Две базовые модели практического мультикультурализма

Современное западное общество выработало две базовые модели по отношению к этнокультурным меньшинствам. Первую можно назвать моделью резервирования квот, вторую — моделью формального равенства. Первая господствует в США и Канаде, к ней тяготеют Великобритания, Австралия и Новая Зеландия. Вторая доминирует в континентальной Европе. Поэтому в литературе они более известны как “американская” и “французская”. “Американская” модель возникла после расовых битв 1960-х и 1970-х годов, когда стало ясно, что формальное провозглашение равенства этнокультурных групп не приводит к соответствию удельного веса их представителей в элитных слоях их демографическому удельному весу. Впрочем, это характерно не для всех элитных слоев. Можно сказать, что среди губернаторов штатов и мэров городов представительство этнокультурных меньшинств примерно отвечает их численности. Но там, где, как учил советский агитпроп, находятся истинные рычаги управления — в сенате, советах директоров и правлениях ведущих корпораций, в “мозговых трестах”, на ключевых должностях исполнительной власти, — там ситуация совершенно иная. Интересно выглядит соотношение афроамериканцев и WASP в сенате и палате представителей. В сенате афроамериканскую общину представляет единственный мулат, в то время как в палате представителей доля афро-американцев примерно равна их удельному демографическому весу. Кстати, анализ структуры Конгресса США ставит крест на российском мифе об излишней степени феминизации американского общества. Единственная женщина в сенате — Хиллари Клинтон, а в палате представителей женщин нет вовсе. Система резервирования квот для этнокультурных меньшинств — это, скорее, система неписаных правил и неписаного права, а не свод жестких юридических норм. Впервые она возникла при Джимми Картере, а уже при Рональде Рейгане на нее началось активное наступление. Пикантная деталь: в университетской среде одним из главных противников этой системы стала Кондолиза Райс, именно ей принадлежит ставшая крылатой фраза: “Я всего в жизни добивалась сама, не имея никаких преимуществ в силу цвета кожи. Почему кто-то теперь должен их иметь только из-за того, что кожа у него определенного оттенка?” Замечу, что высказывание не совсем корректно, все-таки “железная Конди” принадлежит к старинной аристократической семье ямайской земельной знати, что изначально давало ей определенные преимущества. Зато голливудская красавица Халли Бэрри своего “Оскара” восприняла и как воздаяние справедливости всей ее общине. Тем не менее отката на прежние позиции и при Рейгане не произошло. А при Билле Клинтоне система негласного резервирования квот вернула свое влияние и перешла в дальнейшее наступление. Джордж Буш-младший только способствовал ее дальнейшему усилению. При его администрации министром внутренней безопасности стал человек с говорящей фамилией Майкл Чертофф, уроженец Израиля. За зону военных действий в Ираке и Афганистане отвечает этнический ливанец Джон Абизаид, а этнический пуштун Залмай Халилзад руководит американским посольством в Багдаде. Сенатскую комиссию по проблемам иммиграционной реформы возглавляет Арлен Спектер, сын выходцев с Украины. За министерство труда отвечает этническая китаянка с Тайваня Элен Чао. Одним из лидеров борьбы за ужесточение иммиграционной политики в США является… этнический армянин Марк Крикорян.

Критики системы резервирования квот указывают на то, что она противоречит фундаментальным основам современного западного общества, восходящим к Просвещению. Этого нельзя полностью отрицать, так как при такой системе начинает действовать групповой фильтр с обратным знаком — своего рода групповой лифт. Я не хочу углубляться в теоретические конструкции, поэтому обращусь к весьма реалистичному модельному примеру. Допустим, где-нибудь в Балтиморе живет маленький афроамериканец Том Вашингтон. Допустим, он нормально отучился в школе, не попал в уличную банду, не торгует наркотиками и даже не употребляет их. Далее он захотел поступить в университет. Предположим, ему не хватает способностей и усердия, но на бесплатное отделение он попадает — благодаря квоте. Будь он “белокурой голубоглазой бестией”, вернулся бы восвояси. Несправедливо? А справедлива ли вообще жизнь? Даже если бы в этот университет принимали только детей WASP’ов, я никогда бы не поверил, что у сына ректора и у сына грузчика были бы одинаковые шансы. Более того, никакой социальный фильтр не гарантирован от сбоев. Помню в моем родном Физтехе ребят, которые поистине светились той самой “искрой Божьей”, некоторые из них не отличались высокой грамотностью и общей эрудицией, но способность к точным наукам у них была потрясающая, и сейчас они ими успешно занимаются — главным образом за пределами России. Но были и такие “титаны духа”, которые, проучившись шесть лет, не могли не только вычислить интеграл или производную, но и хотя бы внятно объяснить разницу между переменным и постоянным током. Что показательно, статусных родителей и влиятельных родственников у них не было, то, что им удалось пройти сквозь сито приемных испытаний, — случайность, сбой системы. Не хочется даже вспоминать, сколько великих людей в свое время не смогли поступить в университеты, имели трудности с реализацией своих творческих идей, отвергались публикой и своим временем. Мысль моя проста: наш Том Вашингтон занял “чужое место в жизни”, но совсем не факт и то, что те, кто прошел не по квотам, есть самые достойные. Однако проследим жизненный путь нашего знакомого далее. Допустим, он закончил полный курс, получил диплом и пошел искать работу. Вот здесь рыночная система как раз доказывает свою эффективность. Положим, он медик и устроился (по квоте) в государственную клинику. Если он работает хорошо — проблем нет. Если плохо — его либо уволят, либо пациенты проголосуют против него ногами. Голливуд гениально обыграл эту ситуацию в блестящей комедии “Не грози Южному Централу, попивая сок у себя в квартале”. Там афро-американский папа неполиткорректно учит своего афро-американского сына: “Не вздумай идти лечиться к черномазому доктору. Черномазые получают образование по квотам, иди лечиться только к белому”. В этой полушутке скрыта очень серьезная истина: рыночная система сама отфильтрует негодных специалистов. Даже в советской системе с ее протекционизмом и непотизмом и специалисты, и потребители знали, кто чего стоил (“полы — паркетные, врачи — анкетные”).

