Глава 5. Постмодернистский (пост) феминизм

ПОСТМОДЕРНИСТСКИЙ СУБЪЕКТ

Термин «субъект» является жизненно важным для постмодернистских теорий, которые ставят вопрос на его свободе и автономности (являвшимися центральными характеристиками субъекта эпохи модерна). Взамен они предлагают «субъективность», всегда вовлеченную во властные структуры и функционирующую внутри множества дискурсивных формаций. Постмодернистский субъект нестабилен, текуч. Он постоянно конструируется, не имеет целостности, он многообразен. Постмодернистская мысль проблематизирует категорию конституирующего картезианского субъекта, а также связанное с ним понимание деятельности, творчества и сопротивления. На его место она ставит дискурсивные конструкции и конституируемую природу индивидуальности. Этот феномен известен под названием «смерть субъекта», «конец автономной буржуазной монады»²³², когда стабильное рациональное я эпохи просвещения подвергается децентрализации и деконструкции.

Постмодернистское размывание субъекта было использовано феминистками для попыток открыть категорию субъекта для женщин. Феминистки отрицают философскую категорию трансцендентального субъекта. Бэст и Келлнер пишут, что феминистки «не зря обозлились на модернизм … так как подавление женщин было легитимизировано через философские теории эссенциолизма, фундаментализма и универсализма»²³³. Принципиальным ядром фиминистских претензий является то, что абстрактный субъект является мускулинизированным, и это стало важнейшей причиной дальнейшего женского подавления. Гендерно актуализируя категорию субъекта, гуманистический дискурс поддерживает и оправдывает доминирование мужчин над женщинами, конструирует бинарную оппозицию между полами (мужчина – голос разума, женщина – голос эмоций).

С этой точки зрения в постмодернизме феминизм может найти необходимую философскую базу для своей практики. Опора на плюрализм, различия и гетерогенность дает возможность обращаться к маргинальным слоям, исключенным из общества «Разума, Истины и Объективности»²³⁴. «Феминизм воодушевляет постмодернистскую теорию критиковать гуманистическую универсалию «человек» как часть дискурса мужского доминирования, создавая более дифференцированный анализ субъективности с точки зрения гендерной идентичности»²³⁵.

ПОСТТЕОРИЯ

Хотя для изучения постфеминизма посттеоретическое отрицание эпистемологической чистоты является очень полезным, но подобную смесь дисциплин и акцент на различиях нельзя принимать бесприкословно, и в случае с постмодернистским феминизмом это очевидно. Согласно сторонникам посттеории, смешение различных эпистемологий можно представить как взаимовыгодную коалицию, возникшую в результате осознания многообразия способов такого смешения без наличия какого-либо одного объединяющего принципа. Но отношения феминизма и постмодернизма нельзя назвать непроблематизированным смешением двух различных эпистемологических полей, это скорее открытая и интенсивная конфронтация двух многообразных и противостоящих контекстов. И феминизм, и постмодернизм являются формами социального производства и обмена, и в обоих случаях сторонники этих направлений не имеют единого мнения на тему этих практик. Эта внутренняя специфика усложняет выявления точек сближения, соответствующих всем феминистским и постмодернистским точкам зрения. Прежде чем говорить о постмодернистских версиях феминизма, необходимо разобраться в функциях посттеоретического “и”. Как правило связь постмодернизма и феминизма видели в рамках дуалистичной формулы, где феминизм основывается на идее автономного и самоосознающего женского субъекта, а постмодернизм – теоретическая перспектива, упрощенная для феминистских проектов и политики. В подобной концептуализации постмодернистская теория подрывает феминистское понимание личности и возможность социального противостояния и критики.

