Литература Обязательная

1. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.

2. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий. Варианты речевого поведения. – М., 1993.

3. Винокур Т.Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. – М., 1980.

4. Горшков А.И. Русская стилистика. – М., 2001.

5. Земская Е.А. Русская разговорная речь: лингвистический анализ и проблемы обучения. – М., 1979.

6. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. – М., 1983.

7. Культура русской речи. – М., 1998.

8. Культура русской речи и эффективность общения. – М., 1996.

9. Лаптева О.А. Живая русская речь с телеэкрана. – М., 2003.

10. Лаптева О.А. О языковых основаниях выделения и разграничения разновидностей современного русского литературного языка // Вопросы языкознания. – 1984. – №6.

11. Мурат В.П. Стилистика, стили языка, стилистическая окраска слов // Энциклопедический словарь юного филолога. – М., 1984.

12. Николаева Т.М. Текст // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.

13. Одинцов В.В. Стилистика текста. – М., 1980.

14. Панов М.В. Из наблюдений над языком сегодняшней периодики // Язык современной публицистики. – М., 1988.

15. Панов М.В. О литературном языке // Русский язык в национальной школе. – 1972. – №1.

16. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. – М., 1983.

17. Русский язык конца ХХ столетия (1985-1995). – М., 1996.

18. Синельникова Л.Н., Лапотько А.Г. Риторика как научная и учебная дисциплина. – Луганск, 1999.

19. Синельникова Л.Н. Текст конца ХХ века как экстремальная среда // Социолингвистика: XXI век. – Луганск, 2002.

20. Синельникова Л.Н. Текст, стиль, дискурс // Социолингвистика: XXI век. – Луганск, 2002.

21. Синельникова Л.Н. Теория текста: аксиомы и версии // Вестник ЛГПУ. Филологические науки. – 2003. – №2 (58).

22. Синельникова Л.Н. Языковые изменения конца ХХ века // Язык: история и современность. – Луганск, 1999.

23. Степанов Ю.С. Стилистика, семантика // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.

24. Стилистика русского языка. Жанрово-коммуникатив­ный аспект. – М., 1987.

25. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. – М., 1986.

26. Шмелев Д.Н. Русский язык в его функциональных разновидностях. – М., 1977. Дополнительная

27. Апресян Ю.Д. Прагматическая информация для толкового словаря // Избр. труды. В 2-х т. – М., 1995. – Т.2.

28. Апресян Ю.Д., Гловинская М.Я. Жаловаться // Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. – М., 1999. – Вып. 1.

29. Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. – 1981. – № 4. – Т.40.

30. Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка. – Л., 1981.

31. Балли Ш. Французская стилистика. – М., 1961.

32. Беликов В.И., Крысин Л.П. Социолингвистика. – М., 2001.

33. Былинский К.И. Язык газеты. – М., 1997.

34. Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. – М., 1963.

35. Виноградова В.Н. Стилистический аспект русского словообразования. Автореф. дис. ... докт. филол. наук. – М., 1996.

36. Григорьев В.П. Поэтика слова. – М., 1979.

37. Долинин К.А. Стилистика французского языка. – М., 1978.

38. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. – М., 1987.

39. Кожин А.Н. и др. Функциональные типы русской речи. – М., 1982.

40. Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. – М., 1971.

41. Костомаров В.Г. Языковой вкус эпохи. – М., 1994.

42. Кубрякова Е.С. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. – М., 1996.

43. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. – Екатеринбург – Омск, 1999.

44. Максимов Л.Ю. Соотношение ассоциативных и конструктивных связей в стихотворной речи // Русский язык. – М., 1975.

45. Никитина С.Е., Васильева Н.В. Экспериментальный словарь стилистических терминов. – М., 1996.

46. Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. – М., 1983.

47. Русский язык и советское общество. Лексика современного русского литературного языка. – М., 1968.

48. Рябцева Н.К. Теоретическое и лексикографическое описание научного изложения. Научн. докл. ... докт. филол. наук. – М., 1996.

49. Синельникова Л.Н. Новые права и обязанности курса “Социальная лингвистика” // Социолингвистика: XXI век. – Луганск, 2002.

50. Синельникова Л.Н. Социолингвистика: настоящее время // Социолингвистика: XXI век. – Луганск, 2002.

51. Степанов Ю.С. Французская стилистика. – М., 1965.

52. Ширяев Е.Н. Основные синтаксические характеристики функциональных разновидностей современного русского языка. Публицистический стиль // Русский язык в его функционировании. Уровни языка. – М., 1996.

Для углубленного изучения

53. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс // Теория метафоры. – М., 1990.

54. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. – М., 2001.

55. Аверинцев С.С. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы. – М., 1961.

56. Аверинцев С.С. Филология // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.

57. Барт Р. S/Z. – М., 2001.

58. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М., 1986.

59. Бенвенист Э. Общая лингвистика. – М., 1974.

60. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. – М., 1997.

61. Винер Н. Кибернетика и общество. – М., 1958.

62. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. – М., 1982.

63. Виноградов В.В. Проблемы литературных языков и закономерностей их образования и развития. – М., 1967.

64. Винокур Г.О. Избр. работы по русскому языку. – М., 1959.

65. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. – М., 1985.

66. Горшков А.И. История русского литературного языка. – М., 1969.

67. Дейк Т.А. ван. Язык. Познание. Коммуникация. – М., 1989.

68. Дюбуа Ж. и др. Общая риторика. – М., 1986.

69. Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. – М., 1982.

70. Зайцева И.П. Поэтика современного драматургического дискурса. – М., 2002.

71. Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис. – М., 1986.

72. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность. – М., 1997.

73. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. – М., 1996.

74. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. – М., 1970.

75. Облик слова. Сб. статей памяти Дмитрия Николаевича Шмелева. – М., 1997.

76. Поэтика. Стилистика. Язык и культура (памяти Татьяны Григорьевны Винокур). – М., 1996.

77. Ревзина О.Г. Системно-функциональный подход в лингвистической поэтике // Проблемы структурной лингвистики. 1985-1987. – М., 1989.

78. Синельникова Л.Н. Лингвистический анализ художественного текста. – Луганск, 1993.

79. Синельникова Л.Н. Лирический сюжет в языковых характеристиках. – Луганск, 1993.

80. Солганик Г.Я. Стилистический словарь публицистики. – М., 1999.

81. Ставицкая Л.А. Социокультурные аспекты украинской жаргонологии // Динамизм социальных процессов в постсоветском обществе. – Луганск, 2000.

82. Ставицька Л.О. Суржик: суміш, мова, стиль? // Динамизм социальных процессов в постсоветском обществе. – Луганск, 2001.

83. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. – М., 1997.

84. Толстой Н.И. Язык и культура // Русская словесность. – М., 1997.

85. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. – М., 1995.

86. Факторович А.Л. Стилистическое оформление речевых стратегий (теоретико-лингвистические и теоретико-журналистские аспекты). Автореф. дис. ...докт. филол. наук. – Краснодар, 2000.

87. Философия языка: в границах и вне границ. – Харьков, 1999.

88. Язык и наука конца ХХ века. – М., 1995.

Определение дискурса, подходы к его изучению

Дискурс (фр. discours, англ. discourse, от лат. discursus «бегание взад-вперед; движение, круговорот; беседа, разговор»), речь, процесс языковой деятельности; способ говорения. Многозначный термин ряда гуманитарных наук, предмет которых прямо или опосредованно предполагает изучение функционирования языка, - лингвистики, литературоведения, семиотики, социологии, философии, этнологии и антропологии.

Междисциплинарное направление, изучающее дискурс, а также соответствующий раздел лингвистики называются одинаково – дискурс[ив]ным анализом (discourse analysis) или дискурс[ив]ными исследованиями (discourse studies). Хотя языковое взаимодействие на протяжении веков было предметом таких дисциплин, как риторика и ораторское исскуство, а затем – стилистики и литературоведения, как собственно научное направление дискурсивный анализ сформировался лишь в последние десятилетия. Произошло это на фоне господствовавшей в лингвистике на протяжении большей части 20 в. противоположно направленной тенденции – борьбы за «очищение» науки о языке от изучения речи. Ф. де Соссюр считал, что истинный объект лингвистики – языковая система (в противоположность речи), Н. Хомский призвал лингвистов изучать языковую компетенцию и абстрагироваться от вопросов употребления языка. В последнее время, однако, познавательные установки в науке о языке начинают меняться, и набирает силу мнение, в соответствии с которым никакие языковые явления не могут быть адекватно поняты и описаны вне их употребления, без учета их дискурсивных аспектов. Поэтому дискурсивный анализ становится одним из центральных разделов лингвистики.

Четкого и общепризнанного определения «дискурса», охватывающего все случаи его употребления, не существует, и не исключено, что именно это способствовало широкой популярности, приобретенной этим термином за последние десятилетия: связанные нетривиальными отношениями различные понимания удачно удовлетворяют различные понятийные потребности, модифицируя более традиционные представления о речи, тексте, стиле и даже языке. Во вступительной статье к вышедшему на русском языке в 1999г.сборнику работ, посвященных французской школе анализа дискурса, П. Серио приводит заведомо не исчерпывающий список из восьми различных пониманий, и это только в рамках французской традиции:

1. Эквивалент понятия «речь», то есть любое конкретное высказывание.

2. Единица, по размеру превосходящая фразу; последовательность определенных высказываний («грамматика текста»).

3. В прагматике и теории высказывания – то, что воздействует на адресата; коммуникативная рамка: субъект высказывания – адресат – момент и определенное место высказывания.

4. Беседа (диалог) как основной тип высказывания.

5. Речь, присваиваемая говорящим (Бенвенист) в противоположность повествованию с неэксплицированным субъектом высказывания.

6. Противопоставление языка как мало дифференцированных виртуальных значимостей и речи как разнообразия употребления языковых единиц.

7. Определенный тип высказывания со своей системой предпочтений и ограничений.

8. Лингвистическое исследование условий производства текста.

(Квадратура смысла: Французская школа

анализа дискурса. – М.,1999. - С.26-27)

Собственно лингвистические употребления термина «дискурс» сами по себе весьма разнообразны, но в целом за ними просматриваются попытки уточнения и развития традиционных понятий речи, текста и диалога. С одной стороны, дискурс мыслится как речь, вписанная в коммуникативную ситуацию и в силу этого как категория с более отчетливо выраженным социальным содержанием по сравнению с речевой деятельностью индивида; по афористичному выражению Н.Д. Арутюновой, «дискурс» - это речь, погруженная в жизнь». С другой стороны, реальная практика современного (с середины 1970-х годов) дискурсивного анализа сопряжена с исследованием закономерностей движения информации в рамках коммуникативной ситуации, осуществляемого прежде всего через обмен репликами; тем самым реально описывается некоторая структура диалогового взаимодействия. При этом, однако, подчеркивается динамический характер дискурса, что делается для различения понятия дискурса и традиционного представления о тексте как статической структуре.

В широком употреблении термина «дискурс» просматривается стремление к уточнению традиционных понятий стиля (в том самом максимально широком значении, которое имеют в виду, говоря «стиль» - это человек») и индивидуального языка (ср. традиционные выражения стиль Достоевского, язык Пушкина или язык большевизма с такими более современно звучащими выражениями, как современный русский политический дискурс или дискурс Рональда Рейгана). Понимаемый таким образом термин «дискурс» (а также производный и часто заменяющий его термин «дискурсивные практики», также использовавшийся Фуко) описывает способ говорения и обязательно имеет определение - КАКОЙ или ЧЕЙ дискурс, ибо исследователей интересует не дискурс вообще, а его конкретные разновидности, задаваемые широким набором параметров: 1) чисто языковыми отличительными чертами (в той мере, в какой они могут быть отчетливо идентифицированы), 2)стилистической спецификой (во многом определяемой количественными тенденциями в использовании языковых средств), а также 3) спецификой тематики, систем убеждений, способов рассуждения и т.д. (можно было бы сказать, что дискурс в данном понимании – это стилистическая специфика плюс стоящая за ней идеология). Более того, предполагается, что способ говорения во многом предопределяет и создает саму предметную сферу дискурса, а также соответствующие ей социальные институты. Подобного рода понимание, безусловно, также является в сильнейшей степени социологическим. По сути дела, определение КАКОЙ или ЧЕЙ дискурс может рассматриваться как указание на коммуникативное своеобразие субъекта социального действия, причем этот субъект может быть конкретным, групповым или даже абстрактным: используя, например, выражение дискурс насилия, имеют в виду не столько то, как говорят о насилии, столько то, как абстрактный социальный агент «насилие» проявляет себя в коммуникативных формах – что вполне соответствует традиционным выражениям типа язык насилия.

