§ 3. Теоцентричные и рациональные дескрипции и дефиниции социального познания.

Познание в целом и социальное познание в частности в Средние века носило теоцентричный характер. Присутствие Бога, высшего духовного начала, служило ясной и стабильной системой, в рамках которой строились и политические, и правовые, и моральные, и художественные, и научные, и философские и все другие концепции познания. Все, что подлежало познанию, прямо или косвенно соотносилось с Богом. В основе любой формы познания лежал вопрос: как познанное приближает человека к Богу. Цель познания одна и ясна – через постижение тварного мира приблизиться к божественному промыслу. В абстрактном пределе догматы веры выступали в качестве вечных и абсолютно истинных дефиниций, а знания конечного мира - лишь описанием божественного промысла и мудрости. Истинность описания конечного (в терминах теоцентричной средневековой философии – "тварного") мира определялась через соответствие описания определению, дескрипции – дефиниции. В упрощенной форме для познания конечных предметов и событий эта схема превращалась в процедуру выявления истинности чувственного познания через соотношение ее с истинами рационального познания. В целом дедуктивная парадигма познания (от общей истины догматов к частным истинам человеческих знаний) уже содержала симпатии к абсолютизации рационального познания. Но явно выраженный вопрос "для чего?" осуществляется человеческое познание имел такой же ясный ответ: "для приближения человека к Богу". Через познание в целом и через социальное познание в частности человек искал пути к Богу и только в этом смысле интересовался тайнами конечного мира (природы). Поиск высшего смысла в природе был поиском духовного совершенствования в направлении к Богу.

Новое время утвердило новую картину мира – механистическую. Она опиралась на научное естествознание. В критическом аспекте новое мировоззрение было направлено против средневековой теоцентричной картины мира. На смену вопросу "для чего?" пришел другой – "почему?". Произошло замена прежней "смысловой парадигмы" новой, где природа, общество, человек и процесс их познания стали рассматриваться как завершенные самодостаточные циклы. Познание тайн природы, общества и мышления дальше за их пределы уже не выходило, а заканчивалось внутри их взаимодействия. Тем самым была потеряна духовная ориентированность процесса познания в целом и общества в частности. Истинность дескрипции стала самостоятельной и самодостаточной, как и истинность дефиниций. Критерием их истинности становятся или другие истинные знания или практика. Дефиниция и дескрипция с переходом к новой парадигме познания лишились метафизической (в старых терминах, сверхъестественной) основы их единства.

Утверждение детерминистских доминант привело к потере значительной специфики между естественнонаучным и социальным познанием. Рационалистически ориентированное познание всеми силами стало стремиться создать такой аналог социального познания, который был бы похож на естественнонаучный. В недавнем прошлом это ставилось в заслугу марксизму, который "достроил материализм до познания социальных явлений", т.е. распространил на познание общества признание объективных законов, какие господствуют в природе. Не только марксизм, но и позитивизм стал себе таким идеалом. Вместо свободной субъективности, которая господствовала, скажем, в эпоху Возрождения, в Новое время приходит господство рационального порядка – основы технократического, индустриально-промышленного общественного устройства. Ставить вопрос: смена парадигмы породила новый общественный порядок или стихийно формирующиеся новые элементы социума вызвали к жизни новый стиль осознания своего бытия, видимо, не имеет смысла. Линейный подход в понимании общественный жизни самый упрощенный. Социальная жизнь едина во всех своих компонентах, часто противоречивых и до конца непознаваемых. Уподобление социальных процессов природным привело к тому же разделению описания и определения в социальном познании, что и в естественнонаучном. Описание социальных явлений стало носить самостоятельный характер, как и их определение. Прежнее единство в Боге было заменено "высшей человеческой истиной", или "светлым будущим", или другими, как говорит Р.Гвардиани, "квази-субъективными" ориентирами и ценностями³¹. Справедливости ради следует отметить, что марксистской и позитивистской трактовкам общественных процессов противостояла другая концепция, где утверждалось, что в природе господствуют законы, а в истории - судьба. Такие представления развивались в русле так называемой иррационалистической традиции западно-европейской философии (Шопенгауэр, Ницше, Бергсон, Шпенглер и др.).