Фактически, разрыв между постмодернизмом и феминизмом является результатом противоположного движения к одной и той же цели: подрыву традиционной/ патриархальной идеологии. И постмодернизм, и феминизм критикуют западную концепцию человека, истории и метафизики, но делают это они по-разному. В этом смысле феминизм – это «призыв к действию», который “не может быть просто системой убеждений, так как без действия от феминизма остаются только пустые слава, опровергающие сам феминизм”. В противоположность этому акценту на активность, постмодернистский дискурс характеризуется внутренним релятивизмом и интересом к нестабильным структурам и концептам.

Влияние постмодернизма выразилось в сокращении политических и критических практик. В понимании постмодернизма субъективность – это не больше чем конструкт, укорененный в дискурсе, он находится за пределами индивидуального контроля. Мира Макдональд отмечает, что женщины часто спрашивают, «имеем ли мы право на критику как женщины, учитывая, что женщины – это эссенциалистская патриархальная категория, не предусматривающая различий внутри себя»²³⁶. По отношению к феминизму, который выражает интересы женщин, постмодернистское размывание субъекта становится потенциальной угрозой для феминистской теории и политики, так как он отрицает возможность существования суверенного феминистского я. Постмодернизм становится политической угрозой для феминизма, так как он отрицает универсальную концепцию феминистского движения. Нэнси Фрэйзер и Линда Ничолсон ставят вопрос: «Как мы можем объединить постмодернистское недоверие к метадискурсам с социально-критической силой феминизма?»²³⁷.

Ключевой вопрос состоит в том, каким должно быть феминистское действие в отсутствии систематической теории о женщинах. Итогом подобного смешения феминизма и постмодернизма является деполитизация первого, а также благодаря обращению к различиям и деконструкции конституирующего индивида модернизма, саморазрушающий плюрализм и абстрактный индивидуализм.

Как отмечает Патриша Вау, постмодернизм «может принять даже такую точку зрения, что категории субъекта и истории в старом смысле исчезнут... “Индентичность” станет иллюзией, созданной несовместимыми и противостоящими друг другу языковыми играми»²³⁸. Бадрияр считает, что постмодернистский мир лишен значения, это мир отрицания, где теории не имеют никакой базы. В нем невозможно никакое определение.

Постмодернизм разрушает идеи автономности и исчисляемости, необходимые для исторических изменений. Бенхабиб отмечает, что постмодернистские воззрения на субъективность несовместимы с феминистской политикой, так как они «подрывают саму возможность феминизма как теоретического измерения женской эмансипации»²³⁹. Она уверена, что феминизм должен быть морально-практическим императивом, регулятивным принципом, без которого не возможна радикальная трансформация.

Принимая постмодернистскую парадигму, феминизм должен стремиться к деконструкции всех универсальных категорий мышления, включая свои собственные базовые положения и объединяющие мифологии. Категория «женщина» не может больше восприниматься как универсальная коллективная идентичность. А это может привести не только к деполитизации феминизма, но и к его исчезновению как социального движения. Дилемма, с которой феминизм сталкивается, заключается в том, что в его основе заложен концепт, от которого он должен отказаться. В наиболее пессимистичной формулировке синтеза феминизма и постмодернизма первый поглощается последним, а его специфика и политика исчезают. Но Нэнси Хартсок отмечает, что несмотря на «желание постмодернизма избежать универсальностей, некоторые универсалистские положения ему все-таки приходится принимать»²⁴⁰.

Но однозначно заявить о повсеместном переходе из эпохи модернизма в постмодерн заявить невозможно. Но универсальность постмодернизма противоречит его основным постулатам. Постмодернистские теории и обращение к различиям должны пониматься исторически, проистекать из специфических контекстов и соответствовать культурным особенностям различных сообществ. Как отмечает Патришиа Вау, женщин могут только «начать проблематизировать и деконструировать социально сконструированные субъектные позиции, доступные им»²⁴¹. В феминизме была разработана и собственная критика эссэнциализма и фундаментализма, не совпадающая с постмодернистской практикой деконструкции. Постмодернизм критикуется за гендерную слепоту. Более того, если бы даже женщины приняли постмодернистскую деконструкцию, то для маргинализированных слоев она осталась бы недоступной. Большинство женщин находятся не в том положении, чтобы выбирать и отрицать политически насыщенную категорию “женщина”, и, таким образом, они не захотят отказаться от той почвы, на которой они могли бы бороться с подавлением.

