Выжутович, Черниченко, Никитин

нею цели — выполнение плана с наименьшими затрата-

ми.

Для того чтобы, имея такую ясную, конкретную и обязательную цель, добровольно ставить перед собой еще одну, тоже очень хлопотную — удовлетворение запросов покупателя, служение его интересам,— надо быть либо наивным чудаком, либо Сиддиковым. Во всяком случае, исключением.

К 1947 году жизненный опыт двадцатитрехлетнего завмага был настолько богат и трагичен, что факт гибели нескольких человек из-за двух-трех килограммов муки и риса не мог его поразить. Сиддиков привык к тому, что обеспечение людей продуктами есть вопрос их жизни и смерти. Торговать ему не случалось, а снабжать пришлось.

Детство было голодным. В тридцать первом году отца, организовавшего колхоз, убили, и Сиддиков с тремя братьями стал помогать матери кормиться. Детство было таким тяжелым, что из него надо было поскорее выбираться, и Алиджан, как мог, торопился: первые пять классов школы закончил за три года, с шестого уже работал в колхозе — табельщиком, потому что ростом не вышел, на физическую работу не годился, зато голова была светлая, грамота давалась легко. Закончил школу на «отлично» и летом сорок первого приехал в Ташкент, чтобы учиться Дальше. Его зачислили в университет. А 30 августа эшелон уже вез Алиджана с товарищами

кфронту.

Квосемнадцатилетию у него было одно тяжелое ранение. Тогда он удрал из госпиталя раньше срока, боялся отстать от своей части, в которой многих знал и где, главное, привыкли к нему, его маленькому росту и русскому языку, которому сами же и обучили. («Относи-

лись ко мне хорошо, любознательно»,— вспоминает теперь родную часть Алиджан Сиддикович. Сегодня его русский почти безупречен, а «любознательно» — то есть знали и любили.)

На двадцатилетие война подарила второе ранение, гораздо более тяжелое. Отослали в Тыловой госпиталь в Иваново. Он написал домой и получил оттуда посылку — мешочек изюма. Мешочек был так мал, что делить не стоило, и Сиддиков отдал всю посылку медсестре, у которой было двое детей и муж на фронте. Она стала приносить ему из дома по кружке компота из его изюма и собственных сушеных яблок.

141

После госпиталя Сиддикову дали инвалидность и шестимесячный отпуск. Он поехал домой. Добирался долго, и раньше него попали к матери сразу три «похоронки»: на двух старших братьев и на него, Алиджана. За неделю до его приезда мать умерла. Ему все рассказали соседи и отдали «похоронки». Он смотрел на две с именами братьев и надеялся, что братья все-таки живы, как и он. От третьего, тоже воевавшего, вестей не было. Сиддиков сходил на могилу матери и собрался на фронт.

Но тут вышла задержка.

Конечно, теперь мы понимаем, время было сложным. А люди и тогда, как во все времена, были разные. Встречались те, чье желание бдить, стоять на страже и защищать Родину было по силе прямо пропорционально расстоянию от фронта. Чтобы сохранять желанную дистанцию, они были готовы «бдить» любыми способами. Донос на двадцатилетнего фронтовика-инвалида не составлял исключения. А предельно серьезное к нему отношение со стороны проверявших доказывало их необходимость именно в глубоком и вроде бы не стратегическом тылу — в Андижане.

Попав в их руки, Сиддиков долго и горячо объяснял, что в окружении под Вязьмой его армия три года назад не находилась, у немцев он не был, рана, инвалидность и отпуск у него настоящие.

На подтверждение этого потребовалось два с лишним месяца. Родительский дом пустовал, подкормить-оби- ходить выздоравливающего раненого там было некому, но не жил в нем Сиддиков по другой причине.

Когда его выпустили, отпуск был просрочен. Сиддиков снова объяснял, почему задержался с перекомиссовкой и возвращением, и его объяснений снова не слушали. Андижанской «тройкой» он был осужден за дезертирство и приговорен к восьми годам заключения.

