Выжутович, Черниченко, Никитин

достоинства этого монументального создания. На одном этаже кафе, на другом ^- диетическое питание, на третьем — роскошества национальной кухни, и есть еще зал с мороженым, соками и настоящим черным кофе в маленьких чашечках.

«Сегодня день узбекской кухни» — вывешено у входа в «национальный» зал. Предупредительность излишняя, ибо о том же убедительно оповещают запахи плова, лагмана, шурпы... Но очередь! Ладно, не привыкать. Общепит давно и упорно строит нас с подносами в затылок друг за другом, но моя постоянная и повсеместная «включенность» в тему, за которой приехал, неожиданно одаривает открытием: опять конвейер! Да, все тот же поток: от салата к шурпе, от шурпы к плову и так до полной «сборки». После обеда опорожненная посуда твоей же рукой будет поставлена на черную резиновую ленту и уплывет на мойку, опрятно скрытую от глаз. И вертикальный конвейер — лифт — опустит тебя с третьего этажа на землю, чтобы, накормленного, вернуть тому главному конвейеру, который, собственно, и кор- мит-то тебя. Серые громады корпусов — сборный железобетон, тяжкий дух конструктивизма; утренняя и вечерняя толпа, текущая в проходную и вытекающая из нее; прозрачные стены внутри цехов, где ты виден насквозь... Все это детища индустриального потока, маложеланные душе человеческой.

«Что наша жизнь? Конвейер!» — это восклицание, прозвучи оно здесь в устах монтажницы, было бы исполнено буквального смысла.

И вот прямой, как линия, ленты больше нет — цепь разомкнута.

— Сидели тридцать женщин,— объяснил Мартинсон.— Каждая ставила три, ну четыре детали, дальше ее не касается. Ритм определяла самая длинная операция. Семеро одного не ждут, а двадцать, десять — ждали. Прямая потеря производительности. А теперь?

Мы отправились в цех. Я увидел круглый стол с двумя — одна над другой — столешницами. Обе вращаются. На верхней коробочки с деталями — этаким хороводом. На нижней — пять печатных плат. Пошел по кругу конденсатор — пять штук, пошел резистор — пять, и кружится, кружится карусель, пока не «намотает» пять готовых блоков. А рук — две. Чьи? Светланы Новиковой. Молодая, загорелая, с короткой стрижкой. Откровенна и рада поговорить.

-=-Л^десь недавдот^раныне в пароходстве работала;

221

инспектором канцелярии. Свой стол имела. Вот и теперь свой стол, и никто над душой не стоит.

—Не люблю, когда подгоняют, не то настроение.

Атак работай в свое удовольствие, на часы смотреть не надо.

—Человеческий фактор! — сказал, комментируя,

Мартинсон, вложив в это сочетание слов всю сумму социальных достоинств «карусели».

«Ладно, убедили,— скажет ярый технократ.— Готов запатентовать изобретение. Докажите, чего оно стоит экономически,— и я умываю руки». Не поднять эту перчатку главному инженеру — все равно что принять оскорбление. Он поднимет. «Вам не известно, сколько лет держалась на потоке наша «Ригонда», так я скажу: пятнадцать. «Мелодия» — уже меньше, лет восемь. Застой противопоказан, теперь два-три года — и, хочешь не хочешь, меняй модель. Иди и демонтируй конвейер, переналаживай под новую технологию. Целая реконструкция! Не успели освоиться — прошло два-три года, опять рви с корнями. А «карусель» легка и мобильна.

Дальше. Спросите старшего мастера, любого, вон, Дудоладову, чем открывается день, о чем голова болит. Непоставки на сборку? Бывает, но разрешимо. Кем заменить заболевших? — вот ее маета, тяжкий крест ежеутренний. Чего начинать, если обрыв «нити» запрограммирован. А Новикова и остальные на своих «каруселях» при тех же обстоятельствах гарантируют не стопроцентный, нет, но все же выход законченной продукции. Законченной, вы понимаете?

Учтите к тому же, «карусель» развязывает индивидуальные способности. Кто лучше, быстрее — все тут наглядно. Раньше было: вылезет брак — виноватых искать бесполезно. Теперь у каждой личное клеймо, если что — персонально ответишь. Так-то вот... Ну, вы удовлетворены?»

...И разошлись бы с миром, но не исчерпан спор. Последним, невысказанным «словом» в нем звучит молчание Гунты Вейнане. Ни к рижской «Радиотехнике», ни к радиотехнике вообще до того, как стала монтажницей, она касательства не имела. Работала в НИИ лесного хозяйства, но и тут ни к лесу, ни к науке никаким боком: лаборантка, техник... И вот получила квартиру в районе «Иманта», до проходной спокойным шагом минут десять. Даже не раздумывала...