Есть также направление, считающее, что в сочетании с постмодернизмом, феминизм отрицается, а его политическая теория адаптируется и разряжается , как еще одна постмодернистская стратегия критики модернистской идеологии. В таком контексте постмодернизм, и следовательно, постфеминизм оказываются троянским конем, пытающимся расширить феминистские дебаты, но, в действительности, впускающим в феминизм мужскую критику. Таня Модельски считает, что синтез постмодернизма и феминизма представляет собой порабощение феминизма мужчинами. Модельски в своей работе «Феминизм без женщин» говорит об исчезновении не только эссенциалистской категории «Женщина», но и о невозможности коллективной категории «женщин». Она заключает, что постмодернистская «игра с гендером, чьи различия стираются, может легко привести нас назад в «прегендерное» прошлое, где существовал только один универсальный субъект – человек (мужчина)»²⁴² .

Вау в своей работе «Введение» утверждает, что феминизм должен иметь некое верование, связанное с «эффективной человеческой деятельностью, необходимостью исторической преемственности для того, чтобы формировать идентичности и представление об историческом прогрессе»²⁴³. Таким образом феминизм должен формировать центральное представление о субъективности, не производимой дискрусивными и идеологическими формациями, а реальной существующей в истории и человеческих отношениях. Этот взгляд предполагает, что, несмотря на то, как он конституируется в дискурсе, субъект имеет определенные возможности и деятельность, так как без такого рода регулятивного идеала сам проект женской эмансипации становится невообразимым. Феминистская критика уверена, что для того, чтобы быть эффективной политикой освобождения, женское движение должно сохранять дистанцию и автономность от постмодернистских теорий, которые придают большую роль свободной игре значений, даже несмотря на то, что эта теоретическая позиция позволяет сломать иерархию власти, принятую в патриархальном обществе.

Другими словами, феминистская политика может существовать только на основе модернистского представления о творческом и автономном я. Дискурс эмансипации – это «модернистский дискурс», так как «модернистские категории права человека, равенство, демократические свободы и власть используются феминистками для критики и борьбы с гендерным доминированием»²⁴⁴. Следовательно, Патриша Вау делает вывод, что «феминизм не может существовать как эмансипационное движение, если не признает свою укорененность в модернистском дискурсе»²⁴⁵. Более того, даже если феминизм опирается на постмодернистские формы деконструкции, он не может полностью отказаться от идеологии просвещенного модернизма без того, чтобы не перестать быть освободительным движением.

Но, как было сказано выше, феминистки также вовлечены в критический проект, направленный против тоталитарных притязаний модернистской философии, чтобы показать его границы и собственную невключенность в гуманистический дискурс о Человеке (=мужчине). Как минимум в этом плане феминизм можно интерпретировать как постмодернистский дискурс. Феминизм следует понимать с точки зрения его двойственной позиции между модернизмом и постмодернизмом, так как он пытается избежать сексизма картезианского субъекта, но в то же время опирается на понятия деятельности и автономности. Феминистское движение не может беспроблемно впитать постмодернистскую децентрализованную субъективность, так как ему необходимо совместить специфичные контекстуальные различия и универсальные политические цели. Феминизм должен занять позицию в проблемном пространстве между эссенциализмом и антиэссенциализмом, в котором ему одинаково не соответствуют ни бесконечная деконструкция, ни жесткая реификация категории «Женщина». Как концептуальная категория феминизм должен осознать центральное противоречие в своих попытках определить эпистемологическую базу, так как женщины ищцт равенство и осознают гендерную идентичность, которая конструируется культурными формациями, которые феминизм мечтает уничтожить. Взывая к категории «Женщина» как к общему политическому названию, феминистки могут воспроизводить эссенциалистскую структуру гендера, которая их не устраивает. В общем, феминизм разрывается между желанием создать автономное женское/ феминистское я и необходимостью деконструкции модернистского представления о субъективности.

