Манойло А.В. - Технологии мягкой силы на вооружении США ответ России - 2015

миру 4 июня 2009 г.) с военной мощью США и их союзников. Причём последние (главным образом Франция, Великобритания и Италия) выдвигаются в авангард борьбы за интересы американских нефтяных монополий, что казалось немыслимым в 2003 г., когда Пентагон практически в одиночку оккупировал Ирак. Объясняя своё решение вмешаться в конфликт, Б. Обама выступил с речью, идеально выстроенной с точки зрения публичной дипломатии: «Отбросить обязательства Америки как мирового лидера и – что ещё более важно – наши обязательства перед человечеством в данных обстоятельствах было бы изменой самим себе… Рождённые в результате революции, совершенной теми, кто стремился к свободе, мы приветствуем тот факт, что сейчас история вершится на Ближнем Востоке и в Северной Африке и молодежь прокладывает дорогу вперед. Потому что если где-то

люди стремятся к свободе, они всегда найдут друга в лице США»49.

Вместе с этим растёт число критиков «мягкой силы», считающих, что «администрация США и многие другие ошибались, считая, что улучшение имиджа даст Америке больше возможностей для проведения своего курса». Так, профессор международной политики Университета Тафта Д. Дрезнер, утверждает, что, несмотря на «восстановление имиджа США среди граждан и элит иностранных государств», это изменение «не трансформировалось в значительное укрепление “мягкой силы”; вести переговоры в рамках “Большой двадцатки” или в Совете Безопасности ООН не стало легче». Опираясь, главным образом, на уроки военной операции Америки и её союзников в Ливии, Дрезнер утверждает, что «мягкая сила», «как выяснилось, не может су-

49 Дрезнер Д. Есть ли у Обамы большая стратегия? Почему в смутные времена нам нужны доктрины // Foreign Affairs. – 2011. – № 4 // Россия в глобальной политике. URL: http://www.globalaffairs.ru/number/Est-li-u- Obamy-bolshaya-strategiya-15279.

42

щественно помочь при отсутствии готовности применить “жёсткую силу”»50.

Это обстоятельство вовсе не свидетельствует о том, что «моральная сила мирового общественного мнения» отходит на второй план. Напротив, именно оно представляет собой единственный источник легитимности национальных правительств, которые ранее опирались на традиционные устои мировых религий. В современных международных отношениях «мягкая сила» представляет собой не только пропаганду, она скорее уникальный исторический феномен, подчеркивающий: государство-центричная вертикальная модель управления мировым порядком постепенно отходит на второй план, передавая «пальму первенства» различным сетевым структурам, обладающим средствами убеждения планетарного масштаба.

В игру вступает неведомая прошлым поколениям сеть, состоящая из элитных объединений бизнесменов и политиков клубного типа, транснациональных корпораций, мозговых трестов, неправительственных организаций и средств массовой информации. Очевидно, что эта модель сковывает и ограничивает национальные государства во всех вопросах, касающихся их безопасности и целостности, что, к примеру, во времена кардинала Ришелье или императора Петра I казалось немыслимым.

Причём изменения затрагивают все сферы государственной жизни, вызывая тем самым «революцию в дипломатии». К такому выводу пришла корпорация «Рэнд» в отчёте под названием: «Рождение ноополитики: формирование американской информационной стратегии»51. Трансформи-

50Дрезнер Д. Есть ли у Обамы большая стратегия? Почему в смутные времена нам нужны доктрины // Foreign Affairs. – 2011. – № 4 // Россия в глобальной политике. URL: http://www.globalaffairs.ru/number/Est-li-u- Obamy-bolshaya-strategiya-15279.

51Arquilla J., Ronfeldt D. The Emergence of Noopolitik: Toward an American Information Strategy. RAND/MR-1033-OSD. 1999. – P. 102.

43

ровалось само понимание мира, в котором уже «не только материальная база является предметом ожесточенного со-

перничества»; отныне ключ к успеху будет лежать в уме-

лом управлении информационными возможностями и ресурсами – стратегическом планировании и управлении»52.

Эксперты из «Рэнд» полагают, что существующие понятия киберпространства и информационной сферы (как совокупность киберпространства и СМИ) должны быть объединены в более широкий термин – «ноосфера»53. Они предваряют суть феномена следующим тезисом: на самых высоких уровнях политического руководства разработка информационной стратегии может способствовать появлению новой парадигмы, основанной на идеях, духовных ценностях, моральных нормах, законах и этике, переданных посредством «мягкой силы», в противоположность традиционной политике силы и её акценту на ресурсы и способности, связанные с традиционной, материальной «жесткой силой»54.

