6. Очищение как средство увеличить эффективность невидимых сил

Нечистота, или скверна подвергает опасности того, кто, возможно, сам того не зная, ею заразился, а вместе с ним почти всегда и других. Ведь в первобытных обществах, как известно, индивид реально не от­делен от других членов своей группы: он соединен с ними своего рода органической связью, почти такой же, какой соединены между собой органы, ткани и соки живого тела. То, что поражает одного человека, тем же ударом поражает окружающих и наоборот. Если человек осквернен, то нечистота, как правило, если не всегда, распространит­ся и на других, которые ведь составляют с ним одно существо.

То, что мы называем заражением, в скрытом виде заключается в этой всеобщей солидарности. С точки зрения первобытного человека, заражение — непосредственное, но не всегда необходимое последст­вие такой солидарности. Вспомним объяснения таитянского отшель­ника. Мы имеем здесь дело с одним из тех свойственных первобытному мышлению материальных представлений о нематери­альных качествах или нематериальных представлений о материаль­ных вещах, которые нам не удается как следует усвоить и еще труднее выразить. В одном аспекте нечистота — своего рода мисти­ческое по своему содержанию свойство, приводящее к тому, что ка­кое-то существо живет под действием дурного влияния в ожидании несчастья.

В другом аспекте это материальная скверна, пятно, физически прилипающее к нечистому существу или предмету, способное пере­носиться и передаваться через соприкосновение, устраняться путем омовения и т. п. Первобытное мышление не выбирает между обоими представлениями, но и не делает одно из них символом другого. Оно никогда не разделяло эти представления, значит, нельзя сказать, что оно их смешивает.

Во многих обществах молния делает нечистым все, к чему она прикасается. На острове Киваи люди избегают дерева, которое было поражено молнией, и не смеют пользоваться им для костра, так как если оно будет зажжено, то наверняка навлечет грозу. Опасно также приносить такое дерево домой, ибо запах или «дым» молнии вызывает болезни. Никто не захочет использовать саговую пальму, которую повредила гроза, или есть плоды с дерева, в которое когда-либо уда­ряла молния. Папуасы боятся несчастья, которое кроется в скверне, пристающей одновременно мистически и физически ко всему, к чему хоть раз прикоснулась молния. Так же обстоит дело и у лота-нага. «Даже если обошлось без смертного случая, хижина, пораженная молнией, покидается со всем ее содержимым. Дерево, в которое уда-

516

рила молния, не может быть срублено для сожжения или какого-либо другого употребления. Если молния ударила в поле, то это место ос­тавляется неубранным. Остальную часть поля убирают и снятый с не­го урожай съедают, однако семян с пораженного участка не оставляют».

В Южной Африке тоже встречаются верования и обряды подобно­го рода, например у банту. «Кафр, даже сильно нуждаясь в дереве, никогда не воспользуется ничем из хижины покойника или из жили­ща, поврежденного молнией». «Если молния ударит в крааль, — пи­шет Лихтенштейн, — его надлежит оставить всем обитателям, или, по крайней мере, хижина, пораженная молнией, должна быть разру­шена, а площадь ее очищена путем принесения в жертву определен­ного числа быков. Пока это не сделано, никто не может войти в данный крааль и иметь сношения с его обитателями». Здесь ясно про­свечивает боязнь того, чтобы скверна, а вместе с ней и несчастье не передались другим, но в следующем отрывке боязнь становится со­вершенно очевидной: «Когда молния убивает человека или животное, сейчас же посылают за жрецом, который начинает с того, что привя­зывает некоторое количество талисманов и амулетов к шее каждого обитателя крааля, чтобы жильцы последнего могли копать могилу (без опасности для себя). Дело в том, что в подобных случаях живот­ные погребаются так же, как и люди, и их мясо никогда не едят. После этого приносят в жертву животное. Затем раскладывают огонь, на котором определенные деревянные талисманы и корни сжигаются до состояния обугливания, после чего угли растираются в порошок. Жрец делает надрезы на различных частях тела каждого обитателя крааля и вводит в эти надрезы немного угольного порошка. Осталь­ной порошок растворяется в кислом молоке, которое опять-таки дол­жен пить каждый обитатель крааля. С момента, как молния ударила в крааль, и до окончания церемонии обитатели крааля обязаны пол­ностью воздерживаться от молока. Затем им бреют голову. Если мол­ния ударила в хижину, ее следует покинуть со всем, что в ней содержится. До совершения этих обрядов никому не разрешается по­кинуть крааль или иметь сношения с другими. Когда все церемонии завершаются, обитатели крааля объявляются чистыми и могут снова общаться со своими соседями. Тем не менее в течение нескольких месяцев сохраняются некоторые ограничения: например, никакое животное, а также никакой предмет из этого крааля не могут перей­ти в другие руки в качестве объекта продажи или военной добычи».

