Соотношение духовности и религиозности.

Вопрос о соотношении духовности человека и религиозности, конечно, превратился в не простой. Особенно, если учесть исторически долгую традицию в мире и то, как его решали в нашей отечественной истории. Тем не менее, как советует С.Гроф, «чтобы не было недопонимания и путаницы, компрометирующих обсуждение такой темы, необходимо провести ясное различие между духовностью и религиозностью» [50].

Сложность в том, что для существования религиозности, как и духовности человека есть «вечные причины», а не только преходящие. Это существование смерти и знание человеческого существа о смерти, причем лично моей, меня; существование целесообразности; существование вечности и бесконечности, наличие дальних космических и глубинных зависимостей. По мнению некоторых исследователей духовности, религия берет на себя выполнение функций: таких как признание границ могущества человека; как носителя вечных ценностей; как фактора культуры и объединения людей; как исторического феномена; как последнего утешения перед фактом конечности человеческой жизни и смертности близких [51].

Не со всем здесь можно согласиться, но главные причины существования религиозности, на наш взгляд, не функциональные, а в том, что, наряду с а)познанным и б)познаваемым, существует и в)вечное, непостижимое – коль мироздание бесконечно и все изменяется. А любой человек как человеческое уникальное существо об этом знает или смутно догадывается и переживает существование этого факта. «Тайна бесконечности в пространстве и бессмертия во времени всегда была самым мощным катализатором, направляющим человеческую мысль на поиски истины…Тем не менее,(сегодня реальность еще такова, что даже – Г.М.) многие исследователи вообще не признают проблему бесконечности» [52].

Если бы такого объективного обстоятельства (бесконечности и знания о своей конечности) не существовало, не возымели бы такого колоссального воздействия и крупные субъективные причины: ни эпохально-стадийные, ни культурно-типологические, ни материально-экономические, ни личностно- и социально-психологические, ни социально-политические, ни идеолого-политические. Ведь у животных и прегоминидов нет религии, не было ее и у раннего человечества. Стоит напомнить прописное, что религия была не всегда. (Первые признаки человека - Homo habilis, человек умеющий делать орудия труда – появились около 5 млн лет назад. Из около 600 тысячелетней жизни человеческого рода - в качестве Homo sapiens - первые «нетрадиционные религии» (П.С.Гуревич. [53]) появились лишь около 150 тыс лет назад [54]. Мировые же религии начали образовываться значительно позже, около 9 тыс.лет назад).

В связи с такими объективными обстоятельствами (как бесконечность и смерть) мы полагаем, что в вопросе соотношения духовности и религиозности необходимо не смешивать, а дифференцировать Бога и Религию, Церковь.

Реальная ситуация здесь такова, что о Боге не знает никто и ничего – ни наука как основа реальной духовности, ни религия. И, хотя личностно может быть порой хотелось, чтобы Бог был, но, увы, слова Лапласа о том, что наука не нуждается и не подтверждает такой гипотезы, актуальны. И сегодня, раскрывающаяся естествоиспытателями картина мироздания, по-прежнему, показывает, что «…Вселенная без края в пространстве, без начала и конца времени, без каких-либо дел для Создателя». Это данные космологии и астрономии (а не астрологии), данные синергетики; это – факты (а не события) [55].

Получается так, что наука не лукавит и недвусмысленно признается, говорит о Боге – не знаем; будут факты, будем говорить (не события, а факты!). Но у науки есть знание о религии, повторим не о Боге, наука изучает ее [56]. Религия же позволяет себе утверждать – знаем, что Бог (или нечто креационистское потустороннее) есть, и попробуй еще усомнись, словно для этого есть какие-либо факты. Поэтому, если в вопросе о Боге надо действительно оставить каждого человека наедине с самим собой, чего требует и справедливо позволяет, кстати, Конституция РФ, то в вопросе о религии и церкви – другое дело. Положительно или критически относясь к одному звену института сверхестественного, у человека возможно не обязательно проложительное отношение к другому и наоборот. Да и сама по себе вера в сверхъестественное не гарантирует духовности.