Дискурс – объект междисциплинарного изучения. Помимо теоретической лингвистики, с исследованием дискурса связаны такие науки и исследовательские направления, как компьютерная лингвистика и искусственный интеллект, психология, философия и логика, социология, антропология и этнология, литературоведение и семиотика, историография, теология, юриспруденция, педагогика, теория и практика перевода, коммуникационные исследования, политология. Каждая из этих дисциплин подходит к изучению дискурса по-своему, однако некоторые из них оказали существенное влияние на лингвистический дискурсивный анализ.

Термин discourse analysis впервые был использован в 1952г. Зеллигом Харрисом. Однако оформление дискурсивного анализа как дисциплины относится скорее к 1970-м годам. В это время были опубликованы важные работы европейской школы лингвистики текста (Т. ван Дейк, В. Дресслер, Я. Петефи и др.) и основополагающие американские работы, связывающие дискурсивные штудии с более традиционной лингвистической тематикой (У.Лабов, Дж. Граймс, Р. Лонгейкр, Т. Гивон, У. Чейф). К 1980 – 1990-м годам относится уже появление обобщающих трудов, справочников и учебных пособий – таких, как Дискурсивный анализ (Дж. Браун, Дж.Юл,1983), Структуры социального действия: Исследованияпо анализу бытового диалога (редакторы – Дж. Аткинсон и Дж. Херитидж, 1984), четырехтомный Справочник по дискурсивному анализу (под редакцией Т. ван Дейка, 1985), Описание дискурса (под редакцией С. Томпсон и У. Манн, 1992), Транскрипция дискурса (Дж. Дюбуа и др., 1993), Дискурсивные исследования (Я. Ренкема, 1993), Подходы к дискурсу (Д. Шифрин,1994), Дискурс, сознание и время (У. Чейф, 1994), двухтомный труд Дискурсивные исследования: Междисциплинарное введение (под редакцией Т. ван Дейка, 1997).

В настоящее время сформировался ряд научных школ, занимающихся проблемами дискурса. Московская, Волгоградская школа (В.И. Карасик, А.В. Олянич, Е.И. Шейгал), Екатеринбургская, Тверская, Харьковская и др.

При изучении дискурса, как и любого естественного феномена, встает вопрос о классификации: какие типы и разновидности дискурса существуют. Самое главное разграничение в этой области – противопоставление устного и письменного дискурса. Это разграничение связано с каналом передачи информации: при устном дискурсе канал – акустический, при письменном – визуальный. Иногда различие между устной и письменной формами использования языка приравнивается к различию между дискурсом и текстом, однако такое смешение двух разных противопоставлений неоправданно.

Несмотря на то, что в течение многих веков письменный язык пользовался большим престижем, чем устный, совершенно ясно, что устный дискурс – это исходная, фундаментальная форма существования языка, а письменный дискурс является производным от устного. Большинство человеческих языков и по сей день являются бесписьменными, т.е. существуют только в устной форме. После того как лингвисты в 19 в. признали приоритет устного языка, еще в течение долгого времени не осознавалось то обстоятельство, что письменный язык и транскрипция устного языка – не одно и то же. Лингвисты первой половины 20 в. нередко считали, что изучают устный язык (в положенном на бумагу виде), а в действительности анализировали лишь письменную форму языка. Реальное сопоставление устного и письменного дискурса как альтернативных форм существования языка началось лишь в 1970-е годы.

Различие в канале передачи информации имеет принципиально важные последствия для процессов устного и письменного дискурса (эти последствия исследованы У. Чейфом). Во-первых, в устном дискурсе порождение и понимание происходят синхронизированно, а в письменном - нет. При этом скорость письма более чем в 10 раз ниже скорости устной речи, а скорость чтения несколько выше скорости устной речи. В результате при устном дискурсе имеет место явление фрагментации: речь порождается толчками, квантами - так называемыми интонационными единицами, которые отделены друг от друга паузами, имеют относительно завершенный интонационный контур и обычно совпадают с простыми предикациями, или клаузами(clause). При письменном же дискурсе происходит интеграция предикаций в сложные предложения и прочие син­таксические конструкции и объединения. Второе принципиальное различие, связанное с разницей в канале передачи информации, - наличие контакта между говорящим и адресатом во времени и пространстве: при письменном дискурсе такого контакта в норме нет (поэтому люди и прибегают к письму). В результате при устном дискурсе имеет место вовлечение говорящего и адресата в ситуацию, что отражается в употреблении местоимений первого и второго лица, указаний на мыслительные процессы и эмоции говорящего и адресата, использование жестов и других невербальных средств и т.д. При пись­менном же дискурсе, напротив, происходит отстранение говорящего и адресата от опи­сываемой в дискурсе информации, что, в частности, выражается в более частом употреблении пассивного залога. Например, при описании научного эксперимента автор статьи скорее напишет фразу Это явление наблюдалось только один раз, а при устном описании того же эксперимента с большей вероятностью может сказать Я наблюдал это явле­ние только один раз.

Несколько тысячелетий назад письменная форма языка возникла как способ преодо­леть расстояние между говорящим и адресатом — расстояние как пространственное, так и временное. Такое преодоление стало возможно лишь при помощи особого технологиче­ского изобретения - создания физического носителя информации: глиняной дощечки, папируса, бересты и т.д. Дальнейшее развитие технологии привело к появлению более сложного репертуара форм языка и дискурса - таких, как печатный дискурс, телефонный разговор, радиопередача, общение при помощи пейджера и автоответчика, переписка по электронной почте. Все эти разновидности дискурса выделяются на основе типа носителя информации и имеют свои особенности. Общение по электронной почте представляет особый интерес как феномен, возникший 10-15 лет назад, получивший за это время ог­ромное распространение и представляющий собой нечто среднее между устным и пись­менным дискурсом. Подобно письменному дискурсу, электронный дискурс использует графический способ фиксации информации, но подобно устному дискурсу он отличается мимолетностью и неформальностью. Еще более чистым примером соединения особен­ностей устного и письменного дискурса является общение в режиме Talk (или Chat), при котором два собеседника «разговаривают» через компьютерную сеть: на одной половине экрана участник диалога пишет свой текст, а на другой половине может видеть побуквенно появляющийся текст своего собеседника. Исследование особенностей электронной коммуникации является одной из активно развивающихся областей современного дискурсивного анализа.

Помимо двух фундаментальных разновидностей дискурса - устной и письменной - следует упомянуть еще одну: мысленную. Человек может пользоваться языком, не про­изводя при этом ни акустических, ни графических следов языковой деятельности. В этом случае язык также используется коммуникативно, но одно и то же лицо является и гово­рящим, и адресатом. В силу отсутствия легко наблюдаемых проявлений мысленный дис­курс исследован гораздо меньше, чем устный и письменный. Одно из наиболее извест­ных исследований мысленного дискурса или, в традиционной терминологии, внутренней речи принадлежит Л. Выготскому.

Более частные различия между разновидностями дискурса описываются с помощью понятия жанра. Это понятие первоначально использовалось в литературоведении для различения таких видов литературных произведений, как, например, новелла, эссе, по­весть, роман и т.д. М.М. Бахтин и ряд других исследователей предложили более широкое понимание термина «жанр», распространяющееся не только на литературные, но и на другие речевые произведения. В настоящее время понятие жанр используется в дискурсивном анализе достаточно широко. Исчерпывающей классификации жанров не существует, но в качестве примеров можно назвать бытовой диалог (беседу), рассказ (нарратив), инструкцию по использованию прибора, интервью, репортаж, доклад, политиче­ское выступление, проповедь, стихотворение, роман. Жанры обладают некоторыми дос­таточно устойчивыми характеристиками. Например, рассказ, во-первых, должен иметь стандартную композицию (завязка, кульминация, развязка) и, во-вторых, обладает неко­торыми языковыми особенностями: рассказ содержит каркас из упорядоченных во вре­мени событий, которые описываются однотипными грамматическими формами (напри­мер, глаголами в прошедшем времени) и между которыми есть связующие элементы (типа союза потом). Проблемы языковой специфики жанров разработаны пока недостаточно. В исследовании американского лингвиста Дж.Байбера было показано, что для многих жанров выделить устойчивые формальные характеристики весьма затруднительно. Бaйбeр пpeдлoжил рассматривать жанры как культурные концепты, лишенные устойчивых языковых характеристик, и дополнительно выделять типы дискурса на основе эмпирически наблюдаемых и количественно измеримых параметров - таких, как использование форм прошедшего времени, использование причастий, использование личных

местоимений и т.п.

СТРУКТУРА ДИСКУРСА

Центральный круг вопросов, исследуемых в дискурсивном анализе, - вопросы структуры дискурса. Следует различать разные уровни структуры - макроструктуру, или глобальную структуру, и микроструктуру, или локальную структуру. Макроструктура дискурса - это членение на крупные составляющие: эпизоды в рассказе, абзацы в газет­ной статье, группы реплик в устном диалоге и т.д. Между крупными фрагментами дис­курса наблюдаются границы, которые помечаются относительно более длинными пауза­ми (в устном дискурсе), графическим выделением (в письменном дискурсе), специаль­ными лексическими средствами (такими служебными словами или словосочетаниями, как а, так, наконец, что касается и т.п.). Внутри крупных фрагментов дискурса наблюдается единство - тематическое, референциальное (т.е. единство участников описываемых ситуаций), событийное, временное, пространственное и т.д. Различными исследованиями, связанными с макроструктурой дискурса, занимались Е.В. Падучева, Т. ван Дейк, Т. Гивон, Э. Шеглофф, А.Н.Баранов и Г.Е.Крейдлин и др.

Специфическое понимание термина «макроструктура» представлено в трудах из­вестного нидерландского исследователя дискурса (и выдающегося организатора лин­гвистики текста и впоследствии дискурсивного анализа как научных дисциплин) Т. ван Дейка. Согласно ван Дейку, макроструктура - это обобщенное описание основного со­держания дискурса, которое адресат строит в процессе понимания. Макроструктура представляет собой последовательность макропропозиций, т.е. пропозиций, выводимых из пропозиций исходного дискурса по определенным правилам (так называемым макро­правилам). К числу таких правил относятся правила сокращения (несущественной ин­формации), обобщения (двух или более однотипных пропозиций) и построения (т.е. комбинации нескольких пропозиций в одну). Макроструктура строится таким образом, чтобы представлять собой полноценный текст. Макроправила применяются рекурсивно (многократно), поэтому существует несколько уровней макроструктуры по степени обобщения. Фактически макроструктура, по ван Дейку, в других терминах называется ре­фератом или резюме. Последовательно применяя макроправила, теоретически можно построить формальный переход от исходного текста Войны и мира к реферату, состоя­щему из нескольких предложений. Макроструктуры соответствуют структурам долго­временной памяти — они суммируют информацию, которая удерживается в течение дос­таточно длительного времени в памяти людей, услышавших или прочитавших некото­рый дискурс. Построение макроструктур слушающими или читающими - это одна из разновидностей так называемых стратегий понимания дискурса. Понятие стратегии пришло на смену идее жестких правил и алгоритмов и является базовым в концепции ван Дейка. Стратегия - способ достижения цели, который является достаточно гибким, чтобы можно было скомбинировать несколько стратегий одновременно.

