XVII в. Размеры отдельных стад не превышали 100 голов 7. Следовательно, мясо для питания и

шкуры для бытовых нужд и обмена поставляла охота на диких оленей, бывшая тогда основой

жизнеобеспечения всех тундровых кочевников.

Быстрый рост поголовья домашних оленей в тундрах Евразии начинается только в XVIII в.,

причем почти одновременно в западной и восточной частях. Лучше всего мы можем проследить

этот процесс на примере европейских и западносибирских (обдорских) ненцев, о которых в

русских источниках XVI — XVIII вв. имеется относительно больше сведений, нежели о других

тундровых народах Крайнего Севера. Архивные документы XVI—XVII вв., сообщения сибирских

летописей и европейских путешественников свидетельствуют, что в течение всего XVII в.

поголовье домашних оленей у ненцев было крайне малочисленным 8. Владелец стада в 40 голов

уже считался «сильным»; оленей очень берегли и забивали на мясо только при крайних

обстоятельствах. Главную роль в жизни ненцев играли охота и рыболовство; мясо диких

животных, в первую очередь диких оленей, служило им основной пищей; из шкур диких оленей и

пушных зверей они шили одежду и обувь, делали покрышки для жилищ, платили ими ясак и

другие подати 9. Немногочисленные домашние олени, которые, возможно, имелись даже не у

каждой семьи, использовались исключительно как транспортные и жертвенные животные,

служили средством платежа, уплаты выкупа за невесту и т. п. Учитывая, что численность всех

европейских ненцев к концу XVII в. оценивается примерно в 1400 человек, т. е. не более 300 —

350 Семей '°, общее поголовье домашних оленей в тундрах восточной части Европейского Севера

вряд ли превышало тогда 10—20 тыс. голов.

Совершенно ясно, что системы жизнеобеспечения европейских ненцев XVII и XIX —начала XX в.

различались не просто качественно, но принципиальным образом. В первом случае можно

говорить об отдельных скотоводческих элементах в рамках промысловой, присваивающей

экономики "; во втором мы имеем дело с развитой формой производящего хозяйства в виде

специализированного кочевого скотоводства с регулярным забоем домашних животных для

собственного потребления (см. главу 3). С этих позиций ненцев XVI — XVII вв. было бы

правильнее считать не

ю* 147

«оленеводами», а «поздними охотниками» и относить к особому хозяйственно-культурному типу

«оленных охотников-рыболовов тундры и лесотундры», т. е. к промежуточной форме жизнеобес-

печения между пешими охотниками на диких оленей и настоящими кочевниками-оленеводами.

Помимо ненцев XVI—XVII вв., такая система жизнеобеспечения, судя по источникам, существовала у

скандинавских саамов, энцев, кочевых чукчей, нганасан (до середины — конца XIX в.), северных

селькупов (до середины XIX в.), тундровых оленных юкагиров (до начала XX в.) 12. Наличие у всех эти

народностей немногочисленных домашних оленей нисколько не меняло общую промысловую

ориентацию их природопользования. Как и у ненцев в XVII в., олени использовались ими почти

исключительно для транспорта, а пищу, одежду, материал для жилища, бытовых нужд и обмена давали

охота и рыболовство.

Однако со второй трети XVIII в. в западной и центральной части евразийской тундры, заселенной

ненцами, начинается неожиданно быстрый рост численности домашних оленей. К концу

XVIII в. только на Европейском Севере она оценивалась в 160 тыс. голов, так что богатые оленеводы-

ненцы имели уже стада по 1000 и более оленей, средние — по 100—200, а малоимущие — не менее

20—30 13. При всей условности и возможной преувеличенности таких оценок они несомненно

свидетельствуют о гигантском скачке в развитии ненецкого оленеводства, происшедшем в течение 100

лет, или за 4—5 поколений.

Примерно такую же картину рисуют источники XVII—XIX вв. по другим народам тундровой зоны

Евразии. Относительно позднее появление специализированного крупностадного оленеводства и

связанной с ним системы жизнеобеспечения было последовательно отмечено для чукчей (середина

XVIII в.), долган (конец XIX— начало XX в.), нганасан (конец XIX в.), коряков (XVIII в.), Кольских и

финских саамов (конец XIX—начало XX в.), энцев (конец XVIII—XIX в.), северных групп якутов

(конец XIX— начало XX в.), селькупов (вторая половина XIX в.), хантов (XVIII —начало XIX в.),

коми-ижемцев (вторая половина

XIX в.) |4. В системе природопользования всех этих народностей охота на диких оленей, игравшая

прежде решающую роль, постепенно отошла на второй план, а у европейских ненцев, коми, коряков

и большей части оленных чукчей к концу XIX в. она почти исчезла, поскольку с ростом стад домашних

оленей численность диких резко сократилась.