Особо следует сказать о системе безопасности и вооруженных силах. Здесь можно опять-таки долго и нудно сокрушаться по поводу попрания фундаментальных принципов. Действительно, WASP постепенно теряют позиции в американской военной машине. Но надо понимать, что это происходит в том числе и по глубинным причинам этнодемографического характера, включая упадок “белой” витальности и пассионарности. Когда все больше лопесов и гонсалесов идут рисковать своими жизнями в качестве рядовых и сержантов, неудивителен рост их удельного веса и среди генералов и адмиралов. Пока подобные изменения никак на уровне боеспособности американских вооруженных сил не сказались. К тому же и абсолютно однородная в этническом отношении армия не гарантирована от бездарных командиров (можно вспомнить как “Севастопольские рассказы” Толстого, так и русский фольклор о бездарном “енерале, который не пал смертью храбрых на поле брани, но принял в окопе смерть поносную”).

Несколько слов о полицейской системе. Это одна из ключевых проблем. В знаменитых расовых битвах прошлых лет, а также во время негритянских восстаний в Майами (1980) и, конечно же, в Лос-Анджелесе (1992) мир наблюдал одну и ту же картину: белые полицейские избивают (в случае с Родни Кингом — забивают) чернокожих. Это выглядело (и в значительной степени являлось) не столько социальным, сколько расовым конфликтом. Сейчас также возникают серьезные конфликты на почве нарушения правопорядка, однако картина другая: несколько полицейских — белых и черных — вместе лупят чернокожего нарушителя. Можно наблюдать и асимметричную картину: черные полицейские бьют белого. И расово гомогенную: белые полицейские бьют белого, черные — черного. И в этом случае мы уже не можем говорить о расовом конфликте. Это “всего лишь” нарушение юридических норм. То есть конфликт из расового превращается в социальный и редуцируется до юридического. Можно сказать: тому, кого избили (а тем более убили), все равно, какой этнорасовый состав у причинивших ему вред. Но с позиций общества в целом конфликт будет иметь принципиально иную природу. И методы решения проблемы будут иными. В 1992 году в Лос-Анджелесе произошло настоящее негритянское восстание, которое было подавлено с помощью морской пехоты. В 2002 году несколько десятков тысяч афроамериканцев захотели провести марш памяти Родни Кинга. Марш был властями запрещен, и попытка бунта жестоко подавлена в самом зародыше. Но никаких масштабных расовых волнений это не спровоцировало, так как беспорядки подавлялись в том числе и значительным числом чернокожих полицейских. Вообще, как цинично это ни прозвучит, острота расовой проблемы в Америке, которая еще в 1970 году казалась абсолютно неразрешимой, была снята во многом “благодаря” вьетнамской войне с ее традициями боевого братства и политкорректной деятельности Голливуда. Если в начале ХХ века Нат Пинкертон много стрелял из пистолета и бил физиономии неграм и китайцам, если еще Чарльз Бронсон (этнически русско-литовский еврей) в культовой “Жажде смерти” (1974) с явным удовольствием избивал и массово отстреливал главным образом негритянских нарушителей закона, то уже в 1983 году в фильме “Меняясь местами” появилась одна из знаковых сцен эпохи мультикультурализма: мошенника–лжеинвалида и лжеветерана Вьетнама изобличают напарники-полицейские: черный и белый. На слова блистательного Эдди Мэрфи: “Я потерял ноги и зрение во Вьетнаме” они, обнявшись, отвечают: “Во Вьетнаме? Мы тоже там были. В каком полку ты служил?”

Невозможно отрицать противоречие между моделью резервирования квот и либеральным фундаментализмом. Но эта модель позволила Америке не расколоться, как предсказывали иные советские и постсоветские американисты, на Белые Соединенные Штаты и Африканию или пасть жертвой сепаратизма латиноамериканской общины. Очень забавно наблюдать, как бывшие преподаватели марксистско-ленинской философии и научного коммунизма, которые еще в 1989 году требовали от Америки обеспечить негров всеми мыслимыми и немыслимыми благами, став в постсоветский период политологами и культурологами, вдруг резко озаботились судьбой белого человека. Год назад возник вопрос о праве фотографироваться на удостоверение личности в хиджабе, чадре и парандже. Американская государственная машина заблокировала это решение через резолюцию окружного суда в Майами, но сделала это стилистически аккуратно. Был немедленно создан судебный прецедент, запрещающий фотографироваться “в любом головном уборе” из соображений антитеррористической безопасности. В результате вяловатый хор протестов мусульманской общины утонул в волне возмущения со стороны военных (особенно морских пехотинцев) и полицейских, в среде которых фотография на паспорт в кителе и форменной фуражке с высокой тульей всегда считалась особым шиком.