§ 1.7. Структура владения в гражданском праве Нидерландов

Значение и развитие института владения в современном гражданском праве Нидерландов находятся в прямой зависимости от общих особенностей исторического развития института вещных прав в данном правопорядке, предопределивших специфику современной регламентации вопросов структуры и защиты владения.

Положения первого Гражданского кодекса Нидерландов, вступившего в силу в 1838 году, формировались под влиянием авторитета Гражданского кодекса Франции 1804 года, чем было обусловлено содержание конкретных правовых норм регулирования. Большое влияние на формирование норм о владении и его защите оказала доктрина французского гражданского права. Так, например, цивилисты отмечали, что понятия "corpus" и "animus", взятые в единстве, тесно связаны с владением и являются его выражением, ибо вещь находится во власти лица, имеющего волю и намерение использовать ее для себя <1>. Как видно, это заключение вполне соответствует французским правовым традициям восприятия владения.

--------------------------------

<1> См.: Diephuis G. Het Nederlandsch burgerlijk regt. Groningen, 1857. P. 50; Verloten J.P. Het constitutum possessorium in het romeinsche recht. Utrecht, 1867. S. 8.

Самый молодой в Западной Европе ныне действующий Гражданский кодекс Нидерландов 1992 года (BW) создавался с учетом опыта римско-голландского права, французской и немецкой доктрин гражданского права, опыта правоприменения, что, безусловно, оказало влияние на специфику регламентации понятия и защиты владения.

Из положений ст. 3:107 BW следует, что владение предполагает использование вещи в своих интересах. Далее, в ст. 3:108 BW разъясняется, что вопрос о квалификации соответствующих действий и возможности отнесения их направленности к удовлетворению владельцем собственных интересов должен решаться на основе общепринятых суждений и установленных фактов. Весьма существенно замечание о том, что указанные общепринятые способы суждения являются не правовым, а техническим (оценочным) понятием <1>. Это означает, что состояние владения не является чисто фактической ситуацией: связь между лицом и вещью оценивается участниками оборота. Результатом такой оценки является вывод о том, может ли между лицом и вещью существовать правовое отношение или нет <2>. Нидерландское гражданское право основное внимание акцентирует на проявлении владения в действиях владельца. Это может свидетельствовать о восприятии концепции Р. Иеринга, делающей волю владельца менее значимой в сравнении с действиями, осуществляемыми обладателем относительно вещи. Однако это не вполне верное представление, так как в силу закона в гражданском праве Нидерландов важна квалификация владения в глазах третьих лиц, что ставит возникновение владения в зависимость от их воли, от общественного сознания, признающего или отрицающего владение как таковое.

--------------------------------

<1> См.: Schaick A.C. Verkeersopvattingen in het goederenrecht // Open normen in het goederenrecht. Den Haag, 2000. P. 79.

<2> См.: Schaick A.C. Rechtsgevolgen en functies van bezit en houderschap. Omslag, 2003. P. 12.

Влияние концепции Р. Иеринга на нидерландское гражданское право следует видеть в том, что сам corpus понимается не как непрерывное статическое обладание вещью, а как совершение конкретных действий, направленных на подчинение вещи воле лица. В частности, судебной практикой и научной литературой признается, что осуществление владения возможно и на расстоянии от вещи. Это возможно при хранении ключей от банковского сейфа, при передаче распоряжений относительно вещи через третье лицо <1>. Кроме того, условия владения в некоторых случаях могут определяться нормой закона и не требовать совершения физических действий фактического характера. Так, наследник может быть признан владельцем имущества наследодателя, когда он даже не подозревает об этом, - ст. 3:116 BW.

--------------------------------

<1> Rank-Berenschot E.B. Bezit. Deventer, 2001. P. 5.

С формальной точки зрения законодатель прямо не говорит о том, что для существования владения требуется воля к владению. В работах ведущих голландских юристов читаем, что animus domini не имеет никакого значения для бытия владения <1>, что при ответе на вопрос, является ли конкретное лицо владельцем вещи, не имеет решающего значения, есть ли у него намерения именоваться в этом качестве <2>, что если рассматривать владение как использование вещи в своих интересах, то намерение нельзя отделять от действий <3>. Предельно конкретен в излагаемой позиции Схолтен, который в дополнение к изложенному заявляет, что в современном голландском праве animus'у нет места как отдельному элементу в структуре владения, поскольку его следует рассматривать в качестве осознания владельцем его возможных и совершенных действий относительно предмета владения.

