Средневековье / _ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА / ЛЕ ДЮК ЖИЗНЬ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ В СРЕДНИЕ ВЕКА / leduc_suppl

Немало бы вызвала она негодования, Если бы не принимала часто ванну.

Мы могли бы привести таких примеров больше, если б не опасались утомить читателя. Обычай женщин краситься и использовать ароматизированную воду в средние века также был очень распространен, как и использование накладных волос:

Чересчур развращена та женщина, Что набивает головной убор и красится, Чтобы нравиться свету Та женщина не свободна от греха,

Что, имея темные или светлые волосы От природы, Прилагает старания и усилия,

Чтобы уложить накладные волосы Вдоль своих кос [27, кон. XIV в.].

Коль скоро моды на женские туалеты менялись так же часто, как в наши дни, то и манера поведения женщин ничем не отличалась от той, что мы видим сейчас.

Труверы не слишком щадили прекрасный пол и свои сатирические стрелы нередко направляли в дам. Одно из любопытнейших произведений на эту неисчерпаемую тему – «Сказание о поведении женщин»:

Сердце женщины весьма переменчиво, – говорит трувер и перечисляет все капризы и причуды женщин своего времени. «Женщина, – говорит он, – то смеется, то приходит в уныние либо принимает недовольный вид... То она нежна, то сварлива; то дика, то приветлива; то слова не вымолвит, то болтает без умолку. То она набрасывается на горничную, к которой приревновала, то начинает завидовать соседке, потому что у той драгоценности лучше. Сегодня она в наилучших отношениях с кумой, завтра ее ненавидит. Ее можно встретить на балу, на полуночных бдениях, на проповеди, в одеянии паломницы...

То она сделает прическу и закутается, То распустит волосы и распахнется, То она скромна, то кичлива, Горда и высокомерна, То в венке и в короне,

То вдруг, отворотив лицо, Не желает смотреть и еще закроет его;

Все ее действия удивительны.» [26, p. 174].

Вскоре мы увидим, что такого рода насмешки поэтов (автор же приведенного стиха был монахом) ничуть не лишали женщину той важной роли, которую она играла в средневековом обществе. Ее влияние на моды, начиная с каролингской эпохи, неоспоримо. Миниатюры рукописей и скульптуры наглядно показывают, что женщины в ту пору усвоили византийскую манеру одеваться в более полной мере, нежели мужчины. В результате они ускорили проникновение на Запад не только восточных тканей, но и византийского покроя одежд. Как были одеты Фредегонда или Брунгильда, сказать в точности крайне сложно; об украшениях дам VIII в. составить представление гораздо проще. Они почти идентичны принятым при византийском дворе. Мужская же одежда того времени сочетает черты галло-римского костюма, германского и византийского платья. Под конец каролингской эпохи византийское влияние все больше и больше усиливается, понемногу вытесняя галло-римские и германские традиции. Такой вывод можно сделать, просмотрев некоторые статьи «Словаря» по мужской и женской одежде.

Таким образом, господствующий класс пытался по возможности приблизиться в одежде к модам, принятым в Византии, а первые крестовые походы, естественно, могли только подхлестнуть такое пристрастие: ведь эти экспедиции представляли собой настоящие

51

переселения, в которых принимали участие не только воины, но и женщины, ремесленники, рабочие.

На миниатюрах Библии Карла Лысого (Ок. 850 г. Национальная библиотека, Париж) изображены персонажи (мужчины из знати), одежда которых имеет пока незначительное сходство с византийской (рис. 1). Данный персонаж одет в галльские широкие штаны, завязанные ниже колен подвязками. Икры закрыты красными чулками (bas de chausses – «низ шоссов»), перевязанными тонким ремешком и оставляющими обнаженными носки ног, но закрывающими подошву полностью. Широкая розовая туника с почти облегающими рукавами и разрезной по бокам юбкой подпоясана выше талии. От плеч вниз к подолу вертикально спускаются две лиловых ленты. Сверху надет прямоугольный франкский паллиум, закрепленный на плече золотым аграфом и двумя кусками позумента. Короткие волосы схвачены золотой лентой. Та же рукопись воспроизводит женскую одежду, которая, напротив, почти идентична костюмам дам Византийской империи (рис. 2).

Но, дойдя до XII в., мы столкнемся с поразительным сходством одежды французских дворян с той, что носили в Византии в X–XI вв. Значит, влияние греческих мод на Западе после крестовых походов резко усилилось, и эта тенденция существовала вплоть до царствования Филиппа-Августа (1179–1223).

Византийские одежды были очень закрытыми – черта, характерная для костюма жителей Малой Азии во все времена. Такой же стала тогда и наша одежда. Открытыми остались лишь немногие части тела – лицо, самый верх шеи и кисти рук, это шло вразрез с галлоримскими традициями. Статуи царских порталов соборов Богоматери в Шартре, в Шалоне- на-Марне, в Корвее (ныне перенесены в Сен-Дени) дают нам представление об этих одеяниях, как мужских, так и женских, – глухих, длинных, с облегающей тело нижней одеждой и очень просторной верхней, сшитых из тонких и мягких тканей, которые производили и продолжают производить на Востоке.

