Глава 3. Развитие понимания духовной реальности

человека до открытия неосознаваемого.

Роль и место открытия неосознаваемого нельзя понять вне контекста движения открытия духовной реальности в целом. Поэтому обратимся к стадиям этого движения.

Стадии понимания духа человека и неосознаваемого в нем.

В мировой науке наблюдается медленное открытие и понимание человечеством природы духовной реальности человека, отсюда и сущности всей человеческой культуры. Анализ показывает, что в этом процессе выделяются пять основных стадий или методологических подходов, со своими подъемами и спадами.

В их основе лежит тот или иной детерминационный подход.

По мере углубления понимания изменяются и понятия: начинается с «души человека» в Древности, она превращается в полумистический «дух человека» в Средневековье, затем заменяется «сознанием человека» в Новое время, но постепенно открывается «психическая реальность» в Неклассическое время, которая дорастает до понятия «духовная реальность человека» в сегодняшнее Неоклассическое время. В кратком выражении эти стадии означают следующее (См. рис.2) :

Терминологически за ними еще не закрепились устойчивые названия, поэтому они имеют различную артикуляцию. Хотя смысл их обобщается в самом методологическом подходе. Первые три подхода выделены Ф.Александером и Ш.Селесником [1], а четвертый и пятый подходы или стадии, опираясь на накопленные знания о духе человека в современных работах, выделены и разработаны нами [2].

“Магический подход”- это наивное “открытие” ранним человечеством спонтанной работы духа человека; но попытка рассматривать непонятные “душевные явления”(аниму) с позиции магических сверхъестественных детерминаций; это нераздельность наивной медицины, магии и религии.

“Органический подход”- это первые научные попытки объяснить “разум” открытием рефлексов, телесных и физиологических причин (органических, соматических) и влиять на “разум” преимущественно средствами физического и физиологического воздействия; это потеря в итоге психо-духовной реальности в человеке, “открытой” наивным магическим подходом, непонимание в психике именно психической причинности.

«Рационалистический подход» – это попытка объяснить «психические явления», но в усеченных границах, в пределах «сознания»; детерминиро- ванного прежде всего внешними «причинами», недооценка спонтанной работы духа; стремление влиять на сознание директивными рационально-логизированными средствами; подход к сознанию человека лишь с адаптив-ных и инструментальных позиций; доминирование рефлекторно-ассоциа-тивного объяснительного принципа, основанного на естествознанческом однозначном типе причинности и эпифеноменальном значении психической реальности человека; вытеснение даже термина «дух человека», отождествление духа с сознанием, а сознания с рациональностью.

«Глубинный подход» - это открытие в духе человека помимо сознания

сферы «бессознательного» и «бессознательного переживания» человеком себя в мире; попытка объяснить «психические явления» прежде всего так называемыми глубинными (бессознательными) причинами и влиять преимущественно психоаналитическими средствами.

«Гуманистический подход» – это современное переоткрытие в человеке целостной и земной духовной реальности человека; это уяснение конструирующей сущности духа, но не эпифеноменальной и не демиургической, а планетарной; основанной уже на неоклассическом типе детерминизма, в который входит и собственно человеческий (экзистенциальный, герменевтический) тип детерминации; духа, состоящего из целостности сознания, неосознаваемого и души человека; это переоткрытие и разработка на исторически новой, арелигиозной и неусеченной научной основе таких реальностей и понятий как «дух человека», «душа человека».

Данные стадии выявляются не как исторические этапы, а как логико-исторические подходы Это стадии приращения знания и исправления естественных поисков и заблуждений в понимании духа человека и оказании душевно-духовной помощи человеческому существу. Крупицы любого из этих подходов фактически присутствуют во все исторические времена, но доминирует в определенное время какой-либо один из них, в осознанном или неосознанном виде.

Говоря о методе выделения данных стадий, заметим, что выяснение истины всегда выглядело не безоблачно, но более драматичными были и бывают ситуации, касающиеся проблем природы духа человека. В любой области знания имеются конкурирующие концепции и школы. Такое положение вообще-то нормальное для развития науки. Однако прогресс данных методологических подходов или стадий мы, например, видим не в их “борьбе” и одолении одного другим, а в их диалогическом дополнении друг друга и в изъятии ими их собственных заблуждений роста. Профессор Э.А.Тайсина назвала такой подход в исследоваении принципом генерализации. Последний означает анализ различных итогов научных исследований и точек зрения, завершающийся последующим синтезом, где достигается решение, в котором иные взгляды и итоги “вытекают как частные случаи”[3]. Остановимся на них подробнее.

Стадия “магического подхода”.

Первая стадия (анимизм, демонология) может быть названа магическим подходом. Как говорилось, всякий раз, где повторяются подобные внутренние и внешние условия существования человеческих существ, происходит наивное “открытие” спонтанной работы духа и внушаемости человека. При магическом подходе люди, не сомневаясь, признают в человеке как реальность синкретическую духовную реальность, правда, в виде “анимы человека”. Объясняется эта реальность магическими, в том числе и демоническими, причинами. Признается и влияние на нее такими же средствами. И в известной степени это влияние дает результаты.

В анимизме природа и дух долгое время остаются недифференциро-ванными. Как поясняет Дж.Фрезер, такое мировоззрение полагает, что магическое слово и действо может призвать в нашу жизнь могучие силы, обращаться с которыми нужно крайне осторожно [4]. Все построено на сверхъестественных магических детерминациях. Магически настроенные люди твердо уверены, что в основах мироздания, по Г.Фракфорту, лежат не безличностные “законы причинности, а личностные таинственные силы, с которыми можно вступать в общение”[5], если умеешь. Поэтому все «душевные явления» в здоровье и в болезни есть нечто привнесенное извне, что выходит за рамки природной детерминированности.

В глубине наблюдаемой природы, по их мнению, есть еще одна – иная – реальность, «невидимая природа». Она открывается людям с особым складом личности (шаманам, колдунам, жрецам, священнослужителям, святым, экстрасенсам) и обычным людям, но лишь в особых духовных состояниях человека (экстаза, экстазиса,экстатики, энтузиазма, страха или исповеди, молитвы). В таких состояниях человек действительно больше всего внушаем и обладает внушением. Сегодня это общеизвестно, что нередко перед убеждением сначала запугивают; а потом убеждают и что запуганный человек легко «убеждаем».

Магический подход развивался по основным направлениям:

• анимистически-магической демонологией; она соединялась с первыми

грубыми эмпирическими приемами лечения - зализыванием ран слюной,

высасыванием яда после укуса змеи, замазыванием ран землей и т.п.;

• трансфизическим направлением; оно было развито в Древневосточных

цивилизациях;

• наивно-реалистической примитивной медициной, зародившейся особенно в

Древней Греции.

Но ведущей была идея сверхъестественной причинности, анимистически-магическая идея. Ее суть в том, что причины “душевных явлений” объяснялись с позиции сверхъестественных магических детерминаций: внешним добрым или злым чьим-либо влиянием - либо внешних высших существ, богов, духов, демонов; либо внешних сверхъестественных сил космоса; либо магией (добра, порчи) людей, сносящихся каким-то образом с внешними силами, демонами, злыми духами – магией колдунов, шаманов жрецов. Главное то, что наивный человек приписывал природным внешним явлениям свою наивную или коварную человеческую мотивацию, скопированную из своего субъективного повседневного опыта.

Телеологический тип причинности был извлечен из жизненного опыта и его экстраполяции, справедливо подчеркивает В.И.Селиванов [6]. Экстраполируя свой нехитрый опыт, ранний человек распространял мотивационную причинность своих поступков на весь окружающий мир. Чаще всего он выводил себя за грань этого мира, видя себя словно заброшенным в него из иного мира, а не являющимся его последовательным сложным продолжением. Либо он видел себя полностью слившимся с ним – “жить как камень, как трава, как олень” и т.п. Отсюда вытекал и основной метод поддержания душевного здоровья – “задабривания” богов, добрых сил природы и их духов, подношения, покорность или “изгнание” демонов, порчи заклинаниями, молитвами, а то и угрозами, наказаниями, истязаниями, самоистязаниями. В основе такого воздействия лежало магия внушения – гомеопатического, подражательнгое, мимикрического внушения. На наш взгляд, внушение было также, хотя и наивным, но открытием магической стадии. Внушение есть влияние в обход сознания, влияние на неосознаваемую структуру духа человека.

Отдельно стоят методы трансфизического воздействия древневосточных цивилизаций – Древней Месопотамии, Древнего Египта, Персии, Индии, Китая, Японии. Они во многом непонятны пока для современного научного анализа, так как соприкасаются с границами “в принципе непостижимого”, по С.Л.Франку [7], но подвижно-непостижимого, ибо мироздание бесконечно, но не стоит на месте.

Трансфизическое воздействие на внутренний мир человека – это включение индивидуальной психики и психической энергии человечества в подобную энергию космоса, с помощью различных приемов концентрации или медитации. Сегодня появилось особое научное направление - “транспер-сональная психология”, изучающая трансперсональную (надперсональную) часть духовной реальности в человеке в виде “пра-знания” или “сверхзнания”. (Этот вид духовной реальности рассматривается нами в отдельном разделе ).

Оценивая магическую стадию в целом, можно сказать, что в ней содержатся и рациональные зерна, из которых может быть извлечена польза и поныне. Магический подход имеет свои, пусть и наивные , но открытия, которые не сумело пока хорошо объяснить современное знание. А именно это:

1) “открытие” души и именно душевных явлений в человеке (когда на поверку психика здорова, но болит “душа человека”);

2) “открытие” внушения и гигантской внушаемости человека, открытие влияния по сути дела на неосознаваемое в человеке;

3) “открытие” трансперсональности, пра-знания и прото-знания в человеке;

4) “открытие” в принципе первых наивных, но уже психических методов воздействия именно на психику человека, а не только соматических влияний на соматику. Кроме того, магия неоднородна.

Некоторые современные исследователи магии различают в ней “древнюю” магию – мистическую и “естественную” – трансфизическую влияемость на дух человека, которая по сути не является магией, а является естественным, но труднопознаваемым пока процессом [8]. Очевидной ошибкой в магическом мышлении раннего и современного человека было и остается приписывание целей и поступков человека.

Магический подход не раз давал рецидивы и даже подавлял научный подход. Особенно это случилось в средневековый период. И лишь к концу ХIХ века его влияние на нарождающуюся научную психологию, и особенно на психиатрию, значительно поубавилось, а местами и исчезло. Но в ХХ веке он реанимировался, правда, в других, осовремененных формах. Например, в виде идеолого-политической, парапсихологической, «романтической» магии и демонологии. Исследователи отмечают, что колдунам и магам никогда еще не было так хорошо, как в наши дни: их ремесло узаконено, выгодно[9] и романтизировано.

