Выжутович, Черниченко, Никитин

он часто спрашивал себя, имеет ли право распоряжаться своей судьбой так опасно и горько для 'родных

иблизких. Старая мать, жена, трое детей... Их счастье

ипокой — не велика ли плата за убеждения и принципы, которые, что ни говори, принадлежат в первую

очередь лично тебе, а рассчитываются дорогие, милые сердцу люди. Законно или нет, но лишают свободы

тебя, а отбывают твой горестный срок и они	тоже.
Они — тройной мерой: за сына, мужа, отца. Так	спра-

ведливо ли подвергать их столь тяжкому испытанию? Трижды наведывался следователь, предлагал мировую. Оставить автограф на заготовленном уже протокола допроса, фиксирующем отказ от прежних пока-

заний. Скорый росчерк пера — и все кончено.

Чем дороже выкуп за волю, тем дешевле воля.

Соблазны любой ценой выйти на волю посещали Буриева, он признался мне в этом. Был момент, когда ему показалось, что наступил предел, дальше которого мрак и отчаяние. Это случилось, когда однажды утром ему принесли свежую «Правду Востока». Прежде газет не доставляли, а тут вдруг нате. Он раскрыл, скользнул взглядом по страницам и... подкатило к горлу, обожгло: умер Каюм Муртазаев. Некролог был скупой, сдержанный, и уже после, придя в себя от потрясения, Буриев подумал: может, это и к лучшему, да, только так и надо. Покойный не терпел славословия, всякой парадной трескотни, награждений, юбилеев, всего того, чем так избыточно богата была жизнь республики, особенно в последнее десятилетие.

С Муртазаевым Буриев работал в Бухаре в конце шестидесятых. Каюм Муртазаевич был первым секретарем обкома партии, Буриев — обкома комсомола. То были лучшие, счастливейшие для Буриева годы. Никогда более ему не работалось так спокойно, уверенно, вдохновенно. С кончиной Муртазаева оборвалась какаято важная, дорогая часть жизни и самого Буриева. Муртазаев был его олицетворенной совестью, живым оплотом веры. Когда уходят такие люди... Как там у поэ-

та: «Нету	их — и все разрешено».
Знали,	конечно,	знали, что	и зачем творят, когда
подсунули	газету!	Не мытьем,	так катаньем дожать,

изломать, лишить всякой опоры! И тогда он запретил себе отступать.

Со смертью друзей мы не только теряем, но и приобретаем, так как в горестные минуты прощания в нас переходит лучшее из того, чем они обладали.

21

Суд был в Дангаре. Тихий этот райцентр избрали местом для расправы еще и потому, что он входил во владения Одилова, чья дача располагалась совсем неподалеку. Хозяин ее имел, таким образом, возможность следить за ходом процесса едва ли не из окна или сидя у фонтана под чинарой и попивая чай.

Разбирательство велось на узбекском, хотя адвокат и оба народных заседателя были русские и по-уз- бекски мало что понимали. Впрочем, это и не требовалось: язык наветов не нуждается в переводе.

Злоупотребление служебным положением легло в судеоныи протокол первым пунктом обвинения. Чтобы перевезти в Наманган имущество, Буриев попросил машину в облдоруправлении, которому подчинен асфальтобетонный завод. Ему, естественно, не отказали, но на суде этот факт получил криминальную окраску: «Злоупотребляя служебным положением, использовал в личных целях автомашину автобазы № 6».

^

подсудимого то-

же явилась в особом свете В приговоре сказано, что справка об экономическом эффеше_доданных и внедренныхГ Нуриевым предложений — фиктивная и что автор вознагражден не по заслугам" Позвольте, но экономию от внедрения, как и размер вознаграждения, определяет не автор, а компетентные службы предприятия. Документы на выдачу денег подписаны директором и главным бухгалтером завода. Суд оставил эти резоны без внимания '...

Нет большего унижения для честного человека, чем доказывать свою честность.

Рсш пр""тупл"ний венчало уранртшр—шцшвиша, подброшенного Буриеву в сейф накануне обыска. Якобы подсудимый употреблял. «Да я же некурящий!» Но четверо лжесвидетелей услужливо показали: заядлый курильщик, чего там...