Начиная с IX в. началась дероманизация костюма самой Византии. Восхитительные миниатюры греческих рукописей до IX в. изображают одеяния греко-римского вида и покроя; потому не следует удивляться, что Запад, заимствуя ткани и моды у Византии, сохранил какие-то остатки римской традиции и что в X в., когда Византия полностью отказалась от форм античной греко-римской одежды, перейдя к костюму персидского типа, последние следы галло-римской традиции вскоре исчезают и у нас. Таким образом, до конца XII в. существует тесная связь между модами Византии и Запада, по крайней мере в костюме высших классов, поскольку в народной одежде галло-римские традиции сохранились.

Почему со второй половины XII в. Запад перестал в покрое одежды следовать за Востоком? Потому что возникло новое общество, которое стало искать элементы, подходящие для его создания, в себе самом. Именно тогда изучение философии освобождается от схоластики прежних веков; именно тогда во Франции появляется новое искусство, основанное на принципах, которыми прежде пренебрегали; именно тогда формируется национальная архитектура, которой вскоре предстоит столь ярко засверкать, озарив всю Западную Европу. Разница между костюмом 1200-х и 1150-х гг. больше, чем между римской базиликой 1100-х годов и французской церковью конца XII в. Тело больше не кутается в длинные одежды, подпоясанные внизу, со множеством складок, позументов и драгоценностей. Руки уже не стеснены длинными плащами и рукавами, волочащимися по земле. Костюм приобретает более живые, простые формы. Он удобен, и в нем можно свободно двигаться. Его покрой прост, и той разницы между одеждой сеньора, горожанина и виллана, что существовала несколько столетий назад, больше нет. Такие же перемены происходят в обычаях и нравах, и в недрах французского общества намечается сближение классов, разделенных с меровингской эпохи глубокой пропастью.

Должно быть, одевание занимало массу времени у знати первой половины XII в., в противном случае одежда плохо бы сидела. Благородной даме и сеньору, одетым наподобие статуй собора

52

Шартрской Богоматери, приходилось тратить на свой туалет часы – как для приведения в должный порядок прически, так и для надевания бесчисленных одежд и аксессуаров. В начале XIII в., напротив, должно было хватить нескольких минут, чтобы набросить два-три одеяния, широкие, но не слишком длинные, которые составляли тогдашний костюм. Одно это уже свидетельствует о значительных изменениях в образе жизни. А следует заметить, что чистота тела, как правило, прямо связана с простотой одежды. Понятно, что, когда одеванию надо посвящать часы, невозможно менять одежду так же часто, как если туалет требует лишь нескольких минут. И в первом случае не удастся заботиться о чистоте тела в такой же степени, как во втором. Нашим бабушкам, иногда вынужденным делать прическу за сутки до бала и проводившим ночь в постели сидя, чтобы не испортить построенного парикмахером сооружения, едва ли могло прийти в голову умыться; надо полагать, что и благородные дамы, носившие в XII в. одежды, которые было так трудно надевать, и прически, которые требовалось так долго заплетать, избегали по окончании туалета делать что-либо, что могло нарушить их наряд. Напротив, дама 1210–1280-х гг. могла с величайшей легкостью сбросить

èнадеть платье хоть десять раз в день, если требовалось, не тратя на это много времени. Однако, следует предположить, что дамы XII в. использовали в своей одежде гофрированные на железе тонкие ткани, как это и по сей день принято на Востоке. Детали одежды из таких тканей крайне быстро изнашивались, их приходилось часто менять, чтобы не выглядеть одетой в лохмотья. Впрочем, о заботах, которых требовали от дам эти изысканные и усложненные одежды, в одном письменном источнике упоминается.

В «Истории о канониссах и бернардинках» Жеана де Конде [21, начало XIII в. Полный анализ см. 59, t. I, p. 251] к Венере приходят и просят, чтобы она их рассудила, канониссы134 и бернардинки135 . Первые жалуются, что вторые, будучи недостойны пленять дворян. тем не менее завлекают их в любовники своей простотой и ласковыми манерами. Канонисса-истица появляется в длинном одеянии с изящной плиссировкой, поверх которого надето сюрко из тонкой белоснежной льняной ткани. Она заявляет, что цистерцианки подорвали все здоровые традиции: в своих серых балахонах они весьма малопривлекательны, а ума им хватает лишь на глупую болтовню. Без их назойливости и авансов какой бы рыцарь польстился на них? – Венера хочет услышать аргументы и от бернардинок в их защиту. Одна из них признает, что их серые одеяния-котты по уставу Сито136 не сравнить с подбитыми мехом серебристой белки мантиями и волочащимися одеждами канонисс, но если кавалеры идут к ним, то это потому, что мужчины предпочитают простоту сердца и искренность чувств всем этим изощренным заботам о чистоте, в конечном счете очень дорогостоящим.