Даже самые страшные обстоятельства никогда не убивали в Сиддикове веры в правду, не заставляли опускать руки. В Ташкенте на пересылке он добился, чтобы его выслушали снова. На этот раз помогло. Его освободили. Медкомиссия присвоила ему третью группу, и освободившийся, реабилитированный Сиддиков отправился в единственное родное теперь для него место — в свою фронтовую часть.

Он был инвалид, нестроевик, но упросил командира, его оставили при родной части, определив на полковой продовольственный склад. Одной из наиболее ответственных его функций стал отпуск ежедневных «нарко-

142

мовских» ста граммов. Однажды под вечер пришел за довольствием старшина бывшей его роты. Сиддиков с аптекарской точностью отмерил порции в его канистру. С сухим пайком выходила задержка, старшина поэтому остался, а спирт отправил в роту с попутным бойцом. Тот отхлебнул по дороге, и на месте при дележке граммов не хватило. Разбираться на склад явился с ординарцем лично комроты. Сиддиков без разговоров вылил в его фляжку свою порцию (сам ни пить, ни курить так и не приучился). В наступавших сумерках командир заспешил назад, за ним ординарец. Немцы заметили их, кинули мины. Всего три штуки, но, видимо, траншея была у них пристреляна. В ординарца пришлось прямое попадание, а из лежавшего на бруствере командира Сиддиков, подбежав, дрожащими пальцами вытащил двадцать восемь осколков. Остальные потом вынули в санбате, комроты спасли, но кровавую цену перебоя в снабжении Сиддиков запомнил на всю жизнь.

Идеализировать целое поколение или отдельных его представителей — занятие ненужное, но умение относиться к своему делу так, будто только получен приказ «Ни шагу назад!», умение самим себе отдать такой приказ и выставить заградотряды из собственной совести и чувства долга присуще многим фронтовикам.

Клюющий носом двадцатитрехлетний парень, ростом и статью пацан, с искривленной ранением рукой, с шеей, торчащей из воротника гимнастерки, как макаронина из бидона, понукающий навьюченного ослика, так же отличался от образа вальяжного завмага, как решимость служить покупателю и обществу от стремления просто выполнить план.

Попробуем рассказать, как удавалось Алиджану Сиддиковичу Сиддикову реализовывать свою решимость на протяжении долгой и неспокойной завмаговской жизни.

Назвать же повествование точнее следовало бы, вероятно, «Фокусы завмага Сиддикова». Потому что именно так — фокусы — он называет то, что пресса областная, республиканская и союзная потом стала величать его инициативами, починами, новаторскими методами,

В нашем обществе старательность не остается незамеченной. К концу 40-х годов сиддиковский осел был известен на всю республику. Назвали осла так: андижанский метод развозной торговли.

Гидролизный завод построили, снабжение его вошло в колею, и Сиддикова перевели завмагом на хлопкоочиг

143

стительный. Половину времени штат завода был в поле, ослу было не поспеть. Продмагу придали автолавки, но все равно охватить все хлопководческие станы сетью бесперебойного снабжения было мудрено. Заставлять людей ждать автолавку, потом давиться около нее?

Торговля — это наука, конечно. С одной стороны — точная, ибо деньги, как известно, счет любят. С другой — гуманитарная, ибо надо знать людей, от которых собираешься эти деньги получить. Помимо экономических требуются знания социологические, демографические,

этнографические. С таким банком данных не прогоришь.

Очередной его фокус пресса назвала чуть романтично: лавки доверия. Автофургон просто оставлял на стане продукты с ценникамии пылил дальше вместе с продавцом.

Лицо начальника горпищеторга было багровым, когда он толковал Сиддикову про отношение к государственной собственности и сулил пятьдесят восьмую, бывшую еще в большом ходу. «Сельский кодекс чести, скажи пожалуйста! — начальнику не хватало слов.— Ах, ты...» Сиддиков поклялся, что под суд пойдет один и всю вину возьмет на себя, только в конце сезона. Осенью в «лавках доверия» оказались излишки выручки: невидимым продавцам все лето давали на чай. «Вот видишь»,— сказал Сиддикову начальник. И запретил фокус на будущее.

