2. Добавление

Минимальное законченное предложение, в изложенной выше интерпретации, является в каком-то смысле и максимальным его развертыванием. Даже если увеличение

137

числа его главных составляющих и добавление к ним всевозможных второстепенных синтагм и морфем не противоречат правилам грамматики и укладываются в рамки языкового узуса, существуют тем не менее случаи, когда четко ощущается отклонение типа добавления. Это бывает: 1) когда главенствующая роль отдается второстепенным элементам (главенствующая роль определяется, в частности, соотношением длин соответствующих элементов) ; 2) когда ослабевает синтаксическая связь между главными элементами и расстояние между ними увеличивается; 3) когда нормальная конструкция осложняется особой структурой с целью привлечь внимание к самому сообщению. Присоединяя к существительному три или четыре прилагательных подряд, М. Пруст уже нарушает правила построения нормальной модели предложения. Когда Р. Кено все время оттягивает момент появления главного предложения в сложноподчиненном, юмористический эффект достигается за счет «эластичности» (l'élascité) синтаксиса французского предложения:

Quand on revient d'une bonne balade à la campagne, du côté de Bougival ou de Croissy, après les moules et . les frites et les grenadines pour les enfants, sur le quai de la gare quand le train arrive qui va vous ramener dans Paris et qu'on songe nostalgiquement à cette bonne journée de plaisir déjà oui déjà fondue dans la mémoire en un fade sirop où tournent déjà oui déjà à l'aigre le saucisson, l'herbe rase et la romance, à ce moment on dit, et le train commence à s'allonger le long du long long quai, il s'agit de ne pas se faire devancer et de bien calculer son coup pour piquer des places assises espoir insensé, tout au moins faut pas rester en carafe ou faire le trajet sur les tampons ce qui est particulièrement dangereux quand on y entraîne sa famille, à ce moment on dit en général ce qu'on dit en pareille circonstance: «Ce soir, on sentira pas le renfermé» [курсив наш. — Ж. Дюбуа и др.].

'Когда мы возвращаемся после приятной загородной прогулки из Буживаля или Круасси, полакомившись мидиями и жареной картошкой, угостив детей гранатовым сиропом, на перроне, когда подходит поезд, который увезет нас в Париж, и когда мы вспоминаем с ностальгией об этом прекрасном полном приятных мгновений дне, уже растаявшем в нашей па-

138

мяти и превратившемся в безвкусную жижу, в которой уже, да, уже тухнет колбаса, стриженый газон и душещипательный романс, именно в эту минуту мы говорим... а поезд уже скользит вдоль длинного-длинного перрона, и тут уж никак нельзя всех пропускать вперед, надо действовать быстро и точно, чтобы успеть занять сидячее место ... пустые надежды, во всяком случае, плохо будет, если останешься с носом, или проедешь всю дорогу на буфере, что особенно опасно, когда с тобой все твое семейство, и именно в эту минуту мы говорим обычно то, что принято говорить в таких случаях: «Зато мы подышали свежим воздухом»'.

2.1. Нам известен по крайней мере один бесспорный случай простого добавления, когда наблюдается явное нарушение грамматического кода. Речь идет о добавлении элементов к синтагмам, которые можно было бы назвать закрытыми. Хорошим примером здесь служат так называемые непереходные глаголы, которые обычно не предполагают синтагмы-дополнения, но могут присоединять таковую в образных выражениях (иногда дополнение плеонастично):

Souriez Gibbs

букв. 'Улыбайтесь Жиббс' [1].

Dormez votre sommeil, riches de la terre

(Bossuet)

букв. 'Спите своим сном, богатые мира сего'

(Боссюэ).

Но чаще всего простое добавление является результатом двух действий: отступления или развертывания. В случае отступления синтаксический стержень текста или предложения разрушается, поскольку текст перегружен второстепенными элементами, вставленными между его частями, или же эти второстепенные элементы меняют его исходную синтаксическую направленность. Здесь речь о вводных предложениях (incidentes) или же предложениях, взятых в скобки (parenthèses) :

Mais un critique ayant écrit que dans la Vue de Delft de Vermeer (prêté par le musée de La Haye pour une exposition hollandaise), tableau qu'il adorait et croyait connaître très bien, un petit pan de mur jaune (qu'il ne se rappelait pas) était si bien peint, qu'il était, si on le regardait seul, comme une précieuse œuvre d'art chinois d'une beauté qui se suffirait à elle-même,

139

Bergotte mangea quelques pommes de terre, sortit et entra à l'exposition*

(Proust)

букв. 'Но поскольку какой-то критик написал, что в дельфтском пейзаже Вермера (предоставленном Гаагским музеем голландской выставке)—картине, которую он обожал и считал, что хорошо знает, — маленький фрагмент желтой стены (который он не помнил) был так хорошо выписан, что, даже взятый в отдельности, он был прекрасен как драгоценные, самодостаточные в своей красоте образцы китайской живописи, Бергот, съев несколько картофелин, вышел на улицу и направился на выставку'

(Пруст).

Сюда же относится прием конкатенации (concaténation) :

Et me revenait à l'esprit le souvenir d'un certain dimanche de mai où j'avais aperçu un gros oiseau touffu, encadré par une des hautes fenêtres ouvertes à deux battants par laquelle s'échappaient habituellement des effluves de l'encens qui me fait vomir

(R.-L. des Forêts)

букв. 'И мне вспомнился воскресный майский день, когда я увидел большую пушистую птицу, сидящую в проеме одного из высоких двустворчатых открытых окон, откуда доносился обычно запах фимиама, вызывающего у меня тошноту'

(Р.-Л. де Форе).

