1955 Г. Среди более 300 жителей эскимосского поселка Гэмбелл на о. Св. Лаврентия американский

этнограф Ч. Хьюз нашел лишь одного человека, чьи предки восходили к исконной общине Гэмбелла

середины XIX в. Все остальные были выходцами из других поселков на острове, заброшенных после

голода 1880 г., или потомками мигрантов с Чукотки3. В середине XIX в. в дельте р. Маккензи

проживало около 2 — 2,5 тыс. эскимосов. Но через сто лет среди 1,5-тысячного эскимосского

населения этого района осталось всего два-тои десятка их прямых потомков, а основную часть

составляли недавние переселенцы с севера .Аляски4.

Подобные примеры в истории жителей Арктики далеко не единичны. Составляя родословные

(генеалогии) и списки членов общин азиатских эскимосов конца XIX—первой половины XX в., я не

раз поражался текучести их состава, быстрым изменениям основных социальных компонентов.

Мощные семьи, процветавшие

192

группы охотников и целые поселки могли появиться и исчезнуть за два—три десятилетия в результате

миграций, эпидемий, неравномерного прироста отдельных родственных линий 5. Такой же динамизм

социальной структуры был открыт недавно для коренного населения Таймыра — авамских нганасан

XVII—XIX вв. Оказалось, что их традиционная родовая система сложилась только в середине XIX в. за

счет вымирания одних фамилий, слияния и быстрого разрастания других, в условиях постоянных

эпидемий, голодовок, скачков численности населения6.

Конечно, мы должны считаться с тем, что динамизм традиционных обществ Арктики в XIX—начале

XX в. мог заметно усилиться в обстановке активных этнических контактов, влияния более развитых

культур. Огромные людские потери от занесенных эпидемий и голодовок, хищническое истребление

промысловых ресурсов, появление новых центров и стимулов миграций вызвали мощные передвижки

аборигенного населения, перестройку всей его социальной структуры. Во многих районах осколки

прежних этно-территориальных группировок смешивались между собой, образуя быстро

разраставшиеся новые общности. Этот процесс подробно описан для большинства этнических групп

севера Сибири, а также эскимосов Аляски, Гренландии или Лабрадора7. Его отражением в известной

мере стало то демографическое поведение северных народов, которое было рассмотрено в первых

главах книги на примере азиатских эскимосов, ненцев и чукчей.

Но вряд ли будет правильным полагать, что до появления европейцев аборигены Арктики жили в

условиях стабильного «золотого века», где не было голода, вынужденных миграций, войн или тяжелых

болезней. Как справедливо писал американский этнограф Э. Берч, «большинство из нас привыкло

видеть в традиционном или аборигенном состоянии нечто абсолютно неизменное, застывшее, как

будто только вторжение европейцев внезапно изменило прежнюю картину» 8.

Порой из-за скудности или отсутствия прямых данных кажется удобным видеть арктические группы

стабильными обществами, с глубокой исторической преемственностью, постоянной численностью и

социальной структурой. Однако археологические и палеоантропологические материалы снова и снова

восстанавливают глубокие «разрывы» в древних культурных традициях, которые еще недавно казались

непрерывными линиями эволюции.

Так, антропологический анализ останков из эскимосского могильника на мысе Барроу выявил полную

смену населения на рубеже культур бирнирк и туле, т. е. между VIII — IX вв. н. э., хотя общая

этнокультурная преемственность сохранялась. Максимальные расхождения показывают древние и

современные краниологические серии из эскимосских могильников северо-восточной Чукотки и мыса

Хоуп на Аляске, хотя и здесь мы как будто имеем дело с ненарушенной этнокультурной традицией.

Глубокие хронологические разрывы устанавливаются между основными фазами древнеэскимосских

культур в Гренландии: Индепенденс I —