sbornik_smirnov-kutachesky

Например, характеристика дочерей: «Одна красивая и прилежная, другая

— противная и ленивая». Дочери мачехи «белы лицом, но черны сердцем». Падчерица в неведомой избушке старательно служит: постелю сделала так, что перья летали снежинками107.

Сказка о мачехе и падчерице в северном фольклоре (шведская, норвежская, финская). В смысле обработки эти сказки занимают среднее место между французской и немецкой сказкой. Эстетической высотой она родственна первой, литературной организованностью — второй. По яркой разукрашенности и психологической драматичности заслуживает внимания шведская сказка из сборника Г. Клетке «Волк и соловей»108. Во время свадьбы мачеха, ударив веткой дерева, обращает принца волком, а принцессу соловьем, и затем начинаются преследования птиц и зверей охотой. На охоте волк загрыз королеву. Вне каких-либо дворцовых впечатлений существуют финско-эстляндские сказки. Это рассказ о том, как муж, обещавший жене после ее смерти не жениться, перед венцом пошел на могилу, там его угощала жена вином, а когда он вернулся, прошло уже тридцать лет109. Ходячие сюжеты оригинально обработаны на Севере.

Восточно-европейская сказка. Отличительная особенность их — дальнейшее упрощение сказки, в которой нет уже ни тени аристократического эстетизма. Вместо этого сказка стремится к усиленной понятности, жизненной правдивости. Жизнь бедная, черты народной простоты, прямоты и некоторой обнаженности выступают рельефнее, резко подчеркнуты экономически затруднения. Падчерицу просто сбывают с рук: в греческой сказке — змéю110, в албанской — вампиру111. Очень частая подробность, которую тщетно стали бы искать в немецкой или французской сказке — это искание в голове: голова Бабы-яги полна червей и смердит. То же в болгарском варианте: вынужденная искать в голове падчерица должна сказать вместо вши — бисер злат, а мачехина дочь так прямо и говорит этой бабе: «вшей и гнид завела, как червей»112. В испанской сказке одноглазка кладет голову на колени к падчерице, а та ей волосы прибирает. Вот почему здесь усиленно подчеркивается прозвище падчерицы Попелюха.

Западнославянская сказка о мачехе и падчерице имеет свои особенности. Прежде всего, она открывается наглядной картиной быта, словно хочет рассказать о чем-то местном, действительном. Она обычно точно указывает, где происходит действие. Действие весьма часто приурочено к определенным лицам, так что сохранились самые имена: «Были две деви-

107Hausmärchen der Bruder Grimm. Bd. 1—5. № 24, 21.

108Клетке Г. Сказочный мир для старого и малого. М., 1886.

109Löwis A., of Menar. Der Held im deutschen und russischen Märchen. 1924. № 24.

110Hahn J. G. Griechische and albanesische Märchen Bd. 1. Leipzig, 1864. № 31.

111Die märchen der weltli feratur. Jena, 1923.

112Шапкарев Кузман. Сборник от народни умотворения. Софiя, 1891—1894. № 116.

цы: Кларинка и Фининка»113. Сказка рассказывает о давнем, прочно установившемся здесь порядке жизни. Растут падчерица и родная дочь день за днем, месяц за месяцем растет и копится злоба. Падчерица всѐ краше, мачехина дочь всѐ хуже. А мать всѐ думает: «Придут хлопцы поглядеть, все будут смотреть на Марушку, а не на Олену, и выдумала такое, что не всякому человеку придет в голову»114. В домовитой заботливой хозяйственности западнославянской сказки нет ни красочных мечтаний о феях французской сказки, ни пониженной культурности южных соседей. Поэтическая мысль западнославянской сказки стремится возможно ярче осветить тревожный вопрос о судьбе несчастной женщины. Лишь частично она предлагает его разрешение путем приурочения темы и рассказа аристократическому придворному миру. В массе же это широко народный рассказ, питаемый бытом среды, по-своему преломляющей живую, злободневную, остро переживаемую тему. Наиболее конкретный, художественный сюжет такой темы — сказка «Золушка». Чудеса Святой Девы, как мы видели, — один из путей литературной обработки сказки о мачехе и падчерице. Другой путь — чудеса фей. Перед нами образец творчества с разными видами обработки и разными источниками. Вдобавок, эта литературная история не дана здесь в хронологических авторских текстах. Ее надо восстанавливать аналитически и первым фактом к ней является имя Cendrillon, Золушка.