Развертыванию соответствует эксплеция (explétion). Для того чтобы выделить синтагму, ее окружают поясняющими, второстепенными с точки зрения смысла, словами:

Ce que je respire, moi, c'est la jalousie et nostalgique admiration des êtres et des choses heureux

(Laforgue)

'То, чем я проникнут, это зависть и ностальгическая привязанность [букв. восхищение] к счастливым людям и событиям'

(Лафорг).

Можно также развернуть синтагму, увеличив число аспектов рассмотрения объекта или определений, относящихся к одной из ее лексем. Это приемы перечисления (énumération) или нагромождения (accumulation), в основу которых часто заложена синекдоха:

* Proust M. A la recherche du temps perdu. III. La prisonnière. Bibl. de la Pléiade, 1954, pp. 186—187.

140

Je m'en Vais vous mander la chose la plus étonnante, la plus surprenante, la plus merveilleuse, la plus miraculeuse, 1й plus triomptante, la plus étourdissante, la plus inouïe, la plus singulière, la plus extraordinaire, la plus incroyable, la plus imprévue, la plus grande, la plus petite, la plus rare, la plus commune, la plus éclatante, la plus secrète jusqu'aujourd'hui, la plus brillante, la plus digne d'envie; enfin une chose dont on ne trouve qu'un exemple dans les siècles passés, encore cet exemple n'est-il pas juste (etc.)

(M-me de Sévigne):

букв. 'Я хочу сообщить вам о самой удивительной, самой поразительной, самой чудесной, самой замечательной, самой прекрасной, самой потрясающей, самой редкой, самой необычной, самой невероятной, самой неожиданной, самой великой, самой ничтожной, самой необычной, самой обычной, самой блистательной, самой скрытой по сей день, самой великолепной, наиболее достойной зависти вещи: ей был всего один пример в истории прошлых лет, да и тот не вполне подходящией, и т. д.' *

(Мадам де Севинье).

Следует отметить также, что риторы прошлого рассматривали некоторые типы приложений как фигуры развертывания. Фонтанье называл их «конструкциями с обилием слов» (construction par exubérance).

2.2. Итеративное добавление — явление сложное: не любой повтор слова можно безоговорочно отнести к области метатаксиса; здесь важно четко различать синтаксис и семантику. Повтор слова всегда приводит к добавлению смысла. Тем не менее репризу (reprise) глагола или существительного, направленную на то, чтобы ввести уточняющие их смысл определения, можно отнести к чисто формальным приемам. Это, по существу, другая

* «Я должна сообщить вам одну удивительную новость. Это поистине замечательно, чудесно, поразительно. Я никогда не слыхала ничего более необычного, невероятного и неожиданного: в ней всякие противоречия. Эта новость и мала, и велика, и редка, и проста; она скрыта от всех и вместе с тем все ее знают, все ей завидуют. Ей не было примера в истории прошлых веков, впрочем, был только один пример, и то не совсем подходящий». Цит. по: Госпожа де Севинье. Письма. Том I. Петербург, 1903, с.43. Легко видеть, что в этом переводе фигура нагромождения практически утеряна. —Прим. перев.

141

форма эксплеции: здесь повторяющееся слово прежде всего является «опорным» для определений:

Oubliant Pan, la voilà qui prend sa corse, oh! jeune course bondissante! par la prairie et la vallée, dans la belle matinée

(Laforgue)

'Забыв о Пане, она бежит опять [букв. возобновила свой бег].

О! Легкий, девичий бег! Через луга и долины, этим прекрасным утром'

(Лафорг).

Такая фигура, как полисиндетон (polysyndète), где посредством повторения показателей сочинения подчеркиваются и выделяются синтаксические связи, также относится к метатаксису с использованием операции добавления:

Tout s'enfle contre moi, tout m'assaut, tout me tente,

Et le monde et la chair et l'ange révolté,

Dont l'onde, dont l'effort, dont le charme inventé,

Et m'abime, Seigneur, et m'ébranle et m'enchante

(Sponde)

букв. 'Все восстает против меня, все давит, все манит

И мир, и плоть, и он, восставший ангел,

Дыханье чье, чей натиск, чье ложное сиянье

И бьет меня, Боже, и потрясает, и чарует'

(Спонд).

В этом четверостишья Спонда сочинительная функция союза et 'и' или даже связующая функция местоимения dont 'чей' усложняется анафорическим значением, на это указывает параллельный ряд местоимений tout 'все'. Полисиндетон имеет прямое отношение к соразмерности предложения и к размеру стиха. И это не случайно, поскольку, как мы уже говорили, соразмерность и стихотворный размер, понятые, как две системы, два перечня определенных приемов и правил, являются синтаксическими фигурами с очень обширной областью действия, в основу которых положены добавление и повтор.

Выше было показано, в какой степени симметрию и александрийский стих можно отнести к области метатаксиса. Но в поэзии силлабический размер и параллелизм синтаксических конструкций нередко совместно способствуют поддержанию высокого уровня избыточности формы. Так, у Корнеля эти системы как бы дублируют друг друга. С одной стороны, средняя цезура стиха совпадает с концом главного или придаточного предложения, а иног-

142

да и реплики; с другой стороны, второе полустишье с точки зрения грамматической структуры является полным отражением первого:

II m'a prêté sa main, il a tué le comte;

II m'a rendu l'honneur, il a lavé ma honte *.

букв. Он мне помог [= дал свою руку], он убил графа,

Он мне вернул честь, он смыл мой позор.

Chimène: Rodrigue, qui l'eût cru?

Rodrigue: Chimène, qui l'eût dit? **

букв. Xименa. Родриго, кто бы мог в это поверить?

Родриго. Химена, кто бы мог это сказать?

Второй пример показывает, что в предельном варианте «идеальное» синтаксическое добавление есть не что иное, как простой повтор синтагмы или всего предложения.