Кто они, продавшие человека воистину за понюхи ку табаку? Начальник Наманганского облдоруправ-( ления У. Имамназаров, главный инженер Н. Лутфит^ динов, директор Наманганского асфальтобетонного за-j вода Р. Максудов и директор Папского асфальтобе-j тонного завода М. Кургангалиев, Не друзья подсудимЫ

1 Впоследствии Министерство строительства и эксплуатации автомобильных дорог Узбекистана, еще раз оценив рационализаторскую работу Буриева, подтвердило, что автор действительно вознагражден не по заслугам — получил в два с половиной раза меньше, чем ему полагалось.

22

го, а все же и не враги. Как знать, может, эти люди и не желали Буриеву добра, так ведь и зла не желали. По крайней мере камней за пазухой Ибрагим Камалович у них не подозревал, сам говорит: жили дружно.

После, спустя несколько лет, Буриев узнал, что всех четверых накануне процесса следователь доставил на дачу к Одилову. Заперли в подвале, сказали: «Не выйдете, пока не подпишете это». И показали, что следует подписать.

Подробности	эти стали известны ему из первых
рук — рассказал	тот, кто подписывал. Сам рассказал,

как бы даже покаялся: извини, брат, обстоятельства выше нас... Буриев отозвался хорошо памятными ему словами одного литературного персонажа:

тельства наши говно. Но, если ты говно — не вяни обстоятельства ».

...Утром в день вынесения приговора Валентина склонилась над перегородкой, отделявшей подсудимого от зала, и, торопливо глотая слова, которым сама уже не верила, заговорила: «Все будет хорошо, слышишь, ты вернешься домой сегодня же».

Он вернулся домой через три с лишним года.

6

Это может показаться невероятным, но это факт: даже в местах, мало располагающих к оптимизму, он верил, что будет оправдан рано или поздно. И ^то настоящие преступники понесут заслуженную кару. Верил, и все тут! И я стою теперь перед неразрешимой задачей: как убедить вас, что так оно и было? Ведь наличие веры не требует доказательств. Либо она есть, либо нет ее. Вы, пожалуй, скажете: всякая вера должна иметь опору, на чем-то держаться, иначе рассыплется в прах. И неужто же ложь, шантаж, вероломство и подлость для нее — лучшие из укрепляющих средств? Скажу откровенно: не знаю. Конечно, как было бы хорошо, если бы наша вера в законность и справедливость питалась исключительно благородными деяниями, исполненными правды и добра. Увы, жизнь

''дает пока мало поводов для столь	прекраснодушных
ожиданий.
Мать, жена, дети — вот в ком искал он опору. Писал
им о т т у д а недлинные письма, то	беспокойные, то,

если долго не получал ответа, укоризненные, бывало, и в раздраженных тонах. Вообще много писал. И много

23

читал. Читал и перечитывал все_ подряд .;^ Лъвд^Голстого, ДостоевскоГо, Блока.]. Постоянно обращался к Ленину, перёчйтывая™'й"^конспектируя «Что делатьL*i^*ГосударствсГТ-революцияГГ"«Развитие капитализма ~1Г1^сШЪ~~^я~Шя<^&штяг^ Вел дневник. Сейчас, когда я пишу эти строки, на столе моем лежит истрепанная тетрадка Починковской картонно-бумаж- ной фабрики в светло-коричневом коленкоре. Страницы где желтеют, где тронулись бахромой, где пятнятся мутными разводами. Перелистываю, и иногда мне кажется, что я держу в руках записки сумасшедшего. Запечатленные наблюдения и ощущения, обширные цитаты, какие-то цифры, наброски писем к сыну, мысли, свои и почерпнутые из книг,— все подряд, одно к одному, сплошная мешанина. Впрочем, и в этом первозданном хаосе была, наверное, своя, ведомая лишь автору, ну не гармония — писано все же не в До-

ме творчества,— а логика, что ли.
«7 сентября. Все время думаю о родных,	часто —
о маме. У нее годы, надо помогать, а я сижу	здесь и

несу наказание без преступления. Неужели и вправду

деньги делают	все и все продается и покупается?..»
«8 сентября.	Опять плохо спал. Проснулся от силь-

ного сердцебиения. Переживаю за своих».

«10 сентября. Продолжаю читать Чехова. Сколько раз перечитывал его удивительные рассказы, а хочется еще и еще. «Душечка», «Моя жизнь», «Дама с собачкой»... Как знал людей, их психологию, нравы! Человек и его поступки, человек и паутина быта — в знании этих вопросов он был гением».

«...То была минута (секунда) безумного отчаяния, когда я не владел собойПЗолыне это не повторится».