В 60-х годах Сиддикова назначили директором продовольственного магазина «Ёшлик» — самого крупного тогда продмага в Андижане, расположенного на бойком месте, у центрального рынка.

«Ёшлик» по-узбекски — «юность», но репутация у магазина была, как у старой рыночной торговки: недостачи, скандалы, жалобы на грубость. Ни один из многочисленных сиддиковских предшественников не задерживался здесь дольше восьми месяцев.

Сиддиков хотел не просто задержаться. Здесь он решил воплотить свою мечту, построить, так сказать, модель идеальной торговли — без очередей, без обмана, без хамства — в одном, отдельно взятом, продмаге.

И начался каскад, фейерверк его «фокусов».

Он сам попросил то, от чего другие шарахались, как черт от ладана: открыть на базе «Ёшлика» школу продавцов. Два обрекаемых этим зайца были такие: приходили кадры, свободные от традиций, навыков, наклонностей, которые в кадрах более «опытных» предстояло

144

искоренить. А эти «опытные» в учениках обретали вездесущих контролеров.

Затевая дело коллективное, мысля этот коллектш живым организмом, большой семьей, руководитель бег ханжества должен подумать о его половозрастной структуре. В Узбекистане тогда был лозунг: «Женщины — i торговлю». Лозунг, как известно, выдвигается в том случае, если дело идет туго. С парнями у «Ёшлика» проблем не было, по здешней традиции они за прилавок шли охотно. Девушек не хватало катастрофически. Не только во исполнение лозунга. Сиддиков считал, что у них на глазах парни будут работать лучше.

Положим, паранджой эти глаза в 60-х годах уже не закрывали. Но не пускать со двора выпускниц школы до замужества — это Андижан, живший тогда преимущественно в отдельных домах, обнесенных дувалами, очень даже практиковал. Сиддиков понимал, что газеты с объявлением «Ёшлика» о наборе вряд ли проникнут за дувалы к обладательницам прекрасных глаз. Понимал и то, что дома-крепости взять штурмом необходимо.

Задача, как видим, была сугубо фортификационная. Надев все награды, фронтовик Сиддиков отправился к знакомому фронтовику — военкому Андижана.

О, бесподобный ритуал местных приветствий! О, неспешное течение беседы, словно хрустальная струя арыка, утоляющее жажду общения! О, этот зеленый, зеленый, зеленый чай!.. «Как вы сегодня отдыхали?» — «Как здоровье вашей жены?» — «Как здоровье ваших детей?» Всемогущий аллах, сколько всего требуется выяснить, чтобы затем перейти к делу! Но зато и устроить его можно наилучшим образом.

В следующее воскресенье над Андижаномпоявился вертолет. Без усов для прысканья химикатами, он полетел не к плантациям, а к центру города. И вдруг, почкаловски эдак озоруя, спикировал и пошел на бреющем по-над самыми чинарами-урюками дворов и садов, чуть не черепицу с крыш сдуваючи. Ко второму кругу посмотреть, в чем дело, не выбежал на улицу только безногий. Тогда вертолет взмыл, завис, чуть помедлил для эффекта и, неспешно переходя в синем небе с места на место, стал осыпать город тысячами листовок. Девушек звали в «Ёшлик». Неделю Сиддиков дал андижанцам на домашние войны, а в следующее воскресенье еще пять тысяч листовок таким же манером сыпанулись солью на свежие раны.

Приток свежих кадров пошел быстро. Так же, как из-

145

бавление от носителей пережитков. Вскоре магазин уже с полным правом назывался комсомольско-молодежным.

Его руководитель к этому времени воспитывал четырех сыновей-комсомольцев, но служебное положение обязывало его не стареть душой. В моду входили ансамбли. Иные из отцов на них косились. Про молодежь говорили, что она «пошла не та». А Сиддиков принялся в «Ёшлике» организовывать ансамбль. Договорился о шефстве с артистами областной филармонии, они стали вести репетиции с участниками самодеятельности продмага. Ансамбль назвали по имени магазина — «Ёшлик».

