Проблема равноправия и хиджаб как ее символ

Давайте представим себе такую ситуацию. Вас пригласили в некий клуб. Вы пришли туда в красной майке и синих джинсах. Распорядитель вам говорит: “Простите, но вход к нам разрешен лишь в смокингах”. Ваша свобода и ваши права в известной степени ущемлены, но в своем неравноправии вы равны с другими посетителями клуба, то есть вас “ущемили” не потому, что вы принадлежите к некоей группе А, а потому, что хотите принадлежать к группе В, что требует выполнения определенных правил (в конце концов надеваем же мы белые халаты, когда заходим в больницу).

Теперь представим себе сходную ситуацию. Вы приходите в тот же клуб и видите, что все одеты как угодно. По крайней мере вам так кажется. Вы садитесь рядом с джентльменом, на котором белая майка и коричневые джинсы. К вам подходит распорядитель и говорит, что нужно переодеться, иначе вас выведут. Вы пытаетесь робко возразить, что на вашем соседе тоже майка и джинсы, на что распорядитель отвечает, что нельзя именно в красной майке и синих джинсах. Я спародировал ситуацию вокруг хиджабов. Сложно внятно объяснить арабской девушке, почему на занятиях можно сидеть в бейсболке, косынке, берете, с прической “ирокез”, но нельзя в хиджабе. Из этой ситуации есть несколько выходов. Выход первый. Ввести в школах обязательную форму. Мальчики носят фуражки, девочки — береты. Во время урока фуражки и береты кладутся на край стола. Выход второй (который был реализован). Хиджабы запретить вместе с иудейскими кипами и сикхскими тюрбанами на основании того, что школьное образование во Франции носит светский характер. Выход третий. Разрешить хиджабы, а также любую другую религиозную атрибутику. Важно отметить, что за этот вариант выступали не только левые и правозащитные организации, но и правые круги католической церкви, которые увидели в нем возможность консолидировать остающиеся на позициях христианства слои общества. Пусть кто хочет ходит в школу в хиджабе и другой традиционно мусульманской одежде. Зато те, кто все еще связывает себя с христианским наследием Франции, также будут идентифицировать себя соответствующим образом с помощью одежды. Это позволит обществу увидеть и осмыслить перемены в своем религиозном и этническом составе, а не делать вид, будто ничего особенного не происходит. Выходы, ведущие в тупик

Простой с чисто административной точки зрения первый выход не реализуется по глубинным основаниям. Для того чтобы у человека что-то отнять, ему надо что-то дать взамен — иначе состояние постоянного внутреннего дискомфорта неизбежно превратит его в опасного для системы революционера. Язычникам взамен множества их богов предлагался единый Бог. Занимавшаяся жестким культуртрегерством советская власть, в буквальном смысле слова срывая с девочек-христианок православные платки, а с мусульманок — паранджу, взамен предлагала не атеизм в чистом виде, а новую коммунистическую эрзац-религию. Современному западному обществу предложить, судя по всему, нечего, поэтому на истинное культуртрегерство оно уже не способно.

Избранный в случае с хиджабами выход лишь загоняет проблему в тупик, ибо западное общество все равно не в силах ассимилировать вновь прибывающих мигрантов, поскольку в этническом отношении уже в значительной мере утратило резистентную способность (термин Льва Гумилева). В пользу этого утверждения говорит и низкий процент американцев и европейцев, обеспокоенных проблемами миграции. В той же Франции дружное “нет” Ле Пену сказали 80% населения, в Нидерландах столько же отвергли более мягкую программу партии покойного Пима Фортайна. Что самое удивительное, так это то, что среди сторонников Ле Пена уже много арабов, а бразды правления от убитого Фортайна принял чернокожий выходец из Вест-Индии. Таким образом, в массе своей современный белый человек уже отказался не только от формулы “будь, как я”, но и от требования “веди себя, как я”.

Что же касается третьего выхода, то общество его пока отвергает. Словом, Запад попал в ситуацию паллиатива: пытается проводить некую ассимиляционную политику, но реальных сил для этого давно не имеет. Кроме того, западный мир до сих пор находится в культуроцентрической ловушке. Почему-то значительная часть интеллектуалов думает, что, если мигранты воспримут бытовой стиль западного человека (вестернизируются), снимется острота конфронтации. Это противоречит историческому опыту: именно вестернизированные слои колониальных стран возглавили в свое время борьбу против колонизаторов.

