5. Колдовство как вмешательство невидимых сил

Вредоносное начало, которое оказывает дурное влияние и сеет бе­ду, пребывает не только в людях с враждебным и недоброжелатель­ным расположением духа, имеющих дурной глаз, или колдунах, как бы ни понимать это слово. Оно может пребывать также в животных, растениях и даже минералах. «Не одни люди обладают способностью околдовывать. Животные, растения, даже камни в состоянии причи­нять зло. Среди первых наиболее известен ламантин и лисица. Когда нет какого-нибудь опороченного лица, на которого можно было бы взвалить беду, то именно на них указывает в своем безумье муэрайя (знахарь)».

У племен центрального Целебеса существует молва о приносящих несчастье тыквах, кокосовых пальмах и т. п. Вообще, в качестве при­носящих несчастье рассматриваются все существа и предметы, облик и поведение которых таят в себе нечто необычайное, странное, ано­мальное, словом, предметы и существа, которые у римлян носили на­звание monstra et portenta и рассматривались как зловещие предзнаменования. Например, «когда плод бананового дерева выходит не из вершины ствола, а из его середины, то это — меаза (предмет, приносящий несчастье). В случае подобного рода дерево сейчас же срубается и забрасывается подальше. В центре Целебеса данное веро­вание имеет всеобщее распространение. Обычно говорят, что следст­вием этого является смерть хозяина дерева!.. Когда на одном

499

тыквенном столбе одновременно вырастает два плода (случай, тожде­ственный рождению близнецов), то это — меаза. Подобный плод вы­зовет смерть одного из членов семьи владельца поля, где растет данное растение. Следует вырвать растение, дающее приносящие не­счастье плоды. Никто не должен их есть. Когда кокосовое дерево при­носит плоды раньше времени, то это — меаза. Это верование относится не только к кокосовой пальме, но и ко всякому плодовому дереву, на котором плоды созревают раньше обычного срока... Такие деревья срубаются».

Во всех перечисленных случаях и в бесконечном множестве дру­гих подобных (только для центрального Целебеса Крейт приводит длинный список) обстоятельством, внушающим первобытному чело­веку страх, становится, как известно, факт аномалии. Как только че­ловек замечает странный, ненормальный факт, у него не возникает никакой нужды выяснять его причину. Человек видит, чувствует в этом факте действие невидимой и зловредной силы, которая таким образом обнаруживает свое присутствие. Аномальный факт приносит несчастье и околдовывает. Поэтому все странные и ненормальные су­щества и предметы рассматриваются как колдуны.

Нигде данное верование не проявляется более ясно, чем у банту. В словаре языка сото мы читаем: «Мо-фефа — аномалия, которая, согласно языческому суеверию, приносит несчастье стране и людям». (Мо-фефе — тот, кто напускает на кого-нибудь болезнь, т. е. тот, кто околдовывает.) В словаре языка ксоза читаем: «Изи-манга — чудо, событие, вызывающее удивление, противоречащее обычному порядку вещей; редкое явление, предзнаменование (дурное). Изи-хелегу — одновременно и чудесное и зловещее событие». Наконец, в словаре Брайана мы находим: «Ум-хлола — всякий предмет или событие, ко­торые своей странностью и необычайностью производят сильное впе­чатление и вызывают крайнее удивление, например затмение Луны, поезд железной дороги; предмет или событие подобного рода рассмат­риваются как зловещее знамение бедствия (например, если тукан сел на хижину)». Если такая птица располагается на хижине, то в этом видят столь зловещее предзнаменование, что хозяин хижины сейчас же отправляется посоветоваться со специалистом. Он немедленно хо­чет узнать, откуда исходит предзнаменование, или, точнее, кто его околдовывает: недовольный предок, желающий отомстить, или сосед, имеющий дурной глаз и стремящийся принести несчастье владельцу хижины.

Шпекман уже писал в полном согласии с тем, что мы только что видели: «Амахлози (предки)... являются любителями мяса и браги; они требуют, чтобы их почитали. Вот почему амахлози время от вре­мени посылают знамения беды (имхлола): голубь или собака садятся

500

на какую-нибудь хижину. В таких случаях этим предкам необходимо принести жертву». Как говорит Э.Смит, «странные, необычные вещи, непривычные зрелища, диковинные обряды, неизвестные кушанья, новые технические приемы — все рассматривается как проявление оккультных сил... Когда в Казенга впервые появились бананы, мы принесли их Мангало. Он отвернулся с выражением глубокого ужаса: «Нет, нет. Я никогда не видел подобного плода! Это тонда (т. е. этот необыкновенный плод окажет на меня дурное действие, принесет мне несчастье, околдует меня)».

