24. Проблема «эстетических деформаций» элитарно ориентированного сознания Контроль за чувствами как основа манипуляции

Часто именно «эмоциональное заражение» позволяет человеку обрести для себя определенный смысл. По мнению М. Пажа, в основе групповой связи лежит неясный, часто

271

бессознательный «эмоциональный опыт отношений», а сама жизнь группы — это «не что иное, как постоянный диалог, направленный на то, чтобы уяснить этот опыт, приобретаемый совместно всеми членами группы» (цит. по: Робер, Тильман, 1988. — С. 124).

Когда у человека спрашивают, чем ему нравится какой-то другой человек или какая-то группа людей, то искренние ответы редко бывают «вразумительными» и «логически обоснованными» (нравится «потому-то» и «потому-то»...). Но если человека попросить уточнить свое отношение не с помощью «внятных» слов, а как-то еще, то нередко это бывает обоснование именно на уровне чувств. Даже вспоминая самые прекрасные моменты своей жизни, человек не просто «логически», содержательно воссоздает ситуацию, а пытается вспомнить запахи, звуки, дуновение ветра или какие-то едва уловимые интонации разговора, которые и будят в памяти души его чувства.

К этому можно добавить то, что многие люди вообще воспринимают только эмоциональный стиль взаимодействия, лишь только внешне демонстрируя свою заинтересованность в содержании общения. В этом случае сам эмоциональный фон как бы становится смыслом и содержанием взаимоотношений с другими партнерами. Люди хотят «чувствовать», что их уважают, что на них обращают внимание, что с ними считаются, и ради этого они готовы пойти даже на определенные компромиссы, неизбежные в групповом взаимодействии. Таким образом, помимо того, что содержание групповой деятельности может порождать чувства, сами чувства часто порождают новое содержание.

Мы предполагаем, что важнейшим смыслом обращения человека к той или иной группе является его неспособность в одиночку решить возникающие перед ним внешние и внутренние проблемы. Образно можно представить это как уход из одной реальности (где человек не обнаруживает для себя подлинного смысла) и поиск другой реальности вместе с такими же несчастными людьми, как он сам. Но поскольку

272

эта утрата смысла часто переживается человеком, то важнейшую роль приобретают чувства и эмоциональные регуляторы его поведения, среди которых особую роль играет ущемленное чувство собственной значимости (или чувство собственной неполноценности). И здесь группа (престижная или не очень престижная) помогает человеку обрести для себя смысл, заключающийся в признании за ним права быть «оцененным по достоинству» и даже «любимым»... Интересные признания бывшего последователя религиозной секты Муна приводит Э. Лисовская: «Вдруг я понял, что они хотят от меня. Их роль в том, чтобы дразнить меня своей любовью, пытаясь проучить меня, перестав выказывать ее, когда сочтут это нужным» (Лисовская, 1998. — С. 510).

Нередко сообразительные лидеры-манипуляторы заранее организуют «контекстуальное оформление» своей манипуляции над группой. В этой связи Е. Л. Доценко выделяет следующие основные условия такого «контекстуального оформления» манипуляции: 1) физические условия (особенности окружения, «декорации», место воздействия и т. п.; 2) культурный фон (особенности ситуации общения, учет стереотипов социального восприятия и т. п.; 3) социальный контекст (распределение ролей в ходе общения и т. п.) (Доценко, 1996. — С. 117—118)

Для многих людей привлекательным является не только «элитарный» образ данной группы, но и непосредственное включение в ее деятельность, когда общий ритм, стиль жизни и взаимодействия буквально захватывает человека и он уже не может вырваться на свободу. Описывая распорядок, стиль жизни и дня в «экзотических» религиозных сектах (Харе Кришна, Семья любви, Церковь единения и др.), Э. Лисовская отмечает, что «день в подобных коммунах расписан так, чтобы верующий ни на минуту не оставался наедине с собой», что усугубляется «постоянным недосыпанием, скудным питанием» и неожиданными «ночными собраниями». В этих общинах руководители «стремятся поставить под свой контроль все переживания, раздумья, интересы своих подчиненных,

273

вмешиваясь в их самые интимные отношения» (Лисовская, 1998. — С. 508). Все это как раз и позволяет не только контролировать активность рядовых членов, но обращать остатки их энергии на любовь к лидеру секты, а также на саму секту, которая «пробудила» в них эту любовь.

