Средневековье / _ЗАПАДНАЯ ЕВРОПА / ЛЕ ДЮК ЖИЗНЬ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ В СРЕДНИЕ ВЕКА / leduc_suppl

Эта дама одета в платье из гофрированной золотной ткани, отороченное по верху лифа жемчугом и венецианским кружевом. Рукава из той же ткани имеют на локтях окаймленные драгоценностями вырезы, через которые видна белая сорочка. Поверх надето сюрко из черного бархата, свободно зашнурованное на талии черной шнуровкой. Это сюрко, окаймленное драгоценностями, открыто до пояса и имеет лишь плечики, в просвет между которыми и верхом рукава виднеется сорочка. Плечики сюрко и верхняя часть рукава связаны шнурком; на груди перекрещивается жемчужное ожерелье, начинающееся от верха лифа и огибающее шею; поверх него уложен витой золотой шнурок, конец которого соединен со шнуровкой корсажа. Пояс – золотая цепь, свободно лежащая ниже выреза сюрко. Черная с золотом диадема надета поверх уложенных вокруг головы волос, выше нее – золотая корона с жемчугами. Очень прозрачная вуаль, окаймленная узким черным петличным шнуром, покрывает лоб, щеки и ниспадает сзади до пят. Ее кромки спереди придерживаются двумя петличными шнурами, заканчивающимися тремя большими жемчужинами. Полосы черного бархата разделены золотыми шнурами на швах юбки сюрко. Сложно представить себе более богатый наряд, и однако естественная форма головы и тела сохранена. Возьмем другой пример, фигуру с фрески Гирландайо (ум. в 1495 г.) из церкви Санта Мария Новелла во Флоренции (рис. 27). Ткань платья, каштановая с белым и золотом, – очень богата, а убранство – одно из самых нарядных. Однако и здесь можно отметить то же преимущество – сохранение формы тела.

Иную картину представляют наши французские моды, хоть и сходные с итальянскими. Сохраняются волочащиеся по земле юбки и удлиненная талия – ибо надо заметить, что короткие талии как у мужчин, так и у женщин во Франции были большим исключением. Лифы узкие, рукава очень широкие. Головные уборы, хоть они и упростились после середины XV в., слишком перегружены по сравнению с итальянскими. Однако украшения, форма груди, изгиб бедер напоминают итальянские моды (рис. 28, ковры из замка Аруэ (Мерт) и виньетки, гравюры с 1490 по 1500 гг.). Есть во французских модах нечто, чему они останутся верны во все времена, – это тонкая талия, длинная шея и удлиненные бока: таковы особенности физической конституции женщин этой страны. Никогда французские моды не могли принять итальянской толстой и высокой талии, и одного этого достаточно для сохранения заметных различий в одежде народов, живущих по эту и по ту сторону Альп.

Одежды кавалеров в эту эпоху замечательно красивы по сравнению с теми, что носили в царствование Людовика XI (1461–1483), и удобны. Они, конечно, еще больше испытали итальянское влияние, чем женские. Во все времена мужчины меняют свою одежду радикальнее женщин. Военные походы, длительная жизнь в зарубежных странах неизбежно вносят в мужской костюм перемены, гораздо труднее входящие в наряд женщин – скорее домоседок. Эпоха крестовых походов стала исключением из этого правила, и в XII в. женщины усвоили восточный стиль одежды не в меньшей степени, чем мужчины: – ведь многие дамы побывали в Сирии вместе с мужьями, а крестоносные армии были полны женщин всех сословий – от принцесс до жен ремесленников. В конце XV в. все было иначе – армии Карла VIII и Людовика XII не брали с собой жен и детей. Поэтому и дамы конца XV в. воспринимают итальянские моды лишь из вторых рук и по слухам, очень вольно их трактуя. А вот одежды мужчин почти в точности соответствуют заальпийским (рис. 29, те же ковры). Точно так же пребывание французской армии в Алжире внесло в современный мужской костюм XIX в. элементы, почти не отразившиеся в одежде женщин.

Впрочем, одежда мужчин Северной Италии конца XV в. действительно была достаточно элегантна, живописна и удобна, чтобы восхитить французских дворян – участников походов. По сравнению с изяществом их покроя и богатством тканей куцая и узкая одежда времен Людовика XI выглядела особенно жалкой. Но в Италии тогда существовала и особая манера носить одежду – красивая и непринужденная, которая окажет на французские моды еще большее влияние, чем покрой платья.

