Проблема равенства культур

Духовная традиция прометеево-фаустианского мира отличалась чрезвычайно высокой степенью центризма. Сначала греки, затем римляне считали себя людьми в истинном смысле слова, а всех остальных — варварами. Христианско-фаустианский человек был уже не столь категоричен и не считал арабов, индусов, китайцев не-людьми. Тем не менее идея столбовой дороги прогресса господствовала вплоть до начала 1900-х. В этом и состоит суть европоцентризма. В глазах западного человека того времени только его история была правильной. Всем остальным народам следовало лишь встать на путь европейского развития. В этом смысл культуртрегерства и цивилизаторской миссии белого человека. Пожалуй, лучше всего ее выразил близкий друг Маркса Кауфман: “Колониализм — это размазывание культуры по лицу Земли”. Первым, кто по-настоящему усомнился в правильности подобной интерпретации истории, был Освальд Шпенглер. Сразу замечу: он не говорил ни о равенстве культур, ни об их равноправии или равноценности. Центральная идея великого культурфилософа состояла в том, что единой универсальной схемы человеческого развития не существует и все культуры (цивилизации) автономны по отношению друг к другу. То есть поведенческие нормы и образ жизни, характерные для одной культуры, не могут соотноситься с другой культурой по принципу: прогресс — регресс. По идее Шпенглера, нет культур передовых и отстающих, каждая являет собой индивидуальный организм, изучать который можно только в рамках собственной логики его развития. Образно говоря, волк и лиса не прогрессивны и не регрессивны по отношению друг к другу. Они просто разные. Подобные суждения стали ключевыми для постмодернистского дискурса. Равенство культур как их одинаковость

Таким образом проблема, честно говоря, всерьез даже не ставится. Вряд ли мало-мальски образованный человек станет толковать об отсутствии различий между арабской и японской культурами.

Равенство культур как их равноценность

Проблема чрезвычайно сложная и тонкая. Прежде чем приступить к ее анализу, рассмотрим некоторые положения в рамках одной культуры. Напомню азбучную истину: суждение сочетает в себе объективное знание и субъективное мнение. Любое суждение из сферы объективного знания подчиняется закону исключенного третьего, то есть: истина — либо само это суждение, либо суждение, ему противоположное. Третьего не дано. В течение очень длительного времени мир субъективных мнений представлялся миром объективного знания. До начала эпохи Модерна между суждениями типа “Тихий океан по площади больше Атлантического” и “Леонардо да Винчи — художник номер один в мировой истории” практически не делалось различия. Это отражало ситуацию предельно жестких иерархических отношений в культуре. Субъективное мнение, если оно соответствовало шкале оценок в культурной иерархии, de facto приравнивалось к объективному знанию. На самом же деле между суждениями “Мэрилин Монро — самая сексуальная женщина всех времен и народов” и “я полагаю, что Мэрилин Монро — самая сексуальная женщина всех времен и народов” лежит экзистенциальная пропасть. В первом случае мы оказываемся в мире объективированных мнений и жесткой иерархии, во втором — в мире субъективных мнений и рейтингов. Переход западной культуры от первого типа ко второму хронологически произошел сразу после ницшеанской переоценки всех ценностей и завершился в период расцвета Постмодерна с его принципиальной установкой на, если так можно выразиться, абсолютный релятивизм. Еще в школе я застал ситуацию, когда Пушкин был обязательно выше Лермонтова, Толстой — Достоевского, Шекспир — Мильтона. Сейчас культурная ситуация изменилась. Места в табели о рангах распределяются либо экспертными сообществами, либо рынком. Принципиальной разницы между первым и вторым нет. Просто в случае рынка роль экспертного сообщества исполняет широкая публика. Удачное произведение культуры — то, которое пользуется спросом, то есть продается. Тут уместно вспомнить буквальное значение слова bestseller — лучше всего продающийся. В первом случае всегда встает вопрос о легитимности эксперта. Поэтому, например, когда подводились культурные итоги ХХ века и второго тысячелетия, просто указывалось, что, по мнению экспертного сообщества Х, список ста самых выдающихся писателей открывается Шекспиром, по мнению экспертов из сообщества Y — Жюль Верном, а по мнению экспертизы Z — Кеном Кизи. Эстетствующим же снобам всегда можно возразить, что многих писателей в принципе нельзя сравнивать. Никому ведь не придет в голову выпустить боксера весом 50 кг против боксера весом 120 кг. Если продолжать мыслить в той же логике, то проблема равноценности внутри культуры должна быть либо снята, либо провозглашена de jure. Иными словами, если человек предпочитает так называемой высокой поэзии так называемое бульварное чтиво, это его сугубо личное дело, и никто не вправе навязывать ему свои вкусы. Я не берусь подобный подход комментировать, да в этом и нужды нет — от моего комментария он не перестанет быть господствующим. Скажу лишь, что возврат к прежнему состоянию жесткой иерархии, на мой взгляд, уже невозможен принципиально. Теперь собственно о проблеме равноценности культур. Такая постановка вопроса сама по себе нередко вызывает недоуменно-нигилистическую оценку. Действительно, на первый взгляд странно ставить на один уровень “Лунную сонату” Бетховена и музыкальное творчество вождя племени мумбо-юмбо. Однако Постмодерн (да и поздний Модерн) это противоречие если не разрешил, то упразднил. Для того чтобы оценить величие “Лунной сонаты”, надо принадлежать к определенной культурной традиции. То же касается и племенных танцев. Я немного огрублю ситуацию. Мой отец, чье детство пришлось на не очень сытые послевоенные годы, рассказал мне такую историю. В самом конце сороковых он вместе с племянником оказался в Киеве. Племянник до этого знал только один деликатес: пирожки с картошкой домашнего изготовления. В тот день он впервые попал в хорошее кафе, где ему предложили изысканное пирожное и черный кофе. Мальчик с отвращением отказался от того и другого, зато на улице, учуяв знакомый запах, стремглав бросился к бабушке, торговавшей домашними пирожками с картошкой.

Итак, главный принцип Постмодерна: любая преференция по отношению к любому артефакту сама по себе обусловлена культурной традицией. Объективировать их не представляется возможным. Поэтому либо вопрос о равноценности культур следует жестко вывести за пределы дискурса, либо необходимо изначально признать все культуры равноценными. Современное западное общество идет по второму пути. Если огрубить и “кулинаризировать” проблему, то она будет выглядеть примерно так: съесть foie-gras за $500 или банан за $0,5 — ваше сугубо личное дело, только либо сразу признайте кулинарную равноценность того и другого, либо вообще не затрагивайте эту тему. Кроме того, есть еще и чрезвычайно важный политический аспект. Понятно, что если некие люди считают свою культуру выше других (раньше этим отличались греки и римляне, в период до 1950-х годов — фаустианский человек, а сейчас идеология собственного культурного превосходства, пусть хорошо завуалированная, есть у Китая — вспомним хотя бы легендарную “ресторанную стратегию” Дэн Сяопина, у исламистских кругов, легким культуртрегерством отличается также Япония), то от них следует ожидать определенных мероприятий культуртрегерского и цивилизаторского характера.