В среде ученых отношение к магии преимущественно «не больше, чем любопытство». Феномен магии может предстать объектом науки. Но и тогда ученый действует дистанцированно, не выступает как маг. Поскольку наука в принципе арелигиозна и амагична. Хотя от глубокой науки подчас веет таинственностью, но это не магическая таинственность, а глубина непознанного. Маг же «все знает» и «знает, что там». Среди ученых к магии встречается и сугубо практическое отношение. Так, например, Д.Холл считает, что «притязания социальной науки на создание универсальных законов должны быть поскромнее. Нам может не нравиться магия, однако она «работает» для племени азанде в восточной Африке (или для некоторой части т. н. цивилизованных современных людей – Г.М.) также как наука работает на нас»[10].

К спекуляции на естественных труднопознаваемых явлениях бытия прибавилась серьезная спекуляция и на трудноизменяемых явлениях. И эти спекуляции хорошо взаимодействуют. Особенно это заметно в условиях пореформенных трудностей России, да и во всех странах, пострадавших от идеологически-политической демонологии тоталитарных режимов. Факты здесь, от комических до трагических, неисчислимы. Конечно стоит понять, здесь участвуют и искренние духовные причины: стремление некоторой части беспокойных (пассионарных, по Л.Н.Гумилеву) людей этак “радикально, побыстрее, попроще, подешевле, в корне и навсегда” познать и изменить труднопознаваемое и трудноизменяемое. Действует здесь и определенный спрос на магию – наивность и простота особенно привлекают малообразо-ванных и нетерпеливых людей.

Сегодня не только у нас, но и в мире речь пошла даже о “магическом возрождении”. Чем это объясняется? Здесь участвует и мода, которая бывает и на эпохи, и на мировоззрения. Но мода – индикатор, дело обстоит глубже [11]. Во-первых, внимательные исследователи отмечают, что анализ магии помогает приблизиться к пониманию более общей, сложной и важной проблемы духа человека – к проблеме творчества, или по И.Т.Касавину, к истолкованию вообще всякого креативного действия [12]. Во-вторых, теория магии отмечает, что хотя основой магии является ассоциация идей, между которыми не существует реальной причинной связи (Фрезер), тем не менее магия позволяет хитрому и умному человеку неприлично, но доминировать над остальными. В-третьих, магия есть предельный случай показа силы и активности языка, звука. Поскольку вообще всякий язык и звук, как замечено, имеет еще и магическую функцию[13]. А магия представляет собой в основном языковый феномен и использует специальную высокопарную и сакральную лексику, отличающуюся от языка трудовой деятельности, общения, повседневности. В-четвертых, магия ничего не объясняет, но обеспечивает уверенность в ситуациях неопределенности и экстремальности.

При постоянном погружении людей в ситуацию стресса, в экстремальной ситуации магия особенно действенна. Жизнь на грани смерти, конфликта, постоянной нужды, например, требует регулярного очищения от страха, формирования надежды. И шаман осуществляет эту процедуру, как опытный психоаналитик среди первобытных людей, которые постоянно погружены в ситуацию стресса. Шаман и прошлый и сегодняшний (“чистый идеолог”) превращает сказку в действительность, которая сама по себе непонятна. С помощью магии он восполняет объективный разрыв между цепочками причинной связи; находит “объяснение” (суггестопедию- внедрение внушением) непонятных явлений, влияющих на коллективное бессознательное племени и психику человека. Каковы при этом сами непонятные явления – не имеет практически никакого значения: идет претензия на обладание и “управление”(!) особыми, сверхчеловеческими силами, причинами явлений для этих людей, участвующих в обряде, действе. Возникает феномен виртуальной реальности. А причинно-следственное образование таких феноменов весьма витиевато, но существует и начинает сегодня объясняться[14].

Магический подход основан на внушении. Но вопрос о внушении и внушаемости как первофеномене магического психоанализа очень сложен. Ведь лицу, способному взять на себя роль шамана, жреца, колдуна, знахаря, мистика, эзотерика и т.п., совсем не обязательно апеллировать к стандартам науки, объективной рациональности, реальным причинным связям.

Леви-Стросс описывает замечательный эпизод [15], когда показывает работу колдуна племени, причем колдуна, который был разоблачен. Его вывели на чистую воду, и он на коленях ползал и упрашивал, чтобы его не выдавали. Но далее, отмечает исследователь, как ни парадоксально для современного рационального сознания, произошел факт – колдун-то своего подопечного исцелил. Исцелил, несмотря на то, что опирался на свои какие-то нелепые фантастические представления и даже несмотря на то, что был просто откровенным шарлатаном и обманщиком. Но он со всей очевидностью через неосознаваемое владел духовной реальностью другого человека и своей, совершенно не понимая ее.

Именно шаман, оракул, знахарь, колдун были призваны изыскать выход из всякой экстремальной ситуации, когда проявлялась недостаточность локального опыта. Первым признаком экстремальной ситуации служит возникновение вопроса о причинах события и возможностях его исхода. Первобытный, да и сегодня неискушенный человек не затрудняет себя анализом сущностей, причинно-следственных связей повседневных событий. Поскольку его существование протекает в одномерном явленческом мире, и если он только не сталкивается с нерешенными проблемами. Когда же он с ними встречается, то вопрос о причинах решается «кардинально»: конечно же они бывают признаком воздействия иных, непосюсторонних сил, а знаком столкновения непременно с потусторонней реальностью.

Резюме.Итак, в магическом подходе причинно-следственная проблематизация неосознаваемого носит исключительно негативный характер. Вопрос о причинах благополучных явлений просто не приходит в голову. А если и возникает, то только для неблагополучных событий. Но когда недоумение появляется, то объясняется все причинами “неудачи” или “несчастья”. Тем не менее, знания о духе человека исторически накапливались. Над магическим подходом к концу ХIХ века стал преобладать научный, но естественно-научный подход, хотя и в офизиченном и офизиологиченном виде.

Стадия «органического подхода».

Вторая стадия (физиологизм, соматология) в целом может быть названа органическим подходом. Она заметно потеснила предыдущую магическую идею и тип причинности. Началась попытка создания психологии без демонов, но еще и без психической причинности. Это попытка объяснить «разум» открытием телесных и физиологических «причин», особенно в связи с открытием рефлексов. Но, к сожалению, все свелось к ним. Это попытка влиять на «разум» преимущественно средствами физического и физиологического воздействия. Но произошла утеря и психо-духовной реальности, особенно души человека, «открытой» наивным магическим подходом; непонимание в психике именно психической причинности.

Органический подход основывался уже на механическом и биологическом типе причинности. Сразу отметим, что это было продвижением вперед. Теперь утверждалось, что все зло не в демонах, а в расстройстве какой-либо части соматики; поэтому основной способ изучения душевных явлений и основной метод их лечения – понять телесные причины и влиять на их физиологию. Органический подход начал зарождаться еще внутри магической стадии, но приобрел самостоятельное значение позже.

Он начал осуществляться по следующим направлениям:

• в изучении организма, физиологии человека, особенно его мозга;

начиная с органической теории Гиппократа, особенно с открытием рефлексов;

• в зарождении психотерапевтических методов влияния и лечения; начиная

с Авиценны, Рази и до наших дней;

• в организации первой «методической медицинской школы»; начиная с

Асклепиада и Фемистия, где полностью отсутствовала мистическая и священ-ническая терапия. Но преобладало первое направление.

Органические теории начали осознавать, что между физиологическими и психическими проявлениями наблюдаются какие-то связи. Какие? С этой целью связи начали изучать, анализировать, экспериментировать. Бурно развиваются биологические и медицинские науки. Все шло к тому, чтобы вместо сверхъестественного объяснения заполучить естественное, яснее отличить реальность от вымысла.

К этому были свои предпосылки, созданные наивно-реалистической философией и естествознанием, а также наивной медициной Древней Греции и Италии. Факты показывают, что первыми, кто связывали психику с организмом, особенно с мозгом, были Анаксагор, Алкмеон, Пифагор, Платон, Аристотель, Протагор, Фемистий, Эпикур, Цицерон, Соран, Цельс. Они совершили первые наивные попытки вырвать психологию человека из объятий мистики и демонологии. Но полностью новая эра органического подхода началась в ХIХ веке, особенно с работ Р.Вихрова, Ч.Дарвина, Т.Фешнера, К.Бернара, В.Кэннона, И.Сеченова, И.Павлова, В.Бехтерева, Н.Ланге, С.Корсакова, Д.Джексона и других [16].

Значительным продвижением вперед было открытие рефлексов. Рефлекс (от раннелат. reflexus – отраженный) – есть ответный моторный и секреторный акт организма на воздействие внешней и внутренней сред. Действовать рефлексно значит действовать не произвольно, то есть не в силу самого себя, а чего-то иного, внешнего. Поэтому понятие «рефлекс» важно отличать от «рефлексии».

(Рефлексия (от позднелат. reflexio – обращенный назад) – есть уже учет психикой обратных последствий своего же ментального акта ментальными же средствами. Действовать рефлексивно значит действовать произвольно, самодетерминированно, то есть в силу самодеятельности самого духа человека, самих продуктов его деятельности. Исходным объектом здесь является не сама объективная действительность, а тот сконструированный психикой первичный акт и эго человека как исходный пункт вторичного, третичного и т.д. ментального действия. Рефлексия в силу этого есть также свойственная только человеку способность сконструировать внутреннее представление и уже таким образом обладать внутренним представлением о некоторых свойствах своего же внутреннего духовного мира и возможность самому же влиять на них, руководить ими в себе. Ничего этого нет в рефлексе).

Идея о рефлексе была выдвинута Р.Декартом в ХVII веке. Спустя столетие за исследование психического акта взялся американский преобразователь психологии Д.Раш. В 1828 году он высказал идеи своей системы и впервые употребил сам термин reflect – отражение. Рефлекторный принцип объяснения психики человека был подхвачен наиболее активно в России и в Америке. На то были свои причины. В России он экспериментально разрабатывался И.М.Сеченовым, И.П.Павловым, Б.М.Бехтеревым, К.Н.Корниловым и многими другими. В Америке – Э. Толменом, Д. Уотсоном, Э.Торндайком, П.Бриджменом, Б.Скиннером и другими. Здесь им руководствовались вплоть до 1960 годов.

Одним из первооткрывателей психического акта – рефлекса - был И.М.Сеченов¹. Философски здесь важно то, что физиолог И.М.Сеченов, которого справедливо считают отцом российской физиологии, в « Рефлексах головного мозга» (1863 г.) утверждал, что все психические акты имеют рефлекторное происхождение и должны быть изучены чисто физиологически. Их начало – чувственные стимулы, а их окончание – моторные акты, являются физиологическим феноменом. Он полагал, что организм работает, как механизм с центральным регулятором в виде нервной системы.