Помимо «макроструктуры» Ван Дейк выделяет также понятие суперструктуры - стандартной схемы, по которой строятся конкретные дискурсы. В отличие от макро­структуры, суперструктура связана не с содержанием конкретного дискурса, а с его жан­ром. Так, нарративный дискурс стандартно строится по следующей схеме: краткое содержание - ориентация - осложнение - оценка - разрешение - кода. Такого типа структуры часто именуют нарративными схемами. Другие жанры дискурса также имеют характерные суперструктуры, но изучены гораздо хуже.

Еще один важный аспект глобальной структуры дискурса был отмечен американ­ским психологом Ф. Бартлеттом в книге 1932г. Память (Remembering). Бартлетт обнару­жил, что при вербализации прошлого опыта люди регулярно пользуются стереотипными представлениями о действительности. Такие стереотипные фоновые знания Бартлетт на­зывал схемами. Например, схема квартиры включает знания о кухне, ванной, прихожей, окнах и т.п. Характерная для России схема поездки на дачу может включать такие ком­поненты, как прибытие на вокзал, покупка билета на электричку и т.д.

Наличие схематических представлений, разделяемых языковым сообществом, ре­шающим образом влияет на форму порождаемого дискурса. Это явление было заново «открыто» в 1970-е годы, когда появился целый ряд альтернативных, но весьма близких по смыслу терминов. Так, американские специалисты в области искусственного интел­лекта предложили термины «фрейм» (М.Минский) и «скрипт» (Р. Шенк и Р. Абельсон). «Фрейм» в большей степени относится к статическим структурам (типа модели квартиры), а «скрипт» - к динамическим (типа поездки на дачу или посещения ресторана), хотя сам Минский предлагал использовать термин «фрейм» и для стереотипных динамических структур. Английские психологи А.Сэнфорд и С.Гаррод пользовались понятием «сценарий» (scenario), очень близким по смыслу к термину «скрипт». Очень часто ника­кого различия между понятиями «скрипт» и «сценарий» не проводится; при этом в рус­ском языке используется обычно второй термин.

Следует заметить, что еще до Минского термин «фрейм», а также производные термины «фрейминг» и «рефрейминг» использовались Э.Гоффманом и его последователями в социологии и социальной психологии для обозначения различных способов видения общественно значимых проблем (например, ядерная энергетика может подводиться под фреймы ПРОГРЕСС, ВЗБЕСИВШАЯСЯ ТЕХНОЛОГИЯ, СДЕЛКА С ДЬЯВОЛОМ), а также средств, используемых для поддержания того или иного видения. Особое значение термины «фрейм» и «рефрейминг» имеют также в прикладной коммуникативно-психологической методике, известной как нейролингвистическое программирование (НЛП).

В теории риторической структуры (ТРС), созданной в 1980-е годы У.Манном и С.Томпсон, был предложен единый подход к описанию макро- и микроструктуры дис­курса. ТРС основана на предположении о том, что любая единица дискурса связана хотя бы с одной другой единицей данного дискурса посредством некоторой осмысленной связи. Такие связи называются риторическими отношениями. Термин «риторические» не имеет принципиального значения, а лишь указывает на то, что каждая единица дискурса существует не сама по себе, а добавляется говорящим к некоторой другой для достиже­ния определенной цели. Единицы дискурса, вступающие в риторические отношения, мо­гут быть самого различного объема - от максимальных (непосредственные составляющие целого дискурса) до минимальных (отдельные приемы). Дискурс устроен иерархиче­ски, и для всех уровней иерархии используются одни и те же риторические отношения. В число риторических отношений (всего их более двух десятков) входят такие, как по­следовательность, причина, условие, уступка, конъюнкция, развитие, фон, цель, альтер­натива и др. Дискурсивная единица, вступающая в риторическое отношение, может иг­рать в нем роль ядра либо сателлита. Большая часть отношений асимметричны и бинар­ны, т.е. содержат ядро и сателлит. Например, в паре клауз Иван вышел рано, чтобы не опоздать на встречу имеет место риторическое отношение цели; при этом первая часть является главной и представляет собой ядро, а вторая является зависимой, сателлитом. Другие отношения, симметричные и не обязательно бинарные, соединяют два ядра. Та­ково, например, отношение конъюнкции: Морж - морское млекопитающее. Он живет на севере. Авторы ТРС специально подчеркивают возможность альтернативных трактовок одного и того же текста. Иначе говоря, для одного и того же текста может быть построен более чем один граф (представление в виде точек-узлов, связанных дугами-отношениями) риторической структуры, и это не рассматривается как дефект данного подхода. Действительно, попытки применения ТРС к анализу реальных текстов демон­стрируют множественность решений. Тем не менее эта множественность ограничена. К тому же принципиальная возможность различных трактовок не противоречит реальным процессам использования языка, а, напротив, вполне им соответствует.

Вопросы структуры дискурса при другом угле зрения легко преобразуются в вопро­сы о его связности. Если некоторый дискурс D состоит из частей a, b с…, то что-то должно обеспечивать связь между этими частями и, тем самым, единство дискурса. Аналогично глобальной и локальной структуре имеет смысл различать глобальную и локальную связность. Глобальная связность дискурса обеспечивается единством темы (иногда используется также термин «топик») дискурса. В отличие от темы предикации, как правило ассоциируемой с некоторой именной группой или обозначаемым ею предметом (референтом), тема дискурса обычно понимается либо как пропозиция (понятий­ный образ некоторого положения дел), либо как некоторый конгломерат информации. Тема обычно определяется как то, о чем идет речь в данном дискурсе. Локальная связность дискурса - отношения между минимальными дискурсивными единицами и их час­тями. Американский лингвист Т. Гивон выделяет четыре типа локальной связности (осо­бенно характерных для нарративного дискурса): референциальную (тождество участни­ков), пространственную, временную и событийную. Событийная связность фактически и является предметом исследования в ТРС.

Помимо вопросов структуры дискурса, другой основной круг проблем, исследуемых в дискурсивном анализе, — это влияние дискурсивных факторов на более мелкие языко­вые составляющие - грамматические, лексические и фонетические. Например, порядок слов в клаузе такого языка, как русский, хотя и является грамматическим явлением, не может быть объяснен без обращения к дискурсивным факторам. Порядок слов чувстви­телен к характеристикам коммуникативной организации высказывания, которые обычно описываются с помощью понятий темы (исходный пункт высказывания) и ремы (ин­формация, добавляемая к исходному пункту). Согласно идее, изначально высказывав­шейся чешскими лингвистами, более тематические элементы располагаются в предло­жении раньше, чем более рематические. К настоящему времени накопилось большое количество свидетельств того, что принцип «рематическая информация вначале» (с вариациями: новое вначале, неопреде­ленное вначале, важное вначале, срочное вначале) очень распространен в языках мира. М.Митун отметила, что принцип «рема вначале» поддерживается интонационными фак­торами, так как и рема, и начало склонны к интонационной выделенности. Ряд авторов пытается дать когнитивные объяснения обоим принципам порядка, однако остается не­ясным, почему же все-таки в одних случаях преобладает один вполне объяснимый прин­цип, а в других - другой, столь же объяснимый. Русский порядок слов изучался в рамках разных теоретических подходов; одно из наиболее подробных исследований принадле­жит американскому русисту О.Йокояме. В книге Дискурс и порядок слов Йокояма предложила когнитивную модель, основанную на состояниях базы знаний говорящего и адресата и призванную полностью объяснить порядок слов в русских высказываниях (Йокояма О. Когнитивная модель дискурса и русский порядок слов. – М., 2005).

Пример лексического явления, объясняемого дискурсивными факторами, - это референциальный выбор, т.е. выбор наименования лица или объекта в дискурсе: такое именование может быть выполнено посредством полной именной группы (имени собственного, например Пушкин, или дескрипции поэт), посредством местоимения (например, он) или даже посредством нулевой формы (как в предложении Пушкин считал, что Ø [=Пушкин] должен вызвать Дантеса; знаком «Ø» обозначена нулевая форма). Такого рода выбор может быть объяснен только посредством сочетания дискурсивных факторов – таких, как расстояние до предшествующего упоминания данного участника, роль этого предшествующего упоминания в своей клаузе, значимость данного участника для дискурса в целом и т.д. В когнитивно-лингвистической литературе высказывается гипотеза, что такого рода факторы объединяются в интегральную характеристику референта в данный момент дискурса, которую можно описать как степень активации референта в рабочей памяти говорящего. При низкой активации используется полная референция, при высокой – редуцированная (местоимение или ноль).

Другой важный пример лексических средств, определяемых дискурсивным контекстом, - это употребление так называемых дискурсивных маркеров, т.е. специальных слов, помечающих структуру дискурса, ментальные процессы говорящего (слова типа вот, ну, так сказать), контроль над ментальными процессами адресата (слова типа понимаешь, видите ли) и пр. Исследование дискурсивных маркеров является одной из наиболее популярных в настоящее время областей дискурсивного анализа и лексикографии. Применительно к английскому языку наиболее известная работа о дискурсивных маркерах – книга Д. Шиффрин (1987). Русские дискурсивные слова исследуются в рамках многолетнего российско-французского проекта, координируемого французским славистом Д. Пайаром.

Наконец, без учета дискурсивных факторов не могут быть объяснены многие фонетические явления – это касается сильного/слабого акцентуирования слов в устной речи, использования интонационных контуров, паузации и других видов дискурсивной просо­дии. Изучение дискурсивной просодии также развивается сейчас чрезвычайно активно. Просодия английского языка описана в работах таких авторов, как А.Краттенден, Дж. Пьеррхамберт и др. Исследования по дискурсивной просодии русского языка прово­дятся С.В. Кодзасовым, который выделяет следующие ее слои: размещение акцента, на­правление тона в акценте, интервал тона в акценте, артикуляционная поза, интегральная выделенность, долгота/краткость в акценте, маркированная фонация. Каждый слой про­содии, по С.В. Кодзасову, передает некоторый тип дискурсивной семантики. Так, разме­щение акцента зависит от категории данного/нового; восходящий тон иконически коди­рует ожидание продолжения, незавершенность; долгота кодирует большое расстояние (физическое, временное или ментальное) и т.д.

НАПРАВЛЕНИЯ И ПОДХОДЫ В ДИСКУРСИВНОМ АНАЛИЗЕ

Дискурсивный анализ, будучи молодой дисциплиной, весьма неоднороден, и ника­кого единого подхода, разделяемого всеми специалистами по дискурсу, в нем не сущест­вует. Однако можно выделить наиболее популярные на сегодняшний день подходы.

На первом месте следует указать направление, известное как анализ бытового диа­лога. Другие ведущие направления дискурсивного анализа в основном группируются во­круг исследований отдельных ученых и их непосредственных последователей. Следует упомянуть такие школы, как исследование информационного потока (information flow) У.Чейфа, исследования связей между грамматикой и межличностным взаимодействием в диалоге (С.Томпсон, Б.Фокс, С.Форд), когнитивную теорию связи дискурса и граммати­ки Т.Гивона, экспериментальные дискурсивные исследования Р.Томлина, «грамматику дискурса» Р.Лонгейкра, «системно-функциональную грамматику» М.Хэллидея, исследо­вание стратегий понимания Т. ван Дейка и У.Кинча, общую модель структуры дискурса Л.Поланьи, социолингвистические подходы У. Лабова и Дж.Хамперса, психолингвисти­ческую «модель построения структур» М.Гернсбакер, а в несколько более ранний пери­од также дискурсивные штудии Дж.Граймса и Дж.Хайндса. Разумеется, этот перечень далеко не полон - дискурсивный анализ представляет собой конгломерат разрозненных (хотя и не антагонистических) направлений. Ниже более или менее подробно охаракте­ризованы лишь некоторые из перечисленных подходов к исследованию дискурса.

