Готовая маска

Явление резонанса далеко не все, чем исчерпывается влияние и воздействие автора на актера.

В искусстве вообще, а в искусстве актера особенно, играет большую роль, как я уже говорил раньше, — «маска». Без «маски» мы не способны пустить себя на переживание не только мало нам знакомых, но даже самых близких нам, самых привычных и подлинных наших чувств. И, наоборот, прикрывшись «маской», мы способны сказать о себе всё. Выдать такие тайны, которые неведомы решительно никому и даже нам самим.

Автор преподносит нам «маску» в готовом виде. Кроме того, что автор «дает маску», он ставит действующее лицо в такие условия, что хочешь не хочешь, если ты стал действующим лицом, неминуемо будешь поступать именно так, как поступает оно у автора, и неминуемо захочешь говорить те слова, какие написал автор.

И вот уже не я, Костя М., а Сигизмундо стонет в тяжелом, мучительном плену, в цепях, в подземелье...

Не я, а Сигизмундо...

Но если нет подходящих струн в душе актера, нельзя сыграть на них и мелодии, которую написал автор.

И не заволнует авторская мелодия актера, если она не говорит ему о родном, близком, сокровенном.

Сотворчество

Не живой, «мертвый» колокол, «мертвая» струна рояля откликаются на родственный звук, резонируют.

Но человек — существо живое, сложное, но и единое, цельное, и отзываясь, условно говоря, одной струной своей души, он уже отзывается весь, а отзываясь весь, он весь начинает жить этим отзывом, а начав жить, он творит (особенно, человек-художник-творец). Начав творить, он создает новое. Другими словами — «живой инструмент» начинает играть сам. И чем сильнее звучание «струн» автора задело меня за живое, тем богаче, тем сильнее, тем взволнованнее мой отзыв, звучание моих струн, моя ме-

122

лодия. Возникает сотворчество. И это взаимное сотворчество автора и актера создает роль — художественное произведение художника-актера.

Оплодотворение автором актера

Не всегда актер откликается на «звуки» или «мелодии» автора. Часто бывает, что слова, образы автора попадают в душу актера, как зерна, как семена, как зародыши, оплодотворяют ее, и появляется на свет, а затем и вырастает нечто третье, не похожее целиком ни на авторский замысел, ни на актерскую индивидуальность, хотя следы и того, и другого открыть и не трудно.

Это третье — самостоятельное новое существо — дитя двух художников.

Разные подходы к драматургическому произведению

Далеко не всегда к автору такое отношение в театре. Далеко не всегда актер или режиссер заботятся о том, чтобы в ответ на авторские мелодии зазвучали струны их сердца. Далеко не всегда у автора с актером и режиссером такое дружное сотворчество.

Часто актер или театр вовсе и не подозревают о возможности существования таких тонких взаимоотношений.

Берется пьеса, делается оформление, порой по указаниям автора, а порой и вопреки им, шьются костюмы, раздаются роли, актеры разучивают слова (много слов — главная роль, мало — второстепенная), и затем, после определенного количества повторений их на репетициях, актер произносит их на спектакле, сопровождая соответствующей «игрой» и соответствующими случаю жестами.

Плохой ремесленник произносит слова бессмысленно, бестолково, а опытный и хороший внятно, громко и достаточно понятно. Когда же к этому в драматических местах присоединяются специфическое актерское клику-

123

шество, многозначительность, имитация сдержанности в сильных местах, то спектакль считается на высоте требований.

Если в ремесленнике-актере сидит хоть доля дарования, то некоторые куски текста могут его задеть, взволновать, и он проговорит их не только грамотно и толково, но с чувством и увлечением.

Если такой ремесленник пойдет дальше и попробует оживить всю роль, а не одно-два случайных места в тексте, а для этого будет разбираться в обстоятельствах жизни действующего лица, то, во-первых, он уже вышел за грани своего ремесла и перешагнул в область исканий художника, а во-вторых, он поднялся и над текстом.

Его занимает не текст, а то, в результате чего вырываются у действующего лица слова текста. Его интересует не только подтекст — скрытая жизнь текста. Его интересует вся роль, то есть действующее лицо, человек.

Скоро он поймет, что из слов самого действующего лица он не сможет узнать о нем всего, что ему нужно. Понадобится такое же знакомство со всей пьесой — с произведением.

И тут он, может быть совершенно неожиданно для себя, увидит, что все произведение в целом имеет свою особую мысль, что оно несет в себе огромное и глубокое содержание, а его роль — одна из линий цельного рисунка, одна из красок этого большого и прекрасного полотна. Может быть, в душе его зазвенит молчавшая доселе струна, может быть, он откроется навстречу художнику-автору. И из души его польется всё его самое лучшее — все неизжитые чувства, которые он скрывает, которых он стыдится, которые он считает слабостью, а они-то и есть подлинно человеческие, подлинно достойные удивления, восхищения и подражания.

Может быть, появятся мысли настолько крупные и настолько непривычно глубокие, что во всякое другое время он потонул бы в них или отмахнулся, как от глупости и «гнилой фантазии»...

Словом, может быть он, от толчка автора, прыгнет гораздо выше своей головы и сотворит, обычно для себя невозможное.

124