«Сынок!.. Появление греков. Это они возвысили Европу над хаотическим потоком событий всемирной истории. Это они породили свободное и независимое мышление, стремящееся к изучению природы, мира вне всякой связи с непосредственными практическими потребностями. Именно это привело к новым, глубоким открытиям в математике и естественных науках. Сделанные тогда открытия в последующие века были погребены, но они были обнаружены тысячу лет спустя, когда в Европе начался подлинный расцвет...»

«Почему я пишу три письма, а в ответ получаю одно, да и то с опозданием?»

«Из Гейне: я сеял драконов, а сбор жатвы дал мне блох».

24

«Может, после обо мне скажут: бескорыстен, неподкупен, взяток не берет. Характеристика, достойная покойника. Ведь о живом человеке такое теперь говорится только в насмешку. Странно, но факт».

«Отец современной ядерной физики Резерфорд. Даже он в 1937 году говорил, что никогда не удастся использовать для практических целей огромные запасы энергии, хранящиеся в атомном ядре, и вот...»

«Порок не в том, что мы пьянствуем, а в том, что не поднимаем пьяных».

«Л. Толстой, «Живой труп». Ах, господин следователь, как вам не стыдно. Ну что вы лезете в чужую

жизнь?	Рады, что имеете	власть, и, чтоб показать ее,
мучаете	не физически, а	нравственно людей, которые
в тысячи раз лучше вас».
«Савва Морозов был		крепостным крестьянином,

пешком ходил в Москву продавать товар скупщикам...» «Кажется, Л. Толстой сказал, что для лакея не может быть великого человека, потому у лакея свое

понятие о величине. Очень верно».

Странно, но уголовники, вся их блатная братия,

уважали	эту его интеллигентскую блажь — письма,
книги, дневник. Один «пахан» сунулся было		«разби-
раться»,	да и осекся — Буриев выломал из	кровати
железный	прут: «Не подходи, пропорю гада!»	А вооб-
ще-то его не трогали. Узнали, за что сидит		(там это
быстро разносится), и прониклись...

Тюремные послания родным сочинялись, что называется, под настроение, однако, чем горше и тягостнее было у него на душе, тем спокойнее, выдержаннее вели себя строки. Случалось и наоборот. Часть писем я намерен здесь привести, имея на то разрешение автора и адресатов.

Жене Валентине: «Здравствуй, родная!

Я получил сегодня твои письма от 2 и 5 января и тут же пишу ответ. Валюша, представляешь, я написал своему товарищу в Бухару, что Каримов будет снят. Это было в начале декабря. Вот как твой провидец продолжает предвидеть свершаемое и уже свершившееся (опять начинаю хвастаться).

У меня свидание с тобой 25—26—27 февраля сего года.

Кем же пока назначили Каримова? Ладно, глав-

2S

ное — он уже не будет депутатом Верховного Совета

СССР, а там посмотрим... Ему пока, наверное, дали какую-нибудь должность. Он будет, обязательно будет привлечен к уголовной ответственности! А мне еще важно знать, кто есть кто. Кто будет кем после того, как меня оправдают и я выйду на свободу. Представь себе: человек не выступал против лжи и беззакония, а я после освобождения иду к нему на прием... Надо же думать дальше, шире, глубже!

Хочешь, еще похвалюсь? Меня 10 января 1984 года назначили мастером ОТК. Эту должность впервые в этой системе доверили «нашему брату». За десять месяцев стремительный рост: слесарь, контролер ОТК, а теперь и мастер... Вот такие дела. Кто желал унизить меня, тот сам понижен и непременно будет посажен.

Валюта! Если еще не отправили письмо в «Известия», то пусть наши мамы тоже подпишут.

Собери всех детей вечерком и читайте вместе мои письма. Мне хочется написать вам всем, но я в таком случае должен жертвовать книгами. А я, ты знаешь, своих лучших друзей, прекрасных и верных друзей — книги — предать не могу! Поэтому я буду вам писать одно письмо, а вы мне — четыре. Идет?

Всех вас обнимаю и целую, мои родные. Всегда ваш...»

Дочерям:

«Здравствуй, моя дочурка Оленька!

Вот уже одиннадцать дней, как я стал «товарищем». Сегодня почти всех «товарищей» повезли на стройки народного хозяйства, а меня оставили — пока не знаю почему, хотя и догадываюсь. В общем, терпимо. Жду и сам не знаю, чего жду, но, видимо, дождусь.