Давая не очень благочестивое представление о нравах монахинь XIII в., эта история тем не менее свидетельствует о заботе дам из высших классов о своем туалете: ведь канониссы принадлежали к аристократии.

Средневековье постоянно пользовалось притираниями, мазями для придания коже нежного

èсвежего вида; но особенно популярной стала косметика в период с конца XIV в. до правления Карла VII (1422–1461). В XIII в. очевиден возврат к простоте, и поэты воздавали должное именно естественному очарованию. Вот одно из многих описаний туалета модной дамы тех времен:

Незнакомец, увидев ее, Едва удержался, чтобы не упасть.

Так потрудилась, ее создавая, природа, Такую красоту дала она ей, Что ни красивее лица, ни красивее чела

Не было ни у одной женщины на свете. Она была белей, чем цветок, И ярко-румяным было Ее разгоревшееся лицо;

53

Нет уст, которые могут лучше целовать,

Èрук, что могут лучше обнимать. Руки ее были белы, как цветы лилии,

Èтакой же была ее шея.

Хорошо сложена, светловолоса – Никогда мир не видел подобной красавицы. Она была одета в самит137 .

Шлейф платья был богато расшит Горностаем в шахматном порядке; Весьма роскошен был шлейф.

Драгоценной была и кайма; Волосы ее лежали на спине, Вплетена была в них золотая нить. На голове – венок из роз,

Весьма привлекательный, славный и красивый;

Ворот она застегнула пряжкой... [71, vers 2196 et suiv. XIII в.]. Тогда она (дочь Жери) надела горностаевый пелисон, Под него – зеленое шелковое блио

.Глаза ее сверкали; казалось, она постоянно смеется. Ее волосы, разбросанные по плечам,

Были красивыми, светлыми и заплетенными [76, chap. CCXLV].

Как бы ни закутывали благородные дамы XII в. свое тело в платья с тонкой гофрировкой, естественных его форм эти платья не искажали, и тонкие ткани, из которых тогда делали одежды, точно обрисовывали тело от плеч до бедер. (См. «Нарядный головной убор и прическа», рис. 4 и 5).

Впрочем, надо заметить, что окутывающая тело женская одежда удобна, и формы тела выглядят в ней естественно, в то время как мода на декольте их искажает. Это правило неизменно с раннего средневековья до наших дней. Когда в начале XIV в. женщины надевают платья, оставляющие открытыми плечи, тело затягивается от шеи до бедер и в результате зрительно уменьшается ширина торса и отделяются руки.

Когда в XV в. платья становятся чрезмерно декольтированными, особенно сзади, широкий пояс намечает талию выше ложных ребер и делает лиф крайне коротким, отчего юбка выглядит чрезвычайно длинной. Другое наблюдение: никогда в средние века женщины не оставляли руки обнаженными полностью. Они всегда закрыты рукавами, более или менее свободными или обтягивающими. По-видимому, если моды и допускали порой обнажение плеч и шеи, они ни в коем случае не дозволяли показывать целиком рук. Вытекало ли это из гигиенических соображений? Об этом мы ничего не знаем (обнаженные предплечья – одна из основных причин воспаления легких и катаров), но факт общепризнан. Даже в прошлом веке, когда дамы декольтировались вовсю, предплечья они оставляли закрытыми, и только при Директории модницы начали обнажать руки до самых плеч. Это было время и резкого подъема заболеваемости воспалением легких.

Мы собираемся, насколько позволят документы, подробно описать туалет обоих полов, т. е. способ надевать одежду, форма и покрой которой описаны в статьях настоящего «Словаря». Точные сведения об этом предмете появляются только с начала XII в. От более ранних эпох не сохранилось достаточное количество живописных и скульптурных изображений, и многое (за исключением некоторых общих представлений) остается неясным. Так, известно, что рубашка, нижняя туника, появилась еще в раннем средневековье и что эту одежду носили и мужчины и женщины (см. «Рубашка»). То же можно сказать и о плаще, и о шоссах. Однако если у женщин последние всегда представляли собой два отдельных чулка («низ шоссов»),то у мужчин они часто были соединены на манер кальсон. В таком случае мужчины заправляли

54

рубаху под пояс этих штанов, в то время как у женщин она ниспадала прямо на чулки. Женские чулки обязательно крепились подвязками на уровне колен, чтобы не падать на пятки, а рубашки доходили до лодыжек [44a, история Арлетты]. Мужчины в каролингскую эпоху поверх таких штанов и рубахи обычно носили две котты (туники), у одной из которых рукава были узкие, у другой – довольно широкие и едва доставали до локтя. Такие туники имели более или менее длинную юбку; у высшей французской знати она доходила до пят, но наиболее распространена в повседневной жизни была туника до колен. Норманны в X и XI вв., повидимому, носили туники с очень короткой юбкой.

