Выжутович, Черниченко, Никитин

техникой, великолепно зарекомендовавшей себя на наших полях? Кто мешает? Не спасет никакая госприемка, если наше комбайностроение сохранит свою монополию с ее извечной присказкой — и так сойдет!

Я слушал Айдака и вспоминал. В конце 70-х латвийская газета «Советская молодежь» командировала меня в Москву на международную выставку сельхозтехники. Немец, конструктор знаменитой фирмы «Форшрит», объясняя, как срабатывает система защиты их техники от поломок, сказал, забавно строя русскую фразу: «Возможность поломки сведена есть к невозможному...» А венгр сказал, что некачественная техника бьет не только по престижу и карману его предприятия, но и по престижу социалистической системы в целом... В советском павильоне комбайнеры-ветераны, вспоминая довоенные времена, рассказывали, как проверяли они готовность техники к жатве. Стелили на землю брезент, загоняли на него комбайны, кидали в жатку несколько колосков и потом глядели во все глаза — ведь сколько зерен на брезент упадет, столько лет тюрьмы мог запросто схлопотать тот, кто готовил комбайн к жатве... Кто-то в сердцах предложил хотя бы на время внедрить такую систему технического контроля на комбайновых заводах Таганрога и Ростова. И тогда один товарищ (ругаю себя, что не записал его фамилию!..), представившись работником Министерства сельского хозяйства СССР (на груди у него среди прочих наград был орден Трудового Красного Знамени — за работу председателем колхоза в пятидесятые годы, объяснил он мне), заявил во всеуслышание, что давнишние, довоенной постройки прицепные комбайны «Южный», «Сталинец» и «Коммунар» по надежности и прочности превосходят и «Колос», и «Ниву», и рассказал, какая история произошла с ним летом 1941 года, когда вместе со своей частью он отступал по украинским степям...

В тот год отличный был урожай пшеницы. И увидел он прямо в поле брошенный комбайн. В полнейшей исправности, и горючки полон бак. Ротный сперва не понял: зачем это надо — хлеб косить, с ума ты, что ли, сошел, отступаем ведь?.. А если, говорил ему мой знакомый, завтра вспять повернем, а хлеб просыплется?.. Короче, разрешили ему, и он сел за рычаги. Прицепной комбайн обслуживают двое — один на тракторе, другой на комбайне, который идет в сцепе. А тут он один за двоих. Грохот такой, что уши заложило, вот и не услышал, как подошли немецкие танки.

101

Танкисты высыпали на башни и кричат: «Давай, рус Иван, работай, работай!» Он огляделся — наших-то уже и след простыл! С трактора спрыгнул, хотел тягу дать, а тут вдруг мысль: нельзя комбайн врагу оставлять!.. Короче, взял из-под сиденья кувалду и начал крушить комбайн. Машет кувалдой и костерит со слезами дорогих наших конструкторов: «Что ж вы, ребятки, такие комбайны варганите, как танки...» Пот с него градом, а всего-то и смог, что погнуть жатку... Тут немцы и пошли в него из танков палить — раз, другой. Хорошо, пшеница в тот год высокая была, только она и спасла, когда кинулся бежать...

Историю эту я держал «про запас» много лет. Не включил ни в тогдашний репортаж с сельхозвыставки, ни в последующие очерки, хотя был, казалось бы, повод — писал о том, что злополучные «Нивы» и «Колосы» дают до 10 % потерь зерна на полях. Думал: прочность стали и прочность техники — вещи разные. Теперь понимаю — зря не включил. Никогда не слышал, чтобы с такой любовью, как мой герой о своем «Сталинце», говорили комбайнеры про «Колос» или «Ниву». Хаяли — да. А это, если хотите, тоже характеристика...

— ...Глядите, глядите,— слышу шепот Айдака. Он хватает меня за рукав, из-под ладони смотрит куда-то в сторону леса. По склону, воровато озираясь, припадая иногда к земле и крутя острой мордочкой, пробирается рыжая собачонка, но Айдак меня поправляет:

— Да это же лиса! Ах ты, плутовка!..