Твой папа еще в октябре — ноябре 1980 года написал на им.я К. У. Черненко о нарушениях ленинских норм подбора, расстановки кадров в Узбекистане и негативных явлениях в общественной жизни республики — таких, как разрыв между словом и делом, приписки, взятки, коррупция... Ответа мне не было. Ты, наверное, находишь время и почитываешь местные газеты «Правда Востока», «Вечерний Ташкент» и, пожалуй, уже в состоянии оценить борьбу твоего отца с каримовщиной, одиловщиной, в конечном итоге с рашидрвщиной... Мне кажется, я все ближе к цели. И до-

26

бьюсь правды, несмотря на то, что мои родные, испу-

гавшись, плохо помогают. Видимо, я вас сам же не-
довоспитал, не научил быть политическими бойцами...
А ведь в таком возрасте, в котором вы	(ты и Ира) на-
ходитесь — 17 и 15 лет,— надо было	вам самим про-

явить инициативу и бороться за	отца, за	его	жизнь,
за его идеалы, а не спрашивать:	«Как	твои	дела?»

Неужели вас научили только читать книги, но не научили черпать из них убеждения? Эх, напиши я всю правду о вас, о ваших действиях во спасение любимого отца, мне никто, наверное, не поверит! Вот такие дела, милая дочурка! На меня не нужно обижаться, да вы

ине имеете права!..

Ия эту трудную, но почетную, да-да почетную для

меня борьбу выиграю. Вот такие дела!

Обнимаю, целую всех вас.

Ваш папа».

«Здравствуй, дорогая доченька!

Как ты? Что с учебой? Как проводишь свободное время? Какие книги прочла за прошедшие три месяца? И довольна ли ты прочитанным?

Так на чем же я остановился в предыдущем письме в своих раздумьях? Деталь, маленькая деталь о характере личности. Дочура, люди часто, довольнотаки часто ассоциируют силу характера со способностью ломать и переделывать себя или других. Но, на мой взгляд, не менее важное свойство личности — умение принимать себя. Такого, каков есть. Человек, не принимающий себя (включая и недостатки характера), не имеет внутренней опоры для преодоления тягот и невзгод. Как правило, таковые не принимают и других. При этом у каждой личности — свой путь самореализации. У меня — борьба с хапугами, взяточниками, теми, кто опошляет наши идеалы, кто на словах за справедливость, а на деле, прикрываясь партийным билетом, порочит должность, которую занимает.

Но вот уже четыре года минуло (особенно два последних), как я безуспешно воюю против всякой нечисти. Конечно же, нельзя сказать, что все безрезультатно. Ибо в том, что сняли с занимаемых должностей Каримова, Руденко, Камалова и прочих, есть, вероятно, и моя малая толика. Вина этих людей вроде бы доказана, а я тем не менее продолжаю сидеть. И те-

27

перь передо мной возникает вопрос: продолжать ли борьбу или махнуть рукой, благо моя собственная «любознательность» в этой борьбе удовлетворена? Бросить? Но тогда результаты многолетней схватки за чистоту ленинской партии останутся лишь моим собственным достоянием. Вот тебе и моральная сторона вопроса, дочурка. Я тебе не наскучил своими нравоучениями?

Свидание со мной по графику 5 мая..Милая дочурка, пусть мама привезет мой старый костюм — синий.

Ибольше ничего не нужно. Целую всех вас. Ваш папа.

P. S. Получили ли вы мои письма за № 95, 96, 97,

98?»

«Здравствуй, дорогая доченька Оленька!!! Чувствую себя нормально. Днем работаю на заво-

де, а вечером читаю, читаю и читаю. Здесь я перечел все сочинения Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, А. М. Горького. Сейчас читаю А. А. Блока и М. Е. СалтыковаЩедрина.

У нас уже настоящая зима. Выпал снег. Я твердо выполняю твои наставления — одеваюсь тепло, по ут-

рам пробегаю трусцой 3—5 км.
За меня не беспокойся, у				меня все	будет		хорошо.
С наилучшими пожеланиями,
твой папа.
Целую	маму, тебя, Иру.
			И. Б.»
Сыну Акмалю:
«Здравствуй,		сыночек!
Как ты	себя	чувствуешь?		Не болеешь		ли	ты	там,
на новом месте?
Милый	сыночек, тебе		ведь	еще нет	и	десяти		лет,
а ты уже	пожил	в пяти	городах Узбекистана. Любой

цыган может позавидовать нашей с тобой скитальческой жизни. Ну, ничего, и в этой жизни есть свои прелести.