Анализ бытового диалога. Это направление (иногда называемое также анализом разговора или конверсационным анализом, англ. conversation analysis) было основано в начале 1970-х годов группой американских социологов на базе так называемой «этнометодологии». Этнометодология - течение, возникшее в 1960-х годах в американской со­циологии под лозунгами отказа от излишнего теоретизирования и априорных схем и приверженности эмпирическому материалу. Согласно заявленной цели этнометодологии, аналитику при анализе материала следует имитировать процедуры, выполняемые рядовыми представителями культурно-этнической группы» пытаться понять процедуры социального взаимодействия с позиций такого «обычного человека». Анализ бытового диалога - приложение этих общих принципов этнометодологии к языковому взаимодей­ствию. Одной из ключевых работ, положивших начало анализу бытового диалога как четко очерченному направлению, стала статья Дж. Сакса, Э.Шеглоффа и Г.Джефферсон Простейшая систематика чередования реплик в разговоре (1974). Изначально разрабо­танный социологами, анализ бытового диалога приобрел популярность среди лингвис­тов. Иногда его противопоставляют дискурсивному анализу, но для этого нет серьезных оснований, так что анализ бытового диалога следует считать одним из направлений дис­курсивного анализа.

В работах по анализу бытового диалога было уделено внимание ряду вопросов, ко­торые были мало исследованы лингвистами. В первую очередь, это правила чередова­ния реплик в диалоге, или правила перехода «права говорить» от одного собеседника к другому. В соответствии с такими правилами, которые в основном сводятся к вопросу о том, «назначает» ли текущий говорящий следующего говорящего, выявляются несколь­ко видов пауз в диалоге, таких, как заминка, пауза при смене темы, значимое молчание (отказ говорить).

Другое явление, которому было уделено большое внимание, - смежные пары (adjacency pairs), т.е. типовые последовательности реплик, например вопрос - ответ, приветствие - приветствие, приглашение - принятие приглашения и т.д. Внутрь смеж­ной пары может вкладываться другая смежная пара, как в следующем диалоге: Вопрос 1: Не подскажете, где здесь почта? - [Вопрос 2: Видите тот киоск! - Ответ 2: Да.] - От­вет 1: Там надо повернуть направо. Такого рода вложения могут быть многоступенча­тыми. В смежных парах реакции (т.е. вторые части) могут быть предпочтительными и непредпочтительными. Например, предпочтительной реакцией на приглашение является принятие приглашения. Непредпочтительные реакции - такие, как отказ от приглаше­ния, - характеризуются тем, что им обычно предшествует пауза-заминка, а сами они бо­лее длинные и включают преамбулу и мотивировку.

Еще одно явление, подробно исследованное в работах по анализу бытового диалога,- поправки, или уточнения (repairs), т.е. реплики, которые корректируют сказанное ранее данным говорящим или его собеседником. Также в анализе бытового диалога значитель­ное внимание уделяется глобальной организации (макроструктуре) диалога, невербаль­ным и невокальным действиям (ритму, смеху, жестам, фиксации взгляда на собеседни­ке).

Подходу, представленному анализом бытового диалога, весьма близки положения так называемой «школы языкового существования», сложившейся в Японии в 1940-1950-е годы под влиянием идей М.Токиэда. Его последователями был накоплен огромный эмпирический материал, однако сколь-нибудь серьезного влияния на развитие лингвистической науки за пределами Японии «школа языкового существования» не

оказала.

Ряд ученых, в первую очередь американский лингвист С.Томпсон и ее ученики, по­пытались применить методы анализа бытового диалога в собственно лингвистических исследованиях. В этих работах исследовались в дискурсивной перспективе такие тради­ционные проблемы английской грамматики, как свойства прилагательного, зависимые предикации, предикатные имена. В книге С.Форд Грамматика во взаимодействии (1993) исследуются принципы употребления обстоятельственных придаточных - в пер­вую очередь временных, условных и причинных - в разговоре. Форд противопоставляет расположение придаточных перед главным предложением и после него, причем в по­следнем случае различается непрерывная и завершающая интонация в главном предло­жении. Опираясь на методологию анализа бытового диалога, Форд объясняет функцио­нальные различия между этими тремя типами. В частности, препозитивные (стоящие пе­ред главным) придаточные выполняют функцию структурирования дискурса, а постпозитивные имеют более узкую область действия, распространяющуюся на глав­ное предложение. Форд также предлагает объяснения для неравномерного распределе­ния семантически различных придаточных по позициям относительно главного предло­жения. Так, причинные придаточные никогда не бывают в препозиции, а условные ока­зываются в препозиции более чем в половине случаев.

Исследование информационного потока. Это необщепринятое название связано главным образом с именем американского лингвиста У. Чейфа. Еще в 1976 Чейф опубли­ковал получившую широкую известность статью о категориях данного, определенного, подлежащего, темы/топика и др., в которой эти понятия были переосмыслены в когни­тивных терминах, в связи со структурами человеческого сознания и памяти. В коллек­тивной монографии (1980) «Рассказы о грушах». Когнитивные, культурные и языковые ас­пекты порождения повествования описывалось проведенное под руководством Чейфа исследование, в котором в методологию теоретической лингвистики были включены элементы психологического эксперимента. Авторы демонстрировали испытуемым спе­циально снятый небольшой фильм (о мальчике, собирающем груши), а затем записывали и транскрибировали пересказы этого фильма. Эксперимент варьировался с испытуе­мыми разных возрастов, с носителями разных языков и с различными временными ин­тервалами между просмотром фильма и записью пересказа. Анализ всего многообразия полученных материалов позволил сделать множество выводов о дискурсивных процес­сах, в частности о динамике сознания говорящего во времени, о языковых коррелятах движущихся «фокусов сознания», о культурных различиях между носителями разных языков в отношении выбора релевантной информации и построения дискурса, о когни­тивных мотивациях синтаксических выборов - таких, как употребление местоимений, именных групп, выбор подлежащего. Последняя по времени книга Чейфа «Дискурс, соз­нание и время». Эта работа Чейфа основана на очень большом эмпирическом материале – корпусе разговорного английского языка.

Центральный феномен, контролирующий использование языка, - это, по Чейфу, сознание (англ. consciousness; другие исследователи для обозначения того же самого фе­номена используют такие более технические термины, как оперативная или активная память, центральный процессор, буфер и т.д.). Сознание, согласно Чейфу, по своей при­роде фокусируется в каждый момент на каком-то фрагменте мира, и этот фокус постоян­но перемещается. Сфокусированность сознания на некоторой информации означает, что данная информация активирована. Чейф придерживается трехчленной классификации состояний активации: активная информация, полуактивная и инактивная. Полуактивной является информация, которая недавно вышла из активного состояния или каким-то об­разом связана с информацией, активной в данный момент. На базе этих понятий опреде­ляется тройка «данное — доступное — новое». Это трехчленное противопоставление име­ет целый ряд отражений в языке. Так, референты, имеющие статус «данное», обычно обозначаются слабоакцентированными местоимениями или нулем, а имеющие статус ) «доступное» или «новое» - ударными полными именными группами.

Фундаментальное эмпирическое наблюдение Чейфа состоит в том, что устный дис­курс порождается не как плавный поток, а толчками, квантами. Эти кванты, чаще всего соизмеримые по объему с одной предикацией, именуются интонационными единицами (ИЕ). Каждая ИЕ отражает текущий фокус сознания, а паузы иди другие просодические границы между ИЕ соответствуют переходам сознания говорящего от одного фокуса к другому. Средняя длина ИЕ для английского языка - 4 слова. Прототипическая ИЕ, сов­падающая с клаузой, вербализует таким образом событие или состояние. Наряду с прототипическими ИЕ достаточно часты и маргинальные виды ИЕ - незавершенные, оши­бочные начала, наложения речи двух или более собеседников и т.д.

В работе Чейфа содержится целый ряд открытий, проливающих новый свет на структуру человеческого дискурса. Во-первых, Чейфом сформулировано ограничение «один элемент новой информации в ИЕ». В соответствии с этим ограничением в ИЕ обычно содержится не более и не менее, чем один новый референт или одно событие. Когнитивная причина подобного ограничения - невозможность активации (перевода го инактивного состояния в активное) более одного элемента информации в рамках одного фокуса сознания. Данное обобщение может претендовать на статус одного из наиболее важных результатов, полученных в дискурсивном анализе. Еще одно интересное обоб­щение, формулируемое Чейфом, касается вопроса о том, какой референт говорящий вы­бирает в качестве подлежащего. Чейф предполагает, что таковым выбирается так назы­ваемая «легкая» информация, которая объединяет данное (в 81% случаев в использован­ной текстовой выборке), доступное (в 16% случаев) и несущественное новое.

Среди исходных понятий концепции Чейфа отсутствует понятие предложения. В рамках устного дискурса - основного вида использования языка - статус этого понятия неочевиден. Предложение традиционно считается столь базисным феноменом лишь в силу гипертрофированной роли письменной формы языка в лингвистике. В устном же языке несомненны лишь такие составляющие, как дискурс и ИЕ, а предложение - это нечто промежуточное. Чейф высказал догадку, что предложение - это, с когнитивной точки зрения, «суперфокус сознания», т.е. объем информации, превосходящий обычный фокус сознания (последний, напомним, соответствует одной ИЕ), являющийся макси­мальным объемом информации, доступным для одновременного удержания в сознании человека, и не способным содержать более одной новой идеи. Суперфокусы сознания и предложения возникли в результате эволюционного развития мыслительных способно­стей человека (в отличие от обычного фокуса сознания, который задан нейропсихологи-ческими свойствами человеческого мозга). В процессе порождения дискурса человек мысленно просматривает, сканирует текущий суперфокус и разбивает его на отдельные фокусы, соизмеримые с объемом сознания. Характерная интонация конца предложения имеет место тогда, когда заканчивается процесс такого сканирования.

Еще одно важный элемент в концепции Чейфа - понятие топика. Топик, по Чейфу (существуют и другие понимания этого термина), — это комплекс взаимосвязанных идей (референтов, событий, состояний), находящихся в полуактивном сознании. Проще гово­ря, к топику дискурса относится все то, о чем говорится в этом дискурсе, но не все эле­менты топика активны в каждый момент дискурса. Такой подход к понятию топика по­зволяет объяснить феномен целостности дискурса. Чейф рассматривает несколько про­цедур развития топика - главным образом, диалогическую и нарративную, а также усе­ченные и второстепенные топики. На языковом уровне топики задают фрагменты дис­курса, существенно большие, чем ИЕ, - а именно эпизоды. Предложения же являются промежуточными составляющими между этими двумя уровнями.

Когнитивная функциональная грамматика. Явления информационного потока исследуются также в работах американского когнитивного лингвиста Р.Томлина. Томлин исследует классические «информационные» категории, в первую очередь тему (то­пик) и данное/новое. Он предлагает радикально переопределить эти теоретически неяс­ные понятия в когнитивных терминах, опираясь на факты, независимо установленные в когнитивной психологии. В частности, Томлин предлагает заменить понятия темы (то­пика) на фокусное внимание, а понятие данного на активированное в памяти (что анало­гично гипотезе Чейфа). Экспериментально манипулируя состояниями внимания и памя­ти говорящего, можно проверить, как когнитивные характеристики реализуются в грам­матической структуре. В одной из работ Томлин описывает изощренную эксперимен­тальную методику, которая была создана для выяснения когнитивных оснований грам­матических выборов, совершаемых говорящим. Томлин создал мультфильм, состоящий из серии эпизодов, в каждом из которых две рыбы плывут навстречу друг другу, а потом одна из них съедает другую. Испытуемые, описывающие (на английском и ряде других языков) акт съедания в реальном времени, последовательно трактуют рыбу, на которой экспериментатор фокусирует их внимание, как подлежащее используемого ими предложения, причем залог соответствующего предиката оказывается активным или пассивным в зависимости от того, была ли эта рыба агенсом или пациентом в акте съедания (т.е. съедала она другую рыбу или была ею съедена). В другой работе описывается экспериментальное манипулирование активной памятью говорящего, строящего дискурс на китайском языке. Референты, которые испытуемый считает активированными для адресата, кодируются местоименными именными группами, а те, которые не активированы, - полными именными группами. В серии последних работ Томлин заявил о более обширной исследовательской программе, которую он называет когнитивной функциональной грамматикой. Ее компоненты – модель представления событий и их отображения на языковую структуру, модель когнитивной системы говорящего и методология экспериментальной верификации каузальных связей между когнитивными и языковыми явлениями.