О включении религиозности в духовность, если и можно говорить, то лишь в известном смысле. Потому что любое религиозное учение включает в себя помимо собственных религиозных догматов и некоторые общечеловеческие ориентиры жизни. Иначе говоря, в религиозности есть момент духовности. Однако и здесь духовность самой религиозности, можно сказать, компенсаторная, вынужденная. Ибо, чем более бездуховен окружающий мир или время, тем больше оснований говорить о духовности религии. Как верно заметил В.И. Дуденок, «человеку в конце концов нужен не бог, а другой человек и его совершенство, и лишь поскольку он этого не находит, он вынужден обращаться к богу» [57].

Вера «может жить лишь в атмосфере безумия», проговаривается Л.Шестов, нападая на разум, ставя вопрос так: «либо разум, либо вера». Компенсаторные корни религиозной веры, религиозной потребности для некоторых людей З.Фрейд в работе «Леонардо да Винчи», например, показывает следующим образом. «Психоанализ научил нас видеть интимную связь между отцовским комплексом и верой в бога; он показал нам, что личный бог психологически – не что иное, как идеализированный отец, и мы наблюдаем ежедневно, что молодые люди теряют религиозную веру, как только рушится для них авторитет отца. Таким образом, в комплексе родителей мы открываем корни религиозной потребности; всемогущий праведный бог и благожелательная природа представляются нам величественным сублимированием отца и матери, более того, обновлением и восстановлением ранних детских представлений об обоих. Биологически религиозность объясняется долго держащейся беспомощностью и потребностью в покровительстве человеческого детеныша. Когда впоследствии он узнает свою истинную беспомощность и бессилие против могущественных факторов жизни, он реагирует на них, как в детстве, и старается скрыть их безотрадность возобновлением инфантильных защитных сил» [58]. Получается так, что Бог – это еще и абсолютизированная жажда морального ориентира, моральной опоры.

Как и в области жажды моральных ориентиров, можно то же самое сказать и в области утоления жажды познания «вечных» вопросов бытия. И здесь некоторым нетерпеливым людям в конце концов нужен не бог, а внутренняя познавательная опора, которую они видят в ответе на названные выше «вечные» вопросы. И лишь поскольку они их по разным причинам не находят, они также вынуждены обращаться к упрощенному и «универсальному» варианту, к Богу. Как говорит Гуссерль, «Бог – это человек, перенесенный в бесконечную даль» [59].

Кроме того, за горизонтами парадигмально познанного, а также познаваемого и пока не тронутого пока познанием есть и факт бесконечности и в этом плане непостижимое никогда. В то же время есть и определенная категория людей с мистически-романтическим складом психики. Таким людям не нужна реальность, тем более что она бывает менее романтична. Поэтому они везде ищут и найдут тайну-мистику. В этом их романтика восприятия мира и своеобразная энергитическая подпитка. Такую часть людей, как говорится, хлебом не корми, а дай тайну-мистику. А если ее нет, или ее нет такой, они ее отыщут, изобретут, придумают другую. Жажда познания, а дух человека кративен, по определению. Тем более, гносеологические корни такого восприятия мира будут постепенно уменьшатся, но не могут исчезнуть вероятно совсем, по определению. Таких людей надо брать такими, какие они есть, считаясь с их метафизическими потребностями.

Итак, для включения религиозности в структуру духовности некоторыми авторами с точки зрения существования частичные объясняющие обстоятельства есть. Однако, с точки зрения сущности таких оснований нет, поскольку, как мы видим, по сущности и по структуре духовность не только несводима к религиозности, но и несовместима с ней. Почему? Обратим внимание опять же на факты, (а не на события).