Акмальчик, родной, я тебе написал очень много писем. Эти письма пока находятся у меня. Я их тебе после передам, как только положительно решится моя

дальнейшая судьба, а это должно случиться			очень ско-
ро. Я помню 17 мая	1982 года,	когда тебя	разбудили
и ты, чуть не плача,	смотрел на	меня (а мама наша,

28

видимо, не сразу поняла серьезность того утра) и своим детским чутьем понял все...

Я исповедоваться не хочу в этом письме, но ты должен знать, что твой отец боролся, борется и будет бороться за правду, за чистоту ленинской партии!

Сыночек, учись, пожалуйста, только на «отлично»! Слушайся маму. Крепко обнимаю и целую тебя.

Твой папа».

Всем родным:

«Здравствуйте, мои дорогие, милые, родные!

Я вчера вечером, то есть 8 июня 1984 года, получил ваши письма и решил тут же написать ответ, и потом вспомнил, что в субботу у нас не работает почта. Придя на работу, все-таки решил написать и любой ценой отправить вам свое маленькое послание.

У меня все в порядке. Наградили грамотой — за труд, за рационализаторские предложения и их внедрение в производство. Так что ваш И. К. живет. И живет неплохо. Передайте всем честным людям, а также всем негодяям, что меня невозможно сломить, и пусть честные люди радуются, а негодяи боятся. Мой Каюм Муртазаевич знал, что я объявил войну клике Рашидова, Каримова, Одилова и других. В душе он был за борьбу и говорил о том, что у него бы не хватило смелости (ее и в самом деле не хватило у него и у других), а за то, что меня воспитал таким бойцом, он был безгранично рад...

6 июня состоялась административно-наблюдатель- ная комиссия. Все нормально.

Примерно недели две после вашего отъезда приходил в себя, но виду не подавал. Врачи запретили по утрам бегать. Так что приеду паном спортсменом. Начал опять много читать.

Что бы я делал, если бы плохо видел, а еще хуже — если бы не любил читать?

Все будет в порядке! Пока я не получу оправдательного документа, меня в Узбекистане не ждите!

Целую, обнимаю всех вас.

Ваш Ибрагим».

Писал он, конечно, не только родным. Апеллировал в центральные партийные органы, Прокуратуру и Верховный Суд Союза... Ответов не было.

Так прошло два с половиной года...

29

Дальнейшие события не нуждаются в авторской раскраске.

«Уголовное дело в_._оцшпдении вас,— ответила Прокуратур1ГСССР, — было_фальсифицировано_по инициативе бывшего генерального директора Папского агропромышленного объединения А. Одилова с помощью бывшего следователя по особо важным делам при Прокуратуре Узбекской ССР А. Алибаева».

Президиум Ферганского областного суда, рассмотрев протест первого заместителя Генерального прокурора СССР Н. А. Баженова, отменил решение районной инстанции и направил дело на доследование. Через три месяца оно было прекращено в связи с невиновностью подсудимого.

Он ждал. Уже на свободе ждал, когда отнятое вернут сполна: партийный билет, доброе имя, дело, которому служил. А покуда вернулся на свой завод, опять работал главным инженером. В ноябре 1985 г. последовал вызов в Центральный Комитет КПСС. Москва не раз помогала Буриеву. Зная об этом, местные прочно закрепили за тогдашним наманганцем кличку Москвич, которая и поныне сопровождает его как охранная грамота.

Поездка в Москву открыла череду головокружд=. тельных перемен в его судьбе: восстановили в партии, избрали председателем Навоийского облисполкома, членом ЦК КП Узбекистана, делегатом XXVII съездаКПСС.

А те, кому он так мешал? А. Каримов, бывший первый секретарь Бухарского обкома партии, ajjecjoдаи, следствие по его делу продолжается. Из Прокуратуры СССР Буриеву сообщили: «А. Одилов и А. Алибаев ственнбсти за совершенные ими преступления. Одно-

временно решается вопрос о привлечении к уголовной ответственности других лиц, виновных в фальсификации дела и вашем незаконном осуждении» '.

Давно «решается вопрос», а все не решен. Почему? Ведь известно же, кто помимо Алибаева вел дело и кто утверждал обвинительное заключение, и кто судил.

' Очерк был подготовлен к печати, когда пришло сообщение: судебной коллегией Верховного Суда СССР за совершенные преступления Каримов приговорен к исключительной мере наказания — расстрелу. Преступно нажитое им имущество конфисковано.

30