Сказочный образ Cendrillon в западном фольклоре занимает исключительное место. Это самая известная художественная обработка сказки. В Центральной и Северной Европе она самый главный типичный вид сказок о мачехе и падчерице. Образ Золушки-Попелушки, связанный с пеплом, золой (cendre), совершенно утратил свое первичное реалистическое значение, лишь отдельные варианты поясняют источник образов. «Падчерица сидит в углу, у огня. Сестра замечает: „Ах, ты всегда будешь Cendrillon. Всегда у огня―»115. Рассказ о подлинной Пепелашке (в русской сказке пепельнице116) давно забыт. Центр тяжести перенесен на конечную судьбу героини, на торжествующую красавицу. Этот образ прошел долгий путь. Корни его явно тянутся к далекому прошлому родового быта, к стадиям тех мифологических представлений, в которых огонь, сохраняемый в пепле, и его хранители играли видную роль.

Сказка о мачехе и падчерице связана с греко-римским миром.

А) Хрустальный башмачок составляет главный узел, в котором связаны все нити рассказа о Сандрильоне. По нему королевич находит себе невесту-падчерицу. Этот сказочный мотив имеет в своей основе литературный источник. Это рассказ римского писателя Страбона о Родопис: ко-

113Kubin J. Poviadky Kladske. Praha, 1908.

114Dobzinski P. Prostonarodniе Slovenska powesti. Turc S. Martin. 1880.

115Pinceaux K. Les contes populaires du Polta. Paris, 1892.

116 Сказки и предания Северного края / Запись, вступит. статья и комментарии И. В. Карнауховой. Предисловие Ю. М. Соколова. Л., 1934. № 15.

гда она шла купаться, орел выхватил ее башмачок из рук служанки и понес к Мемфису; он уронил его подле царя, судившего его народ в открытом дворе; царь по башмачку ищет героиню и женится на красавице Родопис.

Б) Миф о Персее. Данаю, отец ее Акрисий заключает в башню или подземелье. Зевс пленяется ее красотою и в виде золотого дождя оплодотворяет ее. Даная родит сына Персея. Акрисий заключает дочь с ребенком

вящик и приказывает выбросить в море. Волны принесли ящик к острову Серифу. Этот мотив вошел в пушкинскую сказку «О царе Салтане». В сказках о мачехе и падчерице он играет роль вступления в рассказ.

В) Антиопа и Дирке. Фиванский царь Пиктей имел красавицу дочь Антиопу. Ее увлекает Зевс, приблизившись к ней в виде сатира. Когда она почувствовала себя матерью, убежала от гнева отца в Сикион, где на ней женится Эпопей. Поход Пиктея на Эпопея был не удачен; умирая, он завещает месть брату Лику. Сикион разрушен, Антиопу уводят в плен. Дорогой она родила близнецов: Амфиона и Зефа. Много обид перенесла Антиопа в плену от Дирке, супруги Лика. Она убегает, ее дети мстят за мать, привязав Дирке к рогам разъяренного быка.

Г) Миф о Фриксе и Гелле. Афамант, сын Эола, царь минийцев, отверг свою супругу Нефелу и женится на дочери Кадма Ино. У Афаманта от Нефелы двое детей: Фрикс и Гелла. Мачеха преследует падчерицу и пасынка. А когда постигла страну засуха, Ино уговорила своего супруга заколоть Фрикса. На помощь детям явилась Нефела, которая дает им барашка с золотым руном.

Д) Египетская повесть о двух братьях. Жена Анупу преследует его брата Бата. Он превращается в быка. Жена Анупу требует зарезать быка и дать ей сердце и печень. Из коровы вырастает дерево.

