3. Сокращение с добавлением

В основу этой сложной операции, состоящей из двух частей, заложено деление на классы и категории, рассмотренное нами выше. Вместо элемента одного класса подставляется элемент другого класса: показатель одной категории заменяется другим (неадекватным в данной ситуации) показателем той же категории.

3.1. Силлепсис (syllepse) — это любое риторически обусловленное нарушение правил согласования морфем или синтагм, будь то согласование по роду, числу, лицу или времени. Такая замена является частичной в том смысле, что мы не переходим из одной категории в другую, а просто заменяем один грамматический показатель другим внутри одной категории. Кроме того, если строго подходить к этому вопросу, подобная операция только в некоторых случаях распадается на две простые операции. Поскольку настоящее время и единственное число рассматриваются как немаркированные граммемы, мы можем перейти к другим граммемам этих категорий только

* 'За своего отца убил он графа,

Вернул отцу утраченную честь

Корнель П. Сид. М.-Л., 1931, с. 46. (перев. В. С. Лихачева). — Прим. перев.

** Химена. Родриго, кто поверил бы?

Родриго. Кто б мог сказать? (Там же, с. 154.)

В этом переводе описанные фигуры теряются. — Прим. перев.

143

путем простого добавления маркера, в то время как переход к самим этим граммемам осуществляется через сокращение маркера.

Поскольку выполнение грамматических правил согласования в языке строго обязательно, рассматриваемые здесь изменения почти всегда приводят к явным нарушениям языкового узуса [1]. Как правильно отметил Анри Морье, строка Расина: (ce Heu redoutable) D'où te bannit ton sexe et ton impiété букв. 'Это опасное место, откуда тебя изгоняет твой пол и твое неверие' — сейчас воспринимается просто как неправильная (см. Morier 1961, статья «Силлепсис»). Силлепсис такого рода редко встречается у современных авторов, за исключением тех произведений, которые тяготеют к сюрреализму с его склонностью к языковой игре, — чем несуразнее согласование, тем изощреннее фигуры, созданные Робером Десносом:

Ecoute-je moi bien! Du coffret jaillis-je des océans et

non des vins et le ciel s'entr'ouvris-je quand il parus-je.

Но если силлепсис редко применяется к согласованию тесно связанных между собой в синтаксическом отношении слов (подлежащее — сказуемое, субстантивное определяемое — определение), то согласование более или менее самостоятельных элементов, относительно удаленных друг от друга, является для него прекрасной основой. Главным образом это относится к нарушению согласования двух глаголов или существительного и замещающего его местоимения. При переходе от существительного (или местоимения) к местоимению, связанному с ним анафорической связью, лицо, число и род могут меняться указанным способом:

Le matin, on s'éveille, et toute une famille

Vous embrasse, une mère, une sœur, une fille!

(Hugo)

'Просыпаешься [букв. просыпается] утром, и вся семья

Вас обнимает и целует, мать, сестра, дочь!'

(В. Гюго).

L'homme ordinaire au nombre desquels je me range

(Grenier)

букв. 'Средний человек, к которым я себя причисляю'

(Ж. Тренье).

Il faut envoyer dans les guerres étrangères la jeune noblesse. Ceux-là suffiront

(Fénelon)

144

букв. 'На войну за границу надо посылать аристократическую молодежь. Их будет достаточно'

(Фенелон).

Проблема замены лица, затронутая в первом примере, требует особого рассмотрения. Прежде всего заметим, что в рамках категории лица возможны практически любые замены, как о том свидетельствуют эмоциональная речь и язык художественной литературы. Тем не менее среди этих замен не так много таких, которые объясняются только синтаксическими особенностями французского языка. Если Гюго в пределах одного предложения может поставить знак равенства между 2-м и 3-м лицом (vous 'вы' и on — местоимение 3-го лица), то это объясняется всем известной «универсальностью» местоимения on, которое может принимать значение любого лица (правила грамматики даже допускают определения во множественном числе или женском роде при этом немаркированном местоимении). Но чаще всего подмена лица выходит за рамки собственно грамматики, поскольку отклонение может быть обнаружено только с учетом прагматики или контекста. Так, в выражении Madame est servie 'Кушать подано' (букв. 'Мадам обслужена'), в ситуации, когда де Голль или Цезарь, имея в виду себя, говорят 'де Голль', 'Цезарь', наконец, просто 'он' или же когда Омэ сообщает об отравлении Эммы Бовари: Nous avons eu d'abord un sentiment de siccite au pharynx букв. 'Сначала мы ощутили сухость в горле', соответственно 3-е и 1-е лицо подставляются вместо 2-го, 1-го и 3-го. Как же нам все-таки удается восстановить норму в дискурсе? Это становится возможным постольку, поскольку нам известен соответствующий референт: мы узнаем голос де Голля, мы знаем, что Омэ не пытался отравиться. Тем не менее использование психологического приема замены одного лица другим может иметь более ощутимые последствия на уровне собственно грамматики. Это происходит, в частности, в тех случаях, когда два разных показателя лица соответствуют в тексте одному означаемому. Здесь опять-таки затрагивается синтаксис, и мы увидим, как в приведенных ниже отрывках из произведений Аполлинера и Флобера местоимения je 'я' и tu 'ты', il 'он', относящиеся к человеку, и ça 'это', относящееся к предмету, соотносятся с одним и тем же объектом.