Гипертрофированная политкорректность и реальное неравенство Большинство российских интеллектуалов относятся к идеям политкорректности и мультикультурализма с явной агрессией. Публикации на эту тему, сдобренные солидной дозой антиамериканизма, лавиной хлынули с 1994—1995 годов. Я прекрасно помню, как в считавшейся цитаделью российского либерализма газете под фотографией сидящей в инвалидном кресле Вупи Голдберг была напечатана статья вполне либерального некогда автора, пронизанная рефреном: “Я ненавижу тебя, Америка”. Автор ненавидел ее как страну, где успеха якобы может добиться только инвалид, гомосексуалист, убогий, представитель расового или этнического меньшинства. Поводом для подобного гнева послужило следующее обстоятельство. Знакомая автора пыталась получить грант, кажется, на изучение творчества Шекспира. На этот грант претендовали то ли пятьсот человек, то ли тысяча. Получила его лесбиянка, передвигающаяся в инвалидном кресле. Я не собираюсь вникать в детали. Вполне возможно, что приятельница русского автора действительно была более достойна. Как говорится, не мое дело. Однако общество и его проблемы не сводятся к задачам гуманитарной тусовки. Если взглянуть на вещи с чуть большей степенью объективности, можно еще раз вспомнить, что в американском конгрессе только один так называемый афроамериканец, да и тот — красивый мулат с разве что чуть смуглым цветом кожи. В Национальном собрании Франции нет ни одного этнического араба. То же касается и состава правительства. В США есть, разумеется, Колин Пауэлл и “железная магнолия” Кондолиза Райс, но это опять-таки скорее исключения, подтверждающие правило. Что касается социально-экономической сферы, то здесь ситуация не очень изменилась по сравнению с 1960-ми. Цветные, как и тогда, составляют 80% правонарушителей. В области образования и распределения национального богатства доля негритянского населения в 2—3 раза меньше ее удельного демографического веса. Даже в сфере киноискусства, наиболее политкорректной, многие выдающиеся негритянские актеры старшего поколения, такие, как Сидни Пуатье и Морган Фримен, явно уступают белым коллегам и в заработках, и в количестве наград. Гипертрофированная политкорректность массовой культуры скрывает реальное неравенство, но оно существует. Означает ли это, что ситуация никак не изменилась по сравнению с расовыми битвами времен Эйзенхауэра, Кеннеди и Джонсона, когда многие всерьез считали, что американскую нацию ждет либо исторический конец, либо гражданская война? Конечно же нет. Она изменилась, и очень существенно. У американской политики резервирования квот есть одно историческое достижение, которое едва ли станет оспаривать даже самый предвзятый критик. Путем, быть может, искусственного создания внутри этнокультурных групп локальных элит, интегрированных в элиту общенациональную, общество сумело эти этнокультурные группы реструктурировать и снять в них напряженность. Когда в США исчезла критическая острота негритянского вопроса? Тогда, когда появился “курчавый буржуй”, так же, как и его белокожий сосед, заинтересованный в том, чтобы на улицах не стреляли и не торговали наркотиками. Тут аналогия с социальными процессами действительно работает: пролетариат умер, как только появилась “рабочая аристократия”. В 1960-е годы 80% американских заключенных составляли чернокожие. В наши дни цифра та же. Однако когда малолетнего или великовозрастного чернокожего преступника сперва отдубасит дубинкой афроамериканский коп, затем судья-афроамериканец влепит ему срок, а в тюрьме при попустительстве директора-афроамериканца к нему прицепится охранник-негр, проблема, повторюсь, перестает быть расовой и этнокультурной, а становится социальной и правозащитной. Эта мысль для меня чрезвычайно важна. Конечно, очень плохо, когда среди полицейских, судей, надзирателей и директоров тюрем находятся садисты. Но это уже не приводит, как прежде, к расовому мятежу. Иными словами, другие чернокожие не пойдут убивать других белых потому лишь, что в тюрьме плохо обошлись с человеком их цвета кожи. В этом смысле мультикультурализм — своеобразная взятка. Однако дело в том, что не всегда мир можно устроить по идеальным и придуманным в кабинетах правилам.