2.2. Соборность как метарелигиозный принцип русской культуры

Понятие соборности вошло в обиход русской культуры вместе с православной верой. В восточно-христианской духовности оно было центральной категорией, отражавшей многовековые традиции патриархального коллективизма и означавшей согласное, единодушное участие верующих в жизни мира и Церкви, коллективное жизнетворчество и коллективное спасение. В специфических условиях российской действительности идея соборности нашла благодатную почву и, благодаря интеллектуальным усилиям своих приверженцев, стала выполнять функцию мировоззренческого принципа. Главную роль в становлении соборности как общемировоззренческой ценности-абсолюта сыграли славянофилы. В их творчестве соборность стала “отправной точкой” не только экклесиологических построений, но и антропологии, гносеологии, историософии, что значительно обогатило содержание, увеличило объем и усилило акисологическую значимость этого понятия.

Идейным вдохновителем славянофилов был А. С. Хомяков. Его разножанровое и разноплановое наследие, состоящее из литературных произведений, политических и религиозно-философских статей, объединено одной темой – темой Церкви. В своей экклесиологии “рыцарь Церкви”, как называл Хомякова Н. А. Бердяев, исходил из святоотеческого учения о ней как об органическом целом (“теле Христовом”), одухотворенным самим Богом и представляющим его присутствие на Земле, и стремился доказать необходимость и абсолютную ценность Церкви в жизни человека. Церковь необходима, ибо только в ней человек может познать божественную истину и найти путь к спасению. Всецелая истина недоступна индивидуальному сознанию, ее постижение вверено Церкви как “духовному организму”, “совокупности мышлений, связанных любовью”⁶⁶. Ценностная значимость Церкви несомненна, ибо только в ней человек осознает и реализует себя как действительно свободную личность. Церковь не жесткий, давящий авторитет. По сути своей она свободна, ее члены свободны вместе с ней. “Каждый человек, – писал Хомяков, – находит в Церкви самого себя, но себя не в бессилии своего духовного одиночества, а в силе духовного единения с братьями, со Спасителем. Он находит в ней себя в своем совершенстве или точнее – находит в ней то, что есть совершенного в нем самом“⁶⁷. Таким образом, Церковь необходима и значима, потому что воплощает собой божественный замысел и является добровольным, основанным на единодушной любви к Христу объединением свободных личностей в деле совместного понимания истины и совместного отыскания пути к спасению. В переживании такого единства и соответствующем поведении заключается, по Хомякову, суть соборности.

С богословскими воззрениями А. С. Хомякова тесно связано и его собственное учение о личности, и антропология И. С. Киреевского, в которой тема соборности приобретает новое звучание. В соответствии со святоотеческими традициями Киреевский различает “внутреннюю” и “внешнюю” сферы души и подчеркивает, что по замыслу божьему они должны находиться в гармоничном единстве. Однако грехопадение разорвало их связь, и человек утратил свою цельность, поэтому одна из главных задач его жизни – обретение утраченной цельности, “собирание” сил души. “Главный характер верующего мышления, – писал Киреевский, – заключается в стремлении собрать все отдельные силы души в одну, отыскать то внутреннее средоточие бытия, где разум, и воля, и чувство, и совесть, прекрасное и истинное, удивительное и желаемое, справедливое и милосердное, и весь объем ума сливаются в одно живое единство, и таким образом восстанавливается существенная личность в ее первозданной неделимости”⁶⁸. Это необходимо для того, чтобы человек “не признавал своей отвлеченной логической способности за единственный орган разумения истины; чтобы голос восторженного чувства, не соглашенный с другими силами духа, он не почитал безошибочным указанием правды; чтобы внушения отдельного эстетического смысла, независимо от других понятий он не считал верным путеводителем для разумения высшего мироустройства; чтобы даже внутренний приговор совести, более или менее очищенной, он не признавал, мимо согласия других разумительных сил, за конечный приговор высшей справедливости; даже чтобы господствующую любовь своего сердца, отдельно от других требований духа, он не почитал за непогрешительную руководительницу к постижению высшего блага; но чтобы постоянно искал в глубине души того внутреннего корня разумения, где все отдельные силы сливаются в одно живое и цельное зрение ума”⁶⁹. Другими словами, для Киреевского главным достоинством души была ее соборность, достижению и поддержанию которой человек должен подчинить свое эмпирическое существование. Таким образом, понимание соборности как духовного единства верующих дополнялось пониманием соборности как духовного единства верующего.