Обманутая тишиной, баюкающим журчанием ручейка, лиса по-собачьи тянет носом воздух и вдруг резко стынет на месте, завидя нас и нашу машину. Ее глазкибусинки буравят нас какое-то мгновение, пока мне хватает воздуха, чтобы не дышать, и стоило мне вздохнуть, как она, сперва вся подобравшись, вдруг резко, словно пружинка, раскрывается в прыжке-полете и быстро исчезает в густой чаще, ярко мазнув рыжим хвостом по зеленой траве.

—Ну, разве не чудо? — говорит мне Айдак, и глаза

унего сияют радостью.— Не в клетке зоосадовской да

не на воротнике, а живая, живая лиса!..

Я слышу от Айдака, что вот здесь, на этом месте, ког- да-то лишь глина была, да земля высохшая, да вон там — овраг. Какая там трава, какой лес, пустыня была, пустыня мертвая! Какие уж тут лисы — мышей и тех не было.

102

Теперь их вон сколько, даже встретить можно. Разве ради этого не стоит работать?

Слушаю его, киваю согласно, и в голову приходит последняя, самая последняя строчка из его книги: «Что сделано до сих пор — это только начало...»

А как скажешь лучше и точнее, если со школьной скамьи известно, что охранять природу — значит, охранять Родину. Тут не может быть остановки...

Здесь, в «Ленинской искре», меня нашел первый секретарь райкома Софронов и сообщил, что после встречи с Александровым он принял решение помочь тому в создавшейся ситуации... Софронов, я понял, человек слова. И очень надеюсь, что и дела тоже.

В А Л Е Р И Й В Ы Ж У Т О В И Ч

ИНЖЕНЕРНЫЙ РАСЧЕТ

Место для игры выбрали притаенное, в коридорном прокуренном тупичке. Здесь кончалось настенное царство диаграмм, графиков, портретов передовиков и зовущих плакатов... Даже формальные приметы дела были изгнаны из этой тихой заводи, куда ни по служебной, ни по какой иной нужде начальство не заглядывало. Впрочем, играли не таясь, и всякий, кому пришла бы охота полюбопытствовать, был бы принят — как я, например,— с веселым гостеприимством.

Среди играющих не было женщин, что сообщало игре известную раскованность. С шуточками да подначками шла игра, и те, кто участвовал в ней, являли собой мужское сообщество, сколоченное, будто в дорожной вагонной неприкаянности, с единственной целью — развеять зевотную скуку. Были тут инженеры из конструкторских бюро, разных отделов и служб завода, в возрасте примерно от тридцати до сорока, говорливые, в меру остроумные.

Пишу «в меру», а какова она, судите сами.

Игра (если это игра) запатентована в домах отдыха, она стара и, кажется, бессмертна. Кто знает, какое по счету поколение отдыхающих упражняется в набрасывании резиновых колец на щит, утыканный гвоздями? Но инженерная изобретательность насытила ветхозаветную забаву наиновейшим содержанием. От гвоздей расходились нарисованные круги, и в центре каждого красным фломастером было обозначено, чего стоит твое попадание. Такая мишень.

В самом центре — в десятке — сияло: «выпивка». Около теснились: «премия», «диссертация», «квартира», «повышение», «отпуск на Кубе»... По краям шли опасные зоны: «теща», «ремонт», «выговор»... И где-то между кругами рая и ада располагались посулы судьбы, которые в зависимости от личных обстоятельств каждый волен был толковать и так и этак: «свадьба», «развод», «дальняя дорога»...

104

Гениальные чудачества Эйнштейна вошли в историю. Куда войдет это?

Сперва подумал: ну, своего рода производственная гимнастика, краткое отдохновение от трудов праведных; не знающий праздного часа инженер — фигура уникальная. Но, пробыв там неделю, наблюдал во всякий день и час все ту же картинку из жизни отдыхающих. Если верно, что время — деньги, то эта игра из разряда азартных, одна разница: в преферанс продуваешь свои, тут — государственные.

Где это было? На большом заводе^ а на каком именно — неважно, проблема — не местного масштаба. Инженеров у нас более пяти миллионов. Ежегодный выпуск — 800 тысяч. И ежегодно десять процентов выпускников не доезжает до места назначения, еще пять процентов уходит с завода, не отработав и года.