Формируется новая отрасль в политологии – «ноополитика», представляющая собой форму политического руководства, необходимую для взаимодействия с ноосферой, самым широким информационным пространством сознания, в котором объединены киберпространство (или «сеть») и ин-

фосфера (киберпространство плюс СМИ); по сути, это метод реализации внешней политики в информационную эпоху,

52Гриняев С.Н. Поле битвы – киберпространство: теория, приемы, средства, методы и системы ведения информационной войны. – Мн.: Харвест, 2004. – С. 13.

53Термин «ноосфера» был введен в научный оборот выдающимся российским учёным и мыслителем В. И. Вернадским, понимающим под этим понятием сферу взаимодействия общества и природы, в границах которой разумная человеческая деятельность становится определяющим фактором развития. Дальнейшее развитие этой теории связано с именами французского математика Эд. Леруа и католического философа Т. де Шардена.

54Гриняев С.Н. Указ. соч.

44

подчеркивающий первенство идей, духовных ценностей, моральных норм, законов и этики, основанный на применении «мягкой силы»55.

Причины, побудившие к пересмотру ряда фундаментальных подходов в проведении внутренней и, прежде всего, внешней политики, лежат в непредсказуемости современного мира, в изменившемся множестве угроз и уязвимостей национальной безопасности США. К примеру, в ряде официальных документов, таких как доклад Министерства оборо-

ны США «Report of the quadrennial Defense Review», призна-

ётся, что «мир продолжает быстро меняться» и научное сообщество Америки пока «не в состоянии полностью понять или предсказать проблемы, которые могут возникнуть в мире за временными границами, определяемыми традиционным планированием». При этом констатируется, что национальная стратегия «принимает такие неопределенности и готовит вооруженные силы таким образом, чтобы справиться с ними». В докладе же комиссии по национальной оборо-

не «Transforming Defense National Security in the 21st Century, Report of the National Defense Panel» определено,

что «ускорение темпа изменений делает будущие условия более непредсказуемыми и менее стабильными, выдвигая широкий диапазон требований к нашим силам»56.

Из этого следует, что в XXI в. американская «мягкая сила» становится своего рода «оружием массового поражения», которое, в отличие, к примеру, от атомной бомбы применятся постоянно, без временны́х и пространственных ограничений. Преимущество же подобной политики очевидно:

при нанесении непрямого информационного удара объект воздействия, неспособный организовать фронтальную защи-

55Гриняев С.Н. Указ. соч. – С. 14.

56Гриняев С.Н. Ноополитика – шаг на пути к созданию американской информационной стратегии. URL: http://www.agentura.ru/equipment/ psih/info/noo/.

45

ту и адекватно отреагировать на нападение, зачастую лишается былой уверенности и равновесия.

В результате складывается имперская система координат, в которой только Белый дом может без ограничений руководствоваться собственными национальными интересами, в то время как остальные правительства должны исходить из интересов эфемерного, по своей сути, «мирового сообщества». Парадокс состоит в том, что, с одной стороны, «мягкая сила» – косвенная форма реализации «национального интереса», а с другой – «Троянский конь», разрушающий классическое национальное государство, его духовную основу, культурное ядро, и предлагающий взамен транснациональную культуру потребления и удовольствий, стандартизирующую традиционные общества по подобию США.

Учитывая это, американские эксперты подчеркивают: «национальные интересы, определенные в терминах государственности», не могут быть руководящим мотивом «ноопо-

литики». Отмечается, что «национальные интересы попрежнему будут играть важную роль, но они должны быть определены больше в общечеловеческом, а не государственном масштабе и быть совмещенными с более широкими, даже глобальными интересами в единую расширяющуюся

транснациональную сетевую структуру (курсив наш. –

Г.Ф.)»57.

В сравнении с традиционным «реализмом, ставящим во главу угла государства», ноополитика заменяет их «сетью государств, государственных и негосударственных организаций», управляемых через «мягкую силу». То есть мы имеем дело с диаметрально противоположными пониманиями реальности: в то время как «realpolitik» «противопоставляет одно государство другому», ноополитика «поощряет межго-

57 Гриняев С.Н. Указ. соч. – С. 14.

