3. Разрозненность представлений о невидимых силах

Одна особенность этих представлений стоит того, чтобы на ней специально остановиться. Тесно связанная с направленностью и на­выками первобытного мышления, она позволяет нам лучше понять его установку по отношению к невидимым силам. Последние видятся уму первобытного человека (если только он не подвергся, прямо или косвенно, более или менее отдаленному влиянию организованных ре­лигиозных верований) лишь в изолированном и, так сказать, разроз­ненном виде. Они не образуют какие-то группы, в которых одни из этих сил подчинены другим, более высоким, а те в свою очередь за­висимы от «высшего существа». Здесь нет никакой системы, никакой иерархии, которая позволила бы группировать или объединять эти представления. Подобно тому как первобытные люди не имеют поня­тия о таком порядке вещей в природе, который можно было бы объ­яснить, они не испытывают никакой потребности в том, чтобы представить себе какую-то систему сверхъестественных существ, объ­единить их в некоторое понятное целое. Мы сталкиваемся здесь с тем, что выражено в формуле эскимосского шамана: «Мы не имеем верований, мы боимся». Это означает: «Наши представления о не­видимых силах не сравнимы с религиозными верованиями белых. Эмоциональная в существе своем природа наших представлений иск­лючает всякое общее понятие об отношениях этих сил между собой, всякую догму об их сущности. Здесь нам не над чем размышлять. Мы умеем только бояться. При каждом знамении, возвещающем беду, нас обуревает страх, и мы стараемся умиротворить божество, которое предполагаем разгневанным. Мы думаем только об обрядах и церемо­ниях, от которых ждем спасения в этих случаях».

То же самое, т. е. разрозненность представлений о невидимых си­лах, Ландтман наблюдал на другом конце мира, на Новой Гвинее, у

383

папуасов: «Здесь нет систематизированных идей относительно сверхъ­естественного мира, которые разделялись бы всеми. Здесь нет жрецов. Нет здесь ни публичного культа, ни молитв, ни жертвоприношений, в которых участвовала бы значительная часть населения. У разных племен и даже у разных лиц понятия о духовном мире различны; обряды и обычаи варьируются еще в большей степени. Есть мифиче­ские существа, которые являются лищь определенным лицам. Каждый сам себе жрец, сам себе колдун, руководящийся в значительной мере указаниями, полученными от духов, которые являлись к нему во сне. Нет никакой религиозной иерархии, кроме стариков, которые возглавляют большие церемонии и другие обрядовые действия. В ре­лигиозных и колдовских способностях отдельных лиц часто обнару­живается довольно отчетливая специализация: один туземец способен вызвать ветер, но не в состоянии его унять, другой считается способ­ным вызвать дождь, но бессильным его остановить...

Что касается религиозных представлений высшего порядка, то ту­земцы Киваи не имеют никакого понятия о высшем божестве. Как раз по этому пункту я пытался собрать все сведения, какие только можно было... То, что высшие религии разумеют под сотворением мира, папуасы Кивай представляют себе как ряд не связанных между собой событий. Существуют у них сказки о происхождении каждого из возделываемых ими растений, но нигде не фигурирует высший творец или создатель мира... Здесь как будто сказывается характер­ная особенность манеры мышления этих туземцев, обнаруживающа­яся также и в других областях: представление о целокупности вещей и явлений у них отсутствует. Природа, по их представлению, конг­ломерат отдельных единиц, одна от другой независимых».

Одна из идей, которую миссионерам труднее всего внедрить в со­знание туземной аудитории, — это идея о том, что бог — общий отец всех людей. Туземцы так и остаются не способными отвлечься от цвета кожи, чтобы подняться до общего представления о человеке. Они отказываются признать, что у белых и черных имеются общие признаки, но энергично отвергают представление, которое объедини­ло бы и белых и черных общей конечной судьбой и всех их одинаково подчинило бы одному божественному судье. На все увещевания мис­сионера они, оставаясь непоколебимыми, отвечают: «Но посмотри же на свою кожу и посмотри на нашу!» Отвращение первобытного мыш­ления к усвоению такой общей идеи, с которой мы сроднились и ко­торая кажется нам простой, проистекает, как известно, из общей направленности этого мышления, из его навыков, в каковых прояв­ляется несклонность к образованию общих понятий. И когда Ландт-ман говорит, что мир сверхъестественных существ имеет в представлении папуасов острова Киваи фрагментарный и неупорядо-

384

ценный характер, то он только знакомит нас с новым проявлением все той же основной причины.

А вот наблюдение, сделанное капитаном Рэттрэй у ашанти, кото­рые стоят значительно выше папуасов и обладают настоящей рели­гией. И здесь, как мы увидим, проявляется эта характерная особенность представлений о невидимых силах. «Я никогда не забу­ду, — говорит Рэттрэй, — ответа старого жреца, которого я, главным образом для того чтобы вызвать его на разговор, упрекнул, что он не полагается целиком на великого Бога. Это, сказал я ему, избавило бы его от необходимости обращать внимание на всякие силы низшего калибра, помощь которых ему была бы без всякого труда обеспечена косвенным образом верой в высшего Бога. Он ответил мне: «Мы, ашанти, не смеем почитать только одного бога — небо, или одну бо­гиню — землю, или одного другого духа. Нам приходится защищать­ся от духов всех вещей на небе и на земле и пользоваться их услугами, когда мы в состоянии это сделать. Ты идешь по лесу, ви­дишь дикого зверя, стреляешь в него и обнаруживаешь, что убил че­ловека. Ты прогнал своего слугу, а потом окажется, что он тебе нужен. Ты возьмешь нож, чтобы отрезать, как тебе кажется, ветку, а на самом деле ты будешь резать собственную руку. Есть люди, ко­торые способны превращаться в леопардов, люди из grass land умеют оборотиться в гиен. Есть деревья, которые падают на людей и убива­ют их. Есть реки, которые их топят. Когда я вижу троих или четве­рых европейцев, я не буду соблюдать осторожность только по отношению к одному из них и пренебрегать остальными: я боюсь, что эти последние тоже обладают могуществом, и не хочу, чтобы они ме­ня ненавидели».

Этот жрец ашанти озабочен тем же, чем и эскимосский шаман, и папуасы Киваи. Он чувствует себя окруженным бесчисленными не­видимыми силами. Наряду с великими богами существуют духи де­ревьев, рек, потоков, животных, колдунов, всех существ и предметов природы, могущие причинить человеку зло. Каждый дух действует самостоятельно, великие духи отнюдь не управляют малыми и не гос­подствуют над ними. Для ашанти важно не выяснение сущности каж­дого из духов, не расположение их на какой-то иерархической лестнице. Для него важно защититься от них, когда он подозревает, что духи собираются причинить ему вред. А защититься от них мож­но, либо «нейтрализуя» их, либо расположив к себе. Жрец ашанти не понимает, что у капитана Рэттрэя на уме и куда он клонит. У него нет представления о подчиненности второстепенных божеств и духов высшему Богу. Он убежден, что если бы ограничился почитанием лишь одной из невидимых сил, даже самой высокой и могуществен­ной, и пренебрег остальными, то совершил бы тяжелую оплошность.

385

Он, несомненно, не ставит на одну доску все невидимые силы. Одни внушают ему больший страх, чем другие. Однако он не посмел бы оскорбить хотя бы одну из них. Защита наиболее мощной и высокой из этих сил не охранила бы его от гнева самой ничтожной из них.