--------------------------------

<1> См.: Parl. Gesh. Boek 3: Parlementaire geschiedenis van het Nieuw Burgerlijk Wetboek, Boek 3, Vermogensrecht in het algemeen. Deventer, 1990. B. 3. P. 428.

<2> См.: Asser's C. Goederenrecht. B. 1. Amsterdam, 2006. S. 105.

<3> См.: Snijders H.J., Rank-Berenschot E.B. Goederenrecht. Deventer, 2007. P. 131.

Данное утверждение не должно приниматься как единственно верное <1>. Действительно, для этого находятся веские основания. Формулировка закона (ст. 3:108 BW) предусматривает, что владелец распоряжается вещью в своих собственных интересах. Это предполагает присутствие и внешнее выражение определенных намерений лица, претендующего называться владельцем. Отсюда следует, что и современное гражданское право Нидерландов предполагает присутствие animus'а в структуре владения. Другое дело, должно ли такое намерение основываться исключительно на внутренних желаниях владельца или же его следует доказывать совершенными действиями относительно вещи - фактами осуществления владения. Буквальное толкование закона заставляет принять последний вариант решения проблемы. Стало быть, под условием наличия воли к владению закон подразумевает не скрытую от глаз посторонних волю и не желание, а доказанное конкретными действиями намерение обладать вещью как своей.

--------------------------------

<1> См.: Rank-Berenschot E.B. Op. cit. P. 22.

В гражданском праве Нидерландов закон различает понятия владения (bezit) и держания (honderschap). Владелец использует вещь в своих интересах, в то время как держатель действует в интересах владельца. Держатель знает, что он не является ни владельцем, ни собственником вещи. В отличие от германского права в голландском гражданском праве соотношение владения и держания не рассматривается в границах фактических ситуаций, которые могли быть определены как отношения господина и слуги владения. В литературе указывается, что содержание ст. 3:107 и 3:108 BW предполагает, что держатель фактически обладает вещью только благодаря правовым взаимоотношениям с ее владельцем <1>. Воля держателя не принимается во внимание, оценивается лишь то правоотношение, благодаря которому ему доверено обладание вещью.

--------------------------------

<1> См.: Scholten P. Zakenrecht. 1945. P. 51.

Нормы BW не содержат отдельного определения держания, но в литературе под ним понимается осуществление фактического воздействия на вещь без претензии на ее использование в своих целях. При этом статус владения и возможность возникновения держания, как правило, безраздельно сохраняются за владельцем вещи. В динамике имущественного оборота фигура держателя многолика. Им могут быть признаны арендатор, перевозчик, залогодержатель, с недавних пор покупатель до оплаты товара (согласно решению Верховного Суда Нидерландов) и управляющий имуществом <1>. Впрочем, возникновение держания возможно и без предварительных договоренностей с владельцем. Это имеет место в случае угона автомобиля или "одалживания" чужого велосипеда на время без согласия владельца. Ясно, что в этих случаях не может быть и речи о гражданско-правовых отношениях, связывающих угонщика и владельца. Видимо, поэтому голландские юристы решающим фактором разграничения владения и держания определяют способ, при помощи которого использование вещи приобретает внешнее проявление и с очевидностью свидетельствует не только о самостоятельном интересе в осуществлении обладания, но и о добросовестном поведении лица.

--------------------------------

<1> См.: Rank-Berenschot E.B. Op. cit. P. 4.

Определение владения в гражданском праве Нидерландов как использования вещи в своих интересах свидетельствует о восприятии конструкции владения, состоящей из двух элементов в совокупности: corpus и animus. Специфику голландского права следует видеть в том, что соответствующее намерение и воля к владению должны быть четко выражены в конкретных действиях владельца и доказаны им.

§ 1.8. Структура владения в гражданском праве России <1>

--------------------------------

<1> Институт владения и его развитие в России достаточно подробно исследуются в настоящей работе. Однако для удобства изложения учение о структуре владения в российской правовой доктрине, правоприменительной практике и законотворческой деятельности рассматривается в настоящей главе.