Высокая, подвижная, с руками легкими и быстрыми, она двенадцать лет на монтаже. Все сидя, сидя, и, жалу-

ется, опухали ноги без движения: сердечница... То ли дело теперь — встать, промяться, не так ли? Хотя бы готовые платы на контроль отнести — тоже ведь производственная гимнастика, а?

Молчит.

Ну хорошо, давайте прямо, без экивоков: работается лучше?

Молчит, пожимает плечами. Первое в жизни интервью, вот и стесняется? Или смущает присутствие начальства, которому в и д н е е ?

— Характер у нее! — подтвердил Михайловин.— Что думает, не всегда и скажет, но я-то знаю: не по нутру ей «карусель». Да, вот и я тоже: почему, Гунта? А разницы, говорит, не вижу, что в лоб, мол, что по лбу. Ну вместо одного большого конвейера — восемь — десять поменьше. Плюсы, конечно, имеются, но не будем преувеличивать их.

Я слушал его, раздумывая и остерегая себя от поспешных выводов.

— Что есть конвейер? — продолжал Михайловин.— Это порядок, хотя и принудительный. Опять же, руки заняты, а голова налегке. Гунта думает о своем. При такой замкнутости — милое дело. Да и не все готовы к творчеству, нет привычки... Для Новиковой свободный рабочий режим, как воздух, а кому-то он не по силам, уж вы поверьте.

...В главном подъезде «Радиотехники», у турникетов, упреком опоздавшему и назиданием всем остальным горят слова: «Рабочий день начинается не в проходной, а на рабочем месте». Они горят и будут гореть, поскольку есть в них нужда. Той подчиненности порядку, что утверждался движением ленты, уже нет. А час дисцип-

лины сознательной пробил еще не для всех. И не	все,
получив в о з м о ж н о с т ь трудиться творчески,	ощу-

тили ее как п о т р е б н о с т ь , собственную и общественную. Новый конвейер сработал с опережением, так как рожден был техническим ускорением. Психология, социальные привычки людей отстают от него, ибо движутся силой инерции. На этой дистанции между «уже» и «еще», вероятно, и находится сейчас Гунта Вейпане. Перемены в технике торопят обновление в умах, однако дистанция была и остается. Это нормально, естественно,

хотя, чего там, досадно, конечно. Быстрее бы! Но молчит Гунта Вейпане, и я не уверен, надо ли ее подгонять. В одном убежден: подгонять придется технику. К человеку! Как подгоняют костюм. Снимая мерку с квалифи-

223

нации, опыта, а возможно, и с характера, подгонять к сегодняшней фигуре рабочего. «Шить» на вырост — дорогое удовольствие. Костюмы выходят из моды. Техника, пока привыкают к ней, морально стареет.

Изобретенная в Риге «карусель» проблемы все же не снимает. Смягчить суровый нрав конвейера — может в какой-то мере. Обуздать, заставить во всем повиноваться человеку — вряд ли. Никаких иллюзий на сей счет быть не должно. Полумера, она и есть полумера. Оттяжка кардинального решения.

Кстати, западные ^предприятия от групповой сборки отказываются. Шведская фирма «Сааб Скания», производящая двигатели, внедрила этот метод еще в 1971 году, провозгласив его образцом передовой технологии. Каждый сборщик работал самостоятельно и обязан был выдавать 11 двигателей за смену. Но темп увеличили, и начались болезни, возникло взаимное раздражение. Физиотерапевты фирмы опаздывали с помощью: опасаясь перевода на другой участок, сборщики не спешили сообщать о своих болезнях... За дело взялись исследователи, но опрос не дал полезных результатов: перспектива остаться без работы велит о перегрузках помалкивать. В конце концов стало очевидным, что групповая сборка в сочетании с конкуренцией и психологическим настроем на ускорение темпа опасна для здоровья не менее, чем ленточный конвейер. И с ней простились без сожаления. Монотонные и тяжелые операции фирма передоверила роботам.

Рижскую «карусель», вероятно, ожидает та же судьба.

...Глухие прозрачные стены отделяют на «Радиотехнике» цех от цеха, всякий раз образуя коридор. Коридоры длинны и достаточно широки, автокарам простор обеспечен. Но под сводами черным по белому: «Внимание — люди! Скорость движения не более 5 км в час».