46

сударственное сотрудничество в коалициях и других совместных структурах»58.

Подобное видение международных отношений вовсе не свидетельствует об окончательном разрыве со школой реализма. Подтверждение тому мы находим у бывшего государственного секретаря США К. Райс, размышляющей

(в стиле своего именитого предшественника Г. Киссиндже-

ра) на страницах «Форин афферс» об итогах своей работы: «Наши отношения с традиционными (Россия, Китай) и новыми великими державами (Индия, Бразилия) играют важную роль в проведении успешной внешней политики. Как и прежде, система союзов США в Северной и Южной Америке, Европе и Азии остаётся столпом международного порядка, и сейчас мы приглашаем наших партнёров совместно ответить на вызовы новой эпохи»59.

Тем не менее, рассматривая «мягкую силу» как продукт постиндустриальной эпохи, в которую стремительно вступила западная цивилизация, мы вынуждены заключить: ТНК, будучи флагманами культурной экспансии, упраздняют государственные границы, превращая национальный интерес в рудимент истории. Мы живём в революционную эпоху, когда мировая элита, продвигающая ценностную гомогенизацию планеты в интересах крупного промышленного и финансового капитала Америки и Европы, заявляет о своём намерении «создать инструменты для реализации принципов

глобального суверенитета (курсив наш. – Г.Ф.): парламент,

правительство, приложения к Всемирной декларации прав человека, воплощение в жизнь решений Международной организации труда (МОТ) в области трудового права, центральный банк, общую валюту; планетарные системы нало-

58Гриняев С.Н. Указ. соч. – С. 14.

59Rice С. Rethinking the National Interest. American Realism for a New World. URL: http://www.foreignaffairs.com/articles/64445/condoleezza-rice/ rethinking-the-national-interest.

47

гообложения, полицию и юстицию; общеевропейский минимальный доход и рейтинговые агентства, всеобъемлющий контроль за финансовыми рынками»60.

Такой проект предлагает член Бильдербергского клуба, французский экономист и теоретик «нового мирового порядка» Ж. Аттали, назвавший современную эпоху «эрой денег», господства либерально-демократических ценностей и рыночных отношений, основанных не только на финансовом капитале, но и на информационных технологиях, которыми будут пользоваться «гиперкочевники», своего рода глобальный управляющий класс, оторванный от национальных корней. В этой всеобъемлющей системе «мягкая сила» становится мостом, связывающим национальное самосознание с мыслью о мировом господстве не единственной сверхдержавы, но рынка, в условиях которого произойдёт «глобальная приватизация экономики, во всех сферах утвердится главенство мировых корпораций, а понятие «нация» превратится лишь в отзвук былых реалий»61. Подтверждая тем самым тезис Зб. Бжезинского о том, что Америка – последняя сверхдержава современности, Ж. Аттали рисует картину будущего в лучших традициях неолиберализма и монетарной теории, обрамляя её мифологическими эпитетами: «От Сантьяго до Пекина, от Йоханнесбурга до Москвы все экономические системы будут поклоняться алтарю рынка. Люди повсеместно будут приносить жертвы богам прибыли. Две экономические сферы – конкурирующие друг с другом, отличающиеся нестабильностью, но все более однородные – будут вести борьбу за гегемонию: одна из них – действующая в районе Тихоокеанского бассейна, а вторая – вокруг Европы. Они бу-

60Аттали Ж. Мировой экономический кризис. А что дальше? – СПб.: Пи-

тер, 2009. – С. 162, 163.

61Аттали Ж. Понятие «нация» станет отзвуком былых реалий // Россия в глобальной политике. № 2, Март – Апрель 2007. URL: http://www.globalaffairs.ru/number/n_8387.

48

дут вести жесткую конкурентную борьбу за умы, за мето-

ды, за рынки (курсив наш. – Г.Ф.). В каждой из них военное могущество уступит место могуществу экономическому, а демократия в основном сохранит свои позиции»62.

Вэтом контексте внешняя культурная политика США

иэкспорт их культуры, форсирующий идеологическую борьбу в планетарных масштабах, способствуют развитию процессов глобализации, отчасти являясь порождением этих же процессов, и глобализация, в свою очередь, содействует реализации внешней культурной политики Соединённых Штатов и распространению американской культуры. Таким образом, эти явления находятся в состоянии взаимопроникнове-

ния и взаимовлияния, будучи одной из основных и неотъемлемых составляющих многоуровневой глобализации63.