Источники гражданского права России, действовавшие в период XIX - XX веков, не определяли понятия владения, не указывали на способы приобретения и утраты владения <1>, устанавливая лишь запрет его самовольного нарушения. Об этом достаточно красноречиво свидетельствуют ст. 531 и 690 т. X Свода законов Российской империи. При этом не вызывает сомнений, что в задачи законодателя не входит построение научных определений правовых явлений, этим должна заниматься юридическая наука. В то же время закон должен содержать хотя бы основополагающие нормы, позволяющие по меньшей мере определить момент возникновения и утраты владения.

--------------------------------

<1> Отсутствие законодательного регулирования этих вопросов породило широту точек зрения на их решение в теории гражданского права. Так, К.Н. Анненков, определяя основания утраты владения, называл поступление в монашество, поражение в правах лишением всех прав и состояний (см.: Анненков К.Н. Начала гражданского права. СПб., 1900. С. 147). Можно сказать, что по действовавшим тогда законам два приведенных основания до определенной степени могли быть приравнены к смерти, влекущей прекращение правоспособности физического лица: ведь пострижение в монахи предполагало прекращение всех семейных и имущественных прав лица, равно как и лишение всех прав и состояний влекло для осужденного прекращение всех имущественных и семейных прав, открытие наследства на его имущество. Однако наступление указанных юридических фактов влияет в большей степени на правоспособность лица и напрямую никак не связано с corpus'ом и animus'ом как элементами владения. Это не единственное основание, по которому невозможно согласиться с К.Н. Анненковым. Важно также понимать, что гражданская смерть в приведенных случаях, возможно, и могла повлечь за собой прекращение существовавших прав, но едва ли это касается фактического состояния владения. Более того, ни ссыльный, ни монах не могут быть лишены способности к приобретению владения на будущее время. Не возникает сомнений, что раз пораженный в правах ссыльный вправе вступить в новый брак, купить новый дом, то он может владеть вещью, точно так же и монах не находится вне сферы правовой регламентации, к примеру, выставляя на продажу самостоятельно изготовленные предметы быта и культа, покупая и ремонтируя келью, представляя интересы обители в суде при нарушении ее земельных владений.

На эти особенности обратили внимание редакторы проекта Гражданского уложения Российской империи 1905 года. В результате текст ст. 878 проекта Гражданского уложения был изложен в следующей редакции: "Владение приобретается поступлением имущества во власть лица в соединении с намерением его владеть имуществом для самого себя" <1>. Из цитируемой формулировки с достаточной ясностью следует, что владение по образцу римского права представлено единством corpus'а и animus'а. Примечательно, что corpus понимается здесь не как статическое состояние принадлежности, а как активная фаза вариативного поведения субъекта, осуществляющего владение, определяемая законом через понятие власти. По буквальному смыслу проекта Гражданского уложения 1905 года animus признается самостоятельным элементом владения <2>. Тем самым редакционная комиссия Гражданского уложения разграничивает понятия владения, т.е. обладания, отвечающего названным требованиям, и держания, подразумевающего любое иное соприкосновение лица с вещью. Нельзя не заметить, что избранный подход соответствует доктринальной позиции дореволюционного гражданского права. К примеру, Ф. Морошкин исходил из того, что глагол "владеть" происходит от старинного "володеть", произошедшего от "волю деяти", что означает обнаруживать волю, т.е. находиться в таком отношении к предмету, которое дает возможность проявить свою волю относительно него. Само владение связывается Ф. Морошкиным с понятием власти <3>.

--------------------------------

<1> См.: Гражданское уложение: проект (с объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной комиссии) / Под ред. И.М. Тютрюмова; Сост. А.Л. Саатчиан. М., 2008. Кн. 3. С. 229.

<2> При этом было совсем не обязательно, чтобы владелец считал вещь принадлежащей ему на праве собственности. Было вполне достаточно, чтобы владелец относился к вещи как к собственной без намерения обладания ею на праве. Именно это было подчеркнуто Сенатом, который признал, что субъективное сознание владельца в законности его владения может не соответствовать постановлениям о законности. См.: решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1877 г. (N 6). Екатеринославль, 1877; решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1902 г. (N 87). Екатеринославль, 1902.