ПОСТ(МОДЕРНИСТСКИЙ) ФЕМИНИЗМ

Феминистская дискуссия вокруг понятия субъективности во многом определяется натянутыми отношениями между конституирующим я гуманистической/ модернистской традиции и конституируемым субъектом постмодерна. Сьюзан Хекман отмечает, что эти категории находятся в активной оппозиции: конституирующий субъект трансцендентален, рационален и автономен, а конституируемый определяется дискурсами, окружающими его. Теоретики феминизма пытались переработать постмодернистскую децентрализованную субъективность и создать новый подход к понимании. Субъекта. Они пытались изменить параметры, связанные с концептом субъективности, и создать новую взимосвязь между конституирующим и конституируемым я. Особенно их занимает вопрос о том, как можно определить действие, производимое некартезианским субъектом и каким должен быть в таком случае протест.

Феминистки пытались создать постмодернистский феминизм, совмещая сильные стороны постмодернистской теории с феминизмом. Подобный «постмодернистский, неограниченный феминизм» соединяет эти теории «скорее коалиционно, а не фундаменталистски», таким образом, что постмодернизм и феминизм объединяются «как корпорации, под покровительством которых организуется и сосуществует широкий спектр различных образований»²⁴⁶. Как предполагает Линда Сингер, постмодернизм и феминизм проходят корпоративное слияние, которое следует воспринимать не как «романтическую связь , и не как необходимость какой-либо мистической формы объединения», а как стратегический союз, «рожденный из необходимости в объединяющем соревновании, увеличивающее его активы, и, следовательно, обретающего большую силуи жизнеспособность»²⁴⁷.Подобная модель объединения подразумевает осознание различий и разнообразия проявлений обоих направлений, но не стремится к взаимопоглащению дискурсов. Чтобы соответствовать и теоретическому, и политическому измерению, феминизм должен принять прагматический подход, не сводящий вопросы о разнообразии в теоретический план, а фокусирующийся на практических соображениях.

Сэйла Бенхабиб в свой концептуализации постмодернизма дает пример подобного прагматического подхода. Она выбирает только те аспекты постмодернистской теории, которые будут продуктивными для женского движения. Особенно ее занимает тезис о смерти субъекта. Она видит выход из этой проблемы в использовании «мягкой» версии постмодернизма, которая определяет субъект в связи с социальным, культурным и дискурсивным окружением, так как «жесткий» постмодернизм отрицает концепты интенциональности, исчисляемости, самосознания и автономности. Любая попытка связать феминизм с «жестким» постмодернизмом приведет к внутренним противоречиям, ставящим под вопрос существование феминизма.

«Мягкая» версия постмодернизма становится методолгией для плюрализации феминизма и «может нам показать, почему утопичное фундаменталистское мышление может ошибаться»²⁴⁸. Таким образом постмодернизм впитывает политическую ориентированность феминизма, а тот, в свою очередь, вбирает понятие разнообразия, связанного с антиэссенциалистским пониманием субъективности. Это рождает понятие модернистского я, которое стремится к автономности, но ускользает от нее, чтобы не оказаться полностью зависимым. Бенхабиб принимает только некоторые ключевые компоненты деконтструкции картезианского субъекта. Ее понимание постмодернистского феминизма заключается в доминировании модернистской версии последнего с оглядкой на постмодернизм, чтобы добиться более разносторонней политики, соответствующей современности.