Мужские шоссы не всегда превращались в кальсоны или штаны. Были и простые шоссы, иначе говоря, длинные чулки; они доходили до ляжек и крепились на ногах перекрещивающимися ремешками (рис. 3)138 . Так носили чулки даже женщины. Персонаж, изображенный на рис. 3, одет в две котты (туники). Нижняя – белая, до колен; верхняя – коричневая, с разрезами по бокам и узкими рукавами, под которыми не видны рукава нижней котты. На нем круглый плащ, открывающий правую руку. На этих фресках рукава верхних котт, как правило, узкие; но в Иль-де-Франсе и Бургундии, по-видимому, не следовали этой моде. Там мужчины тоже носили две туники, но верхняя имела довольно широкие рукава – либо короткие, либо очень длинные (могли закрывать кисть). Пояс обеих туник всегда был скрыт под свисающей на него складкой верха туники; еще чаще верхняя котта была узкой в бедрах, широкой сверху и застегивалась сзади. В тунику такого типа и одет изображенный персонаж; похоже, как раз такой костюм считался благородной одеждой в отличие от туники с поясом, приподнимавшим полы, которая полагалась простонародью.

Туникам из мягких тканей полагалось плотно облегать плечи, оставлять открытой шею и собираться в многочисленные складки на юбке. Самыми нарядными были белые туники с нашитой на груди вертикально от шеи до пояса тесьмой (рис. 4. Фрески Сен-Савена). Костюм дополнялся плащом, который в конце XI в. всегда крепился на правом плече и спускался лишь до подколенных впадин (см. «Плащ»).

Чулки в то время также делались из богатой вязаной ткани, а башмаки украшались вышивкой и даже жемчугом и драгоценными камнями.

По-видимому, с начала XII в. дворяне начали носить длинные одеяния, и эта мода (по крайней мере для церемониальных одежд) продержалась до конца века. Своим появлением она, как мы сказали выше, обязана византийскому влиянию, следствию первых крестовых походов. И надо отметить, что после взятия крестоносцами в 1204 г. Константинополя западная одежда прекращает следовать византийским модам, становясь чисто европейской. С 1204 по 1261 гг. Византия была в руках латинян, и вполне естественно, что влияние византийского двора на моду в тот период было ничтожно.

Апогей же влияния византийского костюма на одежду представителей высшего класса обоего пола приходится на период с 1130 по 1150 гг. До этого времени, даже в начале XII в., если покрой одежды мало-помалу и отходил от прежних западных традиций, приближаясь к восточной моде, то во внешнем виде этой одежды и особенно в манере ее носить еще можно заметить определенную свободу, контрастирующую со скованностью византийских одеяний. Костюм персонажа, изображенного на рис. 5 (pукопись из библиотеки Тура, N 317, нач.XIII в.), представляет собой образец того наполовину восточного, наполовину западного облика, который приобрела мужская одежда в первые годы XII в. Эта одежда состоит из двух длинных туник, первая из которых имеет узкие рукава, а вторая – широкие. Последняя разрезана спереди до пояса и образует по бокам складки, ниспадающие уступами; вокруг шеи она украшена очень широкой темной каймой. Белый прямоугольный плащ (паллиум) наброшен на левое плечо, обвивает талию и крепится под правой рукой и левой подмышкой. Но с 1130 по 1170 гг. одежда знати обоего пола приобретает более правильный покрой. В это время все еще встречаются многочисленные узкие складки, свидетельствующие об использовании мягких тканей, сохранившихся также в рукописи Теодульфа139 , а также кисеи и тонких