За пятилетку наша промышленность, где занята примерно половина инженерного корпуса, в среднем за год осваивала 3 700 образцов новых машин, приборов, оборудования. То есть на один образец новой техники приходится 675 специалистов.

Статистика, экономические реалии, ученые изыскания — ничего не надо, покажите по телевизору (в передаче «Это вы можете»), что за игру изобрели на работе потомки И. И. Ползунова, современники С. П. Королева, и достаточно. Ничего нагляднее все равно не придумаешь.

Недавно ушедший от нас Георгий Андреевич Кулагин, талантливый инженер и организатор производства,— из могикан советской индустрии. Более сорока лет — по заводам, из них десять был генеральным директором Ленинградского станкостроительного объединения имени Я. М. Свердлова. Знавал лично строителя гидропланов Д. П. Григоровича и корабела А. Н. Крылова, видел в деле металлурга И. П. Бардина, работал с С. П. Королевым.

Георгий Андреевич сравнивал современного инженера со спецами начала века, носившими форменную фуражку с молоточками. С теми, кто пробил тоннели в горах Кавказа, перекинул мост через Волгу, проложил Великий сибирский путь, создал лучшие в мире паровозы и пушки. «Меня могут упрекнуть в непонимании современного характера технического творчества, указать на то, что эпоха творцов-одиночек давно прошла и теперь новая техника создается коллективными усилиями. Но я действительно не могу понять, когда в ином

105

НИИ или КБ сотни инженеров по десятку лет подряд трудятся «на полку» и не возмущаются, и сами не слишком жаждут увидеть свой труд «в металле». Меня смущает, когда молодой инженер-краностроитель, прекрасно владеющий техникой расчетов, не может на глаз отличить двадцатитонный крюк от пятидесятитонного. Два моста через Неву расположены почти рядом. Один из них — Болыпеохтинский — построен семьдесят лет тому назад, но его разводной пролет до сих пор исправно работает без серьезных ремонтов. Мосту же Александра Невского нет еще и десяти лет от роду, но его разводной пролет уже третий год находится в перманентном ремонте и «модернизации». Старый инженер, как мне кажется, ошибался реже».

Обратим и мы взгляд свой на брега Невы. Куда же еще, если в городе 300 научных, конструкторских, технологических, проектных организаций, каждый десятый в стране работник этой категории — ленинградец. Здешний опыт в решении назревших вопросов нашей экономики высоко оценен. Потому-то именно в Ленинграде начался эксперимент по совершенствованию оплаты труда конструкторов и технологов. Тоже своего рода мост. От того, как есть, к тому, как надо.

ОГОНЬ НА СЕБЯ

Приказы отдаются скорее и охотнее, чем выполняются. Известно и другое: чем безнадежнее приказ, тем он более грозен.

«Несмотря на многочисленные приказы и распоряжения последних лет (лет! — В. В.) о курении только в специально отведенных местах, отдельные сотрудники ВНИКИ СЧПУ нарушают их. Так, систематически в коридорах третьего, четвертого этажей и в холле второго этажа курит старший инженер Снисаренко Александр

Борисович.	Неоднократные обращения		к	Снисарен-
ко А. Б. результатов не дали,		курение	продолжается.
Приказываю:	1. За систематическое нарушение правил
противопожарной безопасности		старшему		инженеру
Снисаренко А. Б. объявить выговор. 2.			Предупредить

под личную ответственность всех начальников отделов, зав. секторами и весь личный состав о недопустимости курения в коридорах и холлах ВНИКИ СЧПУ... За нарушение данного приказа виновники будут строго наказаны. Зам. директора института А. А. Корбут».

— Наказали? — спросил я Алексея Андреевича.

106

—Не за что,— ответил он.— С курением теперь все.

Иоткрыл настоящую причину победы над коридорными курильщиками. Причина проста и весома: некогда. Победа же завоевана не приказом, а волей и логикой

эксперимента. И потому оставим нарушителя правил противопожарной безопасности старшего инженера Снисаренко А. Б. Нас теперь более занимает не он, а новые условия его труда, в которых курить — не только здоровью вредить, но и делу, карману, репутации.