Особое место занимала соборность в представлениях славянофилов об исторической миссии России. По их мнению, именно то, что соборность является характерным, даже имманентным, принципом организации российского общества, делало неизбежным доминирование страны “общинного братства” в мировой истории. Историософия славянофилов получила широкое освещение в современной литературе, но, к сожалению, в ней мало внимания уделено одной, важной для понимания сути славянофильства, идее – идее соборности культур.

Первые шаги в этом направлении были сделаны А. С. Хомяковым. Утверждая, что русская культура, вызванная к жизни идеалами разумности и цельности, призвана воплотить в истории христианские ценности, он обращал внимание на то, что никогда еще не было ни одного народа, ни одного государства или страны в мире, которые осуществили бы в полной мере принципы христианства. Поэтому, чтобы Россия смогла стать “самым христианским из всех человеческих обществ” и справиться с возложенной на нее миссией, должно критически оценить достижения Запада и использовать их в своем святом деле. В истории творится не судьба отдельных народов, а “судьба всего человечества”, и каждый народ представляет в ней “такое же лицо, как и каждый человек”⁷⁰.

Эти воззрения Хомякова получили свое дальнейшее развитие у И. В. Киреевского, считавшего, что в истории перед человечеством стоит та же задача, что и перед отдельным человеком в его эмпирической жизни – восстановление цельности. Решение этой задачи оказывается возможным потому, что смена лидерства народов на арене истории сопровождается преемственностью идей. “В истории, – писал Киреевский, – видим мы неразрывную связь и последовательный ход человеческого ума”⁷¹. В историософии Киреевского характерная для славянофильства мысль о призвании России дополняется представлениями о том, что исторический прогресс возможно осуществить только “совокупными усилиями человечества”, что придало понятию соборности новое качество.

Соборный подход к решению философских проблем был продолжен многими отечественными философами. В явной или неявной форме он присутствует в философии “почвенников”, учении о природе человеческого сознания С. Н. Трубецкого, персонализме Н. А. Бердяева и т.д. В результате их творческих усилий содержание соборности вышло за пределы религиозной формы, что способствовало включению в ценностно-смысловое ядро русской культуры принципа соборности, смысл которого очень точно определил Н. О. Лосский: “Соборность означает сочетание свободы и единства многих людей на основе их общей любви к одним и тем же абсолютным ценностям”⁷². Сегодня, когда отечественная культура переживает очередной кризис, многие мыслители связывают ее будущее с возрождением традиционных ценностей, прежде всего, соборности⁷³. Однако интерпретируется она, в основном, в христианско-православном духе. Идеал соборности – Троица в своей нераздельности и неслиянности, а сущность соборности – “общение в любви” (Н. А. Бердяев). Такая интерпретация явно упрощает и обедняет мировоззренческое содержание принципа соборности.

Наша культура интегрировала идею соборности потому, что она оказалась близкой жизненным устремлениям русского человека и ее значение и функции не противоречили национальной психологии и обычаям. Еще Н. Я. Данилевский в работе “Россия и Запад” отмечал, что нельзя произвольно навязать одну культуру другой. Принятие инокультурных влияний возможно, если культура подготовлена к этому ходом собственного развития. Византийское православие стало национальной религией России, так как его ценности были “ожидаемы” русской культурой и удовлетворяли ее насущным потребностям.

Соборность оказалась “преемницей” вечевого нравственного идеала, соответствовавшего основным принципам общинного устройства и определявшего ценностные ориентации и стиль жизни членов общины. Общинная собственность, коллективный труд, совместное ведение дел связывали человека с обществом крепкими узами, заставляли жить одной жизнью с ним. Вечевой идеал, постулировавший непреложность принятых на общем совете решений и требовавший подчинения частных интересов общественным, способствовал выработке умения совмещать личную самостоятельность с цельностью общественного порядка. В сознании русского человека община была не просто возвышающейся над ним инстанцией, в ней он видел гаранта своего существования и защитника прав. Это дает повод, принимая во внимание то, что К. С. Аксаков явно преувеличивал, считая основанием общинного строя свободное и сознательное отречение личности от своего полновластия, согласиться со следующим его высказыванием: “Личность в русской общине не подавлена, но только лишена своего буйства, исключительности, эгоизма... личность поглощена в общине только своей эгоистической стороной, но свободна в ней как в хоре”⁷⁴. В этой связи определение А. С. Хомяковым соборности как сочетания свободы и единства группы личностей, сплоченных общей любовью к свободе и единству, оказывается вполне применимым для характеристики вечевого нравственного идеала. Корреляция содержаний соборности и вечевого идеала позволяет говорить о том, что оба они являются формами выражения одного и того же принципа, базирующегося на идее иерархической гармонии общественного и личного, обозначаемого в русском самосознании термином “соборность”. Последнее было обусловлено тем, что характерное для вечевого идеала обоснование подчиненности личности социальному целому обеспечивало устойчивость общинных связей, но не смогло стать опорой для формирования национального самосознания и национального объединения. Восточно-христианская соборность, исходящая из более глубоких мировоззренческих оснований единства, позволила решить эту задачу.