Легко видеть, как близки античные мифы и сказочные сюжеты. Западноевропейская поэтическая мысль широко использовала распространенные литературные мотивы. Сказка развертывается в обстановке феодального быта. В сказке о Золушке часто обстановка замковая. Всѐ композиционное стилистическое окружение рассказа проникнуто замковым бытом. В сказке о Сандрильоне обязательно есть бал. Другой эпизод, нашедший свое выражение в сказке о падчерице, — охота. В противоположность истории о деревце без рук рассказ о Сандрильоне носит светский характер. Нет ни малейшего повода вплести в него что-нибудь из церковной жизни. Даже поездка в церковь трактуется здесь как щегольской выезд в роскошном платье и башмачках. Если балы и охоты составили бытовое содержание, в композиционном развертывании рассказов фея явилась организующей силой. Вспоминая изложенное выше о сказке «La fille sans mains» и сопоставляя ее с «Золушкой» нужно признать, что это в сущности одна и та же сказка. В основе одной Святая Дева, покровительствующая героине,

воснове другой — фея со своими чудесами, — в общем, это единое выс-

шее сверхъестественное существо, определяющее идейный и художественный строй сказки.

Западноевропейская сказка о мачехе и падчерице представляет слияние, претворение в себе разнообразного художественного материала. В изображении замковой жизни сказка соприкасается с миром саги (сказания). Сага — полуисторическое, полупоэтическое повествование с местной, личной и даже хронологической приуроченностью. История о мачехе и падчерице, как известная бытовая реальность, также могла попасть в мир саги. Из мира такой героической саги, родственной исследуемой теме, можно отметить некоторые подробности саги о Вельзунгах. Гудруна, лишившись мужа и сына, скиталась по лесам, ища смерти, которая ей казалась милее жизни. Затем она находит приют у соседнего короля, где занимается тканьем драгоценных ковров. В поисках реалий исследователи не раз пытались указать прототипы сказки, подходя к ним, в зависимости от материала и условий работы. Это три сказания: о Констанции, Берте и Геновере. Критическая оценка их на почве сказки о мачехе и падчерице может быть поставлена в виде такого вопроса о том, кого в этой системе сказаний нужно относить к первообразам западноевропейской сказки.

А) Констанция. Е. В. Аничкова в числе источников пушкинской «Сказки о царе Салтане» называет «Кентерберрийские рассказы» Дж. Чосера, использовавшего рассказ саксонского писателя Тривета о Констанции, дочери византийского императора Тиберия Константина, славившаяся красотой, мудростью и милосердием. Выданная замуж за сирийского султана, она становится жертвой коварства свекрови-султанши. Она велит посадить Констанцию на тот корабль, на котором она прибыла, и одну, без руля и ветрил, отправить в море. Начинается длинный ряд приключений, среди которых рождение сына, подмена письма и проч. Наконец, она встречается с мужем, происходит сказочная сцена узнавания. В рассказе Тривета, несмотря на его фантастичность, Е. В. Аничкова находит много точных исторических данных. Например, о византийском императоре Тиберии Константине, царствовавшем в 578—582 гг. По мнению Е. В. Аничковой, личность этой Констанции, жены соправителя Тиберия Маврикия, была тем реальным образом, который объединил в себе ряд рассказов. Версию этой саги, вслед за Е. Cosquin, можно назвать aquatique (водяная). Она стала сюжетом и источником рассказов, где героиня подвергается всяким бедствиям и приключениям в морских плаваниях. Поэтому она имеет наибольшее употребление и приурочение в приморских странах. Е. В. Аничкова находит, что повесть о Констанции возникла на востоке и была затем переброшена в Англию117. Подобные же морские приключения героини встречаем в скандинавских сказках.

117 Аничкова Е. В. Опыт критического разбора происхождения пушкинской сказки «О царе Салтане». С. 120.

Б) Берта. Сюжет саги в следующем. Король Пипин по совету своих вельмож послал посольство к венгерскому королю Флору с поручением сосватать дочь его Берту «с большими ногами». Король с радостью соглашается и отправляет невесту в сопровождении и под охраной служанки, у которой имеется дочь. Дорогой служанка составляет план подменить Берту своей дочерью. С большим великолепием отпраздновано прибытие гостей. Обманув Берту, служанка хитро приводит свой план в исполнение. Король отправляет Берту на казнь в лес, но она спасается. После многих лет Пипин ее находит и с триумфом возвращает в Париж. Эта сага о Берте, жене Пипина, матери Карла Великого. Сближая с нею сказочные рассказы, приводя ряд аналогичных историй (французской королевы Сабиллы), П. Арферт не только находит между ними сродство, но считает, что мотив о подмененной жене непосредственно покоится на Берт-саге118. В отличие от версии романской, представляющей подмену невесты в брачную ночь, и немецкой, изображающей эту подмену до брака, в версии восточной подмена происходит во время рождения ребенка. Берт-сага полнее и богаче, чем рассказ о Констанции, более отвечает сказочному духу. Но в вопросе о первоначальности сюжета Берт-сага должна быть поставлена на второе место. В сказочной истории о мачехе и падчерице он играет роль заключительного эпизода.