ВНИКИ СЧПУ — это Всесоюзный научно-исследо- вательский конструкторский институт систем числового программного управления. Он входит в объединение «Ленинградский электромеханический завод», где делают электронные управляющие машины, программные устройства для металлорежущих станков, для промышленных роботов.

На восемнадцатом километре Петергофского шоссе (если от Ленинграда) берете вправо — и вы на берегу пустынных волн. Залив дышит в окна корпусов холодным покоем, тревожит душу криками чаек, омывает соленым ветром бегущие к небу стеклянные этажи.

От пишущих машинок — эвон куда! Ну да, ведь было: лично С. М. Киров в тридцатом году внес предложение в ВСНХ о создании первого отечественного «Пишмаша». Ни опыта, ни специалистов и — огонь на себя! Бестактно писать — «скопировали», надо бы — «взяли за основу модель», но чего уж теперь, германская фирма «Вандерер Верке», надеюсь, не предъявит счет за то, что более полувека назад не от большого нахальства, а от большой нужды с натуры снимались чертежи знаменитой машинки «Континенталь».

Машинку назвали «Ленинград», десять лет выпускали ее. В сорок первом она отстучала себе приговор: приказ заводу об эвакуации. Бывший «Пишмаш» оказался на временно оккупированной территории, с нее корректировался огонь по осажденному городу. Наша полевая артиллерия била по трубе завода прямой наводкой, пока труба не рухнула, вздыбив облако красной пыли.

После войны ударили по заводу перемены профиля: с ремонта грейдеров перешли на выпуск торфодобывающих машин, потом на производство пультов управления, затем на выпуск бытовых электросчетчиков...

Словом, чего там, Ленинградский электромеханический — завод смелый, обстрелянный, приученный принимать огонь на себя. Предпринятый здесь эксперимент — доказательство все того же.

107

ДВЕ МИНУТЫ ЛИКБЕЗА

— Две минуты ликбеза,— говорит Игорь Лаптев и ведет в лабораторию, название которой предупредительно диктует мне в блокнот: лаборатория устройств по- зиционно-контурного программного управления промышленными роботами. И сразу ясно, что две минуты об этом — даже не ликбез.

— • Писать ничего не надо, лучше послушайте, это же так просто. Все промышленные роботы делятся на два типа. Цикловые — когда задана определенная последовательность движений, допустим, поднять — опустить руку или, скажем, взял — положил, взял — положил. И контурно-позиционные, те посложнее. Погрузить, разгрузить, подать деталь в станок, покрасить, выполнить сварку... Кстати, робот безошибочно разливает на троих.— Он сверкнул из-под очков испытующим оком.— Как думаете, почему?!

—Ну, совершенство заложенной программы, электронная чистота.

—Нет! Потому что у него не дрожат руки.

Что ж, вполне научное объяснение. Однако следует продолжение:

— Четыре года назад, летом, наши выезжали в Киев. Там в институте Патона испытывали устройство управления роботом-сварщиком, стояла страшная жара... Так что вы думаете? В перерывах робот разливал по стаканам холодное пиво и подавал.

Смех смехом, а главное понято: здесь создают не промышленных роботов, а новые образцы устройств для управления ими. Разработать проектную документацию, родить два-три опытных образца, провести испытания... Еще короче: придумать устройство, довести до серии.

Остается представить вам Лаптева. Ему тридцать три года. Он окончил геологический факультет Ленинградского университета, у него редкая специальность — ядерная геофизика. Был верен ей несколько лет, работал начальником геофизического отряда. Наездами в Магадан, Крым, Карелию... А жил в Ленинграде, сначала — университетская кафедра, затем Институт земной коры, должность и скромный оклад старшего инженера. Когда родился второй сын, Алеша, а первому, Илье, исполнилось пять лет, решили строить трехкомнатный кооператив. Неподъемную для молодых часть первого взноса взяли на себя родители, прочее было за Игорем...

108

Дом возник на Петергофском шоссе, до завода десять минут на трамвае. «До вашей специальности нет ничего»,— сказали в отделе кадров. Игорь рассеянно покивал: понимаю, понимаю... Извинился, вышел, потоптался за дверью — и снова: «Разрешите? Готов дать расписку, не сгожусь — ухожу без звука».