Действительно, на определенном этапе соборность приняла православный облик, который, безусловно, не следует упрощать до внешней оболочки. Но не следует и отождествлять форму с содержанием. В противном случае, во-первых, в период диктата атеизма национальная традиция должна была одряхлеть и умереть, во-вторых, любой некрещеный русский не есть русский. Наконец, в-третьих, Россия – сплав народов и вер (а также неверия!), а потому русская культура, чтобы быть базой для российской культуры, должна не быть узкоконфессиональной. Значит, в православную веру русская соборность без остатка не укладывается. Изгнанная в формах искусства и религиозной философии, вытесненная на периферию в форме православной религии, в эпоху социализма она обрела новый modus vivendi и продолжала определять суть отечественной культуры.

Во времена духовной монополии коммунистической идеологии “приютом” для принципа соборности стала любомудрствовавшая естественнонаучная мысль. В философских построениях ученых, разрабатывавших проблему неразрывной связи человека и космоса, идея соборности не только сохранила свой мировоззренческий потенциал, но и приобрела новое содержание – понимание истории человечества как составной части и ключевой фазы истории природы, утверждение планетарной роли человека и человечества, придающих новое качество природным процессам, трактовка индивидуализации как способа утверждения всеобъемлющего единства жизни. Дальнейшее творческое развитие идеи соборности в такой форме оказалось возможным потому, что, с одной стороны, официальный марксизм, постулировавший нерушимость союза философии и естествознания, поощрял философствование представителей частнонаучных областей, видя в этом проявление междисциплинарной интеграции науки и укрепление своих идеологических позиций. С другой стороны, идеи ученых-космистов оказались соразмерными претензиям новой власти на пролетарское единство, мировую революцию, реализацию коммунистических идеалов.

Следует также отметить, что и сама теория коммунизма, ее этические основы пропитаны духом соборности. Это обстоятельство отмечалось многими представителями русского зарубежья, которые, при всем своем отрицательном отношении к большевизму и категорическом неприятии многих аспектов марксистского учения, связывали будущее России с построением общества “христианского социализма”⁷⁵. Так, в статье “Основные черты русской нации в двадцатом столетии” П. А. Сорокин писал: “Крайняя деморализация первой фазы Революции сейчас во многом преодолена на основе «новой коммунистической этики», определяемой как «этика сотрудничества, бескорыстной помощи и поддержки в борьбе за освобождение человека от оков эксплуатации и угнетения», как этика коллективной защиты достоинства, свободы и самореализации индивида – высшей ценности. (...) По своим основаниям эта «новая этика» является воспроизведением и модификацией вечных и универсальных моральных принципов, провозглашенных всеми великими религиями и этическими системами, включая Нагорную проповедь и заповеди Иисуса”⁷⁶. Тесная связь теории и практики социалистического строительства в нашей стране с духовной традицией России отмечается и современными отечественными философами, стремящимися с позиций конструктивной критики оценить наше недавнее прошлое. Например, в выступлении Н. А. Скоробогацкой на Втором российском философском конгрессе настойчиво проводилась мысль о том, что “пафос индустриализации, покорения космоса и освоения целины, энергия духовного противостояния тоталитаризму и сопротивления германскому нашествию в годы войны – все это обнаруживает действие не коммунистической пропаганды и агитации, но духовного потенциала русской культуры“⁷⁷. И действительно, светлое будущее, обещанное марксизмом-ленинизмом, должно было быть достигнуто не доблестными подвигами отдельных личностей, а совокупными усилиями всего человечество. Новое “Царство-божие-без-бога” обретается всеми и для всех.

Таким образом, не православная соборность сама по себе, а соборность в более глубоком метарелигиозном и метафизическом смысле – духовная культуротворческая сила России.