Научно-технический прогресс тоже в движении, только скорость придется прибавить, ускорение — потребность дня. Одно скромное пожелание: хорошо бы на всех перекрестках НТР незримо присутствовал знак: «Внимание — люди!» Но без иллюзий: никакие «карусели», никакая музыка и физкультминутки не освободят людей от однообразного труда. Полное, окончательное освобождение несут роботы, автоматика. По подсчетам Госплана, около 8 миллионов грузчиков, прессовщиков, литейщиков, маляров, такелажников, термистов можно заменить, внедрив 2,7 миллиона роботов.

224

Вот и пришла пора обратиться к рассказу о дальнейшей судьбе сварщика Владимира Загородина.

КВАЛИФИКАЦИЯ УМА

Он вернулся. Вернулся в свой цех, окончив курсы наладчиков автоматического сварочного оборудования. Стал обслуживать подвесные сварочные машины. Это, сказал мне, «уже кое-что в смысле творчества», хотя потеря в заработке, и весьма ощутимая — 80 рублей. «А, ничего, жить можно. Мне, главное, работа понравилась».

Все последующие события я намерен описывать в будущем времени, хотя многие из них датированы сегодняшним днем. Литературный прием? Считайте, неукоснительное следование автора логике жизни, ибо сутью своей события эти устремлены в день завтрашний, и то, чем занят Загородив, многим и многим его коллегам только еще предстоит начинать. Да и сам он в пути.

Итак, цех сварки кузовов будет роботизирован. Сварочные клещи пока в металлолом не сданы, и руки сварщиков еще хранят тяжкое ремесло, но на конвейере освежающе подуло переменами. Они, впрочем, двинутся широким фронтом, и по этому поводу у нас с Загородиным выйдет такой разговор...

Специализация оборудования, чего там, вещь полезная, но она же и мстит человеку. Благословляет появление «роботов» во плоти и крови, натасканных на однудве операции. Сунул заготовку, кнопку нажал — наблюдай. Будет готово — снова на кнопку. Массовая деквалификация — вот чем это грозит. Про то, что мастерство и квалификация миллионов есть общественный капитал, золотой запас, который транжирить непозволительно, Владимир не сказал. И про психологические перегрузки человека при автоматах словом не обмолвился. То — я ему, а он слушал и, тертый калач, ничему не удивлялся.

Да, автоматика. И где прежде стоял в поту и промасленной спецовке работяга, возникла иная фигура — облаченный в халат наблюдатель за приборами. Но нет мира в его душе. Физическую напряженность сменила нервная. Социологи опросили группу рабочих автоматизированного предприятия. Те чуть ли не хором: хотим вернуться к старым станкам. Туда, где труд был тяжелым и менее квалифицированным. Это у нас, но то же — во всем мире. Парижский институт общественного мнения провел обследование промышленных рабочих и слу-

8 В. Выжутович и др.

225

жащих. Выясняли причину преждевременной потери трудоспособности; 35 % опрошенных ответили: «Слишком высокие темпы труда», 32 % — «чрезмерное нервное напряжение» и только 10 % — «изнуряющие физические усилия».

Да, автоматика. Но, решая тьму застарелых проблем, она рождает и немало новых. Массовая мобильность профессий, едва ли не всеобщая переквалификация — к этому надо быть готовым. Вытесняя рабочих на одном полюсе, автоматы создают потребность в них на другом. Ученые преисполнены оптимизма: безработица нам не грозит. Если предположить, что через несколько десятков лет автоматы заменят у нас всех рабочих и служащих, то и тогда проблемой будет скорее дефицит, нежели избыток кадров. Дефицит! Но — грамотных, образованных, мобильных.

Такие или примерно такие диалоги вели мы с Загородиным. Но с философского поднебесья пора и на грешную землю. Готовностью, и ничем иным, следует встретить пришествие роботов. Потому-то отправится Владимир на курсы наладчиков станков и манипуляторов с числовым и программным управлением. Ему придется изучить гидравлику, пневматику, оснастку станков, основы электроники, металловедение, микропроцессорную технику... «Повысить квалификацию» — чуть не сказал было я, но понял вдруг, что и сам, подобно многим, во власти былых представлений. Квалификацию рук или квалификацию ума? — это принципиальное уточнение теперь уже крайне необходимо. Вы не согласны? Полагаете, НТР предъявляет спрос на рабочего, легко и бездумно нажимающего кнопки? Установить режим, включить агрегат и следить за приборами — делов-то?

— Я тоже так думал,— признался Загородин,— пока мне не сказали: будешь оператором и наладчиком в одном лице. Тут не кнопки, а все сразу, наладка робота — это скорее умственная работа.