В настоящее время дискурсивный анализ вполне институционализировался как особое (хотя и междисциплинарное) научное направление. Издаются специализированные журналы, посвященные анализу дискурса - «Text» и «Discourse Processes». Наиболее из­вестные центры дискурсивных исследований находятся в США - это университет Кали­форнии в Санта-Барбаре (где работают У.Чейф, С.Томпсон, М.Митун, Дж. Дюбуа, П. Клэнси, С.Камминг и др.), университет Калифорнии в Лос-Анджелесе (там работает Э. Шеглофф, один из основателей анализа бытового диалога), университет Орегона в Юджине (там работают Т. Гивон, Р.Томлин, Д. Пэйн, Т.Пэйн), Джорджтаунский универ­ситет (давний центр социолингвистических исследований, среди сотрудников которого -Д.Шиффрин). В Европе следует указать Амстердамский университет, где работаетклассик дискурсивного анализа Т. ван Дейк.

Исследования дискурса в русистике. В русистике дискурсивные явления (хотя и без употребления данной терминологии) активно исследовались в 1970-1980-е годы в рамках проекта Института русского языка Академии наук по изучению русской разго­ворной речи (Е.А.Земская и группа ее соавторов), а также некоторыми другими исследо­вателями (Б.М. Гаспаров, О.А.Лаптева, О.Б.Сиротинина). Был записан и затранскрибиро­ван большой массив устных диалогов и монологов, которые затем подверглись деталь­ному исследованию. В этом проекте разговорная речь рассматривалась на фоне более привычного для лингвистического анализа письменного языка (точнее, кодифицирован­ного литературного языка). На русском материале Земская и ее соавторы открыли и опи­сали многие особенности разговорной речи - такие, как ее творческий характер (в том числе в словообразовании) и одновременно клишированность, ак­тивное использование просодии и жестов. Впервые были описаны многие принципиаль­но важные явления устного русского языка - например, тенденция к помещению рема­тических компонентов в начало синтагмы. Е.Н.Ширяевым было проведено сопоставле­ние устного диалога и монолога (повествовательного). О.АЛаптева указала на дискрет­ность устной речи, ее порождение в виде последовательности сегментов, а также на не­применимость стандартного понятия предложения к устной речи.

В конце 20 – начале 21 века начался серьёзный научный разговор о совокупности проблем, связанных с дискурсом и дискурсивным анализом. В основном действовала и действует установка на суммирование опыта (в основном зарубежного) и рассматриваются вопросы типологии дискурса и его единиц.

Анализируются разные модели общения в контексте психологических и социокультурных факторов. Акцент делается на интеракционном понимании общения.

Термин «дискурс», как он понимается в современной лингвистике, близок по смыслу к понятию «текст», однако подчеркивает динамический, разворачивающийся во времени характер языкового общения; в противоположность этому, текст мыслится преимущественно как статический объект, результат языковой деятельности. Иногда «дискурс» понимается как включающий одновременно два компонента: и динамический процесс языковой деятельности, вписанной в её социальный контекст, и её результат (т.е. текст); именно такое понимание является предпочтительным. Иногда встречающиеся попытки заменить понятие дискурса словосочетанием «связный текст» не слишком удачны, так как любой нормальный текст является связным.

Интеракционное понимание общения развивает идеи диалогизма. В общении происходит смена коммуникативных ролей, реализуется стратегия говорящих, проявляется их коммуникативная инициатива. Дискурс по своей организации интерактивен, это процесс живого вербализуемого общения. Вот почему понятие «диалог» особенно близок к понятию «дискурс».

Дискурс, как и любой коммуникативный акт, предполагает наличие двух фундаментальных ролей – говорящего (автора) и адресата. При этом роли говорящего и адресата могут поочерёдно перераспределяться между лицами – участниками дискурса; в этом случае говорят о диалоге. Если же на протяжении дискурса (или значительной части дискурса) роль говорящего закреплена за одним и тем же лицом, такой дискурс называют монологом. Неверно считать, что монолог – это дискурс с единственным участником: при монологе адресат также необходим. В сущности, монолог – это просто частный случай диалога, хотя традиционно диалог и монолог резко противопоставлялись.

Вообще говоря, термины «текст» и «диалог» как более традиционные обросли большим количеством коннотаций, которые мешают их свободному употреблению. Поэтому термин «дискурс» удобен как родовой термин, объединяющий все виды использования языка.

Поскольку структура дискурса предполагает наличие двух коренным образом противопоставленных ролей – говорящего и адресата, постольку сам процесс языкового общения может рассматриваться в этих двух перспективах. Моделирование процессов построения (порождения, синтеза) дискурса – не то же самое, что моделирование процессов понимания (анализа) дискурса. В науке о дискурсе выделяются две различные группы работ – те, которые исследуют построение дискурса (например, выбор лексического средства при назывании некоторого объекта), и те, которые исследуют понимание дискурса адресатом (например, вопрос о том, как слушающий понимает редуцированные лексические средства типа местоимения он и соотносит их с теми или иными объектами). Кроме того, есть еще третья перспектива – рассмотрение процесса языкового общения с позиций самого текста, возникающего в процессе дискурса (например, местоимения в тексте можно рассматривать безотносительно к процессам их порождения говорящим и понимания адресатом, просто как структурные сущности, находящиеся в некоторых отношениях с другими частями текста).

Дискурс, как и другие языковые сущности (морфемы, слова, предложения) устроен по определённым правилам, характерным для данного языка. Факт существования языковых правил и ограничений часто демонстрируется с помощью негативного материала – экспериментальных языковых образований, в которых правила или ограничения нарушаются. В качестве примера небольшого образца дискурса, в котором есть такие нарушения, рассмотрим рассказ Даниила Хармса Встреча из цикла «Случаи».

«Вот однажды один человек пошел на службу, да по дороге встретил другого человека, который, купив польский батон, направлялся к себе восвояси.

Вот собственно и все».

«Погруженность в жизнь» этого текста, превращающая его в некоторый дискурс, заключается в том, что он предложен читателям в виде рассказа; между тем ряд важных принципов построения рассказа, которые обычно не осознаются носителями языка, но которыми они хорошо владеют, в этой миниатюре Хармса нарушены (в порядке особого художественного приёма, разумеется). Во-первых, в нормальном рассказе должен быть фрагмент, который именуется кульминацией. В рассказе же Хармса есть только завязка, за которой сразу следует заключительная фраза (кода). Во-вторых, адресат рассказа должен понимать, какова была коммуникативная цель рассказчика, для чего он рассказывал свой рассказ (для того, чтобы проиллюстрировать некоторую истину, или для того, чтобы сообщить интересную информацию и т.д.). Ничего этого из рассказа Хармса не ясно. В-третьих, участники повествования обычно должны упоминаться многократно и выполнять некоторую последовательность действий; такие участники называются протагонистами рассказов. В данном случае рассказ завершается, едва только рассказчик успел ввести участников.

Принципы построения рассказа, нарушенные здесь, не являются абсолютно жесткими – напротив, это мягкие ограничения. Поэтому, когда они нарушаются, в результате возникает не непонятный текст, а комический эффект. Однако именно наличие комического эффекта показывает, что существуют некоторые глубинные принципы построения дискурса. Обнаружение этих принципов и составляет цель дискурсивного анализа.

Литература к теме «Дискурс»

Ван Дейк Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. – М., 1989.

Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. – М., 1990.

Филипс Л., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод. – Харьков, 2004.

Серажим К. Дискурс як соціолінгвальне явище: методологія, архітектоніка, варіативність. – Киев, 2002.

Макаров М. Основы теории дискурса. – М., 2003.

Карасик В. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. – М., 2004.

Темы и график консультаций

№ консультации	Тема	Даты
Консультация № 1	«Лингвистика текста». Теория текста и анализ текста с позиций его категорий.
Консультация № 2	«Дискурс». Теория дискурса и дискурс-анализ.

МОДУЛЬ «Дискурс в его интегративных связях с текстом и стилем»

Аннотация модуля

ТЕКСТ. СТИЛЬ. ДИСКУРС.

(парадигмальные отношения в условиях современной языковой ситуации)

Изучение «языка в действии» осуществляется многими науками — теорией текста, функ­циональной стилистикой, прагматикой, социальной лингвистикой, работающими с понятиями текст, стиль, дискурс. Дефиниции этих понятий отражают этапы развития науки, стремящейся глубже проникнуть в существо связной речи, расширить сферы и аспекты наблюдения.

Текст — объединенная смысловой связью последовательность речевых единиц (энциклопедия «Русский язык»);... последовательность знаковых единиц, основными свойствами .которой являются связность и цельность (Лингвистический энциклопедический словарь); упоря­доченное определенным образом множество предложений, объединенных единством коммуника­тивного задания (вузовские учебные пособия).

Любопытны мысли о тексте философов, которые связывают его онтологию с работой созна­ния (в лингвистической науке — стилистика восприятия, стилистика декодирования): «Текст, складывается в текст актом его членения, то есть актом извлечения смысла. Текст требует при­сутствия. Это способ переключения из одного Я в другое, способ изменения самого себя» (М. Мамардашвили); «текст — знакомство с собой в континуальном многообразии проявлений» (В. ^Налимов).

Стиль — разновидность языка, закрепленная в данном обществе традицией за той или иной сферой, социальной жизни; отбор и комбинация языковых средств (учебные пособия); общепри­нятая манера исполнения речевых актов (работы по прагматике и прагмастилистике).

И новейшие подходы, расширяющие представление о стиле, выводящие его за пределы тра­диционного представления: «Стиль — способ думать и говорить о мире в неразрывной креативной связи друг с другом» (Никитина С.Е., Васильева Н.В., Экспериментальный системный толковый словарь стилистических терминов. — М., 1996), Когнитивный стиль — стиль репрезенти­рования информации о мире, связанный с типом личности, с индивидуальным опытом текстовой деятельности; комплекс вербально реализуемых когнитивных процедур (по материалам «Краткого словаря когнитивных терминов» — М., 1996). Эти подходы к стилю свидетельствуют о том, что «внешняя» стилистика уступает место стилистике внутренней — деятельностному, творческому акту речетворения.

Дискурс — последовательность речевых актов, образующих связный текст, погруженный в экстралингвистический контекст; процесс, а не завершенный продукт и протекает при наличии как минимум двух участников, интерпретирующих высказывания друг друга и совместными усилиями разрабатывающих структуру дискурса в каждый данный момент (см. названные выше словари).

Если текст — результат, то дискурс — процесс. Если функциональный стиль и его норма­тивные предписания по большей части отчуждены от субъектов речи, то дискурс приближен к социально означенным адресанту и адресату, которые в условиях современной языковой ситуа­ции имеют весьма отличающееся от традиционного представление о норме. «Единство коммуни­кативного задания» в дискурсе проявляет себя как межличностное коммуникативное действие. Мотивированность, уместность в употреблении языка связываются с «условиями удачи», кото­рые могут меняться в разные моменты общения, и ролевое переключение заставляет личность работать в разных стилистических режимах. Операционные единицы анализа дискурса не укла­дываются в традиционные единицы анализа функционального стиля.