55

шерстяных тканей. Верхние одежды, которые носили дворяне в середине XII в., хоть были и очень широки, но благодаря использованию тонких тканей обрисовывали формы тела. Они создавали бесчисленные складки не только на юбке, но и на груди (рис. 6. Статуя с царского портала собора Шартрской Богоматери). Было принято располагать складки относительно равномерно и прямо. Подол туники не имеет разрезов и слегка приподнят над левой ногой, чтобы облегчить ходьбу. Туника стянута на пояснице матерчатым кушаком со свисающими спереди концами так, что образуются складки. Под этой туникой есть другая: ее рукава, затянутые на запястьях, говорят об использовании очень тонкой ткани. Шоссы сделаны тоже из легкой ткани, создающей поперечные складки. Плащ скроен в соответствии с рис. 6 бис, оба конца АА соединяются на правом плече фибулой. Лиф женского платья либо подгоняли так, чтобы складки на нем располагались горизонтально, либо ткани, из которых его шили (лен или очень тонкий холст), гофрировали на специальном железном приспособлении. Рис. 7 изображает туалет благородной дамы середины XII в. Нижнее платье, надетое поверх рубашки, имело узкие рукава – либо гофрированные, либо уложенные мельчайшими поперечными складками. На запястьях их отделывали изящным позументом. Верхнее платье (блио) доходило до шеи; от верха до линии бедер ткань укладывали правильными поперечными складками или гофрами. Рукава такого блио были узкими на предплечьях и очень широкими на запястьях. В это время их украшали пышным позументом либо отделывали широкими рюшами (см. «Нарядный головной убор и прическа», рис. 5). Пояс из ткани был скручен наподобие витого шелкового шнура (см. «Пояс»). Он завязывался спереди и прикрывал соединение лифа с юбкой, ниспадавшей вертикальными, нередко крепированными складками. Хоть эти лифы и подгонялись точно по фигуре, они вовсе не затягивались поясом на талии. Поэтому женщины должны были надевать вниз корсет или аналогичный предмет туалета, который бы поддерживал грудь и позволял блио из тонкой ткани четко обрисовывать фигуру, сохраняющую при этом естественные плавность и формы140 Женские плащи кроили либо так, как показано на рис. 6 бис, либо как изображено на рис. 11 (Взят из статьи Плащ). Женщины не крепили плащ на правом плече, как мужчины, а набрасывали на оба плеча и нередко стягивали двойным петличным шнуром. Таким образом, лиф оставался открытым. Должно быть, на подгонку по фигуре этих изысканных туалетов уходило немало времени; они требовали медленного шага и очень сдержанной жестикуляции. Статуи той эпохи, например, с царского портала собора Шартрской Богоматери, явно очень похожи на реальных людей того времени. Нельзя отрицать: форма одежды оказывает на движения соответствующее влияние. Короткий облегающий тело костюм позволяет совершать движения, которые в просторном длинном облачении невозможны или выглядят неуклюжими. В XII в. считали: достоинство состоит в том, чтобы избегать резких и порывистых движений, крайне нелепых в одеяниях тогдашнего высшего класса. Рисунок 7 в точности воспроизводит туалет дамы ок. 1140 г., но не отражает обычной, нормальной манеры ношения одежды, которая явно требовала крайней простоты поз. В этом случае туалет выглядел бы набором симметричных линий, сообщающих силуэту величавость. На плечи ниспадало покрывало, закрепленное на волосах обручем или короной. Длинные косы или торсады (жгуты волос, перевитые лентами), лежащие обычно спереди, образовывали по бокам головы две полосы постоянной ширины, а очень широкий снизу плащ придавал фигуре очертания вытянутого конуса, вершиной которого была голова (рис. 8). Таков наряд одной статуи с портала собора Богоматери в Корби, ныне перенесенной в Сен-Дени, считающейся изображением святой Клотильды и датируемой приблизительно 1140-м годом. Не заметить греко-византийского влияния в этом наряде невозможно. Закрывающий шею высокий лиф, длинные рукава с рюшами на обшлагах, плащ с приподнятыми углами, образующий спереди каскадные складки, и, наконец, гофрированная ткань, из которой сшито платье, – все это очень свойственно Востоку.

56

Годы 1100–1170 представляют собой своеобразную эпоху. По произведениям искусства, предметам обихода, архитектуре и обычаям этот век не напоминает ни предшествующий, ни последующий. И объясняется этот феномен только ярко выраженным влиянием Востока на Запад в блистательную эпоху крестовых походов. Крупнейшим событием этой особой эпохи было вторжение Запада на Восток – вторжение, приобретшее масштабы массового переселения. Филипп-Август после своей так внезапно закончившейся экспедиции в Святую землю (в 1189–1191 гг.) посвятил всего себя западным делам, как настойчиво и с каким успехом – всем известно. Именно с его царствования, когда и началось объединение Франции, восточное влияние на нашу одежду прекратилось. Этот партикуляризм, как сказали бы сегодня, уже дает о себе знать в конце XII в. в одеждах Плантагенетов141 . Костюм статуи Ричарда Львиное Сердце (1189–1199) в аббатстве Фонтевро в Нормандии (рис. 9) уже ощутимо свободен от восточного влияния. Сохранившиеся памятники той эпохи обнаруживают ту же тенденцию. Ричард Львиное Сердце одет в длинную белую нижнюю тунику до щиколоток, поверх которой надеты другая туника – зеленая, разрезанная по бокам, и красное блио, также разрезанное ниже бедер. Рукава блио широкие, с богатой каймой, под ними видны узкие рукава второй туники. Блио доходит до основания шеи и застегивается аграфом. Туалет завершает синий плащ, скрепленный на груди. На руках – белые перчатки с золотым узором на тыльной части. Башмаки – красные, с золотым шитьем, со шпорами, привязанными черными ремешками. Частые и мелкие складки одежд середины XII в. исчезли. То же относится к статуе Элеоноры Аквитанской (ум. 1204), жены Генриха II Плантагенета (1154–1189) и матери Ричарда (рис. 10). Костюм этой королевы по сравнению с одеяниями середины XII в. прост. Лиф уже не облекает тело, а собирается в мягкие и неравномерные складки. Королева Элеонора одета уже не в блио, а в длинное платье с узкими рукавами, белое, расшитое золотой сеткой, подпоясанное на талии. В вырезе горловины, украшенном золотым шитьем, видно белое нижнее платье или рубашка, застегнутое маленьким аграфом. Синий плащ, усеянный полумесяцами и подбитый розовым, стянут золотым петличным шнуром и ниспадает с плеч. На голове белая барбетта и небольшое покрывало под короной – головной убор, ничуть не похожий на уборы статуй середины XII в.