В) Геновера. Сюжет о Геновере посвящен судьбе заключенной в башню принцессы, которой покровительствует фея. В античной литературе ей родственны мифы о Данае и Антиопе. В этом виде рассказ напоминает судьбу Геноверы, Женевьевы (герцогини Фландрской, Брабантской). Она была обвинена в нарушении супружеской верности, приговорена к смертной казни, но случайно была спасена. Шесть лет провела она в пещере вместе с сыном, питаясь кореньями. Наконец, ее во время охоты находит муж и возвращает. Ее история стала предметом литературного изображения, драматических представлений и устных рассказов.

В Музее бытовой культуры в Москве в 1940-х гг. можно видеть стихотворение на французском языке, помещенное в виде пояснительного текста к картинам, изображающим историю Геноверы. На одной она изображена в драматической позе — пред ней на столе смертный приговор, рядом в колыбели ребенок. На другой — она в лесу, в грустном размышлении, вокруг разбросаны овощи. Не та ли это картина, по поводу которой одна немецкая крестьянка с плачем рассказывала историю Геноверы. Ферле в этом эпизоде видит свежесть и непосредственность переживаний столь далеких образов, еще живых до сих пор в деревенской среде119. Важно подчеркнуть, что в этой версии сюжет Геноверы был подлинно народным сюжетом. Это же находит подтверждение в том, что в народном теат-

118Arfert P. Das Motif vonder unterschobenen Braut in der Internationalen Literatur. 1897. S. 62.

119Fehrle. Badische volkskunde. S. 68.

ре на Красной площади Петровского времени одной из популярных пьес была история Геноверы. Сказочную историю Геноверы нужно считать первоначальной в серии народнопоэтических сказаний. В ней дана целостная история, совпадающая иногда до точности с некоторыми сюжетами сказки о мачехе и падчерице («Косоручка»), а в отдельных подробностях (олень, жизнь в лесу) родственная типичным рассказам. История Геноверы

—драма невинной женщины — здесь центральный момент рассказа. Мотив Данаи-Геноверы был широко распространен не только в христианской житийной литературе. Мученицу Ирину отец заключает в «столп», чтобы

скрыть ее до брачного возраста; то же рассказывается про мученицу Варвару, про Христину120. Сказка о невинно угнетенной — кто бы она ни была

—питалась этими образами. Так народная тема, живая, злободневная вызывала обилие рассказов, например, о русских «красавицах в тереме»121.

Усиление сношений с Западом (с XVII в.), интерес к светской литературе и чтению, популярность разных западных новинок, сказавшаяся в переводах и переделках, европеизация русского общества — всѐ это обеспечивало успех проникновения тем о мачехе и падчерице в фольклор Восточной Европы.

Прекрасным примером того, что сюжеты западной сказки к началу XIX в. интересовали читателя, представляют пушкинские «Сказка о царе Салтане» и «Сказка о мертвой царевне». Обе сказки относятся к теме о мачехе и падчерице. В первоначальном виде Бабариха в «Сказке о царе Салтане» была мачехой героини. Как складывалась сказка Пушкина до своего окончательного оформления, прослеживает Е. В. Аничкова. Она указывает, какую незначительную долю составляют заимствования «из народных уст». За отсутствием конкретного материала Е. В. Аничкова вынуждена ограничиться несколькими общими фразами, делая больше экскурс в область сборников, популярных в конце XVIII в. Сюда относятся «1001 ночь» во французском переводе Галлана и «Кентерберрийские рассказы» Дж. Чосера. Ю. М. Соколов утверждает первенствующее значение устного

творчества в поэзии Пушкина. К. М. Азадовский, напротив, подчеркивает значение литературных источников для Пушкина122. Оба эти варианта в полной мере присущи творчеству Пушкина. Всѐ это объясняется общим положением вопроса фольклора и литературы в эпоху Пушкина, а именно смешением элементов того и другого. Для начала XIX в. характерен усиленный интерес к устному народному творчеству, в связи с чем распространились разнообразные литературные обработки, вплоть до подделок и

120Веселовский А. Н. Собрание сочинений. Т. 2. Вып. 1. Поэтика. Поэтика сюжетов (1897—1906). СПб., 1913. С. 70—76.