В этом, собственно, и состоял очередной фокус. Реклама — двигатель торговли. Рекламировать следует не только продукцию, но и саму фирму. «Андижанский „Ёшлик"? Как же! Вот тут недавно по телевизору... Или по радио...» И ведь действительно по телевизору, да не только областному, республиканскому — по Центральному дважды показывали! На ВДНХ в Ташкент «Ёшлик» ездит регулярно, на ВДНХ в Москве сподобился выступить, даже в Колонном зале Дома союзов. Был на гастролях в Болгарии и Польше.

Этот свой «фокус» Сиддиков любит, наверное, больше других. Любит приходить по вечерам на репетиции. Певческого голоса у него нет, он входит в ансамбль с правом совещательного. Прекрасно ведает, что творит: воспитывает свой штат, развивает духовно, культурно. Уверяет, что и профессионально. Что такое танцевать? Весело и красиво делать тяжелую физическую работу. Желательно артистично, ибо на глазах у публики. Что такое торговать? Абсолютно то же самое! Статистика не даст соврать: чтобы реализовать товаров на тысячу рублей, продавец продмага должен переместить около

двух с половиной тонн груза. Работа физическая. Вот и нужен тренинг. Человек, привыкший и умеющий ар-

тистично вкалывать на публику, не нахамит, как бы ни было тяжело.

Если «фокус» не запрещают сверху, Сиддиков от него не отказывается. Светлой памяти ослик канул в прошлое, но «андижанский метод развозной торговли» жив и крепок. Из ста работающих в магазине 85 — парни, и почти все они закончили курсы ДОСААФ, водят машину или мотороллер. Четверть объема товарооборота дает продмагу развозная торговля, а в хлопковую страду гораздо больше. Парни садятся за руль, и прилавком «Ёшлика» становится вся Андижанская область. Мало того, автолавка одновременнои гастрольная брига-

146

да. Они ведут счет: сборщикам хлопка дано около полутора тысяч концертов.

Такие же мини-концерты устраиваются и во дворах Андижана. Араб Мадалиев, проживающий на улице Пиллекеш, 22, рассказывает, как нравится ему их слушать. Живущий неподалеку Оскар-Али Усманов тоже не нахвалится ёшликовцами. Ему, как и всем тремстам шестидесяти пяти андижанским инвалидам войны, мотороллеры «Ёшлика» два раза в неделю доставляют заказы. Вертеться продмаговской «мотопехоте» приходится отчаянно: по тридцать адресов в день на мотороллер, в летнюю здешнюю жару нагрузка — ой-ей.

Взаимозаменяемость за рулем полная, но цейтнот остается. Придумали так: сделали по два фанерных ящика для каждого адресата. Крышка задвигается, как у пенала, на ней адрес: «Мадалиев Араб, Пиллекеш, 22». Внутри ящика — ячейки для бутылок, свертков, пакетов, пачек, банок. Начиняют в магазине и развозят с семи утра, по холодку. Круговорот ящиков в Андижане, затраты времени для доставщика-продавца минимальные, для клиента — никаких, только успеть крикнуть: «Спасибо, сынок!», услышав звук мотороллера. Пустой ящик, выставленный у калитки, доставщик забирает, «заряженный» с вложенным счетом оставляет. Рассчитываются с «Ёшликом» эти триста шестьдесят пять покупателей раз в месяц — в день пенсии. Для ревизий, которым не объяснишь, что так удобнее людям и магазину, заказы, еще не оплаченные инвалидами, числятся по графе «товары в пути». Нарушение, конечно. Равно как и то, что не только с участников войны, но и со сборщиков хлопка, вообще ни с кого за свою развозную торговлю «Ёшлик» не берет наценку за доставку.

В общем-то это тоже «фокус», который периодически порываются продмагу запретить. «Другие пользуются наценкой, а вы заигрываете с покупателем, пытаетесь создать себе популярность!» Сиддиков объясняет: 3— 4 %, кои разрешено накидывать за доставку, психологически давят на хозяйку — лучше, мол, самой дойти до магазина, не полениться, зато сэкономить. Несчастные 3 % могут сделать развозку нежелательной покупателям, и тогда «Ёшлик» потеряет очень много. Один «моторизованный» продавец дает продмагу втрое больше выручки, чем обычный, «стоячий».

Вот она, сердцевина сиддиковского фокуса. Гонять на мотороллерах и автофургонах его ребятам в удовольствие^ равно как и давать концерты. Конечно же,

есть тут элемент развлечения, игры. Знает Сиддиков свои кадры, умеет их «завести». Но не по принципу «чем бы дитя ни тешилось, лишь бы работало». Вроде бы тешась, оно работает втрое лучше, производительнее!

У продавца, который работает с удовольствием, хочется покупать. Рустам Мирсалимов начинал в кондитерском отделе. Опыта, навыков совсем еще не было, кульки крутил не слишком ловко, взвешивал подолгу. Зато, как в старой сказке, было у него одно богатство — его улыбка. Кто не видел, тому не расскажешь. А через дорогу, напротив, стояла будка пожилого ювелира. Человек он был хмурый и злой. И вот повадился к Рустаму за сладостями. Приходил сначала раз в неделю, потом стал ходить дважды. Как-то пришел с женой. И сказал Рустаму: «Знаешь, сынок, я очень скупой. Работа у меня такая — все экономишь. Но прихожу к тебе и трачу в пять раз больше, чем собирался. Вот жену привел посмотреть, чтобы не удивлялась. Все у тебя, сынок, будет в порядке — и с планом, и вообще».

Понятно, слова забылись бы, не окажись ювелир пророком. Рустам Мирсалимов из «Ёшлика» стал первым в Узбекистане работником торговли, награжденным премией комсомола республики. Так что с планом порядок. Что же до «и вообще», то лучше всего, наверное, о благополучии на этом обширнейшем фронте скажет все та же Рустамова улыбка.

Конечно, из тридцати зеленых учеников, прибывающих в школу-магазин каждые полгода, Сиддиков оставляет для «Ёшлика» только лучший, воистину отборный человеческий материал. Конечно, по признаку таланта, обаяния (ибо это тоже талант, необходимый для человеческого общения,— вспомним второе значение слова «commerce»). Но дальше нужна работа, чтоб было признание, и нормальные условия работы, чтобы не растерять их, эти улыбки. И значит — фокусы, фокусы, фокусы...

Первым в городе и области магазин перешел на самообслуживание. Опыт Сиддиков привез из поездки в Москву. Сделали такие же стеллажи, разложили товары. Но самое Трудно было, конечно, не это.

Все понимали: прогрессивная форма, исключает очереди, ведь за кассы на расчетном узле, как за руль, у них сядет любой. Но даже у ёшликовцев, юных годами и духом, возникал психологический барьер, недоумение смешивалось со страхом: как же так без продавца? Знали, что инструкция по применению самообслуживания

«48

дозволяет 0,17 % товарооборота списывать по графе с деликатнейшим названием «забывчивость покупателей», но казалось, что разворуют гораздо больше.

Не хотелось рушить и те человеческие отношения, которые были между «Ёшликом» и клиентами. Они основывались на знании привычек, порой и странностей завсегдатаев. Так было, например, с молоком. Его давно уже продавали в бутылках. А многие из «постоянных» продолжали приходить за молоком с бидонами: бутыл- ки-де лишняя тяжесть, громоздко, неудобно. Словом, люди капризничали, но продмаг им потакал — всем желающим разрешали переливать молоко в бидоны. За бутылки, оставляемые тут же, денег не брали. Заботы о мытье бутылок взял на себя магазин.

Решили, что эту потачку можно оставить и при самообслуживании: в бидоне же видно, сколько молока налито, не обязательно считать бутылки.

... Сиддиков сидел в своем кабинете на втором этаже, когда к нему влетел Рустам Мирсалимов, и по виду комсорга Алиджан Сиддикович сразу понял, что произошло «ЧП». Вместо улыбки на лице Рустама были растерянность и еще не остывший охотничий азарт. Там, внизу, в торговом зале, они только что поймали вора! Весь ужас в том, что это один из постоянных покупателей, живущий неподалеку от «Ёшлика», которого все ребята знают, с его детьми учились, и где он работает, знают, и что зарплата у него хорошая. Он чуть не плачет, умоляет не позорить, деньги сулит любые, просит директору, Сиддикову то есть, не говорить ничего...

«А может, он, правда, забыл, что взял, Рустам?» — спросил директор с надеждой. Какое там, махнул рукой Мирсалимов. Все продумано. Налил полбидона молока и опустил туда бутылку коньяка так, чтобы покрыло с горлышком. Джурат заметил, сказал Рустаму, но они еще надеялись — может, шутит. Нет, подошел к кассе, открыл бидон, сказал — два литра молока. Самый дорогой коньяк взял.

«Проводите его сюда,— приказал Сиддиков.— Вежливо». Рустам вылетел пулей, а Сиддиков налил в две пиалы зеленый чай и поставил на свой рабочий стол. Руки дрожали. Он достал валидол, стал ждать.

Задержанный вошел без стука. Лица на нем не было. Остановился у двери. Сиддиков поздоровался по полному протоколу: радостная встреча, как отдыхали, жена, дети. Уличенный мычал невнятное, не поднимая глаз. Сиддиков усадил, стал потчевать чаем. Гость отпихивал

149

пиалу, хозяин настоял, затем налил еще. Попенял на жару, которая не дает работать, просто с ума сводит. Допили по второй пиале. Сиддиков взглянул на часы и, поднявшись, сообщил, что должен, к сожалению, идти на совещание. Очень благодарен за визит и будет счастлив видеть в любой другой раз, а сейчас, увы, больше беседовать не может. Он просит гостя передать поклон супруге и заходить почаще.

Тот поднялся и, глядя на Сиддикова, будто на привидение, задом вышел из кабинета. Сиддиков плюхнулся на стул.

Дверь снова открылась. Вернувшийся выглядел, как шпагоглотатель, по ошибке проглотивший двуручный меч. Выталкивая слова по одному, заговорил: «Алид- жан-ака, вам, наверное, ребята не успели... Я там...» — «Уважаемый сосед,— перебил его Сиддиков.— Мы с вами немолодые люди. Нам нельзя очень волноваться в эту жару. Идите домой, лягте спать и забудьте все. Вы просто перегрелись. Хотите валидола?» Тот покачал головой. И так, покачивая, вышел.

Когда он вернулся снова, это был натурщик для сюжета «Снятие с креста». Бескостно обрушившись в кресло, поднял на Сиддикова мертвые глаза и произнес: «Я это делаю в пятый раз».

«Понимаешь, Рустам,— объяснял потомСиддиков,— у каждого есть совесть. Надо только правильно до нее докопаться». В конце месяца, когда обнаружилась недостача, директор, как договаривались, позвонил «гостю». Тот пришел и заплатил за украденные раньше бутылки.

Кого он больше воспитывал тогда? Вора? Своих ребят? Самого себя? Всех сразу, наверное. Злополучные 0,17 % на «забывчивость покупателей» «Ёшлик» не планирует и не списывает.

Вообще эта статья априорного планирования убытков — вещь довольно сомнительная. «Не случайно громы и молнии в адрес покупателей,— писала недавно по этому поводу «Правда»,— мечут как раз те завмаги, у которых выявлены крупные растраты, кто допускает и покрывает злоупотребления на этой почве». Газета приводит пример: в магазинах самообслуживания Киевского райпродторга Одессы за весь 1985 год было выявлено двенадцать «забывчивых» покупателей, сумма убытка от которых составила 42 рубля 17 копеек. Однако списано по этой статье за тот же период было около 30 тысяч рублей. Причем списано совершенно открыто,

150