<3> См.: Морошкин Ф. О владении по началам российского законодательства. М., 1837. С. 77.

Редакционная комиссия Гражданского уложения 1905 года приводит ряд положений, согласно которым данный вывод соответствует традициям отечественного законодательства и правотворчества. В частности, отмечается, что закон изначально разграничивает понятия владения в виде собственности и любого иного владения. В подтверждение этого приводятся ст. 533, 560, 567 т. X Свода законов Российской империи, где в качестве надлежащего основания приобретения права собственности по давности признается только владение в виде собственности. Или же указывается на положение ст. 534 т. X ч. 1, в котором предположение о праве собственности, выводимое из факта владения, возможно лишь при условии, что это владение существует в виде собственности <1>.

--------------------------------

<1> См.: Гражданское уложение: проект (с объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной комиссии) / Под ред. И.М. Тютрюмова; Сост. А.Л. Саатчиан. М., 2008. Кн. 3. С. 233 - 234.

Однако изложенные рассуждения представляются неубедительными. Прежде всего стоит отметить, что во всех приведенных случаях речь идет о свойствах владения в контексте отдельного института гражданского права. Так, содержание ст. 533, 560, 567 т. X Свода законов Российской империи всецело посвящено регламентации института приобретательной давности, в то время как ст. 534 т. X Свода законов Российской империи устанавливала презумпцию права собственности за владельцем движимой вещи, что имеет прямое отношение к институту гражданско-правовой охраны и защиты права собственности. Как представляется, эти законодательные положения ни по своему содержанию, ни по назначению не способны установить разницу между владением и держанием, определить критерии защиты владения, допустить или исключить возможность защиты обладателя, подчиняющегося в осуществлении владения другому лицу. Тем более что указанные нормы ориентированы на защиту интересов будущего или предполагаемого собственника, а не владельца вещи. В приведенных нормах гражданского права речь идет не о защите владения и ее условиях, скорее здесь возводятся в закон определенные свойства (признаки) владения, при наличии которых обладание вещью может повлечь известные юридические последствия.

Разграничение владения в виде собственности и любого иного владения при помощи противопоставления понятий владения и держания не обеспечивает различий и не устанавливает привилегий для владельца в посессорном процессе относительно держателя и не может полагаться на соответствие историческим традициям русского права, даже с точки зрения юридической техники. В обоснование противоположной точки зрения редакторами Гражданского уложения 1905 года приводится ссылка на проект Гражданского уложения 1809 года <1>.

--------------------------------

<1> См.: Гражданское уложение: проект (с объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной комиссии) / Под ред. И.М. Тютрюмова; Сост. А.Л. Саатчиан. Кн. 3. С. 233 - 234.

Обращение и ссылки к Гражданскому уложению 1809 года не могут быть признаны состоятельными по следующим основаниям. В первую очередь необходимо вспомнить, что гл. 2 ч. 2 Гражданского уложения 1809 года "О владении вообще и его последствиях" не знакома с разграничением понятий владения и держания, а только разделяет законное и незаконное владение и их последствия. Немаловажно, что и сам граф М.М. Сперанский говорит о "различных родах владения", но не о противопоставлении владения и держания, что далеко не одно и то же <1>. Как видно из буквального прочтения § 10, 14 - 19 <2> гл. 2 ч. 2 Гражданского уложения 1809 года, проект не устанавливает особенностей защиты владения как факта, не предусматривает каких-либо особенностей и юридических механизмов посессорной защиты владения. Скорее наоборот, в указанных параграфах предполагается спор о праве и возврате незаконного владения его собственнику. Надо сказать, что такой подход соответствовал сложившейся к тому времени теоретической позиции в юридической литературе по отечественному гражданскому праву. Так, один из первых профессоров Московского университета С.Е. Десницкий, положивший основу изучения российского права не только как отрасли законодательства, но и как науки, отметил, что защиты достойно не любое владение, а только приобретенное "честным образом" <3>. Эти обстоятельства свидетельствуют скорее о развитии идеи защиты добросовестного владения, чем о культивации в российской науке идей о защите любого "голого" обладания против любого нарушителя.