В эпоху принудительной коллективности фабрично-заводского образа жизни возникла парадигма социального познания, где, хотя и декларативно признавалось наличие духовного элемента, но общественные отношения сводились до "вещных связей", которые как раз и можно было познавать и интерпретировать по подобию природных явлений. Марксистская формула о том, что объективные законы общества существуют как "параллелограмм индивидуальных и коллективных сил" (Ф.Энгельс), т.е. через деятельность людей, для создания социальной эпистемологии могла дать не очень многое. Утверждение, что это диалектическое единство, не решало проблему, а скорее лишь затемняло ее, ибо растворяло человека в группе и природоподобных связях и отношениях. "Научно-материалистический" и позитивистский подходы были едины в одном – в уподоблении социальной гносеологии естественнонаучной эпистемологии. Многие отечественные авторы указывают, что "становление постиндустриальной цивилизации означает переход ведущей роли от материально-вещественных факторов производства к духовно-социальным, от овеществленного труда к живому... Образ "человека-функции", "человека-винтика" – фундаментальный архетип социального мышления индустриальной цивилизации – безвозвратно уходит в прошлое, а вместе с ним и "конструкторско-технологический стиль социального познания. Время задуматься о его новой парадигме"³². Человек, погруженный в определенный класс, бытие которого детерминировано производством, создавал картину общественной определенности. При таком видении общества в социальном познании можно было рассчитывать на точные дефиниции, для уточнения которых можно было бы привлечь и различные процедуры описания. Формализованное видение социальных процессов позволяло создать и формализованные рационалистические трактовки общественной жизни. А на основе таких концепций можно было делать и "точные" прогнозы, опирающиеся на "научные знания законов общественного развития". Дескрипции служили опорой и исходным моментомдефиниций общественных явлений.

Постиндустриальное общество разрушает такие упрощенные (в лучшем случае) представления. В современном (постиндустриальном) обществе нет групп, стабильность которых определялась бы прикрепленностью к ней человека. Реально есть высокоподвижные группы с постоянно "тусующимся" составом. Вместо прежних монолитов перед нами возникают и разрушаются высокоподвижные группы временного характера, идентификация индивида с которыми часто весьма условна и не однозначна. Если постараться обозначить происходящее в постиндустриальном обществе с помощью старых терминов, то можно говорить о смене детерминизма экономического и технологического социокультурным. Здесь можно увидеть контуры уменьшенного до масштабов общества, той схемы, которую мы видели в средневековой теоцентричной философии. Но роль Бога как предельной координатной системы духовности теперь играет общечеловеческая гуманитарная культура. Дескрипции социальных процессов будут соотноситься с дефинициями Культуры человечества. Истинность первых будет определяться процедурой соотнесения их с истинами вторых. Но социокультурный багаж человечества сам требует как определения, так и описания своей сущности и своего существования. Если такого анализа нет, то опять перед нами возникает процедура соотнесения "надстройки" с "базисом". То есть снова возникает та же естественнонаучная методология определения истинности дескрипции и дефиниции в социальном познании. В качестве всеобъемлющего базиса начинает выступать социокультурный фон исторической эпистемологии. Если есть базис, то истинность социальных явлений достигается простой генетической дефиницией (генетической выводимостью) надстроечных явлений из базисных, которые "в конечном счете" их детерминируют. Одновариантный характер социального познания не претерпевает изменения. "Возможность объяснения множества явлений с помощью базисного знания покоится на абстракции отождествления. Это такой способ ассимиляции фактов, при котором элементы множества принимаются не как полностью самостоятельные сущности, а как конкретные представители абстрактного элемента"³³. Мы видим ту же жажду найти в социальном познании возможность гарантированных (однозначно достоверных) знаний, с помощью которых можно было бы делать такие же достоверные прогнозы. Порой общественная психология очень точно копирует общественную гносеологию. В некоторые периоды истории люди предпочитают социальные гарантии социальной свободе. Так и в познании: базисно-надстроечная детерминация гарантирует якобы точные знания происходящих в обществе явлений. Может быть, надо отдать этой концепции предпочтение, чем погружаться в социум и его познание, где нет четких очертаний.

Предпочтения отдельных ученых и даже целых классов не определяют истинность социальных знаний. Постиндустриальное общество лишено единого монолитного основания, которое можно было бы использовать в познании в качестве неподвижной абсолютной системы координат, начальной системы отсчета. Нет единого центра, вокруг которого бы вращалась вся жизнь общества, детерминированного этим центром. Современное общество мозаично. Оно меняется само и меняет свои доминанты и детерминанты. Это вынуждает социальное познание искать новые версии соотнесения старых логических процедур, в том числе и в характере соотношения дефиниций и дескрипции. Фундаменталистские идеалы уходят в прошлое. Но многое из того, что в них есть, должно быть сохранено в новом историческом познании, в одной конкретной области, а именно, в вопросе соотношения описания и определения общественных явлений.