—Значит, долой разделение труда?

—Узкая специализация — вот где она у меня! Узкий специалист, ему ж целая армия нужна — контролеров, наладчиков, мастеров, ремонтников, кто там еще?

Арабочий широкого профиля? Сам распределяю рабо-

ту — мастер. Сам ремонтирую — слесарь. Настраиваю сам — наладчик. Теперь и кнопку нажать — одно удовольствие.

Кстати, сказал я ему, и мастер займется наконец пря-

226

мым своим делом, освободит инженера от беготни по цеху. А инженер возьмется за свое — совершенствовать технологию. Тогда и научный институт вздохнет свободно^ ему не завод опекать, а отрасль вперед вести. Так ведь? Но это и будет разумное разделение труда.

— А я о чем говорю!

Однако, чтобы работать с новой техникой, ум, колион есть, должен быть в ладах с совестью. Робот органически не приемлет халтуры.

—	Вообразите,— сказал Загородив,— придет на
сварку	дверца, полмиллиметра лишку — и он помнет,

искорежит. Или, наоборот, чуток меньше стандарта — не дотянется, будет хватать воздух. С ним не договоришься!

В связи с этим, подумал я, не сменить ли плакат, что висит в каждом цехе: «Совесть — лучший контролер»,— на другой: «Робот — лучший контролер совести»? Грядущая техника и в самом деле устраивает проверку нашим нравственным достоинствам. Кто кого воспитывает, мы ее или она нас,— вопрос весьма непростой и диалектический.

Действительно, вспомните, как хорошо, как уверенно пелось: «Мы учим летать самолеты...» Учить технику — трудная привилегия человека. Мы пытаемся добиться от машины достоинств, которые хотели бы иметь, но которых, увы, нередко лишены сами: силы, умелости, надежности, а теперь и ума. При этом подчас легкомысленно забываем, что того же «ждет» от нас и техника. Парадокс в том, что современные машины, «упраздняя» квалификацию рабочего, категорически настаивают на ней, но эта квалификация — особого свойства. «Избавляя» от наобходимости думать, требуют ума, но этот ум — на порядок смелее, нежели требовался вчера. «Располагая» к бессознательному нажиманию кнопок, взывают к сознательности, но и эта сознательность — не чета той, что ныне. Короче, хотим мы того или не хотим, а техника диктует современный ей стиль поведения. И потому Владимир Загородив, Николай Толстой, Светлана Новикова, Гунта Вейиане, да и все мы не только творцы, но и ученики прогресса. Совершенствовать технику и совершенствоваться самим — только так, встречным движением одолеем мы тот перекресток проблем, на котором застыли сегодня.

Строя планы научно-технических преобразований, необходимо иметь дополняющуюих ясную, выверенную программу социальных перемен. Какую? Я не специа-

8 *

227

лист, а «советы постороннего» — занятие не для литератора. Пусть ученые советуют, а те, кому положено решать, решают. Одно знаю наверняка: чем крепче могущество машин, тем надежнее должна быть «социальная защита» от опасного, разрушительного «омашинивания» личности.

Предприятия тратят сотни тысяч на поликлиники, медсанчасти и т. п. Газеты, что ни день, сообщают: при заводе таком-то открыт профилакторий, в нем поправят здоровье столько-то человек. Но, может, следует больше вкладывать в условия труда? Тогда рабочий реже будет испытывать нужду что-то в себе поправлять. Лучшая профилактика всех болезней — здоровье. Подобно тому, как самый надежный вездеход — тот, у которого под колесами ровная твердь.

Подходы к насущным преобразованиям на конвейере, кажется, все же намечаются. Главный из них: систему «человек — машина — среда» следует проектировать комплексно. Такое проектирование обеспечивает то миротворящее единство интересов, когда и волки сыты, и овцы целы. Все прочее — детали: чередовать операции, регулировать темп сборки, подбирать психологически совместимых работников и т. д. и т. п. Входить в эти частности не будем, тут сфера врачей, социологов, инженерных психологов... Нам обязательно помнить лишь одно: контакт человека с машиной может и должен развиваться, как говорят дипломаты, «на взаимовыгодной основе, в обстановке добрососедства». Техника может быть передовой или отсталой, сильной или не ахти, одного не может — благоволить избранным. С железным упорством держит она нейтралитет, способна исправно служить и «нашим», и «вашим». И только само общество, где она применяется, дает социальную окраску ее отношениям с человеком. Еще ведь Маркс писал, что «современное применение машин...— это совсем не то, что сами машины». Издержки процесса неизбежны, но в наших силах — и целях! — смягчить, уменьшить, сгладить их. Мы пока еще уступаем некоторым странам в создании передовой техники. Но в создании передовой, гармонично развитой личности, в утверждении — не словами, а делом — принципа «человек дороже машины» не можем уступать никому.