Такая общая схема истории оленеводства в тундрах Евразии принимается сейчас большинством

исследователей. Однако нет единого мнения о том, чем же был вызван столь быстрый рост

численности домашних оленей в XVIII—XIX вв. и какие причины сдерживали его до того времени.

Иногда этот рост связывают с расширением границ Русского государства в XVI —XVII вв.,

прекращением межплеменных войн и установлением правопорядка, поддержкой русской

администрацией «частнособственни-

148

ческих тенденций богатых оленеводов» |5. При всей справедливости такого объяснения оно явно не

может считаться единственным я окончательным. Известно, что в целом ряде центров крупностадного

оленеводства в конце XVII — первой половине XVIII в. — например, на границах расселения коряков

и чукчей, пустозерских и обдорских ненцев, энцев и восточных групп ненцев-юраков —

межэтническая обстановка была крайне напряженной и столкновения северных народов как между

собой, так и с русскими продолжались с неослабевающей силой.

Поэтому скорее здесь можно говорить о благоприятной социальной тенденции, нежели о главной

причине зарождения крупностадного оленеводства в Евразии. Для отдельных народов в качестве такой

главной причины называются свои местные факторы: ограбление соседей (для чукчей), постепенное

истребление стад диких оленей или необходимость развития товарного пушного промысла (для ненцев

и северных селькупов), переход к регулярным летним откочевкам в тундру (для энцев) и т. п.'6 К сожа-

лению, известная по источникам история народов Севера XVII — XVIII вв. не дает нам других

удовлетворительных объяснений неожиданного роста поголовья домашних оленей и перехода

тундрового населения от кочевой охоты к новой, более развитой форме жизнеобеспечения. В то же

время быстрота появления крупностадного оленеводства и относительная синхронность этого процесса

в весьма удаленных и заведомо не связанных частях Северной Евразии (Скандинавский Север,

восточноевропейские и западносибирские тундры, Чукотка и Камчатка) неизбежно наводят на мысль о

существовании каких-то общих закономерностей этого процесса и причин развития производящего

оленеводческого хозяйства.

В поисках этих закономерностей некоторые исследователи попытались связать возникновение

крупностадного оленеводства с какими-то изменениями экологической обстановки в тундровой зоне

Евразии, и прежде всего — с изменениями климата ' . Поскольку стада домашних оленей у народов

Севера круглый год находились на «открытом выпасе», состояние и размеры поголовья были крайне

неустойчивы. Как и при всяком экстенсивном кочевом скотоводстве, численность животных постоянно

колебалась под влиянием неблагоприятных внешних факторов: повторяющихся гололедиц, суровых

многоснежных зим, эпизоотии (см. главу 4). Любое изменение экологической обстановки прямо отра-

жалось на физиологическом состоянии животных, скорости прироста стад и, конечно, на качестве

используемых пастбищ.

По моему глубокому убеждению, возникновение крупностадного оленеводства в тундрах Евразии

является тем ярким примером в развитии исторически ранних форм жизнеобеспечения, где учет

совокупного влияния экологических и социально-исторических факторов может принести очевидные

результаты. Однако, для того чтобы привлечение экологических данных для реконструкции истории

северного оленеводства было плодотворным,

149

мы должны иметь ответы на два вопроса. Во-первых, какие именно изменения или состояния

среды обитания следует считать экологически благоприятными (или неблагоприятными) для

северного оленеводства; и, во-вторых, каким образом изменялась природная среда Крайнего

Севера за последние столетия?

В настоящее время накоплено уже немало свидетельств о влиянии экологических факторов на

традиционное северное оленеводство. Известно, что тундровый домашний олень очень хорошо

приспособлен к низким зимним температурам, и его физиологическая «зона комфорта» доходит

до —25—30 °С '8. Правда, в особенно суровые зимы олени чувствуют себя хуже и к весне бывают

более истощенными.

Главное значение для домашнего (как и для дикого) оленя имеют погодные условия летнего,

нагульного периода. Давно отмечена очень плохая приспособленность тундрового оленя к высо-

ким летним температурам: уже при +10 °С олени чувствуют себя плохо, а при +15 °С и выше в их

организме начинается ряд физиологических нарушений '9. В такие дни олени перестают пастись,

быстро теряют в весе, слабеют и становятся малопригодными для езды и перевозки грузов.

Очевидно, именно с этим связана традиция многих народов Севера — чукчей, коряков, до начала