J'aime la grâce de cette rue industrielle

145

Sitiuée à Paris entre la rue Aumont-Thiéville et l'avenue les Ternes.

Voilà la jeune rue et tu n'es encore qu'un petit enfant.

La mère ne t'habille que de bleu et de blanc.

букв. 'Мне нравится стройность этой заводской улицы, Расположенной между рю Омон-Тьевилль и авеню де Терн в Париже.

Вот она, эта новая улица, и ты идешь по ней, еще ребенком. Мать одевает тебя только в синее и белое'.

Elle reste à ravauder des chaussettes. Et on s'ennuie! on voudrait habiter la ville, danser la polka tous les soirs! Pauvre petite femme! ça bâille après l'amour comme une carpe après l'eau sur une table de cuisine.

'Она сидит и штопает носки. Как ей скучно! Хочется жить в городе, танцевать польку по вечерам! Бедная маленькая женщина! Она [букв. оно] еще и зевает после любви, как выброшенный из воды карп на кухонном столе'.

Согласование времен предоставляет вычеркиванию с добавлением широкое поле деятельности. Силлепсис может применяться локально:

De l'autre côté du corridor, au travers de la vitre couverte de toute une toile tissée par les gouttes de pluie, vous devinez à cette luisance d'aluminium que ce qui s'approche, vous croise et disparait, c'était un camion de pétrole

(Butor)

'По другую сторону прохода, за окном, покрытым узором, сотканным из дождевых капель, мелькает что-то светлое, металлическое, и по тому, как оно приближается и, поравнявшись с поездом, исчезает, ты догадываешься, что это была бензоцистерна' *

(Бютор).

Но когда речь идет о последовательности глаголов, силлепсис может применяться и более систематическим образом. Это происходит, например, когда в сравнительно коротком тексте несколько раз употребляется историческое настоящее время или же вводится несобственно прямая речь. Последний случай замечателен тем, что фигура

* Цит. по русск. переводу: Бютор М. Изменение, Роб-Грийе А. В лабиринте. Пер. с франц. М., «Художественная литература», 1983, с. 96 — 97. — Прим. перев.

146

реализуется через смещенное согласование времен. Действительно, в несобственно прямой речи глаголы употребляются в 3-м лице имперфекта, как и в окружающем тексте, но форма предложения соответствует прямой речи:

Goupeau poussait le toupet jusqu'à plaisanter Ger-vaise. Ah bien! son amoureux la lâchait joliment! Elle n'avait pas de chance: une première fois, les forgerons ne lui avaient pas réussi, et, pour la seconde, c'étaient les chapeliers qui lui claquaient dans la main

(Zola)

букв. 'И Купо обнаглел до того, что стал подтрунивать над Жервезой. Вот так хахаль, взял, да и бросил ее! Эх, не везет ей: сначала вышла осечка с кузнецом, а вот теперь шляпник оставил ее с носом' *.

(Золя).

Бывает так, что силлепсис является результатом разрыва синтаксической конструкции: это явление известно под названием анаколуф (anacoluthe). Вместо именной группы подлежащего, которую требуют начальные элементы предложения (причастный оборот, прилагательное в позиции приложения), подставляется, к примеру, какая-нибудь другая синтаксическая группа с другим согласованием:

Ainsi, triste et captif, ma lyre toutefois

S'éveillait, écoutant ces plaintes, cette voix

(A. Chénier)

букв. 'Так пленный и печальный, но лира моя пробуждалась, внимая этим жалобам, этому голосу'

(А. Шенье).