71

Все побывавшие в Италии, особенно в Венеции и Романье, поражались умению простолюдинов придать каким-нибудь лохмотьям вид живописный и даже благородный за счет манеры их носить. Это умение, исчезающее в наши дни, было высоко развито в XV в. Оно не могло не оказать на французскую одежду очень заметного влияния.

Во Франции с середины XV в. на смену элегантным, свободным, неожиданным и изящным способам ношения одежды, с такой силой воспроизведенным на наших памятниках XIII и XIV вв., в высших классах пришла крайняя манерность, в низших – вульгарность. Одной из причин этого был сам покрой этих одежд, зачастую неуклюжий, а его однообразная прямолинейность не допускала никакой индивидуальной свободы.

Всякий раз, когда одежда обретает жесткие формы, которым индивидуум обязан подчиняться во имя моды, возникает вычурная либо заурядная монотонность, от которой не могут уйти и самые одаренные натуры. Лакей сегодня носит фрак тем же манером, что и маркиз, поскольку фраки лакея и маркиза одинаковы, да они практически и не могут носить фрак по-разному. Все обстоит по-другому, если покрой одежды допускает разные способы ее ношения, давая повод для проявления фантазии. Вот тогда людей со вкусом можно отличить от тех, у кого его нет. При этом понемногу формируется подлинная элегантность, которая и создает правила, но достигнуть ее дано не всем. Манера носить плащ, шаперон, пелисон, покрывало (для женщин) задавала в XIII и XIV вв. хороший тон, говорила о благородстве и воспитанности. Но в XV в. в моду вошли тесные одежды, все складки которых были заранее равномерно уложены; появились непомерно широкие в плечах верхние платья и сюрко, которые кроились одинаково, и их жесткая форма не позволяла их подстраивать под индивидуальность человека. Тогда, уступив место однообразию, исчезли всякая свобода и всякая элегантность. Излишества и причудливость мод начала XV в. еще как-то могли сочетаться с изысканностью манер: ведь врожденное изящество может сделать необычный костюм терпимым и даже остроумным. Но с царствования Людовика XI избыточность в одежде сменилась каким-то нелепым и скучным, противным природе французов компромиссным вариантом, отчасти связанным с тогдашним влиянием на моду бургундского двора, изрядно пропитанного фламандсконемецким вкусом. Понятно, какими элегантными, легкими, грациозными должны были показаться французским дворянам итальянские одежды конца XV в. и сколь унылыми и неудобными стали для них собственные куцые и жесткие, банальные либо претенциозные костюмы.

Поэтому в мужских модах произошла очень резкая перемена. Дворяне отчасти переняли фасон итальянской одежды и прежде всего – непринужденную, иногда немного театральную манеру ее ношения. В истории мод никогда не было столь быстрой и столь радикальной революции.

Представим некоторые из этих итальянских костюмов. Тогда любой легко поймет, какое влияние они оказали на моды с 1490 г.

Было в то время в Венеции «Общество Чулок» (Compagnia della Calza), членами которого становились нобили, выделяющиеся роскошью костюма. Они одевались в облегающие шоссы, сшитые из продольных полос материала четырех цветов, и бархатные либо парчовые пурпуаны с рукавами, образующими выше локтя трубу, а ниже – щиток; их привязывали к пурпуану шелковыми шнурками. В просветы между этими частями рукава выбивалась пузырями очень широкая рубашка. Сверху члены общества надевали широкий шелковый плащ с капюшоном, отворот которого завершался остроконечным «языком», с двумя завязками у горла (рис. 30. Венецианская академия; картина, изображающая площадь св. Марка. Джентиле Беллини, 1496, ¹ 555 по каталогу). На голову надевалась красная или черная шапочка, которую придерживал под подбородком шелковый петличный шнурок.

Что касается молодых людей среднего класса, то они одевались, как показано на рис. 31 (та же картина).

Рисунок 32 изображает знатного молодого человека, сокольника (Карпаччо. «История

72

св. Урсулы» (ок. 1495). ¹ 539 по каталогу). Он одет в мареновые красные шоссы и фиолетово- черный пурпуан с прорезными выше и ниже локтя рукавами коричневого цвета, связанными шнурками. Из прорезей пузырями вылезает белая сорочка. Пурпуан открывается спереди широкими красными отворотами, под ним видна рубашка с горизонтальными воланами на груди. Сапожки бутылочно-зеленого цвета с серыми отворотами, шапочка черная. На плечах у него золотая цепь. На черном с золотом поясе прикреплен небольшой кошель-эскарсель с ножом.