Новая стилистка (и новая стилистическая норма), как представляется, отразит расширение границ литературного языка, обозначит радикальные возможности просторечия, санкционирует факты вхождения лексики ограниченного употребления в общее употребление, отметит стили­стически означенное перераспределение в составе активного и пассивного словаря, определит функциональный параметр различного рода новообразований. Надо полагать, изменится содер­жание понятий «стилистическое согласование» и «стилистический конфликт», так как прогно­зируемое учеными возрастание в 21 веке рефлексивной культуры общества может быть осущест­влено лишь в условиях свободного и эффективного общения в разнообразных коммуникативных ситуациях.

Дискурс-анализ

Цель: комплексный анализ всех видов содержания и реконструкция всех видов заложенных в него значений.

Категории дискурс-анализа:

- категория адресанта

- категория адресата

- сообщение (предмет речи и способы его языкового представления)

- категория интерактивности

Категория адресанта.

Идентифицирующие средства:

как себе представляет и интерпретирует;

какие роли (социальные, нравственные, культурные) себе приписывает;

в каких пространственно-временных рамках действует (прошлое, настоящее, будущее, смешение и смещение времён).

Идентифицирующие средства и знаковая (языковая) номинация: семантика, грамматика, стилистика. Знаки атрибуции статуса адресанта (типы аргументов, интертекстуальные отсылки и др.).

Категория адресата.

Номинации адресата, этикетные формы, черты (признаки) образа адресата (эпитет, метафора, гипербола, литота, ирония и др. приёмы «введения» адресата).

Категория интерактивности.

Выбор речевого поведения (стиля, тона): дистанцированного от адресата или приближенного к нему; толерантного, эмпатического или интолерантного, конфронтационного. Оппозиция «свой» - «чужой».

«Язык» адресата в высказываниях адресанта (прямая и косвенная речь, несобственно-прямая речь).

Адресованность как апелляция к модусу адресата: формы, направленные на 2-е лицо; местоимения с семантикой совместности; вопросно-ответные блоки.

Проведите дискурс-анализ следующего текста.

Одним из главных богатств сегодняшнего мира стала информация. Глушилка с цензурой – изобретение диктатур, а право на равную осведомленность – одна из примет демократии. Многие помнят, что у большевиков информация была поэтажной: одна для народа, другая для его слуг, одна для партийных, другая для рядовых. Ситуация вроде бы изменилась с распадом бывшей нашей страны, но, как и множеством других возможностей, мы пользоваться этим ещё не всегда умеем. Право на знания и желание знать далеко не одно и то же.

Лет 100 назад наша интеллигенция была частью европейской, государственную границу было легко пересечь. Гоголь писал «Мертвые души» в Риме, а Достоевский объезжал знаменитые казино Европы, проигрывая гонорары за ещё не сочиненные романы. Пушкин и Тургенев одинаково хорошо владели родным и французским языком. Иван Франко спокойно общался с коллегами в Варшаве, Львове и Вене, и никого не удивляло, что Каменяр может говорить и писать на трёх-четырёх языках. Это позже, когда нас вырвали из нормальной истории и из человечества, у нас появились могучие цензурные фильтры, не пускавшие в страну ни чужестранных газет, ни даже иностранного радио, на глушение которого расходовались миллиарды долларов.

Интеллигенция росла своеобразная. Знание других наречий она утеряла если не поголовно, то довольно массово. Напрямую не запрещалось учить языки, но престижность и смысл такого учения в закупоренной стране потерялись. Забылось, что полиглотом стать не так трудно. Диссиденты Владимир Буковский и Иосиф Бродский, например, отлично выучили английский, один – в зоне, другой – в ссылке, но далеко не многие из оставшихся на свободе следовали такому примеру. А зачем?..

Мы живем в другом мире. Объединенная Европа, по меньшей мере, двуязычна. Каждый третий европеец, кроме родного языка, владеет английским, 10-12 процентов опрошенных назвали вторым языком английский или французский, а пять процентов поровну – владеют дополнительно испанским или русским. Конечно же, в Евросоюзе далеко не все обожают Англию, Россию или Германию, усваивая их словари, но стремление к общению, информации расширяет поле зрения и направляет любопытство.

У нас многие до сих пор оправдывают своё незнание и политизируют его, утверждая, что истинный патриот обязан читать и разговаривать исключительно на языке своих колыбельных песен и никак не иначе. Нет смысла декламировать этой публике русские стихи и прозу Тараса Шевченко, зачитывать французское начало «Войны и мира» или рассказывать им, что уже в ХХ веке, недавно, Владимир Набоков и Иосиф Бродский стали одновременно классиками своей родной и англоязычной литературы, а нобелевские лауреаты Беккет и Элиот писали по-английски и по-французски.

Сегодня почти все заметные европейские и – понемногу – американские политики уже владеют несколькими языками, считая это совершенно необходимым. Иногда вспоминаю о своём общении с американским политиком польского происхождения Збигневом Бжезинским, который явно не принадлежит к числу русофилов. Но пан Збигнев сразу попросил говорить с ним по-русски, потому что считал необходимым упражняться в этом языке, нужном ему для получения информации и повседневной работы. Если вы наблюдали новостные сюжеты о встречах европейских руководителей, то обязательно обратили внимание на тот факт, что они живо переговариваются, а переводчиков с ними нет. Разве что в моменты принятия решений, согласования точных формулировок президенты и премьеры надевают наушники, обходясь без них все остальное время.

Мы хотим в Европу? Значит, надо общаться с нею на равных. Шевченковское «свого не цурайтесь» сочеталось с его же «чужому научайтесь». А как же еще?

Виталий КОРОТИЧ

ТЕКСТ

Текст не есть нечто внешнее по отношению к тебе.

Он есть ты, твое поведение,

твои действия в нем,

как в пространстве игры

С. Соловьев

ТЕКСТ - лат. textum – ткань, связь, соединение, слог, стиль.

Лингвисты давно пришли к идее о «первичности» текста как произведения речи. Исследователь языка в качестве материала для анализа использует именно текст, ибо текст представляет собой сферу функционирования языковых единиц, и только в тексте слово получает свое основное значение и осмысление. Спонтанными речевыми текстами говорят носители языка в процессе общения. Текст сохраняет отпечаток невербального поведения участников коммуникации. В тексте проявляется языковая личность, владеющая системой языка, и образ мира в осознании этой языковой личности.

Термин «текст» в языкознании связан с появлением и становлением лингвистики текста и ее компонентов и не получил пока однозначного определения. Можно выделить несколько полюсов в его толковании.

1. По отношению к системе языка и речи.

   1. Текст – единица высшего уровня системы языка (фонема – морфема – словосочетание – предложение – текст) и, следовательно, билатеральный знак, имеющий план выражения и план содержания.

   2. Текст – только речевое произведение, а высшей единицей языковой системы признается предложение.

2. По отношению к коммуникативным средствам.

2.1. Текстом считается только речевое произведение, зафиксированное в письменной форме.

2.2.Противоположная точка зрения: текст является формой состояния языка – возможного для восприятия или воспринятого. А коммуникативное средство или субстанция реализации (звуковая, графическая, жестовая и любая другая) – вторичный признак текста.

3. В зависимости от того, дается ли дефиниция текст в коммуникативном или структурно-системном контексте, текст определяется как результат последовательности речевых актов или как когерентная (связная) последовательность предложений.

4. По отношению к степени завершенности, самостоятельности различается узкое и широкое понимание текста.

4.1. В узком понимании текст – это высказывание – сверхфразовое единство, обладающее относительной законченностью в рамках целого речевого произведения. Это сверхфразовое единство (СФЕ), или сложное синтаксическое целое (ССЦ), или, согласно О.И.Москальской, микротекст – высшая единица синтаксиса и основной объект грамматики [16].

4.2. В широком понимании текст – это законченное речевое произведение. В плане протяженности такой текст (или макротекст) может совпадать с микротекстом, если речь идет о жанрах и типах текстов малых форм, таких, как афоризм, пословица, реклама, объявление, короткая газетная заметка и т.д. Но макротекст – это и многотомное произведение, монография и под.

Текст в узком и в широком понимании обладает общей и специфической проблематикой, общими и специфическими категориями. Вопросы интонационного оформления, формы и виды «сцепления» между предложениями, модели тематической прогрессии, категории актуального членения, структура – специфические проблемы микротекста. А типология текста, стилистика, композиция текста, категории информативности, интеграции, ретроспекции, завершенности и т.д. (по И.Р.Гальперину) более привязаны к проблемам макротекста [3].

Вместе с тем, имеется широкий спектр проблем и категорий, в равной степени затрагивающих текст в узком и широком значении. Прежде всего это проблема «текстовости» и текстообразующих категорий, то есть признаков и условий, наличие и выполнение которых дает право идентифицировать некую последовательность предложений или высказываний как текст – макро- или микротекст.

Главная категория текстообразования, безусловно, когерентность, или целостность. Когерентность текста не есть явление только смысловое. Она проявляется одновременно в виде структурной, смысловой и коммуникативной целостности, которые соотносятся между собой как форма, содержание и функция.

Р. Де Богранд и В.Дресслер выдвинули положение, согласно которому последовательность предложений может называться текстом, если она отвечает требованиям семи критериев текстуальности:

1. Когезия (формальная связность),

2. Когерентность (цельность),

3. Интенциональность (реализация определенного коммуникативного намерения),

4. Акцептабельность (приемлемость),

5. Информативность,

6. Ситуативность,

7. Интертекстуальность.

Общим признаком текста является его линейность, его сукцессивность, то есть постепенная развертываемость. Формальная линейность сочетается с ее нарушениями в плане содержания – «прорывами» в прошлое и будущее. Всякий текст соотнесен с действительностью – реальной или воображаемой, что определяет категорию референции – отнесенность элементов текста к одному и тому же факту действительности, обеспечивающую тематическую определенность текста. Всякий текст имеет темпорально-локальную ось. Каждый текст характеризуется определенным коммуникативным заданием, адресованностью к определенному реципиенту или к неопределенному множеству их, но автор речи всегда, создавая текст, «примеряет» его к потенциальному адресату с определенными социальными и интеллектуальными параметрами, фоновыми знаниями.

В таком понимании каждый текст диалогичен.

Большое количество текстообразующих категорий находим в дефиниции текста (макротекста) у И.Р.Гальперина: «Текст – это произведение речетворческого процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде письменного документа, литературно обработанное в виде письменного документа, произведение, состоящее из названия(заголовка) и ряда особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами лексической, грамматической, логической, стилистической связи, имеющее определенную целенаправленность и прагматическую установку» (Гальперин 1981, 18). Многие признаки текста охарактеризованы в работах М.М.Бахтина. Текст здесь понимается широко, как «первичная данность (реальность) и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины» (Бахтин 1997, 306).

Психолингвистика рассматривает текст как сложное семанти­ческое образование, обладающее рядом специфических харак­теристик, которые отсутствуют у слова, словосочетания или фра­зы. К ним следует отнести цельность, формальную (части текста имеют соотносящиеся между собой языковые элементы) и се­мантическую (части текста имеют общие содержательные компоненты) связность, эмотивность (текст отражает отношение автора к действительности). Важными свойствами текста являются также креолизованность (текст содержит или может содержать элемен­ты других семиотических систем) и прецедентность (понимаемая как наличие в тексте элементов предшествующих текстов). Тексту может быть присуще такое свойство, как скважность (связать по смыслу лексические значения двух или нескольких смежных предложений текста иногда возможно только при помощи сле­дующего за ними предложения). Текст обладает внутренней структурой синтаксической (на уровне сложного синтаксического целого и предложения), композиционной и логической, и опреде­ленной прагматической установкой. Текст несет в себе представ­ление о своей референтной основе (затексте) и содержит неяв­ный смысл (подтекст) (Белянин 2001, 114). Сущность психолин­гвистического подхода к тексту состоит в рассмотрении его как единицы коммуникации. Текст это «феномен реальной действи­тельности и способ отражения действительности, построенный с помощью элементов системы языка», это продукт речи, «детер­минированной потребностями общения» (Белянин 1988, 9). Тео­рия речевых актов и теория массовой коммуникации в определе­ниях текста также подчеркивают, что он должен удовлетворять коммуникативную потребность собеседников и, по существу, яв­ляется основной коммуникативной единицей, которой человек пользуется в процессе речевой деятельности.