У кафров ксоза «существует умилостивительное жертвоприноше­ние, которое одновременно является и очистительным. Оно соверша­ется:

517

1) ради семьи, в которой был покойник и которая поэтому рас­сматривается как нечистая;

2) ради рожениц;

3) ради обрезанных;

4) ради всех лиц, обвиненных в колдовстве, когда они не могут доказать свою невиновность (я думаю, что здесь опечатка и что надо читать: когда они могут доказать свою невиновность); если они не могут это сделать, то от них обычно избавляются умерщвлением; ес­ли они в состоянии доказать это, то, следовательно, их ложно обви­нили, т. е. эти люди — нечистые и необходимо жертвоприношение, чтобы их очистить;

5) ради владельцев участка, куда упала молния».

Во всех этих случаях, сведение которых в один перечень весьма поучительно, жертвоприношение имеет целью примирить, т. е. уми­ротворить, невидимые силы или, что сводится к тому же, устранить осквернение, которое является не чем иным, как дурным влиянием, угрозой несчастья, исходящими от этих сил, — одним словом, очи­стить. Таким путем одновременно препятствуют распространению скверны и несчастья на других. Свидетельство Кропфа подтверждает все предыдущие. Он добавляет, что когда чья-нибудь хижина со­жжена молнией, то ее обитатели, «полные страха и тоски, должны после жертвоприношения или пляски омыться в реке и натереться жиром».

У сафва в Восточной Африке мы находим представление, встреча­ющееся и в других местах, о том, что, когда молния убивает челове­ка, она карает его за какое-то прегрешение. Данное представление отчетливо выражено одним туземцем. «Когда во что-нибудь ударяет молния, то все думают о колдовстве. Ибо если она смертельно пора­зила человека, то остальные думают про себя и говорят: «Этот чело­век был унлози, колдун, он околдовывал других и пожирал (силой своего колдовства) плоды с чужих насаждений. А теперь этот колдун вздумал еще бороться с силой грозы, но дождь его победил и убил». Если гроза убила несколько человек сразу, то говорят: «Один из этих людей был колдуном, он заразил других и сделал их своими соучаст­никами против дождя, против грозы». Затем, когда унлози стал бо­роться с силой дождя, последний разгневался, и все, кто были с унлози, понесли наказание. «Так же думают и в том случае, когда молния ударила в дерево или сожгла поле: здесь всегда замешаны зловредные духи».

Таким образом, на взгляд сафва, жертвой молнии является чело­век, осужденный невидимыми силами, злодей, колдун. Этого никто не знал раньше, но подобная смерть не оставляет места для сомнений на его счет. Все находившиеся с ним и разделившие его участь за-

518

служили смерть не меньше его. Все они нечисты. Соприкосновение с ними было бы крайне опасным.

Описанные представления и страхи подтверждают сказанное в «Первобытном мышлении» по поводу «дурной смерти» (гл. VII). Во внушаемом ею ужасе, в диктуемых ею предосторожностях, в очистительных церемониях, считающихся необходимыми в связи с нею, в обращении с трупами господствует вместе с верой в заслу-женность смерти боязнь того, чтобы осквернение и несчастье не рас­пространились на живых.

Крейт хорошо показал это для индонезийцев. Целебесские торад-жа, например, «в том случае, когда в селение приносят череп убитого врага, обращаются к нему с примерно такого рода речами: «Мы тебя умертвили, но ты не гневайся. Ты пал, потому что совершил какой-нибудь проступок, а иначе мы не смогли бы тебя убить». Несколько дальше Крейт говорит: «У народов Индонезийского архипелага, с ко­торыми мне довелось познакомиться, в случае, если кто-нибудь умер насильственной смертью, говорят: «Он был виноват». Я не останавли­ваюсь ни на этом хорошо известном веровании, ни на злодействах по­койников, которых очень боятся. Однако следует обратить внимание на то, что осквернение от этой смерти рассматривается как очень тяжкое для всей группы и туземцы не жалеют усилий, чтобы от него очиститься.