121Веселовский А. Н. Сказания о красавице в тереме и русская былина о подсолнечном царстве // Журнал министерства народного просвещения. 1878. Ч. CXCVI.

122Соколов Ю. М. Пушкин и народное творчество // Литературный критик. 1937. № 1; Азадовский М. К. Сказки Пушкина // Пушкинский временник. 1936.

фальсификаций. В изданиях сказок этого времени встречаются мотивы, которые могут быть связаны с западными книжными источниками. Например, в сборнике М. Чулкова в сказке об «Алиоше Поповиче, герое Порусския земли» находим мотив, родственный теме Геноверы. Эта богатырша Царь-девица рассказывает о себе: «Я родилась от Турда, князя угров, и есмь плод тайной любви его с одной из первейших красавиц, служивших супруге его». Из ревности ее удаляют от двора. Она находит приют у земледельца. Проведав то, княгиня Угорская приказывает ее умертвить, но посланные сжалились над ее молодостью и отдали ее одной старухе. Та воспитала ее и, оберегая от враждебных поползновений, сделала ее богатыршей123. В сказках «О строевой дочери»124 и «Катерина Сотерима» вновь появляются мотивы сказки о мачехе и падчерице. Е. В. Аничков видит как бы спиралеобразную эволюцию сказки: из фольклора в лубочную литературу, из лубочной литературы к сказителю, от сказителя в новый фольклорный сборник125.

Западный сюжет «Cendrillon» с более известным названием «Хрустальный башмачок» может быть указан в следующих вариантах: Народные южнорусские сказки / Изд. И. Рудченко. Вып. II. Золотой черевичек; Federowski M. Lud białoruski na Rusi Litewskiej. T. I. № 73. Ab Swinum carusikwa; Худяков И. А. Великорусские сказки. Т. 1. № 15. Замарашка.

Р. М. Волков, отмечая большое количество записей этих сказок в западном фольклоре, признает, что в нашей сказке эта редакция распространена очень мало, но представляет собой целостный, законченный, художественно обработанный вид126. По Р. М. Волкову, в нем сцеплены восемь мотивов. В них очень слабая связь с темой о мачехе и падчерице. Например, украинская сказка «Золотой черевичек» начинается рассказом про мачеху и падчерицу, про коровку и чудесную яблоньку. Только после этого рассказа, там, где в другой группе находится спайка свадьба и колдовство ведьмы-мачехи, начинается повесть о золотом башмачке. Судя по заголовкам сказок, интерес рассказчика и слушателя сосредотачивался на второй половине рассказа; первая же половина для нее только добавочная пристройка.

Следует остановиться на одной подробности. В русском, белорусском и украинском вариантах башмачок серебряный, золотой, хрустальный или стеклянный. Стеклянный башмачок есть неправильный перевод французского слова беличий мех. Малоискусный переводчик башмачок на беличьем меху заменил стеклянным, а отсюда пошли хрустальные, сереб-

123Чулков М. Русские сказки. М., 1820. С. 223—224.

124Старая погудка на новый лад, или Полное собрание древних простонародных сказок. М., 1795. Т. III; Собрание старинных русских сказок. СПб., 1830.

125Аничков Е. Очерк по литературной истории Арраса в XIII в. // Журнал Министерства народного просвещение. 1900. Февраль. С. 130.

126Волков Р. М. Сказка. Разыскания по сюжетосложению... С. 98.

ряные, золотые башмачки. Это лишний раз подтверждает, что сказка пошла в народ в испорченном книжном переводе, а не вышла из народных уст. Древнейший первоисточник мотива с туфелькой — свадебный обряд.

