Родина наша не сгинет вовеки по воле Зевеса и по желанью других, вечно бессмертных богов Ибо над нею Афина Паллада, могучая сердцем, Гордая мощным отцом, руки простерла свои.

Подобно элегиям Каллина и Тиртея, стихи Солона являются его публичными политическими выступлениями. Но его поэзия теснейшим образом связана со всем обликом поэта - государственного деятеля, делившегося со слушателями-согражданами своими планами и размышлениями.

В дни молодости поэта основным соперником и конкурентом Афин был соседний город Мегары, где жители рано свергли власть родовой аристократии и где в те времена процветали ремесла и торговля. Во время военного столкновения с соседями афиняне потеряли остров Саламин, а с ним свободный выход в открытое море. Все попытки вернуть Саламин оказались неудачными. Был издан закон, запрещающий под страхом тяжелого наказания всякое упоминание о Саламине. После этого Солон покинул Афины и отправился путешествовать. Но однажды на городской площади у каменного возвышения, откуда обычно обращался к народу глашатай с различными важными известиями, появился незнакомый странник. Заинтересованные афиняне обступили его, он попросил внимания и вдруг стал читать стихи, призывающие к битве за Саламин:

Вестником я прихожу с желанного нам Саламина, Но вместо речи простой с песнею к вам обращусь..

Свое стихотворение странник закончил призывом:

На Саламин мы пойдем, сразимся за остров желанный, И прежний стыд и позор с плеч своих снимем долой!

С первых же слов афиняне узнали Солона и слушали его, боясь проронить слово. А затем, воодушевленные его призывом, переправились на Саламин и разбили застигнутого врасплох противника. Из ста стихов знаменитой "Саламинской элегии" дошли до нас всего шесть.

В период ожесточенной борьбы народа и эвпатридов враждующие партии обратились к Солону, самому популярному человеку в Афинах, надеясь, что он сумеет предотвратить нежелательное для всех военное столкновение. О государственных преобразованиях, проведенных Солоном, мы узнаем из его стихов. Поэт переносит нас в суд Времени, куда враги вызвали Солона. Но в защиту последнего выступает сама Мать Земля, так как Солон исцелил ее израненное тело, приказав извлечь из него позорные залоговые столбы. Он разыскал ее несчастных детей-афинян, проданных в рабство за долги, и вернул их родной земле. В другом стихотворении Солон, вновь полемизируя со своими недругами, приписывает себе заслугу предотвращения столкновения между демосом и аристократами в Афинах. Своих врагов поэт образно сравнивает со стаей лающих псов, окруживших исполина-волка.

В своих элегиях Солон неоднократно обращается к гомеровскому наследию. Одно его стихотворение начинается призывом к Музам, но поэт просит у богинь не песен, а счастья. Неожиданная просьба объясняется тем, что поэзия, по словам Солона, лишь часть его деятельности, направленной на завоевание счастья и достижение справедливости.

Солон стремится все понять и объяснить. Как и его современники, он противопоставляет ограниченным возможностям человека беспредельное могущество божественных сил. Но мировоззрение его оптимистично, и основным мировым законом он утверждает Справедливость, отождествляемую им с образом Зевса. По мнению Солона, люди часто забывают о мере, а чрезмерность и пресыщение порождают заносчивость и надменность, за которыми неизбежно следует преступление. Но во имя установления справедливости ни одно преступление не остается ненаказанным, хотя зачастую за преступления предков расплачиваются их потомки. Эти этические догмы, впервые четко сформулированные Солоном, впоследствии найдут полное выражение в трагедиях Эсхила и Софокла.

Поэзия Солона неотделима от его практической деятельности и обращена к согражданам и современникам. Солон считает, что разумная и полезная обществу деятельность не прерывается с наступлением старости. И если Мимнерм пределом человеческой жизни называл 60 лет, Солон считает своим долгом вступить в полемику с ним: "Смерть пусть приходит, когда минет десяток восьмой". Старость несет с собой мудрость, и поэт не стыдится признаться: "В старости с каждым я днем многому снова учусь".

Но афинский общественный деятель и поэт никогда не был бесстрастным моралистом или аскетическим проповедником. Все его творчество проникнуто любовью к жизни, принимаемой им во всем ее многообразии. Поэтому на склоне лет поэт признается: