Азадовский

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

свою зависимость в этом отношении от народной поэзии. «Поэзия нашего простого народа меня к этому довела», — писал он в первой своей работе, посвященной проблеме русского стиха. В 1735 г. Тредиаковский издал «Новый и краткий способ к сложению российских стихов»; более подробно изложил он свои взгляды на историю стихосложения в статье «О древнем, среднем и новом стихосложении российском» (1755), рассматриваемую современными исследователями, как «первую в русской науке попытку обозреть все развитие русской поэзии от древнейших времен до современности»2. В этой статье Тредиаковский не только вслед за просветителями XVIII века подчеркнул обрядовое происхождение народной поэзии, но бросил упрек церкви, которая объявила войну «языческому нашему стихотворению», и тем самым надолго лишила нас народных песен. Он защищает права «старинной народной песни» и тех, кто отражает ее значение и достоинство, именует «незнающими и суетностроптивыми людьми».

53

Воззрения Тредиаковского на простонародную поэзию и роль, которую он отводил ей в литературной практике, опирались на его представления о начале и сущности поэзии. Теоретическим обоснованием его статей о стихосложении может служить упомянутая уже выше статья его: «Мнение о начале поэзии и стихов вообще» (1752)1, которая, несомненно, оказала влияние на статью Теплова. Тредиаковский различает вопросы о возникновении поэзии вообще и о происхождении ее внешних форм. Поэзия и стихосложение — не одно и то же; одно дело «творить, вымышлять и подражать», другое — «составлять стихи». Поэзия имеет божественное происхождение и родилась в пастушескую пору; ее «изобретателями и распространителями» были пастухи, впоследствии начинается расслоение и создаются «разность и преимущества» «достоинств и состояний» — появляется сословие жрецов, и последние, в целях укрепления господства, выработали особую форму речи, для которой понадобилась и «определенная мера».

Вся эта теория — типично рационалистическое построение. Учение о естественном происхождении поэзии в «пастушеском быту» было разработано рационалистами XVII века; учение о стихотворной речи как языке жрецов формулировали энциклопедисты, Тредиаковский же применил эти положения к русской литературе и русскому материалу. «Сие равным образом я разумею, — писал он, — и о наших самых первоначальных стихах: вероятно по всему, что и наши поганские жрецы были первыми у нас стихотворцами. И хотя нет ни одного оставшегося у нас образчика языческия нашея поэзии, однако видно и ныне по мужицким песням, что древнейшие стихи наши, бывшие в употреблении у жрецов наших, состояли стопами, были без рифм и имели тоническое количество слогов, да и односложные слова почитались по вольности общими»2. И тут же Тредиаковский приводит примеры различных тонических размеров, заимствуя их всецело из народной поэзии. Для хорея: «Отставала лебедь

2 История русской литературы», т. III, M. — Л., 1941, стр. 259.

1Статья появилась в первом томе его «Сочинений и переводов». Точное время ее написания не установлено.

2В. К. Тредиаковский, Стихотворения, под ред. А. С. Орлова, при участии А. И. Маленина, П. Н. Беркова и г. А. Гуковского, «Библиотека поэта», Л., 1936, стр. 412.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

белая как от стада лебединого»; для хорея с дактилем: «У колодезя, у студенова | доброй молодец сам коня поил | красна девица воду черпала»; для дактиля: «Ярка — не ярка, баран — не баран | старая овечка — не яриночка» и т. д.

При этом Тредиаковский делает известную оговорку, часто подвергавшуюся впоследствии самым разнообразным интерпретациям и как будто затемняющую подлинные позиции автора: он просит читателя «извинить» его за то, что приводит в качестве примера «несколько отрывченков от наших подлых, но коренных

54

стихов»1. В этих словах часто усматривали пренебрежительное и отрицательное отношение к народу и ярко выраженную антидемократическую позицию, однако такое толкование явно противоречит всему облику Тредиаковского и его деятельности в целом. Возможно, означенная оговорка имеет в виду лишь характер отдельных, приводимых им в качестве примеров отрывков, например о баране и ярочке.

Конечно, и Тредиаковскому, подобно большей части интеллигенции XVIII века, были не чужды просветительские тенденции, выражающиеся в опасливом отношении к народному быту как царству суеверия и невежества, но они не мешали Тредиаковскому подчеркивать роль народной поэзии в борьбе за создание новой литературы. Он предваряет в этом отношении Радищева и Пушкина и открывает собой новую эпоху в русской литературе и науке, его имя должно занять прочное место и в истории русского фольклоризма и в истории русской науки о фольклоре.

§ 4. Фольклоризм Тредиаковского включался в общий поток идейных течений XVIII века и был одним из первых этапов начавшегося похода на всю систему помещичьей феодальной идеологии. Выступает целая плеяда философов-публицистов, писателей, выражающих настроения ...третьего сословия... (не всегда их выступления носят четкий идеологический характер, они представляют разные оттенки, но всех их объединяет одно: враждебное отношение к помещичьей идеологии), Федор Эмин, Десницкий, Козельский, Аничков, Новиков и ряд других; с ними солидаризируются более или менее прочно и отдельные представители либерального дворянства. Вполне понятно, что в этой борьбе должен был занять видное место и фольклор.

Идействительно, ряд писателей характеризуется особенным вниманием

кнародной поэзии. Таковы Чулков, Попов, Левшин и др. Они не только обращаются к фольклору в своих произведениях, не только опираются на народное просторечие, но являются и собирателями и публикаторами памятников народного творчества, и со второй половины XVIII века в литературу широкой тропой входят песенники, сказочные сборники, сборники пословиц и т. п. Огромное место находит фольклор и в периодической печати XVIII века, особенно в сатирических журналах. Конечно, не все явления такого рода представляются памятниками определенной и четкой общественно-политической идеологии, значительную долю нужно отнести за счет создавшейся моды, ибо какой-

1 В. К. Тредиаковский, Стихотворения, под ред. А. С. Орлова, при участии А. И. Маленина, П. Н Беркова и г. А. Гуковского, «Библиотека поэта», Л., 1936, стр. 412.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

либо новый песенник или лубочный сборник приходился по вкусу разным группам и нередко находил спрос как у передового читателя XVIII века, так и в старозаветной дворянской семье, где господствовало еще «физиологическое»

55

отношение к фольклору. Но основные тенденции писателей, обратившихся к фольклору во второй половине XVIII века, имели, конечно,

.определенный общественный смысл. Фольклор в их понимании и интерпретации уже не является безразличным и политически нейтральным, но используется уже с определенными целями. Вслед за Тредиаковским к фольклору обращаются и представители демократического фронта, но они противопоставляют его всей дворянской культуре в целом, поэтому фольклоризм XVIII века принимает то прогрессивные, то реакционные очертания, которые одновременно характеризуют и путь складывающейся науки о фольклоре.

Здесь следует назвать прежде всего «Письмовник» Курганова, бывший настольной книгой не только в кругах новых демократических читателей, но и у среднего и мелкого дворянства. Автор его (род. в 1725 или 1726 г., ум. в 1796 г.) принадлежал, так же как и Тредиаковский и многие другие деятели XVIII века, к демократической разночинной среде. Сын унтерофицера, воспитанник петровской школы навигацких наук, добившийся неустанным трудом звания профессора высшей математики и навигации, Курганов примкнул к тому отряду писателей — обличителей и реформаторов, которые выступали в сатирических журналах того времени. И не случайно его письмовник вышел в 1769 г., т. е. в год, когда в большом количестве появляются сатирические журналы, поэтому совершенно напрасно автор единственного историко-литературного очерка о Курганове, А. Кирпичников, считал, что сатирические элементы в «Письмовнике» играют скромную роль. Главная задача Курганова — просветительская. Выходец из неграмотной массы, он явился прежде всего борцом за грамотность, за культуру, и его «Письмовник» преследовал в первую очередь именно эти пропагандистские цели. Он не только учил языку, но и приучал к чтению, стремясь пополнить кадры грамотных и культурных людей. И можно смело сказать, что миссию свою он довольно успешно выполнил1.

«Письмовник» в сущности не вполне соответствует своему заглавию, и в первом издании (1769) даже и самое это название отсутствует. В издании 1769 г. книга Курганова называется «Российская универсальная грамматика или всеобщее письмословие, предлагающее легчайший способ основательного учения русскому языку с седмью присовокуплениями разных учебных и полезно-забавных вещей». Термин «Письмовник» появляется только в издании 1777 г. «Книга Письмовник», а в ней: «Наука российского языка с седмью присовокуплениями разных учебных и полезно-забавных вещесловий».

56

1 Кажется, первый оценил историческую миссию Курганова Герцен. В «Записках одного молодого человека» он называет его «блестящим предшественником нравственносатирической школы в нашей литературе» (А. И. Герцен, Полное собрание сочинений, т. I, стр. 389). В XVIII веке «Письмовник» выдержал семь изданий (1760 — 1802).

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

Для наших целей особенно важны эти «присовокупления». Именно здесь выступает автор как политический мыслитель, как моралист, и именно в этом отделе он широко пользуется фольклорными материалами. Первое «Присовокупление» представляет собой в сущности сборник русских пословиц, в который вошло свыше 900 номеров. Второе «Присовокупление» называется «Краткие замысловатые повести», а среди остальных встречаем «сбор разных стиходейств». В последнем немалую роль играют образцы и примеры народного творчества. Среди различных образцов в нем имеется и «специальный отдел» песен, озаглавленный «Киево-Калекские», т. е. песни, обязанные своим происхождением киевским школам и распеваемые каликами; любопытно, что в этот же отдел включены и веселые пародические песни: о комаре, который валился с дуба,

ио мухе, тонущей в воде. Среди светских песен, озаглавленных «Дело от безделья» (возможно, что это заглавие пародирует заглавие сборника Теплова), находим ряд чисто народных песен, главным образом солдатских

ипесен исторического содержания; причем с каждым новым изданием число их увеличивалось1. Таким образом, историю печатных публикаций русских народных песен нужно вести не с Чулкова, а с кургановского «Письмовника». Чрезвычайно важным для истории русской фольклористики является и второе «Присовокупление». Это собрание литературных и народных анекдотов (свыше 300 номеров), большей частью заимствованных из различных печатных изданий, образцы которых можно встретить в сборниках французских фабльо или немецких шванков, в фацециях эпохи Возрождения, например у Поджо и у других. Кое-что, несомненно, попало непосредственно из русской народной среды. В XVII — VIII веках существовало немало различных сборников анекдотов и рассказов, составленных из разных источников, куда также входили в том или ином виде фабльо, шванки, жарты и т. д. Эти сборники и послужили

образцами для Курганова. Один из таких источников обнаружен А. И. Кирпичниковым, это «Roger Bontems en belle humeur donnant aux tristes et aux affliges lе moyen de chasser leurs ennuis et aux joyeux le secret de vivre toujours contents»2. (Приводим заглавие в современной орфографии.)

Эта книга вышла в 1670 г., а затем был ряд переизданий, одним из которых и воспользовался Курганов. По наблюдениям Кирпичникова, Курганов заимствует из Roger Bontems не менее тридцати номеров, но не просто заимствует, а руссифицирует материал и фольклоризирует его, так что он приобретает черты народного анекдота. Так, например, Bontems рассказывает о крестьянине-истце,

57

который поднес воеводе кувшин молока; но его противник преподнес поросенка и выиграл процесс. Тогда крестьянин, плача, спросил судью: «Где же мое молоко?» Судья ответил, что его выпил поросенок. «Простите мне, сударь, — сказал крестьянин, — это была, несомненно, большая

1Среди этих песен следует отметить песню о Шереметеве, песню «Что пониже было города Саратова», «Ты бесчастной добрый молодец» — о молодце, которого бросают по жребию в воду для умилостивления бури (сюжет «Садко»).

2А. Кирпичников, Очерки по истории новой русской литературы, СПБ, 1896, стр. 58.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

скотина». Курганов передает этот анекдот так: «Мужик, будучи обижен от соседа, пошел к воеводе жаловаться и подарил ему кувшин молока, а виноватой, снеся поросенка, выкрутился. Тот, сожалея, спросил подьячего: «Ах, где-то мое молоко?» Подьячей, открыв тайну, сказал: «Выпил поросенок». «Ека мерзкая скотинка, пострелило бы ее горой!»

Весьма характерно для умонастроения Курганова обилие рассказов, направленных против сословных предрассудков, против барства; особенно же богат цикл рассказов о попах. В числе последних находим и сюжет знаменитого фабльо о похоронах собаки, известный во всей Европе и нашедший отражение в русском фольклоре1.

В таком же плане подобраны пословицы, составившие первое «Присовокупление». Выбор пословиц очень выразителен и также отчетливо свидетельствует об умонастроении и основных тенденциях составителя. В них подобраны народные сентенции о труде, праздности, дворянстве, монашестве и пр., например: «белые руки чужие труды любят»; «бедному кусок за целый ломоток»; «не суди царства небесна да не бей кнутом»; «из одного дерева икона и лопата»; «аминем беса не отбыть»; «у царя руки долги»; «сделайся только овцою, а волки готовы» и т. п.

Таким образом, «Письмовник» Курганова представляет собой большое и разнообразное собрание различных фольклорных материалов (песни, пословицы, народные анекдоты, новеллистические сказки и пр.) и вместе со сборником Чулкова стоит как бы на пороге русской фольклористики2.

К этому же течению в литературе XVIII века следует отнести и сборник пословиц, составленный профессором Московского университета А. А. Барсовым (1730 — 1791). Антону Барсову принадлежит любопытный опыт российской грамматики, не встретивший в свое время признания и сохранившийся только в рукописи, обширные выдержки из которой приведены в четвертом томе «Истории Российской Академии» М. И. Сухомлинова. Высокую оценку его труда давали Евгений Болховитинов, Карамзин, Буслаев, Сухомлинов, отмечавшие новаторство автора и его огромное чутье русского языка. На почве этого интереса

58

к языку возник, несомненно, и сборник пословиц, который он, однако, выпустил анонимно, под заглавием «Собрание 4291 древних российских пословиц» (1770). Сборник Барсова пользовался большой популярностью и выдержал три издания; кроме того, с него делались неоднократно и рукописные списки.

§ 5. Типичными представителями демократического фронта в литературе XVIII века были М. Д. Чулков, В. А. Левшин, М. И. Попов, издания которых были крупнейшими явлениями фольклоризма XVIII века. Первое место среди них (и хронологически и по значению) принадлежит Михаилу Дмитриевичу Чулкову.

1 1 См. А. Н. Афанасьев, Народные русские сказки,	под	ред. М. К. Азадовского,
Н. П. Андреева и Ю. М. Соколова, т. III, приложение III,	№ 2	и комментарий к нему

М. Азадовского (стр. 474 — 476).

2 А. Н. Пыпин ни в «Истории русской этнографии», ни в «Истории русской литературы» не упоминает о Курганове, что не совсем понятно, так как сам же он весьма подробно говорит о «Письмовнике» в статье «Допетровское предание в XVIII веке» («Вестник Европы», 1886, № VII, стр. 323 — 328).

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

Он выступает и как журналист, и как прозаик, и как составитель сборника народных песен. Биография Чулкова еще не вполне установлена. Даже год его рождения исследователи определяют по-разному1. Не известно точно, из какой семьи он вышел: мещанской или мелкокупеческой, но путь его характерен для карьеры писателя-разночинца, выходца из социальных низов. В молодости он принадлежал к театральной труппе Волкова, таким образом, его имя связано с начальным периодом русского театра. Вместе с этим театром Чулков попал в Петербург, одно время был в Московском университете, позже он оказывается на дворцовой службе в качестве придворного лакея2. В этом звании он вступает и в литературу, и оно причиняло ему немало неприятностей. Но в должности лакея он пробыл недолго и довольно успешно продвигался по чиновничьей лестнице: он был придворным квартирмейстером, служил в сенате, как исполнительный и опытный чиновник был известен самой Екатерине, дослужился до чина надворного советника, получил дворянское звание и умер помещиком.

Выходец из социальных низов, он не порывает с ними и в литературе. Интересы этого круга имеет он в виду и его же стремится показать в литературе. Чулков порывает с дворянской эстетикой; классические теории его не интересуют, он вводит новые жанры и новые формы: пишет маленькие рассказы, повести, создает первый бытовой нравоописательный роман «Пригожая повариха, или похождение развратной женщины», написанный под сильным влиянием западноевропейской литературы.

В. В. Сиповский, а вслед за ним и П. Н. Сакулин, Ю. М. Соколов и другие включали Чулкова в разряд деятелей «мещанской литературы»; Сакулин называл Чулкова и его соратников (М. Попова)

59

«мелкотравчатыми писателями», обслуживающими круги малокультурных читателей. Это неверно. Чулков стремился выйти в большую литературу, конкурируя с дворянскими писателями и противопоставляя им себя. Нельзя его рассматривать только как писателя-дельца; он был в полной мере литературным деятелем, выработавшим определенное понимание задач и смысла национальной культуры1. Это понимание заставило его обратиться к народной поэзии и народному преданию; в них он видел народные истоки культуры, которые он усиленно пропагандировал. Это был тот материал, который им сознательно противопоставлялся дворянской поэзии и который в его представлении стоял в одном ряду с общими истоками европейской

1 В. Шкловский относит его к 1743 г., старая традиция называла 1740 г., Б. В. Томашевский — 1734 г. Видимо, наиболее правильной нужно считать последнюю дату. Умер Чулков в 1792 г.

2 После университета и первой службы во дворце Чулков одно время снова был актером, что, однако, отрицается рядом исследователей, в том числе В. Шкловским и Н. Харджиевым. Полагают даже, что Чулков-актер и Чулков-писатель — разные лица. Едва ли это так.

1 Впрочем в отличие от В. В. Сиповского П. Н. Сакулин не считал мещанскую литературу малозначительной; по его мнению, мещанская литература сыграла в своей среде очень большую культурно-воспитательную роль. В целом «она служила звеном, соединявшим поэзию народных масс и литературу верхов» (стр. 185). Термин «мелкотравчатый» принадлежит самому Чулкову, но это в его устах не более как ироническое самоименование (подобно «гезам», «санкюлотам»); позднейшие же исследователи принимали этот термин за подлинное обозначение места Чулкова в литературе.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

культуры, т. е. с античной мифологией. Фольклорные элементы присутствуют уже в первом его произведении «Пересмешник» или

«Славенские сказки» (1766 — 1768; 2-е изд.: 1783 — 1785; 3-е: 1789), хотя еще в недостаточно сильной степени: они находятся преимущественно в том разделе, который Чулков озаглавил «Сказки из обители святого Вавилы», что позволяет думать о знакомстве Чулкова со скоморошьими песнями, в которых центральным персонажем является Вавила, оказывающийся в конце концов святым. Во всяком случае, «Пересмешник» свидетельствует, что Чулкову известны сюжеты русской сказки и кое-чем он сумел воспользоваться (эти сюжеты подробно указаны В. В. Сиповским2 и С. Савченко3; из фольклорного бытового уклада заимствован и самый термин «Пересмешник».

В 1769 г. Чулков приступает к изданию сатирического журнала «И то и сио», в котором также неоднократно обращается к фольклору. Так, например, в нем помещены были две его стихотворные пародии «Стихи на качели» и «Стихи на семик»; в большом количестве представлены были в журнале и народные пословицы. Как доказывал Б. В. Томашевский, обе эти стихотворные пародии являются полемическими и направлены против В. Майкова4, но характерно, что для оформления своей сатиры Чулков прибегнул к фольклорным материалам, о чем определенно свидетельствует заглавие. Вместе с тем он обнаруживает уже здесь большое знакомство с народной обрядностью и даже

60

включает в текст подлинную народную песню. Но самым важным предприятием Чулкова, имевшим огромный резонанс, было издание (в четырех частях) народных песен, выпущенное им в 1773 — 1774 гг. и озаглавленное «Собрание разных песен» (второе издание, 1776)1.

Сборник Чулкова не является сборником народных песен в том смысле, как это мы теперь понимаем. Это в подлинном смысле «Песенник»; в нем, оправдывая свое заглавие, смешаны материалы чисто народного происхождения с литературными стихотворениями. Так, например, в сборник вошли песни Бекетова и других поэтов. Однако Чулков, видимо, все же отчетливо понимал разницу между этими произведениями и старался их не смешивать. Каждая часть песенника по существу как бы разделена на две части. В одну входят литературные, в другую народные песни, или, вернее, те, которые представлялись народными Чулкову. Всего в сборник вошло 800 текстов, из них народных 336. Чулков не был сам собирателем; источники его сборника до сих пор еще не выяснены, как не выяснен круг лиц, помощью которых он пользовался при составлении своего сборника. Исследователи (Петровский, Марков) произвели сличение репертуаров различных рукописных песенников того же времени с чулковским и обнаружили большую общность и такое же смешение народных песен с литературными. Наиболее полное обследование чулковского сборника

2См. В. В. Сиповский, Очерки из истории русского романа, т. I, вып. 2, СПБ, 1910, стр. 269 и след.

3См. С. В. Савченко, Русская народная сказка, Киев, 1914, стр. 75 — 77.

4См. «Ирои-комическая поэма», ред. и примечания Б. Томашевского, «Библиотека поэта», Большая серия, Л., 1933, стр. 85, 712.

1У Сопикова заглавие сборника Чулкова приведено в другой редакции: «Собрание

российских песен», изданное Михаилом Чулковым, СПБ, 1770 — 1771.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

сделано А. В. Марковым (ИОРЯС, 1917, 2), который пришел к выводу, что в распоряжении Чулкова были сборники, составленные в разных частях страны. Чулковский песенник был только первым специальным печатным изданием, но наряду с ним в обществе широко бытовали различные рукописные песенники, которые и до настоящего времени далеко не все учтены и описаны2.

2 Собирание рукописных песенников было начато еще в первые десятилетия прошлого века; одним из первых собирателей был С. А. Соболевский. П. А. Бессонов, который имел в своих руках многие из этих сборников и утверждал, что песенники Чулкова и Новикова составлены целиком из них; однако едва ли П. А. Бессонов производил тщательное текстуальное обследование, он судил, по всей вероятности, лишь на основании сюжетов и заглавий, которые, естественно, должны были совпадать. Впервые на значение рукописных сборников для исследования русского фольклора обратили внимание А. Н. Пыпин своей статьей в «Отечественных записках» (1858 г., т. CXVI, «Народные стихи и песни. Извлечения из рукописей») и П. А. Бессонов в комментарии к IX и X выпускам «Песен, собранных П. В. Киреевским» (вып. IX, стр. 408; вып. X, стр. 458). Широкое научное изучение рукописных сборников началось только с 70-х годов, когда эта тема была включена в программу занятий IV Археологического съезда (1877) в Казани. Среди «вопросов, по которым к съезду желательно получить сведения», был поставлен под № 57 и специальный вопрос о рукописных сборниках, сформулированный следующим образом: «Какие могут быть сделаны указания о рукописях, писанных не позже конца XVIII века и содержащих в себе (в числе других статей или исключительно) народные былины, народные песни и собрания народных пословиц? Желательно иметь обстоятельное библиографическое описание таковых рукописей с означением всех помещенных в них статей или по крайней мере точное известие о местах нахождения рукописей, их владельцах». («Труды IV Археологического съезда в России», т. I, Казань, 1884, стр. XIII.) В качестве ответов по данному пункту поступили доклады Л. Н. Майкова «О старинных рукописных сборниках народных былин и песен». Доклад о поступивших на съезд ответах на 57 запросов программы (там же, т. II, Казань, 1891, стр. 159 — 163, см. также заметку Л. Н. Майкова «Четвертый археологический съезд в Казани», «Журнал министерства народного просвещения», 1878, части CXCV и CXCVI) и А. Ф. Бычкова «Сведения о рукописях Императорской публичной библиотеки, содержащих в себе, между прочим, народные песни» («Труды...», т. II, стр. 164 — 192), главным образом из бывшего собрания С. А. Соболевского.

Первые статьи и известия имели по преимуществу библиографический характер; начало углубленного историко-литературного изучения было положено В. Н. Перетцем, который в своей монографии «Историко-литературные исследования и материалы» (т. I «Из истории русской песни», СПБ, 1900) обследовал ряд рукописных сборников XVIII века. В последующие годы появился ряд публикаций и заметок (М. Н. Сперанского, Ю. Яворского, Н. Петровского, Н. Финдейзена, И. Абрамова, В. Чернышева и др.). Подробную библиографию см. в статье В. И. Чернышева «Русский песенник середины XVIII века», опубликованной в сборнике «XVIII век. Сборник второй» (М. — Л., 1940). Среди обследованных сборников особенно интересен песенник Литературного музея имени Горького. По описанию В. И. Чернышева, он отличался архаистичностью своего состава и однородностью песенных тем; составлен же он человеком очень образованным, может быть, студентом Греко-латинской академии. Среди песен имеются также и чернеческие, например песня об удалом добром молодце, застигнутом в келье молодой монашенки.

Впоследние годы интенсивно работает над исследованием рукописных песенников XVIII века московский фольклорист и историк литературы А. В. Позднеев. Им изучено около 150 сборников; народные песни встречаются примерно в шестидесяти сборниках; общее же число вариантов во всех изученных им рукописных сборниках доходит до 15 тысяч из них народных песен около полутора тысяч, т. е. 10 процентов. (Пользуюсь сведениями, сообщенными А. В. Позднеевым в его докладе, прочитанном в Секторе фольклора Института русской литературы Академии наук СССР в феврале 1946 г.). Впрочем, по сообщению исследователя, многие из этих песен переписаны с печатных сборников XVIII века, так что количество оригинальных записей народных песен определяется числом в 870 вариантов (450 сюжетов).

Вчисле народных песен, встречающихся в этих сборниках, имеются в небольшом

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

61

Сборник Чулкова, таким образом, как бы завершает определенную традицию. Труднее поддается учету состав певцов, но некоторые выводы можно сделать и по этому вопросу. По наблюдениям исследователей, большую часть сборника составляют солдатские песни, а также ряд песен, записанных у купцов и мещан, т. е. крестьянские песни, но прошедшие уже через новую среду, которая отложила на них свой отпечаток. Очень многие из песен, которые находятся в сборнике Чулкова, позже оказались совершенно

62

забытыми и утраченными, и с этой стороны сборник Чулкова сохраняет для фольклористики до сих пор значение одного из важнейших источников1. При всех своих вполне естественных недостатках он все же был первым большим печатным собранием русских народных песен, и его влияние ощущалось очень долго не только в русской, но и в западноевропейской литературе2. В частности, сборником Чулкова пользовался и Вук Караджич и чешские романтики; наконец, общеизвестно то значение, какое он имел для творчества Пушкина и других поэтов. О популярности чулковского песенника свидетельствуют и многочисленные переиздания его. В 1776 г. вышло второе издание его, а в 1780 — 1781 гг. сборник Чулкова переиздал со своими дополнениями Н. И. Новиков.

Чулкову же принадлежит один из первых опытов систематизации мифологических представлений и обрядности русского народа. Уже в своем «Пересмешнике» он широко пользовался материалами «русской мифологии»; в 1767 г. он выпустил «Краткий мифологический лексикон» (в 1769 г. перепечатан в журнале Чулкова «И то и сио»), который он

количестве исторические песни; главную же массу их составляют песни лирические, из которых некоторые отсутствуют в позднейших печатных сборниках XVIII — XIX веков. Наиболее интересны рукописные песенники первой половины XVIII века, в составе которых видное место занимают песни украинские. Ряд песенников содержит в себе сведения о месте их сложения, а равно и о среде, в которой они возникли.

1 Историографическое значение Чулкова побудило Академию наук переиздать его важнейшие работы; однако задуманное издание не было доведено до конца: вышел только (в 1913 г) первый том под редакцией П. К. Симони, в который вошли три части песенника: «Сочинения Михаила Дмитриевича Чулкова. Изд. Отд. русского языка и словесности Академии наук, т I, Собрание разных песен. Части I, II, III с Прибавлением 1770 —1773 гг.», СПБ, 1913; четвертая часть первого издания является крупнейшей библиографической редкостью.