Церемониальные одежды мужчин того времени стали короче и уже не закрывают ступни. Видимо, они делались из менее тонких тканей – на них уже нет тех бесчисленных складок, что видны на скульптурных и живописных памятниках середины XII в.

Очевидно, что в конце XII в. мода меняет стеснявшие движения одежды на более простые и удобные в ношении и что они отличаются не своим чрезмерным богатством, а манерой их носить. Разумеется, скульпторы, оставившие нам столько статуй середины XII в., высекая эти чопорные и удлиненные, словно запеленутые фигуры, следовали порожденным Востоком канонам иератического искусства, но тогдашняя одежда очень подходила для скульптуры такого стиля; и человеку, закутанному в эти длинные одеяния со множеством складок, приходилось сохранять в осанке и походке определенную чопорность, диктуемую самой формой одежды. Познакомившись с изображениями XIII в., сразу увидишь, что принятую в предшествующем веке за хороший тон величественную скованность сменили плавность движений и даже подчеркнутая их грациозность. Это совпадает и с переменами в нравах и обычаях. Без особого преувеличения можно сказать, что XIII век завершает героический период средневековья. В литературе этой эпохи уже ощутим дух скептицизма, контрастирующий с архаичностью сочинений прежних времен. В романах из цикла о Карле Великом, датируемых XIII веком, этот государь представлен в малопривлекательном, порой даже смешном виде. Его обманывают льстецы и интриганы, и часто он вынужден во всем уступать своим баронам. Галльский дух вновь берет верх в литературе и изгоняет последние следы франкского (германского) влияния.

В 1200 г. миновало уже двести лет с тех пор, как на французском троне Каролингов сменили Капетинги – в большой мере благодаря отторжению галльской нацией германского духа,

57

который сохранялся в преемниках Карла Великого. За эти два века нация сделала значительные усилия, чтобы вновь обрести независимость.

Установлению нового порядка вещей немало способствовали монашеские ордена и белое духовенство; коммунальное движение X и XI вв., представлявшее собой лишь стремление к возрождению муниципий, также ускорило созревание духа общности у различных частей Галлии, разъединенных наследственным правлением франков. Значительное влияние крестовых походов несколько замедлило эту работу нации; но Филипп-Август, сумевший, как ни один из его предшественников, воспользоваться элементами единства, которыми располагал, оставил после себя вместо расчлененного тела – единую страну под властью истинного монарха. Именно начиная с его царствования Франция обретает собственную литературу, искусство и, наконец, одежду, свойственную только ей. Ее развитие подвергалось в дальнейшем иностранным влияниям лишь в незначительной мере.

Пышные одеяния, отягощенные вышивками, золотом, серебром и драгоценностями, тесные, сковывающие облачения, вызванные к жизни восточными обычаями и столь чуждые французскому духу, в XIII в. быстро заменила простая, удобная, почти одинаковая для всех классов одежда. Ценность ей придавала лишь манера ее носить. Можно сказать, что на заре XIII в. возрождается французская Галлия, вновь возникает нация, которая имеет свои искусства, промышленность, литературу, свой гений, свой характер и свои моды, ибо все эти атрибуты цивилизации неразрывно связаны. Византийский архаизм и монашеская традиция уступают место быстро развивавшемуся светскому элементу, который с начала века проявляется как в одеждах, так и в искусстве. Идет поиск формы, наиболее пригодной для повседневной деятельности, как в архитектуре – ведь это тоже одеяние – идет поиск наиболее рациональных приемов строительства. Тогда не отделяли искусство от промышленности, из него не делали предмета роскоши для немногих привилегированных, для касты, изолированной от остальной нации, имеющей (или якобы имеющей) свои тайны, запретные для непосвященных. И именно потому, что эта одежда была удобна, соответствовала обычаям и потребностям, она стала одним из проявлений искусства.

Поскольку тело в нашем климате необходимо закрывать, одежда должна точно соответствовать этой потребности. Чтобы удовлетворить ее, она должна укрывать его надежно и не стесняя движений. Когда эти два основных условия соблюдаются в точности, одежда становится явлением искусства. И мало найдется эпох, в большей степени удовлетворявших указанным условиям, чем XIII век – раз уж некогда решили, что гулять по улицам почти голыми неприлично. Никто не станет возражать, что нагота – если человек хорошо сложен – самое полное выражение красоты для нас, простых смертных. Но если эту наготу полезно и нужно прикрывать, и если необходимость ее прикрывать мы, европейцы, хотим привести в соответствие с требованиями искусства, – то, видимо, мы постараемся сделать произведением искусства эту неизбежную оболочку. Она действительно может возвыситься до искусства, если не скрывает форм тела и дает полную свободу движениям.