Одна из новаций состоит в переходе от линейной детерминации к нелинейным, точнее, от монодетерминистических представлений к полидетерминистическим. Социальное познание имеет дело с многомерными объектами. Это вынуждает отказаться от прежней идеи получения цельного социального знания, присущей как экономикоцентричной, так и культуроцентричной парадигме познания исторических процессов. В обществе одновременно могут действовать сотни различных детерминант, где переплетаются прошлое с настоящим и будущим, реальное с иллюзорным, возможное с действительным. В современной жизни общества (в современной России в особенности) можно найти островки и теоцентричных средневековых, и индустриально-технических из Нового времени, и экономических, и социокультурных детерминант. Многие группы населения продолжают руководствоваться не только средневековыми ценностями и детерминантами, но и вообще критериями доклассового общества. Не только сословные, но и родо-племенные связи сегодня играют не менее решающую роль, чем экономические и социокультурные детерминанты. В такой ситуации надежды не только на динамические, но и на статистические законы и закономерности становятся призрачными и необоснованными. Остается только сожалеть о невозможности "существования божественной точки зрения, с которой открывается вид на всю реальность"³⁴.

Сегодня существуют два подхода в познании: в терминах неокантианства, номотетические (генерализирующие, унифицирующие) методы науки о природе и идиографические (индивидуализирующие) методы наук о культуре. Упомянутая выше иррационалистическая традиция, неокантианство, методы экзистенциальной философии и ряд других направлений представляют реакцию на опасность ограничения познания лишь методами "точного знания", на опасность поглощения гуманитаристики естествознанием, точнее, искусственным подобием социального познания естественнонаучным методом исследования. Традиция Нового времени, в основе которой лежит сциентистско-позитивистский подход к познанию социальных явлений, поставила на грань катастрофы всю сферу познания явлений человеческого духа. Э.Дюркгейм писал: "Первое и основное правило состоит в том, что социальные факты нужно рассматривать как вещи"³⁵. Это нужно для того, чтобы поскорее превратить природу в объект для человека, открыть ее универсальные закономерности для приспособления их потребностям человека. Декартовская дихотомия субъект-объектных отношений, разделившая мир на бездушную природу и разумного субъекта, который призван овладеть и господствовать ею, продолжает развиваться и сегодня в сфере социального познания. Протяженная материя и мыслящий дух продолжают противостоять друг другу до сих пор.

Социальное познание до Нового времени существовало на основе идеи о необходимости познания сути человеческого духа со стороны таких его модальностей как этический долг, эстетический выбор, религиозная любовь, истинные знания, справедливые поступки, праведные помыслы, чистые чувства и т.д. Сциентистко-индустриальная парадигма повернула познание социальных явлений на выяснение их собственных причин. Социальное познание из ориентирующего и направляющего с помощью своих дефиниций превратилось в нейтрально объясняющую науку, которая предсказывает, но не регулирует. Другими словами, гуманитарное познание потеряло свою аксеологическую функцию. Рост истинно научных знаний на фоне этического, эстетического, религиозного нейтралитета привел к современному состоянию общества: масса позитивных достижений, которые сделали жизнь людей чрезвычайно комфортным, но поставили все человечество на грань планетарной термоядерной, экологической, демографической и других катастроф. Необходимость дополнения рационализма другими формами познания и бытия стала очевидной. Именно на это реагирует гуманитаристика в своем стремлении выйти из тисков сциентистско-индустриального подхода в социальном познании.

Социальное познание, которое уже выросло из того возраста, когда оно требовало поставить "органику" социума под контроль точных знаний, должно приобрести и практическую интерпретацию. Если невозможно в теории создать однозначно определенную модель социума, то необходимо отказаться от экспериментов по практическому созданию таких тоталитарных режимов жизни общества. Жесткие тоталитарные режимы имеют своей гносеологической основой именно сциентистско-технологический радикализм, обещающий дать стопроцентно предсказуемое общество. Этот путь, как и вообще сциентистко-технологическая культура человечества, уже историческими примерами доказал свою опасность и несостоятельность.