--------------------------------

<1> См.: Винавер М.М. К вопросу об источниках X тома Свода законов (записка М.М. Сперанского). СПб., 1897. С. 7.

<2> См.: Архив Государственного совета. СПб., 1875. Ч. 1. С. 116 - 117. Все положения гл. 2 ч. 2 проекта Гражданского уложения 1809 года были признаны на Общем собрании Государственного совета правильными. См.: Там же. С. 35.

<3> См.: Десницкий С.Е. Юридическое рассуждение о разных понятиях, какие имеют народы о собственности имения в различных состояниях общежительства. М., 1781. С. 9. Косвенные свидетельства неприятия возможности защиты любого владения от любого лица могут быть найдены в трудах императрицы Екатерины II, где государыня прямо пишет о том, что понятие завладения соответствует русскому термину насилия, учинение которого "всякому запрещается, ибо первые правила есть живи своим, чужое не бери никаким способом". См.: Собственноручные объяснения Екатерины II понятий о собственности, движимых и недвижимых имуществах, поместьях и вотчинах // Гос. архив, X-261 (дело б.г.). С. 4.

Нам не удалось обнаружить иных источников права (памятников права), а равно исторических документов, дающих основания противопоставлять владение и держание в условиях посессорной защиты владения в гражданском праве России в первой четверти XIX века. Ничего подобного не обнаруживается в получившем высочайшее одобрение 28 февраля 1804 года докладе министра юстиции - князя П.В. Лопухина, в котором излагались общие положения будущего Гражданского уложения. Князь П.В. Лопухин разделял "общие государственные законы" относительно лиц, вещей, действий, обязательств, собственности, владения и подчеркивал, что в Гражданском уложении должны быть урегулированы вопросы понятия и разделения владения, определены основания возникновения, продолжения и прекращения владения <1>. С учетом этих обстоятельств следовало бы говорить о разделении владения и собственности, но не владения и держания.

--------------------------------

<1> См.: Доклад Министерства юстиции о преобразовании комиссии составления законов, высочайше утвержденный Его Императорским Величеством. СПб., 1804. С. 25, 44.

Во-вторых, несколько смущает тезис комиссии об истинно русском происхождении проекта Гражданского уложения 1809 года. Сам граф М.М. Сперанский (предположительно в 1821 году "по возвращении из Сибири в С.-Петербург, когда Император Александр I поручил ему возобновить в Государственном Совете дело о гражданском и уголовном Уложении" <1>) признал, что проект Гражданского уложения "в главных частях и подробностях" основан не только на русских законах, но и на дополнениях из других законодательств, "к нам ближайших". По мнению М.М. Сперанского, лучшим образцом того времени являлся Кодекс Наполеона <2>, который, как было показано выше, изначально проводил деление между владением и держанием не только по гражданско-правовым последствиям, но и по возможности защиты. Отсутствие норм, разграничивающих понятия владения и держания в проекте российского Гражданского уложения 1809 года, которые могли бы быть сравнимы по содержанию с Кодексом Наполеона, свидетельствует лишь о самобытности русского закона, по крайней мере в этой части <3>.

--------------------------------

<1> См.: Винавер М.М. Указ. соч. С. 12 - 13.

<2> См.: Там же. С. 14. Надо сказать, что проект Гражданского уложения 1809 года подвергся ожесточенной критике главным образом за излишнюю приверженность идеям Кодекса Наполеона. Одним из серьезнейших и ярчайших его критиков был Н.М. Карамзин (см.: Карамзин Н.М. О Древней и Новой России в ее политическом и гражданском отношении // Карамзин Н.М. О Древней и Новой России. М., 2002. С. 422). Язвительная критика Н.М. Карамзина была во многом не обоснована. Так, проект не мог считаться буквальным переводом Кодекса Наполеона, что видно хотя бы на примере регламентации института владения и его защиты. Далее спрашивается, на каких исконно русских законах Н.М. Карамзин призвал строить основы Гражданского уложения? Вспомним и подчеркнем, что вопрос о появлении Гражданского уложения уже тогда имел столетнюю историю. Так, согласно Указу Петра I от 20 февраля 1700 года боярам, окольничим и думным было велено заниматься сводом Уложения. В 1714 - 1718 годах Сенатом препоручено всем коллегиям составить пункты законов по образцу Шведского уложения и внести оные на рассмотрение Сената. Однако к моменту подготовки Гражданского уложения 1809 года существенных трудов, отражающих многолетнюю работу предшествующих комиссий и редакторов, не сохранилось.