Во французской одежде XIII в. не найдешь никаких ухищрений, цель которых – подчеркнуть либо скрыть какие-либо формы тела. Элегантность в то время состояла в том, чтобы иметь приятную внешность и не делать неуместных движений и жестов. И под мужской, и под женской одеждой того времени было почти невозможно скрыть плохую фигуру или врожденную неуклюжесть. Это наибольшая похвала, которой может удостоиться костюм. Просторный достаточно, чтобы не стеснять ни одной части тела, но не слишком, чтобы не затруднять движений, он сам моделируется на человеке, который его носит. И горе тому, кого природа обделила. Священнические одежды в этом отношении ничуть не отличаются от мирских.

Довольно странно, что такая эпоха, как наша, которая иногда считает французов XIII века варварами с точки зрения искусства, принимает как должное бросающиеся в глаза уродства в собственном костюме: мужские цивильные фраки, столь же нелепые, сколь и неудобные;

58

брюки, не узкие и не широкие, искажающие форму ног; и (коль скоро мы упомянули о церковных одеждах) епископские митры, жесткие фелони, еще более жесткие мантии, стихари с крыльями – какая-то пародия на старинное духовное облачение.

Мы не дойдем до утверждения, что политическое состояние народа, степень свободы и уровень цивилизованности можно оценить по его одеждам, но что существуют тесные связи между костюмом народа и его склонностью, иначе – вкусом к искусству, – несомненно. Никто не станет с нами спорить, если речь зайдет об античности. Но почему то, что было справедливо для Афин две тысячи пятьсот лет назад, становится ошибочным в приложении к 1200 году? И почему, восторгаясь красотой древнегреческой одежды, всячески подчеркивая, что эта красота была естественным следствием особой склонности этого народа к искусствам, мы, одежда которых неуклюжа и в целом неудобна, считаем себя в меньшей степени варварами (опять-таки с точки зрения искусства), чем французы XIII в., одежда которых была так приспособлена к жизни, проста и изящна? На этот вопрос ответят то же, что и на многие другие в том же роде, которые мы задаем уже давно; и одетые в столь же нелепые, сколь и неудобные одеяния господа опять будут при всяком случае торжественно заявлять, что Франция обрела вкус к искусствам и овладела ими лишь с тех пор, как надела большие парики XVII века. Конечно, многие смешивали и продолжают смешивать средневековые костюмы самым немыслимым образом, и нередко в театре или где-либо еще даму времен святого Людовика (1226–1270) наряжают в сюрко XV века, а Филиппа-Августа – в корсет и шаперон времен Карла V (1360–1380), так же как барона эпохи первых крестовых походов XI–XII вв. заковывают в латы времен битвы при Азенкуре 1415 г.. На исходе средневековья моды были нелепы (впрочем, не больше, чем нынешние – геннин дам XV в. и шляпы модниц конца XIX в. гротескны и абсурдны в равной степени)142 . Но отсюда делают вывод, что весь этот долгий период нашей истории был с точки зрения костюма каким-то странным карнавалом. На самом деле между периодами излишеств в моде заключены долгие годы господства разума и здравого смысла, и история судила так, что именно в эти годы бурно развиваются культура и искусство, это годы богатства и прогресса во всех областях. Есть ли доказательства этого? Их легко дать, не забираясь дальше XII века. С царствования ФилиппаАвгуста до битвы при Креси в 1346 г. Франция не испытывает внутренних неурядиц. С первых годов XIII века одежда обретает новые формы, простые и в точности соответствующие потребностям классов, которые их носят. Все царствование святого Людовика этот костюм сохраняется, по крайней мере в основных чертах. Двор мудрого короля тяготеет скорее к ограничению роскоши, чем к ее развитию. В этот долгий период Франция богата, процветает и занимает неведомое ей прежде господствующее положение в Европе. После смерти святого Людовика (1270 г.) его наследники не отличаются скромностью в одежде, и она становится все богаче. Моды быстро сменяются и теснят друг друга. При Филиппе VI Валуа (1328– 1350) мода выходит за пределы разумного. Разражаются катастрофы Креси и Пуатье (1356)143 . Умелый политик Карл V быстро восстанавливает дела страны; все расцветает вновь. Роскошь в одеждах не исчезает, но костюм времен царствования Карла V удобен, приспособлен к жизни, элегантен и мало меняется. При Карле VI (1380–1422) моды сходят с ума: появляются одеяния, стоящие баснословных сумм, шубы необъятной ширины с волочащимися по полу рукавами. Период этой неслыханной роскоши завершается Азенкуром144 . При Людовике XI (1461–1483) двор стеснен, он почти не подвержен тщеславию. Мода, не возвращаясь к красивым и простым формам XIII в., по крайней мере держится в разумных пределах. По примеру короля дворяне подчеркивают в одежде строгость, доходящую до убогости. При Людовике XII (1498–1515) вследствие итальянских походов 1499–1504 происходит благотворная революция в костюме: новые одежды изящны и удобны. Известно, к каким ужасным последствиям привел избыток роскоши в одеждах к концу XVI в.145 и во что превратился к тому времени очаровательный костюм раннего Ренессанса. При Генрихе IV (1594–1610) и Людовике XIII (1610–1643) одежда приобретает разумные и умеренные формы.