Диалектика развития природной и социальной гносеологии состоит как раз в том, что естествознание сегодня перед лицом экологических проблем стало ориентироваться не только на истинные знания, но и на другие гуманитарные ценности, прежде всего, на моральные. В процедурном плане естествознание начинает дополнять свой эпистемологический багаж номотетических (генерализующих) методов методами, присущими наукам о культуре, т.е. идиографическими (индивидуализирующими). Это можно продемонстрировать на примере естественнонаучных концепций.

В космологии возникли концепции уникальности Вселенной, где утверждается, что наша Метагалактика есть единственная и уникальная система, что других метагалактик нет, "так как теория однородной изотропной Вселенной не только не "требует", но более того – не допускает их существования"³⁶. Идея Гераклита, высказанная им еще в V веке до н.э., что мир возникает из огня и в огне исчезает, находит подтверждение и в современной космологии. Константы нашего мира неповторимы и уникальны, те миры, которые, возможно, возникнут после финального коллапса, будут иметь свои, иные, не похожие на наши, константы и законы. Наш мир, как и каждый из нас, людей, неповторим и уникален в своей единичности. Постулат о бесконечности однообразных миров, порожденный сциентистско-технологической парадигмой познания, тоже находится под огнем жесткой критики.

Как видим, идиографическая методика начинает вторгаться в область естествознания. Натиск естествознания на социальные науки обещает обернуться мощной ассимиляцией естественными науками достижений гуманитарных дисциплин.

Приведенная выше концепция об уникальности нашей Метагалактики (Я.Б.Зельдович, В.Л.Гинзбург) созвучна с ранее высказанной гипотезой о полидетерминированности социальных явлений. Эти представления не определяют, а именно описывают категорию свободы. При идиографическом подходе к Метагалактике или социальным событиям мы получаем свободу действий, свободу как право на собственную ошибку, за которую никто и ничто не будет наказан. Если мы не повторимы, то ответственность за себя несем только мы. Наша ошибка не лишит свободы выбора и свободы на ошибку других, ибо наша свобода не детерминирована, во-первых, общей для всех основой, во-вторых, не детерминирует бытие никого и ничего. Если мы заведем в тупик нашу Вселенную на пути только разумного ее переустройства "в соответствии с бесконечными потребностями" человека, то эта гибель не повлечет за собой невосполнимых катастрофических потерь на векторе бытия. Наши дефиниции и наши описания ограничены зоной нашего права на свободу, на истину, на красоту, на добро. Но абсолютность этой свободы требует и свободы на ложь, на уродство, на зло. В предельной абстракции гносеологии это означает возможность дефиниции явлений, подвергнутых описанию, и возможность описания явных и неявных определений социальных процессов.

Переход от индустриальной к постиндустриальной цивилизации можно выразить и в других терминах и образах.

Новое время вместе со своей сциентистско-индустриальной парадигмой выражало обнаруженную людьми истину, что "знание – сила" (Ф.Бэкон), выражало уверенность в своих возможностях, было "героическим энтузиазмом" (Д.Бруно).