Машина способна решать за человека.

Но она не способна решать по-человечески.

А Л Е К С Е Й Ч Е Р Н И Ч Е Н К О

ГРОМООТВОД

Прошлым летом в колхозе «Путь к коммунизму» Косихинского района Алтайского края ни разу не заседали ни товарищеский суд, ни административная комиссия, ни комиссия по борьбе с пьянством. «Тридцать один год работаю на ферме, — сказала доярка Мария Ивановна Богатырева,— но чтобы скотник в восемь утра пришел, и трезвый — такого раньше не было».

И прошлым же летом у Петра Ивановича, колхозного скотника, на шестом десятке лет завелась чековая книжка. Даже две, и обе — с тысячными суммами. Этими тысячами Петр Иванович ворочал, расписываясь на чеках крупно, хоть и не слишком красиво, потому что в школу когда-то ходил лишь два года, и чистописание не было его коньком.

Богатый дядюшка у Петра Ивановича не умирал. И не умрет никогда, потому что его нет. Также и никаких чрезвычайных мероприятий по укреплению дисциплины в колхозе не проводили — ни облав, ни рейдов, ничего такого, потому что народу для этого тоже нет. В колхозе полтысячи работающих, но это — работающих, все нарасхват, кто при тракторе, кто при корове. Все, словом, при деле, особенно сейчас.

А что сейчас особенного? И какая связь между товарищеским судом и чековой книжкой, появившейся у скотника?

Связь прямая. Идет эксперимент по внедрению пол-

ного внутрихозяйственного расчета. Проводят его на базе колхоза ученые Новосибирского института эко-

номики и организации промышленного производства Сибирского отделения АН СССР. Отдел социальных проблем института занимается разработкой и исследованием методов регулирования экономическогоповедения.

Экономическое поведение — это поведение человека в сфере экономики. Другими словами — поведение в рабочее время. Термин хорош тем, что возвращает к первоистокам, позволяет за деревьями увидеть лес. Да, в

22*

рабочее время следует подчиняться распоряжениям начальства, или графику пусконаладочных работ, или командам Центра управления полетом, и все-таки, в какой бы отрасли мы ни реализовали умения, навыки, таланты — в конечном счете отметку за поведение в своей великой школе нам ставит экономика. Следовательно, в рабочее время надо прежде всего подчиняться ее законам.

Между законами экономики и каждым из нас есть передаточное звено — хозяйственный механизм. Он призван сообщать нам движение гигантских маховиков этих законов, делать наше экономическое поведение осознанным и, значит, правильным, разумным. Чтобй регулировать экономическое поведение, надо регулировать хозяйственный механизм.

Почему не бывает злостных нарушителей закона земного тяготения? Потому что надежен механизм действия этого закона. А почему надежен? Потому что прост. Нарушил — шлен! — и шишка. А то и хуже.

Представьте, что мы бы решили заменить этот механизм своим, человеческим, более мягким. Каждого, вздумавшего ради острых ощущений или наслаждения свободным полетом прыгнуть с крыши, ловили бы на полпути к земле и объясняли, как действует закон тяготения. За повторную попытку — на две неделя в травмопункт слушать лекции. Чего бы мы добились? У наших подопечных совершенно не было бы страха высоты. Но сколько бы понадобилось ловцов, страховочных сеток, лекторов по физике и травматологии! И сколько бы прыгали!

Вместо этого, набив с десяток синяков, каждый с раннего детства усваивает мудрость: «Знай край* да не падай».

Так в чем же секрет надежности механизма? В жестких мерах? Нет, он в том, что в сфере гравитации действует гравитация, а не агитация.

Так должно быть и в сфере экономики.

Интересен эксперимент не тем только, что внедряется хозрасчет — его изобрели не вчера,— а тем, главное, что в деле регулирования экономическогоповедения на смену товарищескому суду пришла чековая книжка. Пришла закономерно и эффективно, потому что, в отличие от предшественника, она принадлежит к сфере экономики.

У Петра Ивановича был выходной, я застал его дома. Улицы в селе Лосиха, центральной усадьбе колхоза, долгие, дом от дома по-сибирски далек. Тут вам не ткнут пальцем, как в нечерноземной деревеньке: «Вон тот дом,

230