Учение о рефлексах было развито И.П.Павловым в его теории высшей нервной деятельности (в.н.д.). Будучи блестящим экспериментатором, он разработал также учение о двух сигнальных системах, отличия в.н.д. человека от н.д. животного. Павлов считал, что нижние уровни активности нервной системы подвергаются влиянию безусловных рефлексов, средний уровень управляем условными рефлексами и самый высший подвластен мышлению в символах. Но даже самые сложные и высшие церебральные функции развиваются, по Павлову, все-таки из простых условных рефлексов.

С высоты современных научных достижений особенно заметно, что в качестве обще объяснительного принципа психической реальности, тем более духа человека, здесь все упрощено. Поэтому сегодня раздается не только критика, но и принижающая оценка рефлексной концепции, их создателей и их продолжателей в виде «теории отражения». Поэтому здесь необходимо разобраться.

Подчеркнем, что многие рефсологические идеи И.М.Сеченова, опередив свое время, оказали значительное влияние на развитие отечественной физиологии и психологии и предвосхитили исследования в мировой науке ХХ века. Рефлексная концепция человеческой психики легла в основу теории бихевиоризма, зарубежного и отечественного. На ее сути все еще просматриваются педагогические системы многих стран мира. Усовершенствованная И.П.Павловым, она считала, что условные рефлексы – это элементарные реакции на простые стимулы, приобретаемые репетиционным обучением. Воздействие Павлова, особенно его школы, на становление науки о духовной реальности весьма значимо. Его творчество оказало влияние на развитие многих психологических, педагогических и общекультурных направлений. Особенно это было освежающим после многовекового влияния магического подхода к психике человека. Не случайно за рубежом Павлов до сих пор известен как один из крупнейших деятелей отечественной и мировой психологии. Кстати, лауреат Нобелевской премии.

Хотя, как говорят сегодня, его учение «нельзя признать однозначно положительным»[17]. На наш взгляд, основание для такой оценки есть, но в научном отношении такая оценка не представляется корректной. Почему? В ней есть смешение науки и идеологии. Действительно, его идеи приобрели чрезвычайно широкую трактовку, особенно в виде всепоглощающей “теории отражения”. Всеподавляющее распространение идей рефлексной концепции под любыми ее видами на самом деле затормаживало, как инвариант, развитие понимания природы психического, не говоря уже о душе и духе человека, сместила даже определение предмета психологии и т.д., способствовало укреплению репродуктивной педагогики. Более того, это привело психологию как науку к глубочайшему кризису, из которого она сегодня по-немногу выходит. Обо всем этом есть сегодня немало высказываний [18].

Конечно, человеческая психика это не только и не столько рефлексы, с рефлексов она лишь начинается, а воспитание – это не дрессура. Но на такой абсолютизации рефлексной концепции Павлов и не настаивал. Поэтому такая абсолютизация относится уже не к учению Павлова, а к абсолютизации его учения тоталитарной системой, особенно того времени. Причем тут само его естественно-научное учение? Самому же И.П.Павлову мы должны быть благодарны за его научный конкретный вклад. Тем более, что сам он, в отличие от отечественных бихевиористов, считал возможным и необходимым существование т.н. «субъективной психологии», например, в варианте Г.И. Челпанова, а это по тем временам стоило жизни.

Итак, новая эра органического подхода ознаменовалась тем, что в области изучения душевной деятельности и помощи ей впервые начали использоваться научные принципы, но пока, увы, физики, химии, механики, физиологии. Это имеет свои оправдания. В конце ХIХ века окончательно созрела лишь механистическая концепция мироздания и еще только зарождалась новая, диалектико-материалистическая, которая и сегодня в начале ХХI века с трудом пробивает себе дорогу в массовом сознании человечества. Человеческое тело постепенно понималось уже не мистически, а реалистически, но пока как сложный физико-химический аппарат, который преобразовывает химическую энергию в механическую, а самая сложная из машин (похвалили!) – это человек. Такую «похвалу» можно встретить, например, у Аристотеля, Декарта, Ламетри, у современного исследователя В.А.Лефевра [19].

Магический подход способен существовать не только в форме наивного анимизма, демонологии, не только в более сложной – религиозной, идеологической – форме, но и в научно-«романтической» форме, которая обычно набирает силу в эпоху Просвещения. Поэтому одной из не менее важных задач органического подхода было попутное вытеснение магии в том числе и в ее «романтической» иррациональной форме. Умозрительные предположения «романтиков психологии» в период Просвещения, скажем, по поводу безумия или того же неосознаваемого, создавали лишь путаницу у еле набиравшего свои силы органического подхода. Кроме того, поверхностные необоснованные представления давали повод к пустым дискуссиям вместо продуктивного изучения душевных заболеваний [20].

Органический же подход представлял конкретные доказательства органических причин некоторых психических расстройств. Например, что недостаток йода может привести к имбецильности; анатомические нарушения в мозге проявляются в определенных типах психических заболеваний и т.д. Иначе говоря, особое внимание органический подход уделял анализу связи между анатомическими, физиологическими и психологическими феноменами. Но поскольку акцент делался больше на первые, то сформировалась не только «психология без демонов и без романтики», но и «психиатрия без психологии»[21].

Органический подход был значительным шагом вперед по сравнению с магическим. Велась прямая попытка установить естественную материальную причину психических явлений без сверхъестественных мистических или умозрительных «романтических» предположений. Этот подход базировался уже на изучении мозга как органа, где локализуются человеческий интеллект и психические недомогания. Позитивный сдвиг в таком реалистическом подходе важно подчеркнуть до критики и обвинений его в «физиологизме», которые у нас опережают снятие всего ценного. Вспомним негативное отношение к исследованиям Д.И.Дубровского по расшифровке нейродинамических кодов[22].

Конечно, органический подход был в целом механистическим, но исторически естественным и небесполезным. Дело в том, что и греческие мыслители и современные сторонники такого подхода сталкиваются с дилеммой – как приложить к пониманию организмов , да еще человеческих организмов более точные объяснения. Стремление к точности оборачивается механистичностью, безжизненностью, бездуховностью. Механистический детерминизм соответствует объяснению физических явлений, биологический детерминизм – биологических организмов. Механистические и биологические же объяснения ментальных человеческих явлений не включают человека как человека (ни человека-исследователя, ни человека-исследуемого) в свои формулы, во внутренние понимания, а если и включают, то как вещь-средство-орудие-инструмент-функцию (классическая наука) или как некое порочное существо, способное лишь к искажению своей человеческой природой объективной картины (неклассическая наука). А это уже не объективный, а объективистский подход. И это не упрек органической стадии объяснения духа человека, а констатация стадийности развития. Все должно созреть.

На этой стадии развития знаний и методов, да еще и сегодня, достичь в области исследования духа человека точности и не навредить одновременно механистичностью – это очень трудно. Но мировоззренчески и методологически такая констатация очень важна. Важна с точки зрения не эволюционной, а последующей коэволюционной картины мира, которая лишь начинает осваиваться сегодня в эпоху неоклассического современного научного мышления. Лишь на стадиях глубинного и затем гуманистического подходов к духу человека в известной степени устраняется этот недостаток и разрешается эта дилемма.

В таком объективистском подходе есть и свой плюс. Пытаясь иметь дело лишь с чистой материальной подоплекой духовных процессов, он рассматривает их естественными феноменами. А они, по определению, бытийны, то есть стихийны, а это значит не могут оцениваться с точки зрения хорошего-плохого или должного-недолжного, тем более с позиций магии. Но в то же время органицисты, в их собственном виде, не обращают внимания или оставляют в тени собственно психодуховные и культурологические проблемы в психологии и в самой духовной реальности человека. Они еще не осознают объективности бытия самой психической реальности, а затем духовной реальности. Это придет позже. Нередко их не интересуют также и социальные, этические проблемы.

Но человек – увы, не машина, даже самая сложнейшая и не животное, даже самое разумное, каким его видит классическая наука и руководитель прежнего классического типа. Физический телесный мир вокруг человека и в самом человеке (соматика прежде всего, а не сам весь человек, тем более как персона), является первейшей заботой органического мышления.. В этом смысле органический подход получился не только шагом вперед, но и отступлением назад по сравнению с магически-анимистическим подходом. Последний все-таки ценил психическую реальность, но еще не умел понять ее многих свойств, поскольку не умел выделить ее из всей реальности, включал психические акты в абсолютную реальность, придавая ей таким образом магическое значение.

Органическая тенденция и органическая тенденциозность – разные вещи.

Сегодня органический подход не отрицается и называется естественнонаучной парадигмой в психологии. Однако, если во всем мире психология развивается не бесспорно, но нормально, где органический подход сосуществует как часть целого, то у нас в психологии его господство ведет к «духовному самоуничтожению»[23], к «кризису или катастрофе»[24]. Рефлексный принцип объяснения человеческого духа, принятый нашей бывшей идеологией как единственный и всеобщий, привел отечественную психологическую науку к тому, что “знание перестало быть припоминанием, сознание стало правильным мировоззрением, лишилось рефлексии; личность трансформировалась в “нового человека”, утратившего способность к поступкам, образ мира превратился в первую сигнальную систему, а слово – во вторую, волевой акт, в том числе и мыслительный, стал рефлексом, наконец, психология как таковая перестала быть наукой о душе и стала наукой об ориентировке в ситуации, об условных ( и безусловных) ориентировочных рефлексах и ориентировочной деятельности. Следы этого бесчинства по отношению к науке имеются и сегодня”[25].

Такой подход привел понимание психологии человека к «психологии без психики», «психики к машине»[26], к «психиатрии с ветеринарным оттенком»[27]. Такая психология стала «вести себя с людьми как орнитология с птицами». Что называется, лучше не скажешь.

Чтобы было правильно понято, подчеркнем еще раз, что «виноваты» здесь не само учение о рефлексах и не рефлексный принцип объяснения психической и духовной реальности человека, а их абсолютизация и догматизация в общей психологии, психиатрии, в педагогике, в науках об управлении и других поведенческих и культурологических дисциплинах. Абсолютизация рефлексного принципа объяснения привела к такому плачевному результату.

Резюме. Итак, рефлексный принцип объяснения всей человеческой психики, тем более духа человека, начал приводить все человековедение к кризису. Поэтому он должен был быть дополнен другими. И эта «перемена ума» состоялась и привела к следующим стадиям.

Стадия «рационалистического подхода».

Третья стадия (психология сознания) в целом может быть названа рационалистическим подходом или рациональной психологией. У нас он стал традиционным. Исторически это был принципиальный шаг вперед. Физиологами была, наконец, открыта психическая реальность, состоялась попытка понять ее как психическую реальность и понять ее на основе психической причинности. Но лишь попытка.

Предшествующий подход показал свою необходимость и ценность на своем месте. Он же выявил и крупные недостатки такой тенденции. Во-первых, он необходим, но недостаточен. Во-вторых, необходим, но не заменяет, а дополняет психологический подход. В-третьих, его воздействия в качестве помощи человеку могут быть необратимыми и небезопасными. Оказалось, что до истоков недомогания, тем более болезни именно психики человека, можно добраться лишь психическими средствами. Открыли психическую реальность все же биологи, физиологи, физики, врачи.

