных сетей распространяются те или иные идеологические представления, суждения и концепты. Известно, что идеология напрямую связана с властью. В современных государствах языковая политика используется для поддержания существующих властных отношений, т.е. крайне идеологизирована. Необходимым условием для осуществления властных полномочий является сформированная лингвистическая компетенция в сфере того или иного языка или его разновидности. В настоящее время идеологизирована и сфера языкового образования. Это связано прежде всего с распространением английского языка в качестве языка изучения для специальных целей. Повсеместно прослеживается тенденция рассматривать английский язык как необходимое практическое умение, основное средство получения образования и трудоустройства на высокооплачиваемые должности.