59

Франция возрождается; она достигает высокой степени величия, – величия, отблеск которого позволил жалкому наследнику Людовика XIV, Людовику XV (1715–1774), умереть, не став свидетелем катаклизма. К моменту, когда разразилась революция прошлого века146 , безумства моды превысили всякую меру. Не будем заходить дальше. Хотим ли мы сказать, что причуды мод ведут страну к беде? Этого мы не утверждаем; мы лишь констатируем в этом кратком обзоре тот факт, что период процветания страны (Франции или любой другой – мы не составляем исключения) совпадает с проявлениями мудрости и хорошего вкуса в одежде, а когда мудрость и хороший вкус сменяются абсурдными излишествами, близится эпоха бедствий. И тем не менее изменения в костюме дают о себе знать не во время больших общественных катастроф и не сразу после них. Они происходят тогда, когда после этих несчастий настает время мудрых и честных. Возмутительная роскошь отличает первый жалкий период царствования Карла VII и время перед азенкурским разгромом, эпоху Лиги (1585–1594) и последние годы царствования Генриха III (1580–1589), времена Директории (1795–1799) и годы, предшествовавшие 1789-му. Чтобы одежда приобрела разумные и, следовательно, отмеченные хорошим вкусом формы, нужны спокойствие, безопасность, трудолюбие и зрелый ум. Такого состояния мы никогда не достигали в большей степени, нежели в XIII в.: страна жила в глубоком внутреннем спокойствии по меньшей мере с 1230 по 1314 г. Режим правления установился, искусства, литература, науки, промышленность и общественное богатство быстро прогрессировали, складывалась французская нация, начинавшая приобретать явный перевес над другими. В этот период мода не испытывает никаких скачков, столь частых впоследствии. Бюргерство крепнет, феодалы умеряют свои притязания, и даже высшее духовенство, несмотря на набожность монарха, держит себя в довольно строгих рамках. Как было сказано выше, одежда разных классов выглядит словно бы одинаковой, чего не было прежде и что не сохранится в XIV и XV вв., несмотря на попытки богатого бюргерства сравняться в роскоши с дворянами при царствованиях Иоанна, Карла V и Карла VI (с 1350 по 1422 гг.).

Статьи настоящего «Словаря» подробно знакомят с одеждой времен святого Людовика, Филиппа III Смелого (1245–1285) и Филиппа IV Красивого (1285–1314); они отражают ее незначительные изменения и простоту покроя, сочетающуюся с удобством; остается сказать несколько слов о манере ее носить, которая и составляла ее основное украшение.

Мужчины в этот период не отпускали бороду, а тщательно брились. За волосами, не слишком короткими и не слишком длинными, заботливо ухаживали. Одежда, включающая, кроме носимой как белье нижней туники (рубашки), две-три длинных туники, не доходит до ступней. Руки не обременены длинными или чересчур короткими рукавами. Шея открыта, на ногах – шоссы, которые, прекрасно защищая от непогоды, не скрывают форм и, следовательно, не стесняют движений. Прически и головные уборы женщин очень просты. Волосы заплетены в косы, или заброшены назад за шаперон, или закреплены сеткой, так что лоб остается открытым. Вокруг лица часто обмотаны, спускаясь на шею, покрывало, или гимп, или барбетта. Закрытый лиф с узкими рукавами четко обрисовывает фигуру, не сдавливая тело. По-видимому, под платьем носили поддерживавший грудь корсет. Юбки были широкими, облегали бедра и ниспадали на ступни. Поверх платья, которое часто имело подкладку, набрасывали плащ, гардекор или шубу. Все эти детали одежды описаны уже достаточно подробно, чтобы на них останавливаться; но внешний вид, походка, манеры тех, кто умел носить эту одежду, заслуживают внимательного описания.

Повседневное ношение узких шоссов приводило к тому, что сухожилия подколенок были напряжены, они как бы выбрасывали ногу вперед, что придавало походке легкость и изящество, которым отнюдь не способствуют ни широкие штаны, ни панталоны. И памятники изображают людей той эпохи твердо стоящими на ногах, подколенки их напряжены и потому фигура подтянута и бедра подчеркнуты. На этих памятниках никогда не увидишь германских плеч, высоких и квадратных, столь уродливых в одежде, так как они делают движения рук

60