С точки зрения лингвистики текста текст понимается как «не­которая (законченная) последовательность предложений, свя­занных по смыслу друг с другом в рамках общего замысла авто­ра» (Николаева 1978, 6). В этом определении главными крите­риями характеризуемого объекта выступают законченность, связ­ность и наличие авторского замысла. Лингвистика текста акцен­тирует аспекты порождения и восприятия текста. Текст опреде­ляется как «продукт, порожденный языковой личностью и адре­сованный языковой личности», который «мертв без акта позна­ния» (Тураева 1994, 106-107). Текст не обязательно отражает реальные события. «Произвольный характер языковых символов делает язык в высшей степени гибким и допускает коммуникацию и мышление об отсутствующих, прошлых, будущих и вымышлен­ных событиях» (Звегинцев 1967, 66).

И.Я.Чернухина понимает под текстом «речевое произведение определенного стиля в единстве формы и содержания, являю­щееся средством непосредственной или опосредованной коммуникации, цель которой есть полное раскрытие темы, и состоящее из самостоятельных единиц, выполняющих коммуникативную функцию» (Чернухина 1986, 16). Стилистический и содержатель­ный аспекты текста позволяют определить его как художествен­ный либо нехудожественный.

Художественный текст обладает всеми перечисленными выше особенностями, свойственными тексту вообще. Однако он имеет и специфические признаки, от­личающие его от текстов нехудожественных. Художественный текст выполняет особую функцию — эстетическую, которая в сложном взаимодействии с коммуникативной является опреде­ляющим моментом его особой организации. Художественный текст понимается как «эстетическое средство опосредованной коммуникации, цель которой есть изобразительно-выразительное раскрытие темы, представленное в единстве формы и содержа­ния и состоящее из речевых единиц, выполняющих коммуника­тивную функцию» (Чернухина 1986, 24). Художественный текст — это произведение поэтического языка как системы правил, от­личных от соответствующих правил обиходного языка даже при совпадении лексикона, грамматики и фонетики. Другими словами, определение художественного текста отличается от определения текста вообще указанием на эстетический аспект в противовес экспрессивному и коммуникативному. Организации художествен­ного текста присущи особая сложность и многофункциональ­ность, в нем активно используются те аспекты и ярусы, которые в других видах речевой коммуникации остаются ненагруженными. В результате структура художественного текста приобретает многослойность, причем между слоями существуют специфические неиерархические отношения.

Нам представляется важным утверждение В.А. Кухаренко, что важное отличие художественного текста от нехудожественного состоит в том, что художественный текст — результат «творения» мира этого текста. Большинство нехудожественных текстов — научный труд, информационное сообщение - основаны на реаль­ных событиях реального мира и появляются обычно после свер­шения этих событий. Предметный мир художественного текста не существует до возникновения этого текста, он появляется си-мультанно с возникновением текста. Кроме того, художественный текст триедин: в нем неотделимо друг от друга присутствуют форма, содержание и создатель (Кухаренко 1988, 4-9). В художе­ственном тексте «строятся несуществующие миры, которые яв­ляются плодом авторских представлений о действительности и даже сочетаний в реальности несочетаемого. В этом случае ког­нитивная и эмоциональная структурация «возможного мира» подчиняется закономерностям авторского сознания, в том числе языкового» (Белянин 2001, 66). Несмотря на это, художествен­ный текст не является ложью. Художник может стремиться к сходству жизненного материала и его творческого осмысления, но не требует признания его произведения за действительность, как бы велико ни было сходство между объектом и его отображе­нием.

А.А. Брудный, рассматривая текст как механизм управления процессом понимания, предлагает выделить три группы текстов:

1) тексты, не содержащие в своей структуре элементов управления восприятием и допускающие безграничную интерпре­тацию содержания,

2) тексты, жестко кодифицирующие восприятие и допускаю­щие однозначное понимание,

3) тексты, содержащие направляющие «семантические ли­нии», переплетение которых, с одной стороны, поддерживает ин­терпретацию, с другой, — порождает варианты понимания (Бруд­ный 1998, 136).

Художественный текст относится к третьей группе и обладает свойством интерпретативности, или поливариантности смыслово­го восприятия, т.е. реципиенты (адресаты) могут извлечь из него множество смыслов. Таким образом, художественный текст отли­чается от других видов текста особыми свойствами: он выполняет эстетическую функцию, обладает свойством поливариантности восприятия и может рассказывать о несуществующих событиях.

Границы «художественности» текста могут меняться в зависи­мости, например, от сферы функционирования текста или типо­логических характеристик его читателей. Как отмечает Д. Б. Гуд­ков, в межкультурном общении всегда следует иметь в виду, что текст, имеющий статус эталонного художественного в одном лингвокультурном сообществе, может не иметь его в другом. В каче­стве примера автор приводит негативное отношение представи­теля восточной культуры к рассказу «Муму», мотивированное тем, что героями последнего являются немой (урод) и собака (грязное животное) (Гудков 1999, 97).

Текст выполняет самые разнообразные функции: отражения действительности, коммуникации, хранения и передачи инфор­мации, выражения психической жизни индивида. В.А. Маслова, размышляя о связи текста как лингвистического явления с культурой, приходит к выводу, что не язык, а текст есть истинный хра­нитель культуры. Единица языка - слово — является сигналом, его функция — активизировать соответствующие концепты, хра­нящиеся в сознании языковой личности. «Именно текст напрямую связан с культурой, ибо он пронизан множеством культурных ко­дов, именно текст хранит информацию об истории, этнографии, национальной психологии, национальном поведении, т.е. обо всем, что составляет содержание культуры» (Маслова 2001, 87).

В семиотике под текстом понимается осмысленная последо­вательность любых знаков, любая форма коммуникации, в том числе обряд, танец, ритуал и т.п. ( БЭС 1998, 507). Знак здесь — материально выраженная замена предметов, явлений, понятий в процессе обмена информацией в коллективе (Лотман 1973, 4). Другими словами, текст культуры может быть выражен как на ес­тественном языке, так и на языках различных видов искусств. Текстом в широком смысле может считаться любой материаль­ный предмет, в генезисе которого принимала участие человече­ская субъективность: одежда, живописное полотно, произведение архитектуры. Кроме того, исследователи отмеча­ют семиотическую неоднородность текста, его составляющими могут являться невербальные элементы (в том числе изображе­ние), вовлеченные в вербальный текст с целью интенсификации процесса передачи смысла (Реформатский, 1933; Зильберт, 1991; Козлов, 2002).

Прецедентный текст и концепт прецедентного текста

Обратимся теперь к явлению прецедентности текста и поня­тию концепта прецедентного текста как ментальной репрезента­ции этого феномена.

Прецедентные тексты неоднократно обсуждались в литерату­ре (Караулов, 1987; Сорокин, Михалева, 1993; Слышкин, 2000; Красных, 2002). Термин «прецедентный текст» и приведенное ниже определение принадлежат Ю.Н. Караулову. Прецедентными являются тексты, «(1) значимые для той или иной личности в по­знавательном или эмоциональном отношениях, (2) имеющие сверхличностный характер, т.е. хорошо известные и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие, (3) обращение к которым во­зобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой лично­сти» (Караулов 1987, 216).

Имеет смысл расширить рамки данно­го термина, включив в число прецедентных текстов также тексты, обладающие ценностной значимостью в течение относительно короткого промежутка времени, равно как и тексты, прецедентные для сравнительно узкого круга лиц (семейной группы, студенче­ского коллектива и т.п.), например, рекламный ролик или анекдот. При этом ценность может быть как положительной, так и отрица­тельной, а усвоение текста социумом может являться как актом «доброй воли», так и результатом так называемого «текстового насилия», директивного или при помощи метода паразитической дополнительности. Под текстовым насилием понимается усвое­ние текста при отсутствии у адресата самостоятельно сформиро­вавшейся интенции ознакомления с текстом (см. подробнее: Слышкин 2000), и осуществлять его могут как индивиды, так и общественные институты.

Мы не ставим своей задачей проследить историю становления термина «концепт» и рассмотреть все многообразие определений и подходов к этому понятию. Концепт является инструментом лингвокультурологии и обозначает ментальную единицу, связывающую культуру, сознание и язык. Концепт при­надлежит сознанию, детерминируется культурой и опредмечива­ется в языке. Концепт не имеет четких границ и выраженной структуры, тем не менее, в его составе выделяются образный, понятийный и ценностный компоненты с приматом последнего (Карасик 1996). Образная составляющая концепта — наглядное чувственное представление, результат образного познания, предшествующего понятийному, например, мысленная картинка или звуковой образ. Образная составляющая не всегда полно­стью рефлектируется языковой личностью — носителем концеп­та. Понятийная составляющая — фактуальная информация об объекте, который служит основой для образования концепта. По­нятийная составляющая всегда рефлектируется. Наличие ценно­стной составляющей отличает концепт от других ментальных единиц. Средством активизации концепта служит языковая еди­ница, которая выражает его наиболее полно. Однако языковая единица, взятая вне контекста, может служить входом в разные концепты. Концепт может терять языковые единицы и притяги­вать новые.

Текст культуры, как и любой другой ее элемент, при наличии определенных условий может сформировать концепт в сознании носителя культуры. Существует механизм удобного свертывания текста в процессе восприятия и хранения его в сознании конкрет­ной языковой личности в виде ментального образования (Косто­маров, Бурвикова, 1994). Это ментальное образование, пред­ставляющее собой структурированную совокупность минимизи­рованных (в связи с ограниченностью ресурсов памяти и созна­ния) и личностно детерминированных представлений о тексте, включая связанные с ним коннотации, мы будем называть инди­видуальным концептом текста. Не любой текст формирует кон­цепт. Условием формирования концепта текста является ценно­стная значимость текста. Если текст не обладает ценностной значимостью в глазах реципиента, он «уничтожается» в процессе восприятия, возможно, оставляя в сознании какие-то следы в ви­де перестройки тезауруса реципиента. Формирование же индиви­дуального концепта есть фактическое признание ценностной зна­чимости текста в глазах реципиента. В формировании концепта текста участвуют объект, т.е. текст и субъект, (реципиент тек­ста, являющийся потенциальным носителем концепта). Текст мо­жет участвовать в этом процессе непосредственно либо опосре­довано. Ю.Н. Караулов выделяет три способа существования и обращения прецедентных текстов в лингвокультурном сообщест­ве: натуральный, вторичный и семиотический. Натуральный спо­соб состоит в том, что текст в первозданном виде доходит до чи­тателя, слушателя или зрителя как прямой объект восприятия, понимания, переживания, рефлексии. Вторичный — в том, что текст трансформируется в другой вид искусства (другую стили­стику, жанр) либо становится объектом размышления в критиче­ских и искусствоведческих статьях, рецензиях и исследованиях. Семиотический способ заключается в том, что обращение к пре­цедентному тексту осуществляется намеком, отсылкой, призна­ком, и тем самым в процесс коммуникации включается либо весь текст, либо отдельные его фрагменты, выступающие как целост­ная единица обозначения. Семиотический способ существования присущ только прецедентному тексту (Караулов 1987, 217).