Сюжет сказки «Волшебное зеркальце» с темой о мачехе и падчерице наиболее четко представлен в следующих вариантах: Афанасьев А. Н. Народные русские сказки. № 121 а, б. Волшебное зеркало; Ончуков Н. Е. Северные сказки. Елена Прекрасная. № 154; Худяков И. А. Великорусские сказки. М., 1860. Т. 1. № 16. Падчерица; Труды этнографическостатистической экспедиции… П. П. Чубинский. Т. II. № 16. Дiдова дочка; Великорусские сказки Пермской губернии / Сборник Д. К. Зеленина. СПб., 1914. № 4. В указателе Андреева их около 30.

Сказка «Волшебное зеркало» не имеет непосредственного отношения к истории мачехи и падчерицы. В варианте А. Н. Афанасьева (а) ненависть мачехи вспыхивает неожиданно только после известного самовлюбленного вопроса: «Люстро, люстро!» или, пушкинскими словами: «Я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» А раньше, по-видимому, они жили мирно, не мешая одна другой. В варианте А. Н. Афанасьева (б) дочь купца уходит из дому, прежде чем отец ее женится на другой; следовательно, между мачехой и падчерицей не может быть никаких отношений. В данном сюжете, мы имеем дело со сказкой, возникшей не на русской почве.

Глава седьмая Народная сказка о мачехе и падчерице в художественной литературе

Сюжет сказки о мачехе и падчерице отразился и в художественной литературе127. «Повесть о семи мудрецах» сложилась на Востоке, и это не случайно. Страна древней полигамии и рабского положения женщины могла наиболее резко, отчетливо высказать свой взгляд. Сюжет таков: над юношей, связанным обетом молчания и бессильным оправдаться, тяготеет клевета злой женщины. И вот выступают воспитатели-мудрецы, в своих рассказах разоблачающие ее коварство. «Повесть о семи мудрецах» чрезвычайно пришлась по вкусу европейским читателям. В русских списках также наблюдается обилие вариантов, указывающих на разные ее источники. М. Мурко отмечает, что в XVII—XVIII вв. это была любимая книга в России. Объясняется это тем, что до Петра I положение женщины в России мало чем отличалось от положения женщины у восточных народов. Исследователь указывает, что на русской почве повесть появилась из польского источника в переводе на белорусский язык128. Повесть ясна в своей направленности. В ней тенденциозная мысль обрушится на женщину целым

127Об одном аналогичном процессе см.: Смирнов-Кутаческий А. М. Иванушка-дурачок в художественной литературе // Вопросы жизни. 1905. № 12.

128Murko M. Geschicheder der alteren Sud Shewischen literatur. 1908.

каскадом обвинений предвзятых взглядов. Повесть не столько художественный символ, сколько агитационный памфлет.

Китайская новелла «Фамильный портрет». Под сенью царствующей династии в годы Йонг-ло жил правитель по имени Ни, второе имя которого Шеу-кень и более почетное Ю-чи. Он владел золотом, плодородными землями, имел великолепный дом. Жена Пен-хи подарила ему сына Шен-кьи, что означает ‗продолжить достоинство отца‘. Сын вырос, его женили. Мать умерла, сын говорит отцу: «Вам уже 79 лет, ещѐ год и будет 80. Почему бы вам не бросить заботы обо всех делах и не поручить их мне, а вы бы делили удовольствие между столом и отдыхом». Но отец был живой и деятельный. Однажды на прогулке он увидел девушку, очевидно, служанку, сопровождавшую свою хозяйку полоскать белье. Лицо ее блестело свежестью и скромностью, заставлявшими забыть ее низкое происхождение. Старик очарован. Пышно изображается ее красота; описание заканчивается словами: «Эта молодая красота насчитывала 18 весен». Ю-Чи наводит справки и предлагает брак, хотя бы на положении второй жены. Женится, раздает всем служащим подарки. Только сын был чужд общей радости. В глаза он, конечно, не осмеливался ничего сказать, но когда был с женой, он не мог удержаться от негодования. Этот старик нарушает всяческие приличия: под ним почва колеблется, он как пламя лампы готовое погаснуть от первого дыхания ветра; через пять-десять лет что случится? Женщина, свежая как ветвь, обремененная цветами, что встретит она? Холодные ласки и бессилие. Наконец, это опасно для нашего богатства. Она потребует платьев, драгоценностей и уйдет с ними. Многое в таком роде было говорено и, переходя из уст в уста, доходило до отца. Но тот молчал, скрывая скорбь в сердце. Рождается сын от молодой жены, Чонг-Янг-Ель. Ю-Чи по случаю рождения и своего 80-летия устраивает пир. Гости подшучивают и выражают удивление. А старший сын заявляет, что он не признает ребенка за сына отца в силу очевидности. Шень-Кьи был скуп и завистлив. Его преследовала мысль, что брат будет наследником имущества. Росла ненависть к мачехе и брату. Перед смертью отец всѐ завещал старшему сыну, но сказал, чтобы тот заботился о младшем. А жене передал пакет и сказал, что он заключает в себе важную тайну. После смерти отца старший брат не заботился о младшем. Мачеха и младший сын обнищали. Вскрыли пакет, там был портрет. Старик представлен как живой, одной рукой он прижимал к груди младшего сына, другая указывает в землю. Отнесли портрет судье. Он выяснил, что это завещание Ю-Чи. Он писал, что у одной стены заброшенного строения он закопал пять сосудов с серебром, у другой то же. Новелла ближайшим образом примыкает к исследуемой сказке как ее художественная обработка. Новелла представляет собой не беглые, краткие эпизоды, отдельные факты семейного конфликта, а сложную развернутую психологическую историю. Повесть о положении жены и ее детей. Она берет их под свою защиту и утверждает их права в