Очевидно, что всеохватывающее «торжество рынка и денег», воспеваемое в трудах теоретиков «нового мирового порядка», невозможно без «непрерывного процесса унификации культурных предпочтений человечества», продвигаемого «культурной» глобализацией. Начиная с итальянского Ренессанса, этот процесс прошел через стадии французского, английского и американского культурного влияния, географический ареал которого каждый раз расширялся. Так, позиции итальянского Возрождения ограничивались Западной Европой, а остальной мир жил собственной культурной жизнью. Французская культурная экспансия XVIII – начала XIX в. распространилась на всю Европу, а английское влияние XIX в. стало глобальным по охвату. Американскую же культурную традицию можно без преувеличения назвать планетарной – к концу ХХ в. практически нет такого уголка земли,

62Аттали Ж. На пороге нового тысячелетия / пер. с англ. – М.: Междуна-

родные отношения, 1993. URL: http://www.netda.ru/belka/texty/ attaly/att1.htm.

63См.: Филимонов Г. «Мягкая сила» культурной дипломатии США. –

С. 20.

49

где население не знало бы таких понятий, как джаз, рок, рэп, пепси, Голливуд и т.д.64 Исходя из этого, даже самые смелые модели глобального управления, исключающие «национальный интерес» из поля своего действия, приобретают новое звучание.

1.2. Истоки «демократической» «мягкой силы» США

Осмысление роли культурных факторов в жизни общества имело важное значение на протяжении всей американской истории со времен ранних европейских поселений. Для первых поселенцев в Северной Америке было свойственно полное надежд весьма утопичное видение Нового Света, свободного от предрассудков, чопорности и «скованности», характерных в то время, по их мнению, для традиционного европейского общества. Этот наследственный синтез идеализма и надежды до сих пор во многом определяет сознание американцев. Благодаря политике, проводимой в отношении автохтонных культур Северной Америки, утопизм и идеализм был предан забвению.

Культурная политика американского правительства на ранних этапах была достаточно сложной и разноплановой, но, к сожалению, в одном она была практически всегда одинаково последовательной – в подавлении культурного разнообразия. Парадоксально, но известное своей мультикультурной спецификой современное американское общество прошло на пути своего исторического формирования ряд неоднозначных этапов, первым из которых стало уничтожение коренного населения и создание для его проживания специальных резерваций.

Однако хотелось бы заметить, что перед нами стоит задача не выступать в качестве обличителя, а представить

64 См.: Филимонов Г. «Мягкая сила» культурной дипломатии США. –

С. 22.

50

объективную историческую картину, о чем часто говорят и пишут сами американские историки. Тем более эти факты оказали определенное влияние на формирование американской культуры, ценностей и культурной политики США.

Конечно, между местными племенами индейцев и поселенцами из Старого Света встречались частные случаи дружественных контактов, но это было далеко не определяющей тенденцией в их взаимоотношениях. В американской истории достаточно печальных свидетельств репрессивных акций по отношению к коренному населению, которые еще больше провоцировались вспышками эпидемий неизвестных европейцам заболеваний, порождаемых контактами с индейским населением. Было осуществлено немало попыток насаждения автохтонному населению европейской культурно-цивилизационной модели, будь то под угрозой смерти либо, уже позже, путем организации специальных государственных школ.

Как пишет С. Хантингтон, «в первые десятилетия вслед за основанием поселений в Плимуте и МассачусетсБэй (1620 и 1630 гг. соответственно) отношения колонистов с индейцами были в основном дружескими. В середине XVII в. начался даже «золотой век взаимного процветания» для индейских племен и английских колонистов. Крепла торговля, частым явлением становились смешанные браки. Но уже в 1660-х гг. торговля заметно сократилась, а притязания колонистов на индейские земли вылились в войну короля Филиппа (1675–1676). Это была едва ли не кровопролитнейшая из войн в американской истории: уровень потерь среди колонистов почти вдвое превысил потери в Гражданской войне и в семь раз в – потери во Второй мировой»65.

В 1830-х гг. президент Эндрю Джексон убедил Конгресс принять закон об устранении индейцев; по этому закону важнейшие племена шести южных штатов были принуди-

65 Хантингтон С. Кто мы? – М.: АСТ, 2004. – С. 95.

51