Естествоиспытатели почувствовали, что что-то здесь «не так». Они натолкнулись на такие ситуации, в которых хотя и участвуют телесные органы, но появляются такие явления, которые относятся к разряду нетелесных, так называемых «душевных», реально и значимо детерминирующих все телесно-вещественное внутри человека и вокруг него. Это не реакции на что-то, не чьи-то тени, не физиологический рефлекс, не отражение чего-то что только и «дает»! жизнь самой психической реальности, а сама психическая реальность. Исследования экспериментальной физиологии и физиологической психиатрии показывали, что органы чувств, процессы возбуждения производили некий психический продукт. Помимо отражения и даже вопреки ему. Привычные физиологу понятия не срабатывали, повсюду обнаруживался «остаток», требовавший признать действия еще какой-то реальности – психической. То, о чем говорили философы, подтверждалось, но еще требовало исследования.

Обычный нервный процесс включал: физико-химическое воздействие (раздражение), изменение в нерве (возбуждение), и результат (ощущение). Эти три звена, как представлялось, соединены жесткой причинной цепью. Но как раз последнее звено и оказывалось главным камнем преткновения. Выяснилось, что психическая реальность обладает другими свойствами:

- бестелесностью; ее нельзя было рассмотреть под микроскопом, расчленить скальпелем;

- спонтанностью; она не только не вызывалась извне, но обладала самопроизвольной перестройкой связей и функций;

- управляющей способностью; несмотря на бестелесность, она управляла всей телесностью и самой собой в человеке и в мироздании;

- непространственностью;

- переживаемостью; интимно-личностной ценностью;

- неотчуждаемостью от личности;

- самонаблюдаемостью и внешней ненаблюдаемостью;

- существованием в форме внутренне скрытой от других речи;

- несопоставимостью с другими явлениями бытия;

- способностью превращаться в идеальный образ, гештальт, имидж, символ и т.п. как заместитель предмета, и реагировать на него как на сам предмет;

- и главное, способностью конструироватьэти образы, в том числе и непредвидимые изаставлятьсебяреализовывать их. Но как все это происходит?

Вот такую непонятную открытую реальность принялись изучать несколько направлений и школ[28]. Возникли проблемы, связанные с «появившейся» реальностью. Среди всех важных проблем был и остается основной вопроспсихологии –вопрос о природе психической реальности, а если шире – о духовной реальности человека и ее укорененности в самом бытии; вопрос – что есть «перво-феномен» психики, психологии, духологии.

Для схватывания сути основного вопроса психологии напомним об эпизоде с колдуном, рассказанном Леви-Строссом. То же можно сказать и о научно-парадоксальном, но признанном «эффекте плацебо» (пустышки). Исследования в Институте кардиологии показали в 85% случаев антиангинальный (излечивающий) психотерапевтический эффект. Нет недостатка в описаниях тончайших «движений души» в мировой художественной литературе, в признаниях ученых в «интуитивных прозрениях» в креативоведении. Если мы возьмемся описать некоторую «картину мира» в своей голове, то в нее войдут образы непосредственного окружающего мира и образы воспоминания, и мимолетные ощущения себя, своей силы и благополучия , и острое эмоциональное переживание, и иллюзия, и сконструированные образы. На исследование вот такой сложной реальности отважилась «новая психология» в конце ХIХ века.

Так что же такое психическая реальность человека? Предыдущая стадия восприняла у Декарта идею рефлекса. Кратко говоря, органицистов и их последователей можно назвать еще «рефлексниками». Рационалистическая же стадия восприняла у Декарта рационалистическую тенденцию, в особенности сведение всего духа к «сознанию». Тем более, что представление о «духе», «духовности» в период Средневековья, к сожалению, скомпрометировало себя мистически-религиозным антуражем. (В научной литературе стало изчезать даже само слово «дух»). Восприняв у Декарта положение о том, что единственно несомненной данностью у человека является его способность мыслить, схватываемая с помощью рефлексии, оформилась так называемая «психология сознания». Сознание и принялись изучать многие направления психологической и психо-социальной мысли.

В основу исследования психической реальности человека в виде его сознания были положены три объяснительных принципа: рефлексивный, рефлексный и отражательный.

Они и образовали три ведущих направления:

• непосредственного изучения сознания через интроспекцию (психологию

сознания) или, кратко говоря, «рефлексивников»;

• опосредствованного изучения сознания через поведение (психологию поведения) или «рефлексников» и«рефлекторщиков»;

• непосредственно-опосредствованного изучения сознания через деятель-ность (психологию деятельности) или «отраженщиков».

Прежде чем впасть в ошибки односторонности, каждое из этих направлений проделало большую и полезную работу по раскрытию природы психологической реальности.

Рефлексивное направление.

В основу данного направления исследования был положен уже не рефлексный, а рефлексивный принцип (В.Вундт. 1860-е годы). Это значит, что психическая реальность рассматривается: непосредственно; в объеме сознания; и по типу спонтанной развертки ментальных структур; где впервые экспериментально исследуется не психика животных с экстраполяцией на человека, а психика именно человека и у человека.

Рефлексивные воззрения на психическую реальность (в их понимании на «сознание») выступили в двух вариантах: «структурный вариант» и «функциональный вариант». «Структурный вариант»занялся выяснением «перво-элементов сознания»: ощущений, образов и чувств (Вундт, Титченер); мышления и воли (Вюрцбургская школа, Кюльпе); гештальтов (Вертгеймер) и отношений этих первоэлементов внутри сознания. Необходимо подчеркнуть, что с Вундта началась настоящая психология. «Функциональный вариант»дополнил структурный анализ тем, что выдвинул на передний план изучение переходных состояний в «потоке сознания» (Джеймс); психических актов сознания, его операций, функций (Брентано) [29].

Рефлексивное направление в психологии неправомерно называют интроспективным, исходя из способа изучения, и очень недооценивают. Нам представляется это весьма поверхностным взглядом. Дело здесь не в способе изучения, а в том, каков основной принцип объяснения сущности человеческой психики, в частности, сознания и раскрывает ли он эту сущность или искажает ее понимание. И в этом плане рефлексивное направление – это большая научная удача. Значительный вклад в неоклассическое понимание различных граней рефлексивности в сознании внесли работы В.Франкла[30], Г.Адлера[31], Р.Ассаджоли[32] , М.К.Мамардашвили[33] и других авторов.

В связи с тонкостью и важностью вопроса здесь необходимо обобщить накопленное и еще раз остановиться на теории «рефлексии»в сравнении с «рефлексами» и «рефлектностью». Духовная реальность в человеке – это интегральное единство рефлексивных и нерефлексивных структурно-функциональных образований. В основе сущности сознания лежат не рефлексы, а рефлексия.Что же такое рефлексия? Мы уже говорили, что «рефлексия» и «рефлекс» – близки скорее всего по звучанию, чем по смыслу, что и способствует подчас их смешению и отождествлению. Но они отличаются уже этимологически. А по сущности это тем более разные вещи.

Начнем с того, что в случае сна или травмы и т.п. теряется временно сознание, но остальная часть психики сохраняется, работают рефлексы, рефлектность, обеспечивается управление соматикой человека. Практически сущность сознания и рефлексии становится уловимой в случае их утери. Или, с другой стороны, когда хотят унять боль (душевную или физическую), отключают на время не всю психику, а в ней сознание. Отключают, например, с помощью наркотиков, алкоголя, транквилизаторов и т.д. Именно потому, что у человека в его духовной реальности есть и сознание, и неосознаваемое, и душа, человек способен к душевной боли и страданию. И все эти блоки единого духа человека опираются на разную способность работы духа человека. Суицид - это чисто человеческое явление, животные не знают самоубийства, не обладая сознанием, то есть способностью прежде всего к рефлексии. Итак, факт сознания теряется, когда мы теряем не свойство отражения действительности, а теряем способность конструировать это теряние, свойство сконструировать, что же творится у нас внутри, то есть теряем свойство рефлексии.

Рефлексией Д.Локк называет «наблюдение, которому ум подвергает свою деятельность и способы ее проявления». Он почти отождествляет сознание и рефлексию: «сознание есть восприятие того, что происходит у человека в его собственном уме» [34]. У Гуссерля рефлексия – это «название для актов, в которых поток переживания со всеми его разнообразными событиями становится ясно постигаемым и анализируемым» [35]. Т.Шарден определяет рефлексию таким образом, что с появлением рефлексии человек «до того распыленный и разделенный в смутном кругу восприятий и действий…впервые превратился в точечный центр, в котором все представления и опыт связываются и скрепляются в единое целое, осознающее свою организацию», что «разумное существо характеризуется рефлексирующей способностью сознания» [36].

У современных исследователей рефлексия – это «сознательное отслеживание и анализ собственной мысли» [37]. Или способность “постигать свой внутренний мир и строить картину своих состояний” [38]. Обращается внимание и на такое тонкое свойство рефлексии как свойство « очищать сознание от всего эмпирического и предоставлять возможность для созерцания так называемых чистых феноменов сознания, но и захлопывать дверь сознания перед трансцендентным миром» [39]. Иногда рефлексию сближают с репрезентацией настолько, что способность к репрезентации называют рефлексией [40]. Учет собственных последствий также называют рефлексией.

Все это, как представляется, хорошие характеристики рефлексии, однако хотелось бы подчеркнуть, что рефлексия несводима к самоотражению, интроспекции, самонаблюдению, она и не способ анализа сознания. Точнее, она их не исключает, но она - посложнее. И напрасно это важнейшее понятие отсутствует в психологическом свежем словаре [41], не случайно оно содержится в философских справочниках. Важно еще то, что рефлексия - это уже проявление творчески-конструирующей сути самого сознания и через него всего духа человека, а не внешнего мира.

Рефлексный – значит совершаемый не произвольно, не самодетерминировано, а по рефлексу, то есть в силу не самого себя, а чего-то иного. Рефлексия же - это обращенность назад, но это уже форма само-деятельности самого духа человека, самого его процесса и его продукта и его ментальности. Рефлексивный – значит совершаемый произвольно, то есть в силу самой ментальной способности обращать свою же ментальную силу на самое себя, владеть этой же ментальной силой, ментальными же средствами. Это уже действие не вещной, не физической, но, по И.В.Дмитревской, атрибутивной (срабатывающей) и реляционной (влияющей) реальности, а не фикции [42].