Главная несовместимость состоит в том, что в религиозности мир онтологически в принципе «разделен» на «потусторонний» и «посюсторонний», словно для этого есть какие-либо фактические основания. Онтологически (не гносеологически; гносеологически возможно все, что может придумать человеческий дух - конструктор), деля мир на «тот» и «этот», да еще на тот - главный, настоящий, а этот - бренный, ненастоящий, она делает несовместимой эту жизнь с «той». Невольно отвращая от этой жизни, невольно унижая жизнь, невольно устремляя все помыслы человека и человечества к другой - «той», «потусторонней», религиозность создает крупнейшую возможность для манипулирования и самоманипулирования сознанием человека. Религиозность создает наносные дополнительные основания для «большой скуки человека» и без того возможного «экзистенциального вакуума» (В.Франкл) [60].

Религиозность несовместима с духовностью и потому, что несовместима с естественным каузальным объяснением мира, подменяя его сверхъестественным акаузальным, никак ничем никем и никогда не «верифицируемым». Вот, когда будут факты, тогда и будем говорить. Религиозность несовместима с рациональными доказательствами, не различая «события» и «факты», подменяя факты иррационально-сверхестественными, событийными и умелыми софистическими доводами, используя вечность, бесконечность бытия и конечность человека. Реальная же духовность не может быть основана на ир-разумном фундаменте.

Религиозность внутренне, в своей сущности несовместима с научным знанием, стремясь подменить его религиозной верой, то есть некритическим, несамостоятельным восприятием мира. Поэтому многие ученые предпочитают отношение между религией и наукой, как говорит В.П.Зинченко, «на расстоянии и притом на значительном. Во-первых, одна религия – марксизма-ленинизма со своими догматами уже была, был и «конец света». Во-вторых, религия – это откровение, догмат веры, подвиг веры, а наука – это работа, труд по выдвижению, проверке гипотез, их доказательству, труд рефлексии, а иногда и подвиг сомнения, выдвижение новых гипотез… В-третьих, религия разъединяет людей по их вере, а наука соединяет, дает им общее знание, со-знание. Поэтому…психологи поступают достаточно опрометчиво, уступая религии монополию на исследование души и духа. Философы более осмотрительны» [61].

Самое интересное, что религиозность несовместима и с общечеловеческой моралью. Прежде всего потому, что она стремится подменить ее разновидностью парциальной (партийной, от party – часть), частной. Этим невольно нарушая «права человека». Последнее выражается во внутреннем высокомерии, некоей подозрительности и скрытом презрении, снисходительности к арелигиозным людям, «нечистым», «нехристям», «не своим», в известной нетерпимости к инакомыслящим. Дело доходит до того, что «нерелигиозность начинает отождествляться с аморализмом» [62].

Далее. Мы не можем достоверно знать того, что Бог безусловно существует или не существует. Тот, кто утверждает ту или иную безусловность невольно помогает человечеству и человеку не быть нравственным. Потому что, как подчеркивает еще Кант, если бы человек мог обладать таким знанием, то его поступки не могли бы быть нравственными, так как тогда они определялись бы страхом перед возмездием и надеждой на награду. Тогда добровольность, собственная природа, зрелость человеческого в человеке выключалась бы, подменялась природой другого. Как известно, Канту пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере. Однако, как справедливо подчеркивает Т.И.Ойзерман [63], Кант при этом имеет в виду веру разума, то есть постулаты практического разума, а не доктринальную веру какой-либо религии.

Иногда полагают, что религии свойственна интегрирующая функция, которую подчас выдвигают даже на передний план. Но и здесь проявляется парциальность или ценности корпорации, борьбы за власть. Действительно существует проект религиозного экуменизма, предназначенного сближать народы. Но он явно недостаточно принимает во внимание один момент. Это отчетливо выявившееся на протяжении веков историческое свойство каждой процветающей религии отторгать инакомыслящих и инаковерующих. Как отмечает С.Гроф, «господствующие большие религии могут объединить людей в пределах собственной округи, но проявляют склонность к созданию розни в более широком масштабе, поскольку противопоставляют свою группу всем остальным и пытаются либо обратить, либо искоренить их» [64]. Иначе говоря, интегрирующая функция любой религии весьма относительна, поскольку предполагает консолидацию своих адептов за счет предельно негативной оценки «чужих».