<3> В свое оправдание перед самодержцем М.М. Сперанский указал, что заимствование было осуществлено лишь в логике и здравом смысле, которые можно было бы почерпнуть непосредственно из римского права, не учась ни в немецких, ни во французских университетах. См.: письмо тайного советника Сперанского М.М. к Государю Императору в январе 1813 года из Перми // Фонд Сперанского - РГБ НИОР. Ср.: Розенкампф Г.А. Полемическая статья о книге "Основания российского права" (Ответ Куницыну А.П., 1819).

На страницах юридической литературы авторитетные цивилисты также проводили различия между понятиями владения и держания, но уже по другим основаниям. Так, например, Г.Ф. Шершеневич переводит на русский язык понятие детенции словом "держание", отмечает западные корни происхождения "держания" как антипода "владения" (от польск.: держава - аренда, державец - арендатор). По мнению Г.Ф. Шершеневича, держанием, а не владением должно быть признано отношение, в котором лицо господствует над вещью в силу найма, ссуды, поклажи <1>. При этом остается непонятным, как можно проводить подобные различия, когда они не устанавливались действовавшим законом, и какой в это вкладывался практический смысл? <2> Остается неясным, отрицал ли Г.Ф. Шершеневич возможность защиты владельческим иском обладания ссудополучателя, поклажедержателя и нанимателя. Аналогичные возражения, очевидно, возможно предпослать и мнению члена Изюмского окружного суда Попова, считавшего, что только юридическое владение "имеет право иска о защите владения"; детендор же, не имея animus'а, который принадлежит собственнику, лишен этого права. В качестве примеров приводится арендатор. Здесь же отмечается, что владение "казенных крестьян, сидящих на государственных землях" не есть юридическое владение, а только детенция, ибо собственник здесь казна, а не крестьяне <3>. Одной из наиболее слабых сторон излагаемой точки зрения следует считать, что она не основана на действовавшем на тот момент законе, а также что ей без каких бы то ни было оснований конструкция юридического владения отождествляется с правом собственности.

--------------------------------

<1> См.: Шершеневич Г.Ф. Курс гражданского права. Тула, 2001. С. 199.

<2> Тем более что существовала многолетняя, устойчивая практика, согласно которой наниматель пользовался владельческой защитой без каких-либо ограничений наравне с любым владельцем. См.: решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1868 г. (N 291). Екатеринославль, 1868; решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1874 г. (N 35). Екатеринославль, 1874; решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1869 г. (N 745). Екатеринославль, 1869; решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1871 г. (N 600). Екатеринославль, 1871; решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1875 г. (N 426). Екатеринославль, 1875.

<3> См.: Замечания о недостатках действующих гражданских законов. Издание редакционной комиссии по составлению проекта Гражданского Уложения. СПб., 1891. С. 249 - 250.

В русском праве владение понималось широко в значении любого фактического господства лица над вещью. Так что с точки зрения действовавшего закона для разграничения этих понятий не было ровным счетом никаких оснований. Тем более что самого термина держания, в отличие от зарубежных правопорядков, русский закон не упоминал вовсе. Конечно, в тексте Свода законов, как и в современном праве, могут быть обнаружены производные от держания. К примеру, ст. 1691, к которой апеллирует Г.Ф. Шершеневич, действительно называет залогового кредитора залогодержателем, но разве можно только на этом основывать юридические различия владения и держания, тем более что возможности владельческой защиты для залогодержателя русским законом ограничены не были?! Речь идет о традиции словоупотребления. Едва ли было бы уместно и обоснованно переименовать залогодержателя в залоговладельца только лишь для устранения "основания" разграничения владения и держания в русском праве. Что касается аналогий русского и польского права, то их допустимость вообще вызывает сомнения хотя бы потому, что история и развитие польского права существенно отличались от русского, а источники польского гражданского права, во многом представляя собой буквальный перевод Кодекса Наполеона, никогда не применялись на всей территории Русского государства <1>, не говоря уже о том, что именно Польша была унией в составе Российской империи, а не наоборот.