Как поясняет рефлексию В.Франкл, в психике есть первичный акт , а есть вторичный акт. Первичный акт – это рефлексный, а вторичный – рефлексивный акт собственно духовной деятельности человеческого существа. Рефлексивное деяние – это такое действие самого духа, где объектом является не сама внешняя объективная реальность, а тот первичный акт и эго человека как исходный плацдарм вторичного действия. Вне его не будет никакого сознания. Этот рефлексивный акт, акт со-знания (в себе своего узнавания, познавания, чувствования, переживания, понимания и т.д.) всегда превращает самого человека в дважды субъект. Во-первых, это “я” действую - конструирую идеальные образы действительности в себе, а не действительность за меня. Во- вторых, это “я” в себе узнаю - познаю, оцениваю, чувствую, переживаю и т.д., а не кто-то за меня во вне.Основная идея рефлексии состоит в том, что первичный акт в духе превращается в духовный акт; в переживаемое качество “духовного”; следовательно, духовное возникает только в рефлексии и черезрефлексию[43].

В рефлексии речь идет об имеющейся возможности влиять непосредственно идеями на идеи, где физическая основа выступает именно в роли органа, то есть средства, а не источника. Рефлексия и превращает сознание человека не в фикцию и не в эпифеномен, а в онтологический механизм самобытия сознания, а через сознание и самобытия всю духовную реальность в человеке. Лишь после выполнения самобытия и вместе с выполнением задачи самобытия сознание выполняет и задачу “средства для”(какой-либо функции, инструмента, орудия) ориентации во внешнем мире и соединения этой ориентации с тем, что делается в мире внутреннем.

Рефлексия бытийна и через нее бытийно все сознание, ибо рефлексия самопричинна.В ней и претворяется иной характер причинности – собственно психической причинности с ее подвидами: идеационной, идеальной, целевой, интеллектуальной, экзистенциальной причинностями.

Сущностное свойство рефлексивности помогает сознанию получить неискаженное представление и о свойствах наших органов чувств. Дело в том, что при осознании внешнего мира наши органы чувств меняют свои свойства, поскольку вступают во взаимодействиес внешними предметами и свойствами бытия. Психическая картина при этом становится иной, так сказать с примесью. (Скажем, за ощущениями звука, света стоит фрагмент физической реальности – упругие и электромагнитные волны, которые психологически совсем не похожи ни на цвет, ни на звук). И для естествоиспытателя и гносеолога их еще надо как-то “очищать” от внесенных работой духа “искажений”. В отличие от них, для психолога же, по определению, данные ощущения (это “с примесью”, это “как кажется”) и есть именно та действительность, которая его интересует.

Разделение на так называемую субъективную и объективную психологию в отношении самой психической реальности человека является чужеродным, превращает понимание психики в абсурд, в “психику без психики”. Все это сумело понять вундтовское рефлексивное направление.

В “психологии с психикой” важно учесть, что любой, казалось бы субъективный, духовный феномен внутри духовной реальности человека, есть объективный феномен.Любое чувство, которое испытывает человек, независимо от его обоснованности или причины, есть истинный психически-духовный факт. Между содержаниями сознания и внутренним взором нет искажающей призмы. Некоторое искажение появляется потом – в связи с гетерогенным (со стороны) взором человека на свой внутренний духовный мир.

Может возникнуть возражение: а как же знаменитое “кажется”? Этот нюанс хорошо подчеркнут и пояснен еще Л.Н.Лопатиным. “В сфере непосредственных данных сознания нет уже различия между объективным и субъективным, реальным и кажущимся, здесь все есть, как кажется, и даже именно потому, что оно кажется: ведь когда что-нибудь намкажется, это и есть вполне реальный факт нашей внутренней душевной жизни”[44].

Рефлексивность помогает также получить сознанию способность к самоотстранению и самотрансценденции. Это временное дистанцирование от мира и от самое себя дает уникальную возможность только человеческому существу “посмотреть на себя со стороны” и решить задачу целостности, самости, или задачу быть жителем в космосе, в мироздании (а не только в квартире), быть свидетелем и судьей одновременно. Самоотстраненность помогает решить задачу, с одной стороны – устранить “прилипание” к миру и к самому себе; с другой – интегрировать внутри себя “субличности” в хорошо функционирующее динамическое целое, в некий центральный образ, стоящий за всеми проявлениями жизни и предопределяющий их. А это и есть в сознании механизм действия рефлексии, процесс конструирования в сознании осознания.

Итак, рефлексивное направление проделало большую и кропотливую работу по описанию общей картины и свойств сознания. Именно непосредственно самого сознания человека ( а не экстраполяций и проекций на него), многообразия его структур, динамики, ритмики, неоднородности его поля, изменение объема и т.д. Так что главное преимуществоданного направления состоит в том, что оно, во-первых, поставляло психически-духовные факты так сказать в чистом виде, почти без искажений, во-вторых, факты, основанные на собственно человеческой психической причинности. В-третьих, обнаружились нечувственные, без-образные способности духа человека, так называемые “чистые” движения мысли или, как сегодня говорят, обнаружилась психическая энергия. Наконец, стала выявляться особая сфера неосознаваемой психической реальности и неосознаваемых причин, многих причин самого духа человека.

Рефлексивное вундтовское направление психологии конца ХIХ века имело грандиозный успех. Да и сегодня обновленное, неоклассическое ,оно , на наш взгляд, набирает обороты. “Ум есть паттерн, получаемый умом. Это довольно тавтологично, но не порочно и не парадоксально” – так, на своем языке подчеркивает главную особенностьчеловеческой психики современный исследователь Д.Дэннет [45].

Это очень важно, повторим, не упустить основной вопрос психологии и духологии в целом – что есть психическая реальность человека, переходящая к тому же в духовную реальность у человека. Поэтому, подчеркнем еще раз. Хотя психофизиологический процесс, как известно, слит и неразделим, как и психосоциальный и психокультурологический, тем не менее физиологической части расстроенной психики можно и помочь, и подменить(!). Сложнее, но можно сделать нечто подобное и с социальной и с культурологической частью расстроенной психики.

Психологическую же часть этой же психики заменить невозможно и в принципе этого делать нельзя. Несмотря ни на какие благие намерения. Почему? Да потому, что на то она и психическая реальность, что в конце концов принимает решение и исполняет его все сама. Ее суть – психическая причинность, а этосамопричинность.Ей возможна лишь помощь, но не замена. При допущенной кем-либо, чем-либо даже нечаянной заменечеловек теряетсвою человеческую суть – персональность, самость (“Я”), какой бы она нибыла. Психическая реальность – это тот, условно говоря, “гомункулюс” внутри человека, который управляет самим человеком. И , вероятно, управляет даже его душой, хотя она сама есть “управленец” внутри всего духа человека. Психическая реальность есть самоопределение.

Однако, по мере расширения исследований у рефлексивного направления стали обнаруживаться и крупные проблемы и трудности.Обнаружилась снова “подмена тезиса” – искусственнаяанатомичностьвыявленных экспериментально психических свойств, их оторванность от поведения, от бытияживыхлюдей. Выяснилась такжекогнитивностьподхода, а значит в стороне осталасьмотивацияпсихической реальности человека, не говоря уже о более сложных феноменах духа человека. Скажем, о егоэкзистенциях.Выявлениенеосознаваемогоне получило развития. Одним словом, работы открылось много, надо было двигаться дальше. На эту потребность в какой-то мере ответило следующее направление, “психология поведения”.

Рефлексно-рефлекторное направление.

Рефлексивное направление в психологии было научным прорывом, оно было необходимым, но недостаточным. Нехватало поведенческого аспекта. Психическая реальность вынуждала искать все новые способы постижения и этой стороны дела. Постепенно представление о психической реальности расширялось: появилась инструментальная трактовка сознания и рефлекторный принцип его объяснения. Сразу отметим, что такой подход вначале сделал свое полезное дело, но затем, как лиса зайца, он вытеснил из своего дома непосредственную теорию сознания, вместо того, чтобы дополнить ее поведенческим аспектом и даже принялся третировать и уничтожать рефлексивное направление. Известно, как грубо отрицал существование сознания (в психологии-то!) Дж.Уотсон[46]. Г.И.Челпанов был уничтожен (расстрелян) вместе с первым институтом психологии за поддержку рефлексивной психологии сознания, хотя позже он “осознал” и “принял” рефлексную и рефлекторную психологию или “марксизм в психологии”[47], но было поздно. Справедливости ради отметим также, что вся эта эпифеноменальная драма в психологии и во всем человековедении развивалась и разразилась не только в нашей отечественной, но и в мировой психологии.

Как же развивалось данное направление?Рефлекторно-инструментальное или поведенческое направление взглядов развивалось следующим образом. В результате открытия теории эволюции Дарвина принципы эволюционной биологии начали внедряться и в психологию. (Концепция коэволюции тогда еще была неизвестной). Спенсер был одним из первых, кто транспонировал идею эволюционной биологии в идею об иной адаптивной (инструментальной, функциональной, поведенческой) роли сознания. Через него она перешла к российским и американским функционалистам. Хорошо это или плохо – посмотрим.

Раньше сознание понималось вне роли, а понималоськак событие бытия,обладающее своим бытием, как феномен природы, никого не спрашивая, «зачем» оно существует (вспомним – ветер дует не для того, чтобы разгонять облака, надувать паруса и провеивать зерно). Сознание изучалось как таковое, (скажем, как гравитация), как стихийное событие бытия, как бы это ни было трудно. Вопросы о том, как оно туда (в человека) попало и зачем оно, то есть вопросы генезиса и смысла – выносили за скобки. Подразумевая, что это отдельный аспект исследования и не стоит смешивать вопросычто,как и почемус вопросамизачем и откудав один вопрос. Иначе ни до какой истины в такой тонкой материи вообще не доберешься или получишь дополнительное заблуждение. И это была сильная научная позиция, хотя этого было недостаточно.

Теперь, при эволюционной постановке вопроса сознанию впервые стали отводить роль. И роль эту стали видеть приспособительную, адаптивную, роль инструмента, приспособления особи к среде, превратив его сразу этим в эпифеномен, желая того или нет. Строго говоря, сознание способно быть и эпифенорменом, но ведь главное, что не только им. Сознание является феноменом бытия и попутно(!) может быть и эпифеноменом (средством, инструментом для чего-то). Здесь же в самом истоке получилсякрупнейшийперекос– мировоззренческий, а затем методологический и конкретно-научный –в сторону эпифеномена, который дорого обошелся не только нам, но и значительной части человечества.Инструментально понятое сознание изучалось уже соотнесенным не с внутренними (нервными) связями, как это делали рефлексники, не с психическими связями внутри себя, как это делали рефлексивники, а со связями во внешней среде, как это начали делать рефлекторщики Так создалась атмосфера, в которой появилась поведен-ческая психология.

А что же стало с сознанием и психологией сознания? Сознание, как начали считать, служит орудием приспособления особи к среде. Такое философское представление вело понимание сознания за пределы сознания.Парадоксально, но факт. Ибо инструментальную функцию сознание может выполнить не иначе как посредством внешнего поведения. И вначале это была правомерная и не опасная научная тенденция, расширяющая представление о психической реальности, так как эта сторона дела была еще не разработана, а подчас упущена. Но далее. А далее, в поведенческой психологии началось своеобразное разделение труда. Как уже упоминалось, первым рефлекторщиком в эти времена был

Д.Раш (1828), американский преобразователь психологии. Им в структуру сознания через reflect- отражение впервые включалась и работа мышц, так сказать материализация духа. Но дальше высказываний общих идей дело тогда не пошло.