духе мировой литературы сказок о мачехе и падчерице. Вопрос решается сверхъестественным путем через вмешательство небесных сил. А старший сын выступает в роли сверхкорыстной мачехи. В конечном итоге он посрамлен, а обездоленные торжествуют.

Основная идея трагедий «Ипполит» Еврипида и «Федра» Расина — кровосмесительное преступление: мачеха увлечена пасынком. Пьесы открываются соперничеством богинь Афродиты и Дианы. Федра и Ипполит стали жертвами рока. В прологе Афродита произносит гимн Эросу и объявляет, что она хочет наказать Ипполита, который презирает ее и предпочитает ей охотницу Диану. Обычно эта трагедия, как и все греческие трагедии, объясняется вмешательством рока. Но история культуры и семьи открывает реальную основу мистического рока. Здесь пережитки первобытного брака, во власти которого оказалась Федра. Следует учесть, что Ипполит был сыном амазонки. Инстинктивный страх перед кровосмешением, переживаемый человечеством с древних времен, экзогамный брак в первобытной семье стали подпочвой трагедии. Традиционный мотив народного сюжета о кознях мачехи Расин использовал как психологический аргумент в раскрытии сложной душевной истории. Если «Повесть о семи мудрецах» — злой акт против женщины, а китайская новелла — опыт разрешения конфликта в народному духе, то в трагедиях Еврипида и Расина раскрыт душевный мир женщины как жертвы исторических противоречий.

В «Мачехе» О. Бальзака графиня Гертруда Граншан обманывает мужа, старого наполеоновского генерала, слепо ее любящего. До замужества она увлекала молодого человека Фердинанда Маркандаля, затем предпочла богатого графа с целью продолжать игру верной жены и еще более верной любовницы. Но Фердинанд понял ее суть, отрекся от ее любви и увлекся родной дочерью графа Полиной. Разгорается драма соперничества женщин

— сюжет о мачехе и падчерице. Мачеха представлена злой, а падчерица — доброй. Развязка неожиданная: Гертруда грозит Полине смертью Фердинанда и выдачей тайны, что его отец — предатель Наполеона. Полина готова спасти его своей смертью и принимает яд. Отца поражает паралич, Фердинанд умирает. А Гертруда отбрасывает пузырек с ядом со словами: «Ради этого несчастного старика я осуждаю себя на жизнь». Это житейски ловкий выверт мачехи, счастливо ускользнувшей из запутанной истории.

«Корделия-Замарашка» — таково заглавие статьи М. Драгоманова129 о трагедии Шекспира «Король Лир». Он правильно схватил мысль, отождествив образ Корделии из трагедии Шекспира с героиней народной сказки «замарашкой падчерицей». Между тем исследователи истории короля Лира и его дочерей считают, что она заимствована из исторических хроник.

129 Драгоманов М. Корделия-Замарашка // Вестник Европы. 1884. № 11.