ХХ век привнес иное понимание людьми своего места и роли в мироздании. Принцип антропности, который пользуется в естествознании возрастающей популярностью, гласит, "что незначительные изменения мировых постоянных (сотые доли процента) могут качественно изменить свойства суперсистемы "Вселенная" и характер всех процессов, в ней происходящих. Даже при таких ничтожных изменениях параметров в ней уже не могли бы возникнуть более или менее стабильные образования. Не возник бы в ней и человек, и эволюция Суперсистемы проходила бы без свидетелей. Итак, наша Вселенная "держится на острие". Ничтожное изменение ее параметров приведет к срыву, к ее полной перестройке"³⁷. Это уже диаметрально другое настроение, чем у Д.Бруно, чем у мыслителей и деятелей Нового времени. Алармистический взгляд изменяет и понимание статуса социума во Вселенной, а также способы определения и описания его явлений. Уже не работает представление классической науки об обратимости процессов. Теперь господствует взгляд, что случайность, необратимость и уникальность - самые доминантные причины происходящих в природе и обществе событий. Суть новой парадигмы познания и практики в том, что "при переходе от равновесных условий к сильно неравновесным мы переходим от повторяющегося к уникальному и специфическому"³⁸, - пишут И.Пригожин и А. Стенгерс, имея в виду как природные, так и социальные (и вообще любые) процессы. Уникальное можно как определять, так и описывать. Но неповторяемость придает специфический оттенок их теоретической и практической ценности. Для практики важно описание, которое более оперативно, требует меньших затрат из-за "быстрого мышления". Диагноз социальному событию ставится сразу, тут же, пока это событие не ушло в прошлое, не стало достоянием уже только памяти, а не реальности. В такой, быстро меняющейся ситуации нет времени рыться в архивах, вспоминать исторические аналогии. Экспертный анализ осуществляется непосредственно по ходу описания, по ходу совершающегося явления. В настоящем познании, которое вписано в актуальную практику, процедура дефинирования откладывается "на потом". На помощь описанию часто приходит остенсивное определение, т.е. определение путем указания на то, что в данный момент происходит. Но сказанное вовсе не означает, что актуальное познание полностью заполняется лишь знаниями, получаемыми путем описания. Наоборот, значение точных определений возрастает, ибо для корректного описания необходим эффективный инструментарий, роль которого могут играть лишь точно определенные знания прошлых событий. Необходимо знать все, что происходило с людьми в природе и обществе, чтобы точно среагировать в современной динамичной практике. Природа и общество уже не выглядят как мастерская, где разумный человек может до бесконечности экспериментировать. Механика технологических комбинаций ограничена уникальностью и необратимостью событий, происходящих в природе и обществе. В такой ситуации отношение дефиниций и дескрипции схематично приобретает характер метафизической основы (определенных констант) и эмпирической действительности (постоянно изменяющейся уникальности).

А.С. Панарин пишет: "В современной науке наблюдается несомненная инверсия доминирующих тенденций. Прежде экспансия естественнонаучного рассудка, ориентированного исключительно на закон как необходимую повторяющуюся связь явлений, состояла в том, чтобы распространить метод генерализации на сферу социально-исторических и духовных явлений и тем самым вынудить к капитуляции традиционное гуманитарное знание, памятующее об уникальном. Сегодня, напротив, само естествознание все больше интегрирует "идиографическую" установку наук о культуре, ставя в центр понятия уникальности, органической целостности, "хрупкости" Вселенной, связанной с антропным принципом. Все эти понятия и принципы приобретают статус общенаучных"³⁹. Далее Панарин предостерегает против "технологической свободы", которая предполагает неограниченные эксперименты с социальными объектами, ибо наш социум, как и Вселенная, характеризуется случайностью, необратимыми процессами и уникальностью, нелинейным характером развития и "потому в существенных моментах непредсказуемым"⁴⁰. Социальное познание чаще, чем естествознание, наталкивается на состояния хаоса, которое возникает в современном обществе нередко из-за классического подхода к общественной действительности. То есть из-за попыток все устроить так, чтобы все элементы подчинялись однозначно предсказуемым вариантам. В обществе чаще, чем в природе, процессы носят стохастический характер: отсюда и вероятность возникновения хаотического состояния выше. Общественные явления, если воспользоваться терминами Пригожина и Стенгерс, представляют собой неравновесные состояния, и желание повлиять на их ход приводит к таким уникальным и специфическим результатам, которые однозначно предсказать невозможно принципиально. Старый классический подход (метафизический, механистический) в этом отношении ничем не отличается от крайнего волюнтаризма. В современном социальном познании необходимо руководствоваться не надеждой на награду за вмешательства в дела "законов" или "судьбы", а опасением перед наказанием за такое вмешательство.