И.М.Сеченов (1863) считал, что необходимо изучать не сознание, а психический процесс в целом и объективными методами. (Не забудем, что тогда объективное понимали как тождественное материальному, а субъективное – духовному; вот так, не мудрствуя). Он посчитал концепцию сознания, основанную на том, что психический акт начинается и кончается в сознании, большим заблуждением. И это пока правильно. Он смоделировал психический акт по образцу рефлекторного, внеся в него дополнительные фазы[48] . И это еще тоже правильно и являлось продвижением вперед.

Но, по И.М.Сеченову, рефлекторность касалась не части, а всегопсихического акта. Предпосылкой этой модели явилось расширение физиологического понятия о рефлексе. До Сеченова считалось, что по закону рефлекса работает только спинной мозг и элементарное поведение. Сеченов же доказывал, что рефлекторновсеповедение целиком. Так рефлексный подход окончательно трансформировался в рефлекторный принцип объяснения всей психической реальности. Каждый принялся исследовать в ней свое.

И.П.Павлов (1897) в целостном психическом акте сосредоточился больше на сигнальном аспекте и разработал «классические» сигнальные реакции, методологически отталкиваясь от рефлекса и рефлекторности.

В.М.Бехтерев (1910-е) разрабатывал больше двигательный аспект психического акта, разработал «рефлексологию».

К.Н.Корнилов (1920) пытался разработать фазу реакции, «реактологию».

Ф.Дондерс (1868) исследовал время психического акта в период между действием раздражителя и двигательным ответом, исследовал апперцепции.

Г.Эббингауз (1885) ввел и подробно исследовал еще одну фазу психического акта – фазу закрепления опыта в сознании (память) и приобретение организмом новых сенсомоторных реакций в фазе адаптаций.

Д.Уотсон (1913) выбросил почти все фазы психического акта, ввел новую первую фазу – фазу внешнего раздражителя (стимула), который предшествует фазе раздражителя (сигнала) и оставил фазу ответного движения (реакцию). Принявшись экспериментально изучать соотношение между этими двумя фазами, он основал самостоятельное поднаправление в психологии поведения – бихевиоризм. Поведение человека предстало по схеме S-R. Была объявлена «неприкасаемость к сознанию», провозглашено «чистое поведение» организма.

Заметим, не человека, а организма! Получился элементаристский подход к элементарному поведению, «дрессура». И такой подход оказался отчасти полезным в качестве начального этапа обучения, а также в случае встречи с примитивным типом поведения людей. Но судьи кто? И существуют более высокие и высшие этапы обучения и более высокие и высшие типы поведения людей, где такая теория не просто не подходит, но противопоказана. Заметив это и без нас, бихевиоризм начал улучшать себя, в том числе и необихевиоризмом.

Э.Торндайк (1898) развил в бихевиоризме «инструментальные» условные реакции. Это наряду с «классическими» павловскими. Он разработал методику поведения животных с помощью «проблемных клеток»; сформулировал «закон проб и ошибок».

Э.Толмен (1932) внес в схему бихевиоризма «промежуточную» переменную (U).В результате схема поведения приобрела видS-U-R. ГдеU– это нечто вроде учета ментальных конструктов: по Толмену – «намерения», «гипотезы», «познавательные карты» – образы ситуаций. Появился вариант «когнитивного необихевиоризма». В нем были учтены некоторые достижения предшествующей рефлексивной психологии, в частности, значение целостных ментальных структур, разрабатываемых гештальтпсихологией. Без них бихевиоризм вообще начал терять свои позиции.

Б.Скиннер (1938) развил «оперантный» вариант условных реакций (тоже наряду с «классическими» павловскими) и на их основе разработал «программированное обучение», которым увлекся однажды (1960-80-е годы) почти весь мир.

Конечно, как мы с вами наверное заметили, рефлекторная теория и практика оказались неприемлемы для человекаили применимы к человеку лишь отчасти и то весьма осторожно (не навреди!). Но у этого направления есть изаслуги. Оно расширило представление о диапазоне самого психического акта и диапазоне сознания в нем.В сознание начал включаться и поведенческийаспект, который недооценивался ранее. Оно продвинуло науку вперед и оказалось ценным для животных, машин и некоторой части людей по разным причинам с элементаристской психикой и поведением. Ценным именно: для зоопсихологии, зоопедагогики и дрессировки животных; для олигофренологии и олигофренопедагогики; для тифлосурдопедагогики (педагогики слепоглухонемых); для психологии и педагогики доречевых младенцев; для психопатологии и патопедагогики (части душевнобольных людей); для социопатологии и социопатологопедагогики (части людей с девиантной психикой и поведением); и, конечно же, для инфороматики , создания роботов, робототехники. Таким образом, были значительно продвинутыотдельные разделы и проблемы психологии.

Если говорить о недостатках, то ведь ее применили, во-первых, к человеку, а не к животным; во-вторых, применили в человеку в норме, словно любой человек изначально патологичен и девиантен; в-третьих, применили в качестве общепсихологической теории и практики. Впрочем, это меньше всего относится к сути самой теории, а больше к ее использованию. В результате такой экспансии в применении такого научного направления развитие общей психологии было заторможено и даже отброшено назад.

Заторможено тем, что из-за конкурентной, а тогда и идеологической борьбы, данное направление, как уже говорилось, просто разгромило ценное рефлексивное направление. Кроме того, базовыми недостатками такой орнитологической «психологии человека» являлись: недоучет в психике человека сложности, спонтанности, переживаемости; полное непонимание в ней конструируемости; игнорирование сферы бессознательного и души человека; сближение психики человека с психикой животных, с «интеллектом машин», игнорирование процессов именно сознания; сведение высших форм поведения к элементаристским; игнорирование высших форм понимания, научения, тем более творчества, самоопределения личности.

Сущность такого направления, к сожалению, сама была обусловленной, но и она в свою очередь обусловила большие последствия: она пригодилась и для усиления тоталитарных и предтоталитарных режимов на значительной части земного шара [49]. Она психологически и педагогически изуродовала значительную часть оставшихся людей, сделав их инвалидами и калеками без инвалидности [50]. «В этом виновата в значительной степени и моя родная психология,…делавшая культуру как что-то агрессивное», - справедливо приходится извиняться совестливым современникам [51].

Чем же все это закончилось?О кризисе в психологии и всей духологии мы уже говорили. Итак, рефлекторное направление и психология поведения, подавившие в 1920-х годах рефлексивный принцип и психологию сознания и превратившиеся в общепсихологическую теорию, само просуществовало в “чистом виде” до 1960-х годов. Но это в Америке. Здесь спохватились и из необихевиоризма, как глубокого и искреннего заблуждения, начали делать реальные выводы (проект “Мерит”) [52].

Началом поворота послужила статья американского психолога Р.Хольта. Он посчитал, что необходимо положить конец “неприкасаемости к сознанию” как основному требованию бихевиоризма всех разновидностей и “вернуть из изгнания ментальные феномены”. И далее, вслушаемся. “Поскольку это ментальные феномены, то их нельзя экспериментально исследовать на животных,… теперь наш национальный престиж может зависеть также от наших знаний о них (о ментальных феноменах, которые могут быть исследуемы лишь у человека, а не у животных; поскольку у животных есть психика, но нет в ней ментальных феноменов, тем более нет духовной реальности человека – Г.М.)”[53].

Боже мой, что приходилось и все еще приходится доказывать!

Итак, даже в американской психологии, на родине бихевиоризма, была понята необходимость возвращения к человеку, заниматься человеком и человеческим внутренним миром. Мировая психология круто развернулась в сторону “глубинной стадии”, а затем и в сторону формирующейся сегодня “гуманистической стадии”. Рефлекторный же подход к психике человека в качестве общепсихологического подхода сошел на нет, но не был отброшен, а превратился в частное направление – в вариант инженерной психологии, зоопсихологии. Но это в Америке.

Нам же не удалось остановиться, а удалось слукавить и видоизмениться в“деятельностный подход”, основанный на “принципе отражения”.

Деятельностное направление.

Его в науке о духе человека можно рассматривать как непосредственно-опосредованное изучение духовной реальности человека. Оно обязано работам советских психологов, таким как С.Л.Рубинштейна, Л.С.Выготского, А.Н.Леонтьева, А.Р.Лурии, А.В.Запорожца, П.Я.Гальперина, В.В.Давыдова, В.П.Зинченко и многих других, а также работам философов, таким как Е.В.Шороховой, В.П.Тугаринова, А.Г.Спиркина, Э.В.Ильенкова, Г.С.Батищева, М.К.Мамардашвили, Г.П.Щедровицкого, Э.Г Юдина, В.А.Лекторского и многих других. В деятельностном направлении можно различить две стадии его развития: а)раннюю, классическую и б)современную, неоклассическую. В начале ХХIвека продолжается попытка его «переосмысления»[54].

Первоначальное деятельностное направление критически отнеслось к бихевиоризму и рефлекторности, признало сознание. Но в итоге не сумело отказаться от его эпифеноменальности в поведении человека. Мы не будем останавливаться на внешних причинах этого, а в меру возможного проанализируем эту ситуацию изнутри – внутренние научные причины.

Понимая нужность сознания у человека, это направление решило улучшитьрефлекторный принцип и психологию поведения, оно подошлофункциональноне только к человеку, но и к самому себе. В итоге “деятельностникам”, как и бихевиористам, нужно было понимание не того, какова сущность сознания, тем более, какова природа духа человека, то есть не решение основного вопроса психологии, который, как известно, обусловливает решение других вопросов. Им нужно было добиться “улучшения поведения людей”, “выведения новой породы человека”, то есть важна была прагматическая задача, а потом уже все остальное.

Л.С.Выготский в 1927 году в статье “Исторический смысл психологического кризиса” писал: “В этом смысле прав Павлов, называя нашу науку последней наукой о самом человеке. Она действительно будет последней в исторический период человечества наукой или в предистории человечества. Новое общество создает нового человека. Когда говорят о переплавке человека, как о несомненной черте нового человечества, иоб искусственном создании новогобиологического типа, то это будет единственный и первыйвид в биологии, который создаст сам себя…В будущем психология действительно будет наукой о новом человеке. Без этого перспектива марксизма и история науки была бы неполной (подчеркнуто мной – Г.М.)”[55]. Об этом же пишет в 2001 году В.М.Розин: “Не будет большим преувеличением утверждение, что представление о деятельности создавалось, чтобы реализовать марксистскую установку на изменение и преобразование мира и человека.”[56].