Bâtie sans beaucoup de façons,

L'herbe, le Temps, l'oubli l'ont rendue extérieurement presque informe

(Ponge)

букв. 'Построенная без особой изысканности,

Трава, Время, забытье сделали ее внешне почти бесформенной'

(Понж).

В очень свободной по форме прозе Л.-Ф. Селина анаколуф приводит к более зримому разрыву конструкции, к более радикальной замене; в следующем предложении причастие vibres 'сотрясаемые' может согласоваться

* Цит. по: Золя Э. Собрание сочинений, т. 6. Пер. с франц. М., 1962, с, 343. — Прим. neрев.

147

с отсутствующим в предложении гипотетическим ‘мы':

Tout tremblait dans l'immense édifice et soi-même des pieds aux oreilles possédé par le tremblement, il en venait des vitres et du plancher et de la ferraille, des i secousses, vibres de haut en bas.

букв. 'Все сотрясалось в огромном здании, и сами [мы] с ног до головы во власти этой дрожи, от стекол, пола и железной утвари, исходили толчки, [сами мы] сотрясаемые снизу доверху'.

3.2. Полное сокращение с добавлением приводит к тому, что элемент одного класса заменяется элементом другого класса, вследствие чего между составляющими синтагмы или предложения устанавливается нетривиальная синтаксическая связь. С явлением перевода единиц из одного класса в другой мы сталкиваемся также в общелитературном языке, где часто субстантивируются (в их исходной и производной формах) глаголы, прилагательные или даже целые выражения. Тогда исходное глагольное или адъективное значение начинает стираться, за исключением тех случаев, когда поэт намеренно подчеркивает его, вводя гибридные конструкции типа Les m'as-tu vu dans mon joli cercueil (Ж. Врассенс) [1].

Можно было бы с полным правом назвать эту фигуру «синтаксической метафорой». Как и в метафоре, субституция здесь производится на основе некоторого изначального сходства. Разумеется, формальное сходство, о котором здесь идет речь, не так очевидно, как семантическое сходство в образных сравнениях. Синтаксическая субституция смежных, сходных в грамматическом отношении классов не так заметна, то есть возникающее отклонение не так очевидно, как при замене показателей удаленных друг от друга, противопоставленных друг другу классов. Мы продемонстрируем это на нескольких примерах.

Так же как и существительные, неопределенная форма глагола и некоторые виды придаточных предложений имеют статус именной группы. Таким образом, можно с легкостью заменять одно на другое или же объединять их при помощи сочинительных союзов:

Ah! c'est encore ce gémir d'abandonner le sommeil!

(Aragon)

148

'Ах! И опять этот стон [букв. это стонать] по уходящему сну!'

(Арагон).

II remarqua pour la première fois des petits personnages peints en bleu, que le sable était rosé, et enfin :ev la précieuse matière du tout petit pan de mur jaune

(Proust)

букв. 'Он впервые заметил маленькие синие фигурки, что песок розовый, и наконец, чудесную фактуру маленького фрагмента желтой стены' (Пруст).

Подобные подстановки или перечисления, в которых участвуют существительные и наречия или существительные и прилагательные, уже более заметны, но в их основу еще заложено некоторое сходство:

Le vierge, le vivace et le bel aujourd'hui

(Mallarmé)

букв. 'Девственный, могучий и прекрасное сегодня' * '

(Малларме).

Le pâtre promontoire au chapeau de nuées

(Hugo)

букв. 'Пастух-отрог, и тучи вместо шляпы'

(Гюго).

Regrets des yeux de la putain

Et belle comme une panthère

(Apollinaire)

букв. 'Скорбь в глазах у проститутки

И красива как пантера'

(Аполлинер).

Les affiches claires sont blanches dans le

sombre du temps

(Vallès)

букв. 'Светлые афиши белеют в

Темноте (темном) времен'

(Валлес).

В последнем примере замена сочетается с фигурой перестановки, о которой речь пойдет ниже: посредством перестановки определение переводится в позицию перед определяемым существительным. Это преобразование группы «имя + прилагательное» очень часто сопровождается переходом прилагательного в класс абстрактных существительных: Renée disparaissait dans la vague blancheur de son peignoir букв. ‘Рене растворялась в туманной белизне своего пеньюара' (Братья де Гонкур).