В практике и теории социальной деятельности можно увидеть стабильные следы до постиндустриальной картины мира. Очень хорошо на примере семиотического анализа деятельности политиков это показано в работах Дюмезиля, Берка, Фрая, Уайта. Они показывают, как сложившиеся в индустриальный или даже ранее период архетипические триады продолжают действовать в сознании политиков и их электората. Архетипическая триада "претендент – обладатель – объект" (Берк) четко интерпретируется в современной социальной жизни России. "Претендент" – это то новое, что вторгается в нашу жизнь под названием "реформирования", "создания рыночных отношений". "Обладатель" – уходящая в прошлое действительность. "Объект" – жизнь миллионов россиян, которая остается неопределенной. Так как объект не интегрирован в одновариантное развитие лапласовской Вселенной, у которой не бывает необратимых потерь, то деятельность претендента представляет собой возмущения, которые сбивают социум с устойчивых орбит, вызывая активность сил, которую он не в состоянии контролировать. Скажем, Горбачев процесс запустил, но не сумел им управлять не потому, что чего-то недосмотрел и упустил по незнанию, а потому, что этот процесс принципиально хаотичен. Из хаоса Горбачев хотел получить тот же порядок (несколько модернизированный), из которого этот хаос был получен. Это было бы возможно, если бы социальный мир был устроен по принципу лапласовского детерминизма, но он теперь уже носит характер стохастической Вселенной, содержащей в себе необратимость как одну из доминантных характеристик. Из хаоса, возникшего путем перестройки из социализма, вернуться обратно в социализм было уже объективно невозможно: не только "процесс пошел", но и "поезд ушел". Никакие консервативные силы уже не могли вернуть страну в прошлое, даже в обновленное. Не было бы Ельцина, нашелся бы другой... Горбачев руководствовался, точнее, хотел руководствоваться определениями (дефинициями) происходящих событий и опоздал. "Претендент" успел среагировать быстрее, ибо пользовался лишь описанием (дескрипциями) того, что происходило. Но результат его деятельности тоже остается неопределенным, непредсказуемым, порождающим один хаос за другим. Отсутствие дефиниции ведет к абстракции описания, т.е. к бесконечной череде творчества хаоса. Как только что-то начинает стабилизироваться, вмешательство "претендентов" создает новый хаос. "В стохастическом мире у политического актера достанет силы нарушить хрупкое равновесие общества, цивилизации – и в этом смысле он остается субъектом реального действия, но у него нет никаких гарантий в отношении возможных последствий, ибо в таком мире сколько-нибудь однозначного соответствия между прошлым и будущим состояниями нет. В таком мире безнадежны и реставраторские усилия политики, ибо новый статус случайности делает любой процесс "невоспроизводимым" и, следовательно, необратимым"⁴¹. Прошлое в синергетических системах возникает только тогда, когда есть в ней случайные проявления, т.е. тогда, когда в системе работают необратимые процессы конечного времени. Здесь нет лапласовского прямого отношения между прошлым и настоящим, как нет прямой детерминации одних событий другими, предшествующими.

Вывод из этих рассуждений прост. Современное общество стохастично по своей сути. Любые действия, направленные на достижение самых благородных целей, если они исходят из классических представлений индустриального общества, обязательно обернутся разрушением прежнего состояния и возникновением хаотичной неопределенности, из которой вырастит неизвестно что, но только не то, чего ждали. "Урок жизни" настаивает на необходимости признания в современном социальном познании поливариантности возможных последствий любых целей. Поэтому ни одна из них не может быть признана привилегированной. Описание ситуации при определении цели должно быть осознанием недостаточности всех определений прошлого, ибо они находятся на стреле времени: необратимы, уникальны, случайны. Но при этом любое описание должно закачиваться дефиницией дескрипции, ибо в противном случае следующая случайность теряет свою основу и вместо хаоса в перспективе может возникнуть ситуация "небытия".