В центральном Целебесе, «когда женщина умирает от родов, все, кто по возрасту еще могут иметь детей, отправляются омыться в ре­ке... По окончании (церемонии) каждая женщина возвращается к се­бе через окно и, проникнув в дом, ест рисовую кашу, изготовленную в перерыве между церемониями. Все средства должны служить для устранения скверны и магического укрепления (стать снова чистым значит стать снова сильным). Так же поступают обитатели селения, где кто-нибудь погиб от насильственной смерти. В подобных случаях труп внушает особенно сильный страх, так как от него исходит более мощное влияние, чем от покойника, умершего от болезни или от ста­рости».

Нигде, может быть, не проявляются яснее последствия дурной смерти и энергичные мероприятия, вызываемые ею, чем у нага севе­ро-восточной Индии. Описание всех обрядов, связанных с этим, за­няло бы слишком много места. Я ограничусь лишь наиболее характерными чертами.

У ао-нага «человек, умерший апотиа (дурной смертью), навлека­ет позор и упадок на свою семью. Как бы он ни был богат, никогда его имя не может быть упомянуто наряду с именами могущественных покойников, и все его добро должно быть покинуто... Если человек был убит в джунглях, спутники завертывают тело в ткань, погребают

519

или кладут его на площадку, наспех сооруженную на месте убийст­ва... Они бросают все оружие и одежду, которые были с ними, а пе­ред возвращением в селение проходят через огонь, зажженный жрецом... Перед входом в дом они должны омыться.

Если смерть апотиа случилась в селении, с трупом обращаются как с падалью. Семья, живущая в хижине покойника, едва только узнав роковую новость, убивает всю свою домашнюю птицу, всех свиней, всю скотину... Шесть дней она остается безвыходно в хижи­не, стараясь съесть возможно больше мяса убитой птицы и умерщ­вленного скота. Под конец шестого дня члены семьи ломают все свои украшения, разбивают утварь, рвут одежду и бросают свои деньги. Назавтра перед зарей жрец клана кидает в дом камень; семья выходит и оставляет это жилище со всем содержимым на­всегда...

Все мужчины и женщины входят в морунг (мужской дом) со сто­роны фасада, выходят из другого конца и сейчас же покидают се­ление: это единственный случай, насколько мне известно, когда женщина может войти в морунг. Члены семьи покойного находят в джунглях, совсем близко от селения, маленькую хижину из листьев, сооруженную жрецом клана и содержащую старую одежду, которую остальные жители клана дали из милости. Они надевают оставлен­ные одежды и шесть раз проходят через хижину, которая имеет по двери с каждой стороны. Затем семья отправляется в маленькую хи­жину в джунглях, построенную для нее кланом, и живет в ней шесть дней. Каждый день через жреца члены клана передают им пищу, который оставляет ее у двери и уходит, не говоря ни слова. Наконец, семья покойного отправляется в другую маленькую хижи­ну поближе к селению. Теперь опасность заражения считается не столь большой и им разрешается выходить из дома и вообще пере­двигаться. Они принимаются строить себе хижину в самом селении и затем селятся в ней. Отныне члены семьи покойного считаются свободными от скверны, но они доведены до крайней бедности: им приходится жить милостыней клана и друзей. Все, чем владел по­койный, оставляется целиком: никто к этому не притронется. Нель­зя даже требовать ничего у должников, ничего не платят и его кредиторам и т. д. После смерти апотиа в течение некоторого вре­мени ни одна женщина не может прясть, ни один мужчина — стричь волосы. Даже после, когда уже можно это делать, первыми должны начать старуха и старик».

Таким образом, чрезвычайно тяжелое осквернение, исходящее от человека, погибшего насильственной смертью, распространяется прежде всего на все, без исключения, принадлежащие ему вещи, начиная с одежды и оружия вплоть до жилища, домашнего скота

и т. д. Скверна пристает ко всем его вещам, и было бы весьма опас­но хотя бы прикоснуться к ним. Всё таким образом, оставляется на произвол судьбы. Однако осквернение, благодаря солидарности чле­нов общественной группы, падает на всех, входящих в ближайший круг убитого. Сделавшись в крайней степени нечистыми, они одно­временно и сами находятся под дурным влиянием и опасны для сво­их соседей. Однако их нельзя бросить, как вещи, принадлежащие покойнику. Их очищают, т. е. укрепляют, делают способными про­тивостоять дурному влиянию, нейтрализовать его и избежать угро­жающего им несчастья. Очищение начинается с изоляции, дабы они не заразили других. Лишь по истечении некоторого времени и после выполнения необходимых обрядов они возвращаются в селение. Им самим больше уже не угрожает опасность, не опасны они и для окружения. Осквернение исчезло.

520