Глава 5. Христианство и его возникновение

5.1. Социокультурный фон эпохи эллинизма

Начало истории христианства совпало по времени с завершением универсальной по духу и по замыслу Римской Империи. Греко-римский мир, т.е. римская государственность, соединенная с эллинистической культурой – вот вторая после иудейства родина христианства. В христианском сознании история не может быть механическим сцеплением причин и следствий, а рождение Церкви именно в этом мире, в этот момент – безличной случайностью.

Христианство зарождается в Палестине, провинции Римской Империи эллинистического периода. Мы называем «эллинистическим» — в отличие от эллинского — тот период в истории античности, кото­рый начинается после короткой, но такой «судьбонос­ной» жизни Александра Македонского. Он отмечен, с одной стороны, экспансией эллинской культуры дале­ко за пре­делы самой Эллады, с другой же — государ­ственно-политическим объединением всей сферы этой экспансии вокруг Рима. Александр мечтал о мировой Империи, о политической гегемо­нии Греции. Но две­надцати лет, в которые он успел покорить Сирию, Еги­пет, Малую Азию, чтобы затем ринуться в далекую Индию, не хватило для осуществления этой мечты. Им­перия распалась почти в год его смерти, и на ее разва­линах возникли «эллинистические» царства его генера­лов, соперничество которых, в конце концов, и открыло двери на восток Риму. И всё же после Александра «ничего похожего на то, что до него», как сказал древний историк. Не по­бедив политически, элли­низм победил культурно. Греческая культура стано­вится постепенно общей и объединяющей культурой всего средиземноморского бассейна и даже шире – от Арме­нии до Испании, от Сахары до Дуная и Рейна. Плохо ли, хорошо ли, но на греческом языке стали го­ворить теперь все те, кто искал причастия к культуре; на нем пишут и апостол Павел, и александрийский философ Филон, и вави­лонский жрец Верос, и римский император Марк Авре­лий. От языка же неотделим воплощенный в его формах, во всем его строе идеал греческой культуры, греческой жизни и он становится теперь идеалом дей­ствительно общечеловеческим. Всякий, прошедший через греческую школу, воспринявший гре­ческую «пайдею», уже эллин, какая бы кровь ни текла в его жилах. Развалины греческой школы, гимназиума, ареопага, археологи раскопали и на границе Аравии и в Англии. В старых и новых центрах эллинизма — в Афинах, в Александрии, в Антиохии — нарождается постепенно некая новая «элита», новый тип человека — перераста­ющего психологически границы города, родины, оча­га, более открытого к новым веяниям, встревоженно­го внезапно раздвинувшимися горизонтами.

Римское завоевание (второй и первый века до Р. X.) не прерывает эллинизации, а, напротив, про­должает и укрепляет ее. Культурно Рим сам «oгречивается». И именно в римской мировой монархии эл­линистическая эпоха достигает своего апогея. Рим приносит порядок и мир. После столетия войн и опу­стошений воцаряется, наконец, pax Romana (мир Рима), которой по праву так гордились римляне. Железная стена легио­нов ограждает империю от варваров, римское право утверждает повсюду справедливость, устойчивость, благополучие. С ними связан и эко­номический рас­цвет. А легкость путешествий, — благодаря удиви­тельной сети дорог, план ко­торых еще и сейчас можно видеть на портике Випсания в Риме — способствует не только об­мену товаров, но и мыслей и книг. Неуди­вительно, что источник и символ всех этих благ — са­ма Roma Augusta.— становится постепенно предметом культа, высшей ценностью этого нового объединенно­го человечества.

²

Но за внешним блеском и благополучием нараста­ет глубокий духовный кризис. Переплав­ляются веко­вые устои жизни, оказываются несостоятельными древ­ние верования и традиции. Человек уже не удовлет­воряется больше национально-бытовыми богами, ог­раждав­шими замкнутый кругозор города, рода, пле­мени. На смену им приходит скепсис и разочаро­вание, и многие ищут уже новой духовной пищи в восточных «мистериях», которые мутной волной заливают Импе­рию. В центре Рима строятся храмы Изиды, Кибелы, Диониса, в них со­вершаются таинственные обряды, не­сущие в себе обещание бессмертия и обновления. От ре­лигии хотят теперь уже не только помощи в житей­ских делах; в ней жаждут получить спасение от стра­дания, от зла, от страха смерти. Это эпоха предчув­ствий и ожиданий: «одна Импе­рия, один мировой язык, одна культура, одно общее развитие в сторону монотеизма, и одна об­щая тоска по Спасителю», — так описал историк Гарнак обстановку, в которой начинается распростра­нение христианства.

Распростра­нение христианства первоначально затронуло еврейское рассея­ние. Начав­шаяся еще до Александра Македонского, но усилившаяся в эллинистическую эпоху, еврейская эмиграция из Палестины привела, в конце концов, к тому, что поч­ти в каждом городе Империи возникли еврейские квар­талы, связанные через свою синагогу, через свою рели­гиозную организацию с религиозно-национальным цен­тром в Иерусалиме. Павел, входя в новый город, мог быть почти уверен, что найдет в нем еврейское суббот­нее собрание, в котором сможет проповедовать Христа «от Писаний». По подсчетам историков, в этом рассеянии жило не меньше четырех миллионов евреев при общей цифре римского населения в пятьдесят мил­лионов.

Несмотря на бесчисленные религиозные запреты, и в рассеянии продолжавшие отделять еврейство от «нечистых», постоянное соприкосновение с эллинисти­ческой культурой не могло не привести к некоторым переменам. В отличие от палестинских раввинов, все больше замы­кавшихся в бесплодных и мелочных толко­ваниях Закона, евреи рассеяния ощущали потребность объяснить свою веру внешнему миру, привести его к познанию единого истинного Бога, Творца неба и земли. А этой потребности отвечал со стороны «язычни­ков» все усиливавшийся интерес к Востоку и его ре­лигиозным глубинам, духовная то­ска по бессмертию. Примерами та­кого интереса могут служить гре­ческий перевод Ветхого Завета, завершенный в Египте к со­тому году до Р. X. и сделавший библейское откровение доступным эллинистическому миру, а позднее — философия александрийского еврея Филона, в которой он стремится в понятиях гре­ческой мысли выразить ве­ру своих отцов, сделать ее понятной «внешним». С другой стороны, немало язычников обращается в религию Израиля, становятся евреями уже не по крови, но по той вере, по тому мировоззрению, в центре кото­рых стоит ожидание Мессии и Его Царства.

Вот эта сеть синагог, покрывавшая всю Империю, и оказалась, как бы, провиденциально уготованным пу­тем христианской проповеди. Через нее весть о Хри­сте, споры о Нем буквально в несколько лет обошли всю империю. Отсюда же проповедь Евангелия проникла в среду ближе стоявшую к еврей­ству и открытую его духовному влиянию. Из таких людей, раз­ных по крови, но объединенных потребно­стью новой веры, жаждой перерождения и спасения и составились первые христианские общины.