2 Вслед за песенником Чулкова появляется ряд других печатных песенников, из которых некоторые не дошли до нашего времени. Перечень их дан в известном библиографическом труде В. Сопикова, а для более позднего времени в «Росписи»; см. также перечень их в статье М. Н. Сперанского «Малорусская песня в старинных русских печатных песенниках» («Этнографическое обозрение», 1909, № 2 — 3, стр. 133 — 137). У Сопикова зарегистрировано 22 номера, у Сперанского названо 33 издания; Большое собрание печатных песенников находилось в библиотеке С. А. Соболевского. П. А. Бессонов, имевший в своих руках многие из этих изданий, лучшим считает «Новый российский песенник» в издании Шнора (1790 — 1794). Широко использованы эти песенники А. И. Соболевским в его семитомном издании «Велико-Русские народные песни»; в качестве материала для примечаний они использованы также в превосходном комментарии 3. В. Эвальд «Песни Пинежья». Материалы Фонограмархива, собранные и обработанные Е. Гиппиусом и З. Эвальд, т. II, М., 1937.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Фольклористика XVIII века.

рассматривал как своеобразное пособие для знакомства с античной мифологией, однако в этот лексикон включены и некоторые сведения по славянской мифологии; главным же его трудом в этой области является «Словарь русских суеверий», вышедший в 1782 г. и более известный под заглавием второго издания: «Абевега русских суеверий, идолопоклоннических жертвоприношений, свадебных простонародных обрядов, колдовства, шеманства и проч.» (М.. 1786). Пыпин совершенно справедливо называл эту книгу замечательной для своего времени, рассматривая ее как первую «чисто

63

этнографическую попытку XVIII века». «Абевега» действительно представляет собой опыт сводки известного материала о «суеверных» представлениях и обрядах различных народов, обитавших в России. В «Словаре» мы находим такие слова, как «Аграфенин день», «агун» (т. е. ахун), «Адамова голова», «брови свербят» и т. д., т. е. объяснение отдельных примет, поверий, народных праздников, преданий, и наряду с ними — сводные комплексные описания; например, под словом «брак» дана сводка сведений о разнообразных брачных обрядах у русских, камчадалов, мордвинов, чувашей, татар, калмыков, киргизов и др. Причем описание сделано не по отдельным народам, а в последовательности элементов брачных церемоний: под словом «вера», занимающем около 70 страниц (стр. 80 — 147), дана сводка космогонических и мифологических представлений разных народов; в слове «могилы» находим описание различных погребальных обрядов; в слове «ворожеи» сообщаются различные сведения о колдунах. Чулков стремится привлечь как можно больше сведений об отдельных обрядах, заимствуя их из разнообразных источников, и считает нужным сообщить там, где имеется для этого возможность, материалы экономического характера, например свадебных расходов простолюдина.

Чулковым очень тщательно были просмотрены и изучены различные источники, как русские, так и иностранные; в частности, им использован список русских путешественников XVIII века (Крашенинников, Георги, Гмелин и др.); кое-что заимствовано из вышедшего ранее «Описания древнего славянского баснеписания» М. Попова и из «Древней российской истории» М. В. Ломоносова (1766). Среди источников Чулкова особенно должно быть отмечено примечательное во многих отношениях «Описание свадебных обрядов...» Григория Калиновского (полное заглавие: «Описание свадебных украинских простонародных обрядов в Малой России и в Слободской Украинской губернии, також и в великороссийских слободах, населенных малороссиянами, употребляемых, сочиненное Григорьем Калиновским, армейских пехотных полков, состоящим в Украинской дивизии прапорщиком». Санкт-Петербург, 1777). Это издание представляется своего рода загадкой в литературе XVIII века: мы ничего не знаем об авторе, об его окружении, о причинах, побудивших его выпустить в свет свое описание. Между тем по тщательности описания, по отсутствию всякой предвзятости к народным обычаям этюд неведомого прапорщика является уникальным исключением в фольклористической литературе XVIII века и предвосхищает деятельность позднейших фольклористов.