А теперь о проектах Министерства образования улучшения духовности путем «преподавания религии» в российских школах и Вузах. Прежде всего здесь необходимо ясно поставить вопросы. О чем идет речь: о преподавании религии (введении Закона Божьего в школах, теологии в Вузах) или о преподавании религоведения (культурологии религии)? Далее, кто будет и сможет преподавать: чисто секуляризированные педагоги или верующие учителя,или посланцы церкви?. Нужны тогда тысячи и тысячи подготовленных специалистов, если преподавать даже на факультативных началах? Как все это без лукавства совместить: с целями гражданского общества, со светским государством, с Конституцией России; с правами другой части граждан на арелигиозность, с правами разных конфессий, кроме православия?

Отсюда вытекает необходимость напоминания некоторых методологических моментов. Во-первых, во всех «цивилизованных» странах по законодательству (в том числе и по Конституции России, а в России – тоже светское государство) церковь отделена от государства, а школа от церкви. Этого уже достаточно, чтобы решительно не поощрять попытки церквей (даже «традиционных») прямо или косвенно войти в школьные классы, вузовские аудитории. И странно, что проблема преподавания религии в школах дискутируется тенденциозно теми людьми, по словам А.А.Гусейнова, которые «призваны реформировать школу, чтобы подняться до целей гражданского общества, а в действительности они ведут ее в прямо обратном направлении». Ведь казалось бы ясно, отношение к Богу – личное дело каждого, и властям до него не должно быть дела - инициативного или отступающего от законов светского государства. «Ставя под сомнение идеал рационального знания»,…проникновение в систему образования церкви, конфессионализации «не просто тянут отечественную школу назад, а отбрасывают на целую эпоху» [65].

Во-вторых, даже при преподавании религоведения, как подчеркивает В.И.Гараджа «мировоззренчески нейтрального разговора о религии быть не может»[66]. Из этого следует, что преподавать этот предмет может светский педагог, глубоко подготовленный, толерантный человек. Верующие или восторженные учителя, тем более посланцы церкви неизбежно станут продвигать «замаскированный теизм». Станет нарушаться конституционный принцип светского государства, формируя невольную незаконопослушность.

В-третьих, надо учитывать, что сегодня многие социально-политические конфликты окрашены в религиозные тона. И граница между враждующими сторонами проходит и по вероисповедному признаку. Существуют прямые действия и заявления о стремлении создать мировой халифат Существует конфессионная вражда, конфронтация иудеев, христиан, мусульман, шиитов и сунитов, индуистов и мусульман, католиков и протестантов. Обостряется борьба за молитвенное пространство, возникает неприязнь и враждебность между даже родственными церквями. Описывая все это со знанием дела, Л.Н.Митрохин говорит: «нетрудно себе представить, что получится, если этот дух конфессионально-миссионерской вражды и нетерпимости будет перенесен в школу» [67].

В-четвертых, религия, как и любая форма идеологии, невольно стремится к монополии. Отсюда, по мнению В.Г.Федотовой, хотя религия и выполняет некоторые положительные функции, но «эти функции не требуют превращения государства и общества в религиозное». «Духовное возрождение страны, которое зависит от консолидации всех сил общества, прежде всего политических сил, включает религию, но не составляет ее монополию» [68].