Обсуждая стилевые особенности поведения человека, В. Петров высказывает интересное предположение: «...быть может, эпоха «подбирает» людей, подходящих к ее стилю, и возвышает их, а остальные вынуждены довольствоваться прозябанием на нижних этажах социальной иерархии?» (Петров, 1998. — С. 252). Мы считаем, что высказанное предположение справедливо и по отношению к привлекательности пребывания человека в группе, когда можно было бы сказать, что группа, сам стиль ее жизни «подбирает» и «захватывает» человека, предоставляя ему особые преимущества перед теми, кто не сумел «вписаться» в данный стиль...

Во многих современных элитарно ориентированных «тусовках» явно просматриваются и элементы «карнавальности», когда «спектакль напоказ» захватывает своим действием всех присутствующих. Но такой «спектакль» заставляет многих участников (если не всех!) играть определенные роли и как бы надевать на себя «карнавальные маски» веселья. И тогда получается то, о чем пишет М. А. Рюмина, рассматривая средневековые карнавалы: «Засилье маскоподобных физиономий отвечает карнавальному мироощущению: бурлящая безликая масса поглощает отдельную личность» (Рюмина, 1993. — С. 212). Но еще М. М. Бахтин говорил о том, что «карнавализация сознания» — это «предшественница крупных катастроф», когда начинается «хаос ценностей», «всеобщее безумие» и когда вместо «лица» может оказаться «зад», а вместо «верха» — «низ» (там же. — С. 222).

И все-таки важнейшим условием притягательности данной группы является общая идея (или иллюзия этой идеи). В качестве «отправной точки» для анализа массового сознания С. Московичи берет принцип «Толпу объединяет идеал!» и отмечает, что «массы являются носителем идей, отличных от тех,

274

что имеются у отдельных индивидов, их составляющих и более интенсивных эмоций» (Московичи, 1998. — С. 86). Связь идеи и эмоций для «цементирования» толпы, массы и различных социальных групп признают многие авторы. Например, Л. Я. Гозман и Е. Б. Шестопал в качестве важного условия существования диктатур выделяют эмоциональные механизмы постоянного подкрепления любви подданных к данному государству. Особенно это проявляется при жестких диктаторских режимах: «Диктатура, существование которой полностью противоречит интересам подданных, не может выжить без любви и священного трепета — только влюбленный может не замечать бьющих в глаза пороков своей избранницы... В наиболее жестких диктатурах контроль за чувствами является чуть ли не основным делом органов безопасности» (Гозман, Шестопал, 1996. — С. 272—274).

К этому можно добавить, что на службе таких режимов часто оказывается вся мощь пропагандистского аппарата, умноженная на талант различных деятелей культуры и искусства. Ревностно отрабатывающих свои гонорары «во славу» очередного правителя. Но то же самое можно сказать и в отношении обычной престижной группы, когда лидер, часто не являющийся так называемой «эмоциональной звездой», пользуется услугами этих «звезд» для утверждения своего влияния в группе. Важную роль при этом играют различные эмоциональные символы, как раз и позволяющие «эстетизировать», доводить до уровня настоящего искусства такого рода манипуляции.

О неразрывной связи эстетики и идеологии пишут разные авторы. Например, М. С. Каган считает, что «ни одна эпоха не владела абсолютной эстетической истиной», поэтому «прекрасное всегда исторически относительно, исторически изменчиво» (Каган, 1997. — С. 149). Пытаясь осмыслить и познать различные системы ценностных ориентаций, искусство избрало два основных пути: первый — теоретически-публицистическое осознание ценностных ориентаций общества, класса, партии (на этом пути рождаются разные формы идеологии)

275

и второй путь — художествено-образное осознание ценностных ориентаций (см. Каган, 1997. — С. 261).