--------------------------------

<1> См.: Губе К. Гражданские законы губерний царства Польского. Варшава, 1877. Ч. 1. С. 296.

Практика Кассационного департамента Правительствующего Сената действительно разграничивала владение собственника и владение пожизненное, называемое Сенатом временным. Однако в этих случаях речь идет о разграничении титульного владения, и каких-либо особенностей защиты владения в посессорном порядке не устанавливалось <1>. Разграничивая временное владение и владение в виде собственности, Сенат преследовал цель показать, что временное владение не может превратиться в собственность, хотя бы оно и продолжалось в течение установленных законом сроков давности <2>. В то же время этим разграничением Сенат подчеркивал, что наличие временного владения не лишает собственника имения власти распорядиться принадлежащим ему правом собственности, лишь бы его распоряжение не стеснило прав временного владельца <3>. Стало быть, речь в данном случае следует вести о разграничении права собственности и ограниченных вещных прав, но никак не о различиях владения и держания.

--------------------------------

<1> См.: решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1878 г. (N 7, 8). Екатеринославль, 1879; решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1881 г. (N 46). Екатеринославль, 1881.

<2> См.: решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1875 г. (N 46). Екатеринославль, 1875.

<3> См.: решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1878 г. (N 8). Екатеринославль, 1878.

Изучение практики Сената также показало, что согласно ст. 531 т. X ч. 1 от насилия и самоуправства защищается любое обладание, предполагающее фактическое владение вещью <1>, что лишний раз свидетельствует об обоснованности сделанных нами выводов в части констатации отсутствия оснований для разделения понятий владения и держания в русском праве.

--------------------------------

<1> См.: решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1881 г. (N 43). Екатеринославль, 1881; решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1877 г. (N 295). Екатеринославль, 1877.

Весьма своеобразно в проекте Гражданского уложения 1905 года определено значение corpus'а как элемента владения. В ст. 881 сказано, что владение признается продолжавшимся с момента его приобретения до его прекращения, даже если бы не было ни постоянно возобновляемого намерения владеть имуществом, ни непрерывного пользования им. В действительности данной нормой устанавливается чрезвычайно важное положение о том, что в споре о владении истцу достаточно доказать, что он некогда приобрел владение. Процессуальная особенность заключается в том, что истец в споре о владении освобождается от доказывания воли и ее проявлений относительно предмета владения в последующее за приобретением владения время, а равно от бремени доказательств обладания вещью <1>. Владельческий иск представляется редакторам способом преодоления перерыва владения и устранения на него воздействия <2>. Вопрос о совершении таких действий и проявлении волеизъявления в подтверждение владения, по мнению Редакционной комиссии, не влияет на состояние владения и находится в усмотрении и власти владельца. Однако этот вывод был бы более характерен для права собственности, чем для фактического состояния владения, которое берется охранять гражданский закон.

--------------------------------

<1> Дореволюционная российская судебная практика по гражданским делам подходила к доказательствам владения намного либеральнее, чем гражданское право зарубежных правопорядков. Так, Сенатом было отмечено, что для доказательства владения достаточно доказать хотя бы один факт его осуществления (см.: решения Гражданского Кассационного департамента Правительствующего Сената за 1873 г. (N 782). Екатеринославль, 1873).

<2> См.: Гражданское уложение: проект (с объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной комиссии) / Под ред. И.М. Тютрюмова; Сост. А.Л. Саатчиан. М., 2008. Кн. 3. С. 240.

Современная Концепция развития законодательства о вещном праве не видит надобности в разграничении понятий владения и держания в рамках института владельческой защиты. При этом в п. 4 ст. 2.4 Концепции прямо говорится, что отказ от выделения владения и держания является положительным фактором, упрощающим применение владельческой защиты <1>. Именно такое решение соответствует традициям отечественного гражданского права и способно предупредить возникновение многих трудностей на стадии правоприменения в первое время после вступления в силу новой редакции ГК РФ, где институту владения и его защите предполагается уделить особое внимание.

--------------------------------

<1> См.: Концепция развития законодательства о вещном праве.