Резюме. Если говорить о возрождении и формировании реальной духовности, а не лукавой, то это 1.решение конкретного комплекса взаимозависимых общечеловеческих задач, а не только и не столько религиозности. З.Фрейд не случайно считает, что в целом «для культуры будет большей опасностью, если она сохранит свое нынешнее отношение к религии, чем откажется от него»[69]. В духовности любое человеческое существо ищет и находит опору на собственное действие зрелого духа, на его созерцательно-конструирующую активность и мудрые распоряжения. А они возможны. Возможны тогда, когда дух человека сбалансировано взращен и выходит за пределы повседневности для понимания, наконец, сущности повседневности. И тогда лучше познается смысл бытия, его текст и контекст и собственное бытие в нем. Тогда получается эффект «большое видится на расстоянии», иначе человеческое, слишком человеческое, в том числе и мистическое, застит свет и смысл общей жизни мироздания и своей собственной жизни в качестве человека.

Уникальность вида человек в мироздании более всего проявляется в реальной духовности человека. Здесь сознание и неосознаваемое также хорошо взаимодействуют, а душа человека герменевтически смыкаясь с вечностью – успокаивается. Это заметно при рассмотрении функций духовности человека.

2. «Практическим» людям духовность человека кажется декоративным украшением человеческой психики, а то и надуманностью священнослужителей, а теперь вот ученых, без которой можно и обойтись. Поскольку духовность есть самоопределение себя до состояния персональной свободы и ответственности в мироздании, то духовность есть явление аристократическое, но реальное. Она не потребность и возможность лишь отдельных и избранных людей, как иногда думают. Напомним, что термин аристократическое с греч. означает aristos – стремящийся к тому, что называют к лучшему, в меру его понимания.

Исследование проблемы духовности приводит к обнаружению объективных факторов и экзистенциальных потребностей, которые порождают проблему духовности как особого состояния духа у каждого человека, рано или поздно, в той или иной форме ее выражения. Потому что в ее основании лежат «вечные причины», влекущие к духовности каждого человека и заставляющие его добиваться состояния духовности в меру его миропонимания и возможностей.

3.Формирование реальной духовности - задача решаемая, хотя и не простая. Основная магистраль здесь пролегает со стороны государства через светский путь. Во всяком случае было бы ошибочным идентифицировать ее с возрождением религиозности. Государство не может и должно не мешать существованию религиозности, но за счет самой паствы и лишь ее ресурсов, поскольку в светском демократическом обществе религия отделена от государства. Речь идет не об атеизме, тем более о вульгарном, не говоря уже об оправдании преступлений против религии, храмов, священнослужителей, верующих. Речь идет о развитии реальной духовности, наряду с естественной пока религиозностью людей, а не о подмене сущности явлений, методологических подходов, стратегических путей возрождения духовности. Возможна ведь и такая духовность, которая реально уважает человека, опирается на его разум как на разумное состояние духа человеческого существа в его неоклассическом понимании.

4. Методологические пути формирования вытекают из структуры и функций духовности человека. В числе конкретных мер со стороны государства, вытекающих из науки о духе человека и его духовности, очевидно необходимо:

- резкое увеличение строительства храмов реальной духовной культуры: науки, образования, искусства, воспитания - школ, лицеев, вузов, библиотек, театров, концертных и выставочных залов, а не только поощрение строительства религиозных храмов и дискредитация на деле образования, науки, культуры, реального воспитания;

- переход в образовании на всех уровнях к другой модели образования: от информационной (репродуктивно-репрессивно-безответственной) к креативной (умеющей ставить вопросы, находить их решения, решать их, но и циничной) и от нее к духовной модели образования (новогуманистической, информационно-креативно-ответственной) [70];

- включение в программу школ обязательного предмета «Служение обществу»,

начиная с третьего класса по 30 часов в месяц, где дети обязаны заниматься

помощью бездомным, старикам, лежащим в больнице и так далее. Это

делается, например, в американских школах, в которые ходят дети из

обеспеченных слоев, где нужно платить за обучение;

- особое усиление качества и количества преподавания научной философии;

- повсеместное введение таких учебных предметов как логика, этика, эстетика,

технологичность мышления, эниология (наука о спасении жизни);

- увеличить «в разы» бюджет на образование, воспитание, науку и искусство.