Переход общества от равновесной формы развития к неравновесной модели пронизывает все стороны социальной жизни: экономику, политику, нравственность, искусство, религию, философию, национальные и семейные отношения и т.д. Современный социум похож на расширяющуюся Вселенную, где нет определенного центра, устойчивого ядра, определяющего периферийные явления. Любое событие, будь то в "базисе", будь то в "надстройке", может одинаково сбросить любую систему социума в хаос, что в свою очередь может повлечь возникновение хаоса в социуме в целом. Внешнее сходство с цепной реакцией имеет и внутреннее сходство: цепочка связей распространения хаоса носит нелинейный (противоречивый, неоднозначный, поливариантный) характер. Нет второстепенных проблем, любая личная проблема может перерасти в национальную или глобальную. Личность становится величиной, равной человечеству по возможным последствиям принятого им решения. Нет человека-винтика, есть тотальная целостность взаимосвязанных неопределенностью последствий своей деятельности людей. Невозможно определить любое событие с помощью каких-то доминантных базовых признаков и исходных координат. Необходимо считаться со всеми описываемыми данными всерьез. Кроме истин научных методов познания, в современном социальном познании (как в дефинициях, так и в дескрипциях) имеют равные права все вненаучные формы общественного сознания, все вненаучные формы ориентации человека в природном и социальном мире. Современное социальное познание вынуждено расстаться с претензиями на возможность полного и окончательного определения смысла и сущности общественной и личной жизни. Оно должно согласиться с тем, что может вносить изменения в нашу жизнь, но не может гарантировать однозначных и достаточно точно предсказуемых последствий. "Вопреки классической эпистемологии, - пишет В.Г.Федотова, - истина в настоящее время может быть истолкована не как воспроизводство (слепок) объекта в знании, а как характеристика способа деятельности с ним. Поскольку таких способов может быть много, возможен плюрализм истины и, следовательно, исключается монополия на истину"⁴². Все достаточно просто: изменился социум, он стал стохастичным, сильно неравновесным, чутко реагирующим на любые незначительные (с точки зрения классической науки) изменения. Надо измениться и социальному познанию, освобождаясь от "архетипов", "мифов" и представлений классической науки об обществе. Дело еще в том, что раньше в до постиндустриальную эпоху, общество само было классическим, т.е. объективно устойчивым, и наука со своими утопиями не могло поколебать основ "базиса". В современном обществе любой (даже чрезвычайно плохо продуманный) проект может оказать на жизнь общества непредсказуемое последствие. В этом плане описание дает более эффективный результат с точки зрения безопасности, ибо не претендует на глубинные изменения структуры происходящих в обществе процессов и наличных событий. В обществе, где незначительные изменения могут привести к непредсказуемо колоссальным и неожиданным результатам, более безопасными будут проекты, изначально рассчитанные на незначительные результаты. Попутное замечание: в свете сказанного понятна опасность перенести на российскую почву фундаментальные учреждения Запада, возникшие и устоявшиеся совсем в другую эпоху. Несовместимость такая же, как при попытке улучшения зоологической жизни путем имплантации растительных материалов. Низшее не пересаживается в высшее, оно способно лишь угнетать последнее.

В современном обществе, как никогда ранее, еще не начавшаяся реализовываться цель дает уже побочные следствия. Сама она может оказаться устаревшей, нереализованной, не принятой, но одно уже обсуждение ее может дать результаты более обширные, чем ее реализация. Сегодня мысль высказанная уже есть социальное действие с конкретными и реальными результатами, совершенно не связанными с сутью этой мысли. Поэтому информация сегодня имеет такую же ценность (или даже более высокую) как действие или вещь. Поэтому субъекты социальной драмы или комедии одинаково тщательно стараются спрятать свои настоящие мысли, замыслы, цели, намерения, желания. Криптограммное общение становится характерным не только в области бизнеса и политики, но и во всех других сферах общественной и личной жизни. Но дело в том, что именно сам процесс прятанья, утаивания, сокрытия и состояние утаенности, сокрытости и спрятанности мыслей и чувств социальных субъектов оказывают на развитие общество то специфическое влияние, в силу которого современное общество отличается от классического индустриального.

Современная социальная гносеология должна быть привязана не к поиску вечных истин или конечного светлого будущего, а к современным социальным субъектам, к их потребностям, целям и проблемам. Сильно неравновесная социальная система постиндустриального типа имеет свою собственную гносеологию со своими принципами, модулями, гипотезами, константами, средствами, методами и целями. Преемственность - лишь в гуманистической направленности поиска истины. Какой бы она не была, она должна служить тому, что искали и обещали философы всех времен – счастье каждого человека. Со стороны разумного переустройства общества необходимо отказаться от проектов тотального переустройства на путях достижения высшей справедливости, высшей свободы, высшего благосостояния, высшего братства, высшего равенства или еще чего-либо высшего. Эти проекты сегодня могут привести к неожиданным результатам, которые могут раз и навсегда поставить человечество в ситуацию тупика, из которого все выходы лишь в небытие. Но со стороны моральной ответственности кантианского толка социальное познание должно помогать человеку найти пути разумного бытия, включающего разумные чувства, мысли, слова и действия, гарантирующие будущее. Разумное переустройство "неразумного" общества невозможно, но разумное поведение обязательно. Если отойти от игры слов, то речь идет о возникновении новой парадигмы разумности, точнее, разумного взгляда на общество. С точки зрения "классической разумности" лаплассовского детерминизма в ней очень много неразумного. Но только в этом смысле. Посмотрим, как изменяются процедуры дефиниции и дескрипции в рамках новой гносеологии социума, или социальной гносеологии.