Но связь между постмодернизмом и феминизмом должна уничтожить оппозицию между конституирующим и конституируемым я и сфомулировать конструктивную теорию деятельности. Поэтому субъект должен находится в сети различных дискурсов/ сил. Это влечет за собой изменение концептов деятельности и интенциональности: они являются продуктами дискурсов, вплетенных во властные отношения, которые они стремятся уничтожить. Политическая деятельность и индивидуальность не должны противопоставляться окружающему миру; они являются частью многогранных, динамичных и конкурирующих дискурсов и постмодернистской неукорененности. Не может быть также и какой-либо внешней позиции, с точки зрения которой можно оценить связь постмодернизма и феминизма. Генс утверждает, что постмодернизм не деполитизированный, а политически амбивалентный дискурс, одновременно усиливающий и ослабляющий феминизм. Акцент на различиях не только усложняет феминистскую политическую активность, но и вовлекает его в экономику позднего капитализма с его коммерческим применением симвлов «разнообразия». Это справедливо и для категории расы и гендера. Как отмечает Банет-Вайзер, эти категории в современной культуре предстают как продукты потребления. Это понимание добавляет еще один слой к проблеме понимания постфеминизма, и подчеркивает тот факт, что «деятельность» и «разнообразия» сегодня также являются маркетинговыми инструментами, регулируемыми потребительским обществом.

ПОСТКОЛОНИАЛИСТСКИЙ (ПОСТ)ФЕМИНИЗМ

С явлением постмодернистского постфеминизма тесно связан вклад меньшинства феминисток, привнесших в женское движение понятие разнообразия, а также не-этноцентричного и не-гетеросексистского понимания феминизма. Понимание постфеминизма тесно связано с постмодернистским поиском различий и феминистским концептом свободы и равенства в рамках постколониального движения, которое видит расовое, классовое и этническое подавление в центре женской маргинализации. Здесь постфеминизм связан с «внедрением цветных женщин в феминистскую дискуссию»²⁴⁹. Вэтом контексте «постфеминизм, отклоняясь от эссенциалистского и монолитного концепта женщины, вбирает в себя понимание гендера как перформативной, а не биологической категории, деконструкцию универсальной субъективности и концепты различения и фрагментации»²⁵⁰. Будучи «пост» дискурсом, постфеминизм деконструирует гомогенное влияние феминистского концепта женщины как универсального субъекта, вовлеченного в общую борьбу. На первый взглядпостфеминизм предлагает цветным женщинам богатую теоретическую базу для деконструкции белого западного среднеклассового типа феминизма. Отношение между постфеминизмом и постколониальным дискурсом связано с дилеммой терменологической неопределенности, которая характеризует феминизм как дважды закодированный феномен.

Развившись в 1980-х, постколониальный феминизм критикует западный феминизм за отказ от адекватного осознания и представления разнообразия женщин. Он стремится сделать так, чтобы женское движение соответствовало нуждам маргинальных, колонизированных, цветных женщин. Феминистское движение разработало парадигму, в которой универсальным субъектом сестринства является белая образованная западная женщина, принадлежащая среднему классу. Постколониальный феминизм называет такой феминистский анализ узким и предвзятым, так как онне берет во внимание связь патриархальной идеологии с расизмом и гетеросексизмом. Представители национальных меньшинств и лесбиянок активно противостоят и отрицают методологические рамки феминистского дискурса второй волны, который основан на англо-американском влиянии. Подобная критика привела к уничтожению универсальной категории сестринства и ее замене на плюралистичную постмодернистскую структуру.

Таким образом появление постфеминизма тесно связано с вторжением цветных женщин и лесбиянок в феминистские дебаты, так как постфеминизм отвечает требованием маргинализированных, колонизированных неэтноцентричных и негетероцентричных культур. С внедрением этих культур изменяются и базовые категории подавления, патриархальности, идентичности и различия.

Фактически, постмодернизм/ постструктурализм является единственной парадигмой, способной соответствовать мультивалентности, противоречивости и конфликтности образа современной женщины. Маргинализация феминизма приводит к постмодернистской идее о том, что не может существовать единого объяснения властных отношений, а также монолитного движения, направленного на практическое изменение социальной жизни.