Самые заметные отклонения, как нам кажется, связаны с фигурами, которые приводят к смешению двух основных синтаксических классов, входящих в минимальное

* «Могучий девственный в красе извивных линий» — цит. перевод М. Волошина. См.: Французские стихи в переводе русских поэтов XIX—XXвв.. М., «Прогресс», 1969, с. 57. — Прим. перев.

149

по составу предложение: существительного и глагола. Попытка ввести такие фигуры может привести к полному разрушению коммуникативного акта, во всяком случае, в денотативном плане:

Or il serrure et, maîtresse! Tu pitchpin qu'a joli vase je me chaise et les chemins tombeaux

(Деснос).

Еще больший интерес представляет изучение явления синтаксического перехода из одного класса в другой, когда в качестве исходного материала берется не язык поэзии, а самый обычный, спонтанный устный язык общения. Если во время беседы нам не удается быстро подыскать подходящее слово или выражение, мы, не заботясь о грамматической связанности нашей речи, часто «перескакиваем» из одного класса в другой, чтобы там найти подходящую для данной ситуации замену, которая так или иначе выразит grosso modo нужное нам значение. На сей раз — и это составляет отличие данной фигуры от некоторых других используемых в поэзии фигур — главный акцент ставится на отождествлении означаемых за счет некоторых потерь в плане означающего. Как известно, Р. Кено с большим вниманием относился к таким явлениям устной речи и с успехом использовал этот прием в своих литературных произведениях. В одних случаях он прибегает к сжатию полной глагольной группы в слово-предложение; в других, используя приемы перефразирования, возводит простое определение в ранг придаточного предложения:

II était donc enclin à croire que les deux autres: oui.

букв. 'Он был склонен думать, что те оба: да'

Dominique ... finit par l'abandonner bicause l'arrivée de nouveaux invités ce qu'il y en avait ce qu'il y en avait

букв. 'Доминика.. в конце концов покинула его, поскольку появились новые гости, сколько их было, сколько их было'.

Теперь вернемся еще раз к стихотворному размеру и соразмерности предложения, которые мы рассматривали выше как особые виды добавления. Обе эти основные фигуры могут сочетаться с сокращением. Так, в начале периода может задаваться определенный порядок, симметрично противопоставленный порядку его развертывания. Этот прием называется хиазмом (chiasme). Традиционно

150

хиазм связывают с центральной симметрией, которая может проявляться как в семантическом, так и в грамматическом плане; здесь мы приводим примеры, где центральная симметрия затрагивает синтаксис:

Le passé me tourmente et je crains l'avenir

(Corneille)

букв. 'Прошлое меня терзает, и я страшусь будущего'

(Корнель).

Charles se sentait défaillir à cette continuelle répétition de prières et de flambeaux, sous ces odeurs affadissantes de cire et de soutane

(Flaubert)

'Шарль почти терял сознание от этих бесконечных [букв. — постоянного повторения] молитв и огней, от противных запахов воска и сутаны' *

(Флобер).

В последнем примере мы имеем дело не только с инверсией группы «прилагательное + существительное»: здесь имени в единственном числе с двумя определениями — существительными во множественном числе — противопоставляется имя во множественном числе с двумя определениями — существительными в единственном числе.

Качественно иного подхода требует другое явление из области стихосложения — поэзия без знаков препинания. Если александрийский стих, который был так дорог Малербу, Корнелю и Буало, подчеркивал и усиливал синтаксические структуры, то стих без знаков препинания стирает грамматические отношения, разрушает синтаксические группы. Когда сокращение знаков препинания не является чисто формальным приемом, слова и слоги в стихотворении становятся в каком-то смысле автономными: их синтаксический статус определяется в зависимости от стихотворного членения. Являясь двойной фигурой, стих без знаков препинания не только добавляет стихотворный размер к структуре предложения: размер приравнивается к ней и в конце концов подменяет ее. Из приведенного ниже пятистишья Аполлинера видно, что связь между первой и второй, а также между четвертой и пятой строкой устанавливается на ассоциативной, а не на логической основе, во всяком случае при первом прочтении:

* Цит. по русск. переводу: Флобер Г. Госпожа Бовари. М.. Гослитиздат, 1952, с. 330. — Прим. перев.

151

Soirs de Paris ivres du gin

Flambant de l'électricité.

Les tramways feu vert sur l'échiné

Musiquent au long des portées

De rails leur folie de machines.

Ночь Парижа, от джина хмельная,

Электрическим светом полна.

Рельсы музыкой стали. Трамваи

Захлестнула безумья волна,

И летят они, мглу разрывая *.