Для этого, с их точки зрения, нужно было решить одновременно три задачи: сохранить сознание, но и сам рефлекторный принцип объяснения, так как он непосредственно выводил к нужному поведению; но одновременно придать им каким-либо образом внутреннюю активность (”спонтанейность”), сохраняя однако и контроль над сознанием; попутно хотелось устранить теоретический параллелизм и разрыв между ментальным и материальным в человеке. С помощью деятельностного подхода и теории отражения в известной степени данному направлению удалось продвинуться в решении этих задач, но и одновременно привести науку о духе человека, как уже говорилось, к окончательному кризису.

Что же удалось сделать и почему? Что не удалось сделать и почему? Что надо было сделать, с позиции сегодняшнего дня?

Основные парадигмальные положения оставались прежними, что и у рефлекторщиков, а именно - эволюционными и рефлекторными, хотя и под другими словами. Сознание – инструмент. Инструмент – адаптации. Адаптации - к среде. Основная забота сознания – репродукция действительности. Репродукция – в виде образов, которые есть перевод одной реальности, материальной в другую, такую же, но в идеальной форме сигнала. Образ – для соответствующего включения организма или его органов. Действительность, среда с помощью деятельности – высекает в человеке образы сознания. Но появились и новые количественные изменения.

Основное это то, что несколько изменился системообразующий детерминирующий фактор и объяснительный принцип. Ни среда сама по себе (как у бихевиористов), ни спонтанная развертка онтологически исходных ментальных образов (как у рефлексивников), а практическая деятельность человека как процесс-средство-результат интериоризируетвнешнее во внутреннее. Иначе говоря, бытие определяет сознание, через деятельность. Этот общий философский тезис нашел в деятельностном направлении более конкретную философскую и психологическую разработку. Однако, бытие же самого сознания оказалось здесь не причем, оно осталось эпифеноменом, лишь инструментом, который таким вот посложнее способом, через деятельность, но в итогеотражает окружающий мир и выступает ориентатором и регулятором взаимоотношений с ним.

У наук о духе изменилась и задача: понять не что естьсознание, а егопорождениеи влияние на поведение человека.

Вообще-то , это - своеобразное открытие в прежних рамках: нечто внешнее по отношению к самому сознанию производитвнутреннее. Стал детальнее рассматриваться лишь сам такойспособ. И дело не в том, что это неверно, а в том, что это опять жеабсолютизировано.

Раннее деятельностное направление считает, что только в процессе внешнепрактической деятельности происхолит появление новых образов окружающего мира, но не вместе, а вместопредшествующих врожденных самопроизвольных идей. Что происходит их комбинирование, но не вместе, а вместо спонтанной развертки присущих сознанию идей. Что происходит идеомоторная деятельность репродуктивных идей, но не вместе, а вместо идей, тем более вместо переживаний, мотивов и т.д.Конструирующая сущность сознания раннему деятельностному направлению вообще не понятна. Таким образом, рефлекторный принцип расширился и усложнился, оставаясь тем же по сути.

В связи с открытием несколько иного детерминирующего фактора и его абсолютизацией сменился и предмет науки о духе человека. Им стал не сам дух, как мы говорили, а его происхождение, превратившееся в его сущность. Произошла инверсия основных вопросов психологии и всей духологии.Психология до сих пор определяется как “наука о законах порождения и функционирования психического отражения индивидом объективной реальности в процессе деятельнорсти человека и поведения животных”[57]. Хвост, тянущийся от исследования психики животных (зоопсихологии) в психологию людей, сегодня просто умиляет! Из этого определения видно, что за исходную реальность, с которой имеет дело психология, принимается “деятельность”, а психика рассматриваетсякак ее производная сторона, хотя и неотъемлемая. Иначе говоря,предметом психологии стало даже не сознание,а психически управляемая деятельность. Ранний примитивный рефлексный и рефлекторный бихевиоризм в классическом деятельностном подходе лишь “усовершенствовался”- превратился в довольно изощренный необихевиоризм.

Причем в психологии до сих пор реализуются его две самые общие линии. В русле одной из них деятельность выступает как предмет исследования(А.Н.Леонтьева), в русле другой – какобъяснительный принцип(С.Л.Рубинштейна). И пока на стадии возмущения формируется отечественнаяспонтанная стратегия(В.А.Лекторский, В.П.Зинченко и другие [58]). В настоящее время оба варианта деятельностного направления развиваются их последователями не только в нашей стране, новдозированномвидеи в странах Западной Европы, в США, в Японии, в странах Латинской Америки.А почему бы и нет, если без абсолютизации. Основой же у них является спонтанная рефлексивная вундтовская стратегия [59]. В нашей отечественной науке спонтаная стратегия лишь начинается [60].

Наука о духе человека по существу никогда не забывала о том, что человек, осуществляя деятельность, представляет собой одновременно и дух, и организм с высокоорганизованной нервной системой, развитыми органами чувств, сложным опорно-двигательным аппаратом и т.п. Но науке о духе человека не удавалось включить работу органа духаи работусамого духадруг в друга органично и естественно. Так, прекрасная исследовательская работа «рефлексивников» и, в частности, В.Вундта рассматривала деятельность сознания все-такипараллельнос деятельностью органа сознания. Нужная, хотя и механистическая работа «рефлексников» и, в частности, Дж.Уотсонасводилаработу сознания к работе органа сознания или к действию и отражению внешней среды, чем сознание фактически игнорировалось. Тонкая теоретическая работа чистых «спонтанщиков» и, в частности, скажем, Платона, открыв реальность и неэпифеноменальность (невторостепенность) духа человека,игнорироваладеятельность органа духа, работу мозговых механизмов и действие внешней среды, чем сознание человека невольно мистифицировалось.

Итак, вольный и невольный а)параллелизм, б)сведение, в)игнорирование и г)абсолютизирование – есть древняя и незалеченная боль науки о духовной реальности. Правда, здесь возможно еще и сам вопроспоставлен некорректно. Его корни в западно-европейской традиции разделения души и тела ради точности и дифференцированного понимания. Ведь в восточной традиции издавна такое разделение не делается и не допускается; и не потому, что здесь сегодня не видят различий между ними [61]. Современное состояние развития деятельностного подхода мы рассмотрим далее.

Резюме.Таким образом, рефлексно-рефлекторное и раннее деятельностное направление проделали большую работу и внесли вклад в разработку сущности духовной деятельности человеческого существа. Но их не следует абсолютизировать. Этим они же и совершили крупные ошибки, которые стали видны со временем и довели все дело духологии до кризиса. Первая ошибка не только в том, что наука о сущности духа человека сведена к его происхождению, а происхождение духа стало его сущностью. Ошибка также не только в том, что сущность сознания сведена к отражению окружающего мира и к инструментальному назначению сознания. Крупная ошибка в том, что все этиправильные, но частноправильные вещиистолкованы какобщаясущность сознания, то есть допущена типичная методологическая ошибкаpars pro toto– часть выдана за целое.

Вторая крупная ошибка состоит в том, что рефлексно-рефлекторное направление не дополнило, не поддержало, а оборвало и подавило рефлексивное направление исследования сознания. Особенно основы, заложенные Вундтом и другими рефлексивниками. Ведь у Вундта и его последователей впервые психология стала психологией и имела тенденцию превратиться в науку о духовной реальности в целом. Ему приписывают “элементаризм”, и “интроспекционизм”, но сам он считал рефлексию и простейшие элементы психики не абсолютными. Он просто проработал свою часть пути. Он считал, что высшие психические процессы могут быть изучены, используя не только рефлексивную сущность сознания, кстати, не только интроспекцию и интроспективно, но исследуя и различные продукты и свойства человеческого духа. Почему? Потому что, суть сознания он виделтакжеи в конструировании этих духовных продуктов. Ими Вундт, в частности, считал мифы, обряды, язык, религиозные представления. Этого не сумели понять и оценить наши отечественная психология и философия и только сейчас начинает все вставать на свое место.

Выводы по главе.

Подведем итоги анализа всех направлений - традиционной классической доглубинной науки о духе человека и особенно третьей стадии - всему рационалистическому подходу. Во-первых, здесь произошло на порядок продвижение вперед по сравнению с предшествующим физиологическим подходом – на этой стадии была обнаружена и посильно объяснена психическая реальность. При этом психическая реальность здесь не отрывается от своих оснований – предметных, социальных, культурных и физиологических. Хотя, как уже говорилось, нередко происходит попытка свести все к ним. Продвижение вперед было и по сравнению с предшествующим магически-анимистическим подходом, который базировался на сверхъестественном типе детерминизма.

Во-вторых, однако сама психическая реальность отождествлялась с сознанием. А сознание отождествлялось с “непосредственно данным” или отраженным. На наш взгляд, это не неправильно, но вся рациональная психология работала лишь с вершиной айсберга духовной реальности человека. Этим она четко и ясно отмежевалась от физиологизма и мистицизма, но еще не научилась заглядывать в глубины “разума”, во всяком случае они не были для нее значимой ценностью. А если и заглядывала, то спорадически, а не системно и закономерно, заглядывала интуитивно и “романтически”, умозрительно, а не на основе последовательного и осмысленного наблюдения и изучения фактических данных, не имея достаточных психологических методик. Все это придет потом, в “глубинной психологии” и “гуманистической психологии”.

В-третьих, сущность психической реальности в виде сознания была сведена к отражению объективной действительности. Это, как говорилось, не то, что неправильно, а явно недостаточно. Способность к отражению мира сознанием – это было, конечно, открытием своего времени и значительным шагом вперед по сравнению с магической психологией, которая все основывает на сверхъестественном типе детерминизма. Здесь же детерминация была “земной”, учитывалась детерминация внутренняя и внешняя, нейрофизиологическая и социально-культурная энергетика. Однако еще не осознавались такие самые коренные свойства духа человека как созерцательность и конструируемость – самые спонтанные, бытийные его свойства. А если иногда и осознавались, то не оценивались в их самостоятельном (в не эпифеноменальном) бытийствующем значении, понимались как дополнительные черты инструментальности сознания.

В-четвертых, видя сознание лишь как инструмент человека (хотя оно выполняет и такую задачу), рациональная психология получилась, с одной стороны, информационно-репродуктивной, а потому с квиетистски-фаталистическим оттенком, а с другой стороны, императивно-действенной, а потому с репрессивно-волюнтаристическим посылом. Собственные же душевные детерминанты, тем более экзистенциальные мотивы духовной реальности самого человека традиционной психологии были и остаются неведомы или оценивались как блажь человеческая, как не обладающие бытийностью, как эпифеномены, некий субъективизм, капризы человеческого существа. Иначе говоря, психическая реальность виделась в конечном счете зооподобной, машиноподобной, марионеточноподобной, но еще не человеческой. Отличающейся, конечно, от всего этого, но количественно. Несмотря на все заверения, что “мы не эпифеноменалисты”.