Без звука, однако, не обошлось, о Лаптеве вскоре заговорили. Через два года он вырос до старшего инженера, еще через год стал ведущим конструктором.

ОТБОР

В подопытные были определены пять ленинградских предприятий: «Электросила», Ижорский, Невский, Металлический и Электромеханический заводы. Цель — «поднять ответственность и материальную заинтересованность инженеров в повышении уровня и качества технических разработок, а также в выполнении большего объема работ с меньшей численностью персонала».

Пробил час расставания! Для тех, кому работа хомут, отбываловка,— с заводом. Для тех, кто вроде Лаптева выкладывался за сотню-полторы в месяц,— с комплексом неполноценности. Зарплата уходящих — это фонд поощрения остающихся. Чтобы требовать по способностям, надо платить по труду. Хорошая работа без хорошего вознаграждения — как любовь без взаимности: благородно, а счастья нет.

Аттестация — вот слово, которое кому надеждой, кому тревогой легло на душу, когда было объявлено: эксперимент начинается. В нем участвуют только конструкторы и технологи — творческий, словом, персонал. А специалисты цехов, чье имя легион? Их пока не коснулось. Худо ли, хорошо — мастера тянут свой воз, а коней на переправе не меняют, всему свой черед. Провалить план даже в порядке эксперимента непозволительно.

Около девяти тысяч инженеров пяти предприятий вошли в эксперимент, как в реку: умеющий плавать да выплывет. А неумеющий? Что ж, на то и расчет, ведь сказано же — с меньшей численностью... Оно, кстати, так и выходит: иная штатная единица равна нулю. «Зарабатывая» сто тридцать курением, вязанием, празднословием, она, если учесть моральный эффект, даже не ноль — величина со знаком минус. Нужен отбор. И вот начали.

Что-то вздрогнуло и натянулось меж людьми. О чем

189

прежде старались не думать — подумалось. На что в былые времена, храня благодетельный мир, предпочитали глядеть сквозь пальцы, ныне взглянулось полным чистым оком. Что неясно бродило в умах, вычеканилось до наглядности.

Верва,-^ любом коллективе и без аттестации знают, кто работник, а кто... Но одно дело знать, другое — сказать. Не враги же друг другу и вообще: не судите да не судимы будете...

— На сколько рублей выписываете периодических изданий?

Не «что почитываете на досуге?», даже не «ну-ка, ну-ка, что пишут о том-то?», а — «на сколько рублей?» Вопрос-подсказка: чем больше, тем лучше.

— На сто пятьдесят,— не дрогнув, ответил Лаптев, что было истинной правдой. Он добросовестно перечислил названия. Сначала газет: «Известия», «Комсомолка», «Ленинградская правда»... Потом журналов, среди которых были «Юный техник», «Моделист-конструк- тор», «Радио», «Декоративное искусство» (это жене, она художник), «Здоровье», «Семья и школа»... И еще пяток. Ответом своим Игорь не подвел вопрошавшего, как и тот своим вопросом не подвел Игоря.

— С подчиненными ладите?

Лаптев дипломатично двинул плечами.

— Это не у меня, у них спросите.

Какие там подчиненные у старшего инженера — неважно.

Пожалуй, сами аттестуемые не менее строго испытывали своих экзаменаторов. На взаимность симпатий, разделенность судьбы. Или — если не в ладах — на элементарную порядочность: не топить, не валить, не сводить счеты. Голосование, кстати, было тайным.

Большинством голосов Лаптев был произведен в ведущие конструкторы.

«Хорошо разбирается в технике, грамотный инженер, рационализатор» — так начинали о Лаптеве, когда предстал он перед своими. Знание — сила, но не так силен знающий, как умеющий. Потому-то аттестацией испытывается не степень начитанности, а степень соответствия занимаемой должности.

У.Лаптева теперь сто семьдесят пять плюс надбавка. Но аттестация же распорядилась судьбой шести коллег Игоря отнюдь не поощрительно. Их ли в том вина, не знаю.

За что винить В. Б.? За то, что его, настройщика ап-

110