При таком умонастроении первобытных людей нет ничего удиви­тельного в следующем сообщении Линдблома: «Даже в самом про­стом случае туземец способен заподозрить влияние врага или соперника, который пытается причинить ему зло посредством воз. Это слово можно перевести как колдовство, магия (в хорошем и дурном смысле; магия белая и черная). Когда внезапно умирают мо­лодые люди, то это обычно приписывается воз некоего врага. Даже такой малозначительный факт, как то, что козы забрели на пастби­ще, может подвигнуть туземца направиться к знахарю, чтобы выяс­нить, простая ли это случайность или дело рук врага. Если кто-то, укрепляя ульи, упадет с дерева и поранит себя, то это уже навер­няка результат воз какого-нибудь врага. Такое же объяснение дает­ся, если на человека падает помет пролетающего сокола или ворона. Автор слышал рассказ о человеке, с кем произошел подобный слу­чай, этот человек уничтожил все, что на нем было, чтобы таким образом очиститься».

Все сказанное применимо и к человеческим действиям. Если они представляются странными, непривычными, необъяснимыми, то про­изводят такой же эффект, что и необычайные существа, предметы и события. Они внушают страх и подозрение. Мэкензи, хорошо знако­мый с этим верованием у конде, писал: «У них есть слово кузикура, которое иногда означает «оскорбить, обидеть», но обычно — «возве­щать грядущую беду». Действия подобного рода почти всегда рассмат­риваются как неестественные. Многие из них дурны сами по себе. Когда такие действия совершаются, в них видят зловещее предзнаме­нование.

1. Необычный гнев. Гнев ребенка — явление, внушающее ужас. Если гнев ребенка, притом ребенка чужого, вызван взрослым, то это знак того, что смерть последнего близка. Как это происходит? Ясного ответа на данный вопрос нет. Некоторые туземцы говорят, что гнев ребенка — знак, которому нельзя дать объяснения. Другие считают, что ребенок носит в себе болезнь, которой сам не страдает, но пере­дает ее человеку, вызвавшему его гнев». Последнее, возможно, пока­жется менее таинственным, если поставить его в связь с фактами,

501

рассмотренными выше. Мы уже знаем, что гнев вообще внушает пер­вобытным людям страх. Вызывая гнев у другого, человек рискует оказаться околдованным: гнев распространяет вокруг себя несчастье. Подобно зависти, ревности, алчности, гнев — проявление вредного начала, вступившего в действие.

«В Каруга существует верование, что если два старика тузят друг друга кулаками и разрывают друг на друге одежду, то это верное предзнаменование смерти кого-нибудь из их близких. Скоро у одного из них умрет дорогой ему человек...»

2. Необычные действия. Предложение старику вскарабкаться на дерево покажется нам не столько фатальным, сколько смешным, од­нако конде увидят в этом ужасную смесь оскорбления и предсказа­ния. Это — предсказание (беды), потому что подобная вещь столь большое оскорбление, что в нем самом заключено зловещее предзна­менование. Вещей и явлений, входящих в эту категорию, миллион; вообще требовать от старого человека сделать то, что неестественно для его возраста, есть кузикура...

3. «К этой категории относится обвинение по адресу какого-ни­будь почтенного человека. Допустим, что в данной местности совер­шено что-нибудь дурное и виновник не обнаружен. Вот кто-то, чтобы позабавиться, а может быть и из личной антипатии, сказал, что это сделано таким-то. Последний узрит в сказанном знамение того, что ему недолго осталось жить. «Разве я когда-нибудь делал что-либо подобное? — негодует он. — Почему же на меня возводят такое обвинение?» Это не может быть ничем иным, как кузикурой (т. е. комбинация оскорбления и зловещего предсказания). Тот, на кото взвалили столь необоснованное обвинение, ждет своей смерти в- течение одного, но не более двух лет».