Повторим, что концепт текста — это ментальная единица, ре­ально существующая в сознании конкретного носителя языка. Если текст включен в систему ценностей какой-либо культурной группы, ставится вопрос о существовании коллективного концепта этого текста. Индивидуальный концепт текста обычно богаче и разнообразнее коллективного. Коллективный концепт текста мо­жет быть микрогрупповым, макрогрупповым, национальным, цивилизационным, общечеловеческим. Факт существования коллек­тивного концепта текста служит доказательством прецедентности текста для данной культуры.

Концепты прецедентных текстов являются основными едини­цами существующей в сознании носителя языка текстовой концептосферы. Текстовая концептосфера включает в себя факти­ческие сведения, ассоциации, образные представления, ценност­ные установки, связанные в сознании носителя языка с извест­ными ему текстами. По аналогии с коллективным концептом тек­ста можно говорить о коллективной (например, национальной) текстовой концептосфере.

Под влиянием меняющихся жизненных условий обязательно изменяется и корпус национальных прецедентных текстов. В осо­бенности это ощутимо тогда, когда со сменой общественных от­ношений за сравнительно небольшой промежуток времени пере­сматривается вся система ценностей, принятых в данном обще­стве - прецедентные тексты, не созвучные более «жизненной идеологии» социума, уходят, их место занимают новые. То же самое происходит и с концептами. Невостребованные в течение длительного времени концепты постепенно забываются.

В сознании языковой личности прецедентный текст хранится не от первого до последнего слова, а в виде концепта, в той или иной степени сжатого представления о тексте, включающего его название, автора, сюжет, персонажей, основные коллизии, иногда наиболее яркие детали, крылатые слова и отношение ко всему перечисленному. В нужный момент это представление о тексте может быть вербализовано частично или полностью, т.е. концепт прецедентного текста следует признать феноменом вербализуе­мым. Фактически, индивидуальный концепт текста в вербализо­ванном виде — это все то, что языковая личность может об этом тексте тем или иным образом сообщить. Индивидуальный концепт текста, таким образом, единица не только реальная, но и поддающаяся измерению, вычислению как сумма всего, что об этом тексте может быть сказано конкретной языковой лич­ностью. Конечно, восстановить индивидуальный концепт текста однозначно практически невозможно. «Языковое сознание не может быть объектом анализа в момент протекания процессов, его реа­лизующих, оно может быть исследовано только как продукт про­шедшей, бывшей деятельности, т.е. может стать объектом ана­лиза только в своих превращенных, отчужденных от сознания формах культурных предметов и квазипредметах» (Тарасов 1993, 8). Коллективный концепт, от микрогруппового до общече­ловеческого, есть область пересечения индивидуальных кон­цептов отдельных членов группы, аналог математического пере­сечения множеств. Он также может быть вычислен, но уже как результат редукции всего уникального и обобщения того, что по­вторяется. Коллективный концепт — условная единица. Он вос­становим с большей степенью однозначности.

Когнитивные исследования доказали что процессу мышления свойственна логика «с нечеткой истинно­стью, нечеткими связями и нечеткими правилами вывода» (Ба­бушкин 1996, 13). Мы не можем рассматривать лингвокультурный концепт прецедентного текста как ментальное образование с четкими границами еще и потому, что индивидуальный концепт постоянно изменяется — например, под влиянием повторного и дальнейших предъявлений прецедентного текста или длительно­го отсутствия таковых, ознакомления с вторичными текстами молвы, возрастной «переоценки ценностей», изменения социаль­ных условий или личных обстоятельств и, в связи с этим, освобо­ждения от определенных установок либо попадания под влияние новых и т.п. То же самое происходит и с коллективными концеп­тами, которые выводятся на основе индивидуальных. Об этом пишет В.Г. Зусман, приводя в качестве примера эволюцию грибоедовского Фамусова от самодура-крепостника в национальном концепте прецедентного текста «Горе от ума» советских времен до просто человека, хорошего отца, пекущегося о судьбе взрос­лой дочери в интерпретации образа актером Ю. Соломиным в постановке 2001 года (Зусман 2001, 16). Примером трансформа­ции подобного рода является и образ Павки Корчагина, прошед­ший путь от святого до непримиримого фанатика, готового всем пожертвовать ради идеи, и печально известного Павлика Моро­зова, который из пионера-героя превратился в предателя. В этих случаях изменение концепта прецедентного текста можно объяс­нить социально-политическими факторами.

Теория лингвокультурных концептов позволяет представить процесс коммуникации в новом свете - как совокупность апелля­ций к различным концептам. Адресант в ходе коммуникации дол­жен выбрать именно те концепты, которые окажут желаемое воз­действие на адресата, и адекватные языковые средства для их выражения. В современном дискурсе такие концепты часто обна­руживаются в составе концепта прецедентного текста, а языко­выми средствами для их выражения служат текстовые реминис­ценции. Вырисовывается следующая картина: прецедентный текст представляет собой совокупность концептов, в том числе текстовых, к которым апеллировал продуцент прецедентного тек­ста в процессе его порождения; прецедентный текст в ходе вос­приятия формирует концепт в сознании социума; при порождении новых текстов продуценты могут апеллировать в том числе и к рассматриваемому концепту прецедентного текста, и к концептам в его составе.

Ю.Н. Караулов указывает, что обращение к прецедентным текстам возобновляется неоднократно в дискурсе языковой лич­ности (см. определение прецедентного текста). В.В. Красных от­мечает, что «возобновляемость» обращения к прецедентному тексту бывает «потенциальной», т.е. она «может и не быть час­тотной, но в любом случае будет понятна собеседнику без до­полнительной расшифровки и комментария» (Красных 2002, 45).

Под прецедентным текстом мы будем понимать любую харак­теризующуюся цельностью и связностью последовательность знаковых единиц, обладающую ценностной значимостью для оп­ределенной культурной группы. Прецедентным может быть текст любой протяженности: от пословицы или афоризма до эпоса. Прецедентный текст может включать в себя помимо вербального компонента изображение или видеоряд (плакат, комикс, фильм).

Концептом прецедентного текста мы будем считать ментальный образ этого прецедентного текста в сознании языковой личности — социопсихическое образование, характеризующееся многомерностью и ценностной значимостью.

Анализ текста

Анализ текста – сложная лингвистическая процедура, требующая от того, кто с ним работает, знаний, навыков, умения вести с автором «диалог». Единой методики анализа текста не существует. М.Д.Городникова, Л.Н.Синельникова, Н.И.Супрун, Э.Б.Фигон, Л.В.Шевелева, Т.А.Широкова называют следующие этапы, связанные с анализом текста:

Алгоритм анализа текста:

1. Гипотетически определяется тема текста. Устанавливаться она может по-разному: на основе содержания сильных позиций текста (заголовка, начального и конечного абзацев) или на основе общего, суммированного содержательного объема текста.

2. Выявляется композиция текста (для целостного, завершенного текста) или структура (построение) для фрагмента текста.

3. Определяется фактологическая информация текста.

4. Текст разделяется на смысловые части, устанавливаются отношения между ними, исходя из композиции (структуры) текста.

5. Определяется конкретизирующая информация текста.

6. Выделяются ключевые слова (смысловые доминанты), определяется их семантический объем и функциональную роль.

7. Устанавливаются логические соотношения между выделенными фактами.

8. Определяется оценочная информация текста, описываются риторические приемы (тропы и фигуры ), их функциональная роль в тексте.

9. Анализируется образ автора (когда это возможно), тип авторского повествования (ведется ли оно от 1-го, 2-го или 3-го лица).

10. Определяется характер речи (монолог, диалог, полилог) и характер связи между предложениями в тексте (текст с цепными, параллельными, присоединительными связями).

11. Устанавливается функция текста (описание, повествование, рассуждение и др.).

12. Определяется принадлежность текста к тому или иному функциональному стилю (функционально-стилевая типология). Называются основные приметы стиля. Учитывается стилевая однородность или неоднородность.

13. Описываются, когда это возможно, интертекстуальные связи текста.

14. Выявляется концептуальная информация текста. Учитывается наличие контекста и подтекста.

15. Дается оценка полученной из текста информации. Корректируется на основе проведенного анализа тема, идея, все виды информации текста.

Текст – важнейшее лингвистическое понятие, в котором сходятся основные параметры языка и речи. Поэтому качества текста, его стилистическая специфика зависят от многих факторов: «…от структуры речи (ведется ли она от 1-го, 2-го или 3-го лица), от участия в речи одного, двух или более говорящих (монолог, диалог, полилог), от принадлежности речи (виды чужой речи), от характера связи между самостоятельными предложениями (текст с цепными, параллельными, присоединительными связями), от конкретных функций текста (описание, повествование, рассуждение и др.), от принадлежности к тому или иному функциональному стилю (функционально-стилевая типология), от индивидуальной манеры, абзацного членения и других факторов» (Солганик 2001, 3-4). Все эти характеристики необходимо выявлять и учитывать при анализе текста.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бахтин М.М. Проблема текста//М.М.Бахтин. Собр. Соч., Т. 5. Работы 1940-х – начала1960-хг.г. – М., 1997.

2. Барт Р. S/Z. – М., 2001.

3. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. – М., 1981.

4. Горшков А.И. Русская словесность. От слова к словесности. – М., 1996.

5. Городникова М.Д., Супрун Н.И., Фигон Э.Б., Шевелева Л.В., Широкова Т.А. Лингвистика текста и обучение ознакомительному чтению в средней школе: Пособие дгя учителя. – М., 1987.

6. Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. – М., 1982.

7. Золотова Г.А. Говорящее лицо и структура текста// Язык – система. Язык – текст. Язык – способность. – М ., 1995.

8. Иссерс О.С. Коммуникативные стратегии и тактика русской речи. – Омск, 1999.

9. Каменская О.Л. Текст и коммуникация. – М., 1990.

10. Кузьмина Н.А. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. – Екатеринбург-Омск, 1999.

11. Караулов Ю.Н. – Русский язык и языковая личность. – М., 1987.

12. Кубрякова Е.С., Демьянов В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. – М., 1996.

13. Лосева Л.М. Как строится текст: Пособие для учителя. – М., 1980.

14. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек – текст – семиосфера – история. – М., 1996.

15. Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста// Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. – М., 1997.

16. Москальская О.И. Грамматика текста. – М., 1981.

17. Руднев В.ПР. Словарь культуры ХХ века. – М., 1997.

18. Серио Патрик. Как читают тексты во Франции. Вступительная статья/ Квадратура смысла. Французская школа анализа дискурса. – М., 1999.

19. Синельникова Л.Н. Расширение пространства стилистической нормы как фактор ее изменения.// Социолингвистика: ХХI ВЕК. – Луганск. 2002.

20. Синельникова Л.Н. Текст. Стиль. Дискурс// Социолингвистика ХХI век. – Луганск, 2002.

21. Синельникова Л.Н. Теория текста: Аксиомы и версии// Вiсник ЛНПУ iм. Т.Г.Шевченка №2 (58), 2003.- С.- 7 – 15.

22. Сорокин Ю.А. Психолингвистические аспекты изучения текста. – М., 1985.

23. Солганик Г. Я. – Стилистика текста. – М., 2001.

24. Тураева З.Я. – Лингвистика текста. – М., 1986.

25. Фатеева Н.А. Контрапункт интертекстуальности, или Интернет в мире текстов. – М., 2000.

ЗАДАНИЯ ДЛЯ САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ:

1. Выпишите и сравните определения текста

а) в энциклопедии «Русский язык»;

б) в «Краткой литературной энциклопедии»;

в) в книге И.Р.Гальперина «Текст как объект лингвистического исследования».

• М.,1981, с.18;

г) в «Лингвистическом энциклопедическом словаре».

2. Проанализируйте все возможные определения текста, составляя перечень совпадающих признаков. Несовпадающий остаток – предмет для проблемного обсуждения.

1. Текст – это язык в действии.