В-пятых, психиатрия на этой стадии тоже стала больше “психологичной”. Она отмежевалась от физиологизма и умозрительных предположений. Но в силу рассмотренных выше обстоятельств в общей психологии и философии духа человека в целом, она отошла в сторону от стремления внести свой вклад в исследования духа человека ( “пусть теоретики спорят”) и сосредоточила внимание больше на понятии и практике лечения. Психиатрия на этой стадии по наитию исходила из того, что большинство психических расстройств имеет психическую причину (психическое психическим). В связи с этим возникали и собственно психологические, более мягкие методики лечения и помощь именно психике человека ( а не рефлексам и реакциям). Например, “терапия убеждений” (Дюбуа, Хайнрот, Пинель), “терапия доверия” (Дэжерин), “лечение окружающей обстановкой” и т.п.

Однако в более сложных случаях такая психиатрия становилась беспомощной. Она не умела квалифицированно заглядывать в глубины психики, игнорировала подчас собственно психику, сводила лечение психических расстройств (душевных, духовных, а не только сознания) к лечению поведенческих реакций, а не их психологических причин. И тогда, спотыкаясь о свою общетеоретическую беспомощность, психиатрия вновь возвращалась к своим прастадиям (физиологизму, лечению транквилизаторами и т.п.) и даже подчас к элементам магических средств (анимизму, лечению псевдоэкстрасенсорными средствами). Лишь на следующей стадии развития науки о духе человека были продолжены достоинства и преодолены недостатки классических подходов к духовной реальности человека.

Примечания к главе 3:

1. Александер Ф.,Селесник Ш. Человек и его душа: познание и врачева-

ние от древности и до наших дней. М., 1995. –608 с.

2. Меньчиков Г.П. Возможности влияния на «неосознаваемое» невербаль- ными средствами//Современные проблемы образования и молодежной

политики. Казань, 1997.С.86-88; Его же. Духовная реальность человека (анализ философско-онтологических основ). Казань: Грандан,1999. С.35-113.

3. Тайсина Э.А. Философские вопросы семиотики. Казань:КГУ, 1993. С.4.

4. Фрезер Дж. Золотая ветвь.Исследование магии и религии. М., 1983. С.60.

5. Франкфорт Г. В предверии философии. Духовные искания древнего чело-века. М., 1984. С.25..

6. Селиванов В.И. Избранные психологические произведения (Воля, ее развитие и воспитание). Рязань, 1992. С.11.

7. Франк С.Л. Непостижимое//Сочинения.М., 1990. С.401-440. Непостижимое понимается в двух смыслах: в немистическом – непостижимое как неведомое, но, судя по познанному, все-таки каузальное; и в мистическом смысле - непостижимое как заведомо кому-то известное, что оно мистически-религиозное, акаузальное. Необходимо иметь в виду, что у С.Л.Франка непостижимому придается мистически-религиозный смысл. Словно есть факты. Существует же закон достаточного основания. Будут факты, будем говорить: о мистицизме бесконечности.

8. Василенко Л.И. Магия: старое зло или новое благо?//Вопросы философии. 1994. №2. С.31.

9. Allan J., Butterworth J., Langley M. A book of beliefs Religion, Newfaiths, the Paranormal. Oxford, 1989. P.162.

10. Hall G. Cullture//The blackwell Dictionary of Twentieth-Century Social Thought/ W.Outhwaite and T.Bottomore, 1993. P.130. ; См. также раздел “Приглашение к переосмыслению соотношения науки и эзотеризма” в монографии Лешкевич Т.Г. Философия науки: традиции и новации. М., 2001. С.155- 227.

11. См.: Григоренко А.Ю. Философский анализ магии. Росс.академия управ-ления. Автореф.дисс….докт.филос.наук. М., 1992.

12. См.: Касавин И.Т. Магия и творчество:теоретико-познавательный под-ход//Философские науки. 1997. №3-4. С.24.

13. См.: Хан И. Мистицизм звука//Наука и религия. 1997. №9. С.22.

14. См. подр. Меньчиков Г.П. Виртуальная реальность: понятие, новации, применение//Философские науки. 1998.№3-4; Его же. Виртуальная реальность и виртуальная ложь как основания духовной культуры//Духовная культура накануне нового столетия. М., 1998. Ч.1. С.36-41; Носов Н.А. Виртуальная реальность. М., 2000.

15. См.:Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1983.

* * *

16. См. подр.: Александер Ф., Селесник Ш. Назв.соч. С.55-62.

17. См.: Психологический словарь. М., 1996. С.246.

18. См.,напр.: Психология и новые идеалы научности(Матер.”круглого стола”)//Вопросы философии. 1993 №12; Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии. Сб.ст. М., 1997; Гераи Л., Кечки М. Еще один кризис в психологии: возможная причина шумного успеха идей Л.С.Выготского//Вопросы философии. 1996.№5.С.65; Духовность, художественное творчество,нравственность (Матер.”круглого стола”)//Вопросы философии. 1996. № 2 С.10.

19. См.такую «похвалу», напр. у : Аристотеля.Соч. В 4-х т. М., 1975. Т.1; Декарта Р. Рассуждения о методе.Страсти души//Избр.произв. М., 1950; Ламетри Ж. О душе. //Соч. М.,1983; Лефевра В.А. От психофизики к моделированию души//Вопросы философии.1990 №7.

20. См.: Зорин Н.А. Кризис клинической психиатрии: истоки и попытки преодоления (философско-методол. аспект)//Философские науки. 1989. №8.

21. См.: там же, с.47; Александер Ф., Селесник Ш. Назв.соч. С.227.

22. См.: Дубровский Д.И. Расшифровка кодов//Вопросы философии. 1979

№12; Его же. Проблема идеального. М.,1983.

23. Психология и новые идеалы научности. Назв.соч. С.21.

24. Там же. С.4.

25. Там же. С.5.

26 Там же. С.15.

27. Эйдлин В.И., Юртайкин В.В. Рассуждения о тексте и

сознании//Философские науки. 1991. №12. С.154.

* * *

28. Петровский А.В., Ярошевский М.Г. История и теория психологии. Ростов-

на-Дону, 1996. Т.1; Александер Ф., Селесник Ш. Назв.соч.

29. Вундт В. Сознание и внимание//Хрестоматия по вниманию. М.,1976.С.8-24.

30. Франкл В. Доктор и душа. СПб., 1997. С.86.

31. Адлер Г. Лекции по аналитической психологии. М., 1996. С.194.

32. Ассаджоли Р. Психосинтез. М., 1997. С.30.

33. Мамардашвили М.К. Как я понимаю философию. М., 1992. С.40.

34. Локк Дж. Избр. филос.пр-я в 2-х т. М., 1960. Т.1. С.29, 138.

35. Философская энциклопедия. В 5-ти т. М., 1967. Т.4. с.501.

36. Шарден Т. Феномен человека. М., 1987. С.136.

37. Шрейдер Ю.А. Человеческая рефлексия и две системы этического сознания//Вопросы философии. 1990. №7. С.32.

38. Розов М.А. От зерен фасоли к зернам истины//Вопросы философии. 1990. №7. С.49.

39. Каримов А.Р. Обоснование возможности и роли репрезентации в структуре

познавательной деятельности. Автореф.дисс…канд.филос.

наук.Чебоксары,2001. С.18.

40. Филипов А.Ф. Ясность, беспокойство и рефлексия: к социологической

характеристике современности//Вопросы философии. 1998. №8. С.38.

41. Психологический словарь. М., 1996.

42. Дмитревская И.В. Онтологические модели мира и проблема реальности

сознания//Философия сознания в ХХ веке: проблемы и решения. Иваново,

1994. С.5-18.

43. Франкл В. Назв.соч. С.86.

44 .Лопатин Л.Н. Метод самонаблюдения в психологии//Вопросы

философии и психологии. Кн.11(62). М., 1902. С.1034.

45. Dennett D. Consciounsness explained. London: Penguin Books, 1993. P.309.

* * *

46. Уотсон Дж. Бихевиоризм //Хрестоматия по истории психологии. М., 1980. С.43.

47. Челпанов Г.И. Психология и марксизм. М., 1924. –29 с.

48. См. по Меньчиков Г.П. Назв. соч. 1999. С.54-57.

49. Гаджиев К.С. Тоталитаризм как феномен ХХ века//Вопросы философии. 1992. №2.

50. Нанивская В.Т. Анатомия репрессивного сознания//Вопросы философии. 1990. №5.

51. Зинченко В.П. Культура и духовность//Духовность, художественное творчество, нравственность(Матер.”круглого стола”)//Вопросы философии. 1996. №2. С.10.

52. Программа “Мерит”(“Заслуженный”) была введена в начале 1960-х годов.Она состояла в отборе по всей стране талантливых детей, учеников, студентов, в создании им особой педагогической инфраструктуры для расцвета в них креативности: творчества, умения мыслить, нетривиально оценивать ситуацию, быстро находить решение. Главное – не прозевать талант! Хорошо субсидированный “Мерит” просуществовал около 15 лет, затем стал достоянием каждого штата. А началось все с реакции на полеты наших первых советских спутников. В те годы американцы почувствовали отставание в образовании, тогда был популярен тезис: “Или мы срочно должны заняться физикой и математикой, или нам всем придется учить… русский язык”.Они решили обойтись своими силами.[Подр см.: Эфроимсон В.П., Изюмова Е.А. На что мы надеемся, или нужно ли растить гениев?//Квинтэссенция. М., 1990. С.22-23.]. Фактически это было начало перехода от “информационной модели образования” к “креативной модели образования”[Подр.см.: Меньчиков.Г.П. Духовная модель образова-ния//Гуманистический потенциал культуры и ее роль в модернизации российского общества. Казань, 2002.].

53. См.: Хольт Р. Образы: возвращение из изгнания//Зрительные образы: феноменология и эксперимент. В 4-х частях. Душанбе, 1971. Ч.1. С.51-71.

54. См.: в рубрике “Деятельность, культура, человек” статьи В.А.Лекторского, В.П.Зинченко,А.В.Брушлинского, В.М.Розина,В.С.Швырева, Ю.В.Громыко в “Вопросах философии». 2001. №2. С.56-123.

55. Выготский Л.С. Собр.соч. В 6 т. М., 1982. Т.1. С.436.

56. Розин В.М. Ценностные основания деятельности в психологии и современной методологии//Вопросы философии. 2001. №2. С.99.

57. Психологический словарь. М., 1996. С.193.

58. См.: Велихов Е.П., Зинченко В.П., Лекторский В.А. Сознание: опыт междисциплинарного подхода//Вопросы философии. 1988. №11; Зинченко В.П. Психологическая теория деятельности(“воспоминания о будущем”)//Вопросы философии. 2001. №2.

59. Lycan W.C. Consiounsness. Cambridge; London. 1995. -165 p.

60. Колесников В.Н. Лекции по психологии индивидуальности. М., 1996.

61. См.подр.: Меньчиков Г.П. Истоки своеобразия восточного и западного сознания//Гуманистические традиции Запада и Востока в музейном деле России и Татарстана.Казань, 1999. С. 73-79.