У банту, как и у даяков, ложное обвинение приносит несчастье объекту обвинения¹ в силу не тех последствий, которые оно, казалось бы, может повлечь для обвиняемого, а потому, что обнаруживает пребывание обвиняемого под действием дурного влияния и свидетель­ствует о неизбежности ожидающего его несчастья. «Нет ничего, — пишет Э. Смит, — что могло бы вызвать у туземца более сильное и красноречивое негодование, чем ложное обвинение. Боязнь своего ро­да возмездия заставляет человека придерживать язык, если он не увере» в том, что утверждает. Если человек не сможет доказать об­винения, то вынужден будет заплатить штраф, каким бы незначи­тельным ни было обвинение. Другими словами, ложное обвинение равносильно околдованию. Если же, как в случае, приведенном Мэ-

¹Харделанд говорит то же самое: «Патана — несчастье, навлеченное на нас кем-нибудь другим; ложное обвинение. Матана — принести несчастье кому-нибудь, ложно его обвинить».

502

кензи, обвинение направлено против стоящего вне подозрения чело­века, который никак не мог совершить инкриминируемое действие, то необычайный характер факта делает его важным вдвойне: это — неестественное действие и в ближайшем будущем следует ожидать смерти ложно обвиненного человека.

Итак, если нас главным образом возмущает ложное обвинение, выдвинутое против честного человека, то первобытных людей больше всего ужасает беда, которую приносит и предзнаменованием которой является ложное обвинение. Это событие не менее зловещее и не ме­нее важное, чем появление совы на хижине. Ложное обвинение озна­чает, что человек околдован и смерть его близка, по крайней мере если не будет найдено средство для его очищения, т. е. для нейтра­лизации дурного влияния.

В конце нашего длинного исследования мы не в большей степени, чем в начале, в состоянии определить, что такое колдовство для пер­вобытных людей. Но мы по крайней мере теперь знаем, почему не следует ставить вопрос, как первобытный человек разрешает пробле­му, которая перед ним даже не возникает.

Это мы пытаемся путем анализа существенных признаков опреде­лить, что такое колдовство. Первобытный человек не чувствует в этом никакой потребности. Общее в его представлениях, относящихся к колдовству, заключается лишь в аффективной категории, к которой восходят все представления. Идет ли речь о преступлениях, совер­шенных профессиональным колдуном, о зловредном влиянии, оказы­ваемом лицами, имеющими дурной глаз, или лицами, в силу своего враждебного или завистливого расположения приносящими несчастье окружению, даже против собственной воли, имеется ли в виду вред­ное действие, приписываемое странным, необычайным, ненормаль­ным существам и предметам, всяким monstra et portenta, или осквернению какого бы то ни было рода, — во всех случаях, на наш взгляд столь различных, первобытный человек не скажу — сознает или воспринимает, но непосредственно чувствует действие невиди­мых и зловредных сил. Специальное свойство, особый характер испы­тываемой в этот момент эмоции не позволяют ему ни ошибиться, ни колебаться на сей счет. Не нуждаясь ни в размышлении, ни в срав­нении, ни в суждении, одним словом, ни в какой интеллектуальной в собственном смысле слова операции, он мгновенно узнает, с чем имеет дело.

Как бы ни были различны проявления зловредных сил и влияний, число которых беспредельно, возникающее у первобытного человека чувство их близости и действия впечатляет его всегда одинаково: он сейчас же чувствует угрозу околдования. Таким образом, если наши логические навыки заставляют нас искать определения, что такое

503

колдун и в чем заключается колдовство, то первобытный человек уже обладает аффективным по своему существу знанием (если позволи­тельно подобное сочетание слов), притом знанием более чем ясным, хотя и не поддающимся выражению в концептуальной форме. Отсут­ствие этой формы нас сбивает с толку. Однако существенные элемен­ты в содержании представлений от нас ускользают, поскольку мы их не чувствуем.

Один папуас из Новой Гвинеи сказал английскому администрато­ру, что последний ничего не понимает в пури-пури (колдовстве) и только туземцы знают, что это такое. Он весьма затруднился бы объяснить свою мысль. Быть может, однако, позволительно хотя бы приблизительно передать то, что он хотел сказать, следующим обра­зом: как может белый человек смотреть на видимый мир и мир сверхъестественный теми же глазами, что и папуас?

Речь идет не более и не менее, как о мистическом в основе своей характере мышления этих первобытных. Пури-пури, т. е. колдовство, которое они самым нелепым, на взгляд белых, образом видят повсю­ду, — в действительности не что иное, как один из аспектов посто­янного вмешательства невидимых сил и влияний в то, что мы называем течением явлений. Поэтому то огромное место, которое колдовство занимает в жизни первобытных обществ, не нуждается более в специальных объяснениях. Вместе с тем становится ясной тщетность наших попыток дать ему определение...