Если обратиться к нашим костюмам последних годов XV в., то сходство с описанными выше бросится в глаза. Мы переняли рукава из кусков ткани, связанных шнурками (вскоре их заменили рукава с прорезями); пурпуаны с отворотами, шапочки, сапожки; плащи, которые можно драпировать как угодно либо небрежно набрасывать; сочетание разных цветов в одежде, манеру показывать на груди и в рукавах рубашку, а также живописность походки, поз, поведения. Точности ради добавим, что наши одежды конца XV в. скорее смягчают, нежели утрируют североитальянские моды; они заимствуют изящество, элегантность, но сочетают их с важностью и сдержанностью, что оправдывает подражание. По-другому получилось в конце XVI в. В излишествах и жеманстве двор Генриха III обогнал итальянцев, чьи вкусы тогда уже были крайне испорчены. Это подтверждает одно стихотворение Агриппы д’Обинье. Речь идет о последнем из Валуа170 :

А младший брат его171 , большой знаток по части Нарядов светских шлюх, знал толк в любовной страсти, Сей бледный, женственный, как царь Сарданапал, Всегда жеманился и бороду сбривал:

Таким сей странный зверь, безмозглый и безлобый,

Âканун Крещенья бал почтил своей особой. Под женской шапочкой на итальянский лад Сверкал в его власах отборных перлов ряд Двумя излуками, а бритый лик тирана Вовсю раскрасили белила и румяна, Пред нами не король, а старой шлюхи лик

С напудренной главой, раскрашенный, возник. Какое зрелище: вы только поглядите, Затянутый в корсет монарх являлся свите:

Âатласе черном стан, испанский пышный крой С разрезами, с шитьем, с различной мишурой; Чтоб чин по чину был одет сей хлыщ бесстыжий, На нем плоеные чудовищные брыжи, Две пары рукавов украсили наряд:

С раструбами одни, еще одни до пят. Он носит целый день подобные наряды, Столь извращенные, как и его услады: Любой бы испытал прискорбие и гнев,

Âобличье женщины властителя узрев [1; 91, с. 144 (пер. А. Ревича)].

Нашелся же такой Агриппа д’Обинье, который заклеймил это жеманство в одежде, эти женоподобные фасоны; нашлись и современники, прочитавшие и оценившие сурового сатирика. И все-таки лица светских львов конца XVI в. еще сохраняют вдумчивый, ироничный и нередко дерзкий характер, свойственный нашему народу и контрастирующий с экстравагантностью нарядов. Достаточно взглянуть на великолепные портреты XVI в., чтобы отметить этот любопытный факт172 . Очевидно, что у этих миньонов и женщин весьма легкого нрава кое-что в голове есть. Это не беззаботные пташки, а люди, которые думают и которые знают, чего хотят. Эти качества видны еще в портретах первой половины XVII в.; потом

73

лица принимают легкомысленное и рассеянное выражение. Видно, как пустота и самодовольство приходят на смену настоящей природе французов, сочетавшей отвагу с некоторой гибкостью и живость ума – с вдумчивостью.

Можно было бы составить любопытную историю Франции по одним сохранившимся портретам замечательных людей начиная с XIV в. Есть ли лица более выразительные, чем, например, у статуи Карла V из Сен-Дени, из которого М.А. Ленуар сделал святого Людовика для своего музея173 ; или у Людовика XI и его современников; чем у Людовика XII (1498– 1515), Франциска I (1515–1547), Генриха II (1547–1559) и их наследников; чем у герцогов Бургундских и Бурбонских, – от всех них остались столь прекрасные живописные портреты или мраморные статуи, что об этих государях можно даже ничего не говорить? Есть ли среди таких разных портретов хоть один, который не говорил бы нам, как открытая книга, о характере этого человека, о его достоинствах и недостатках? И за исключением портретов Франциска I, показывающих зрителю человека тщеславного, легкомысленного и обуреваемого скотскими желаниями, не читается ли в большинстве других лиц немалое знание жизни, а более всего – привычка к размышлению, которая, похоже, с XVII в. исчезает из французского характера – как у великих, так и у малых? Какой причине приписать это изменение лиц, как не забвению чувства личной ответственности, столь сильного в средние века и до такой степени ослабленного деспотическими режимами и административной централизацией, начало которым было положено в царствование Людовика XIV?

Золотое шитье

Золотое шитье (orfrois, orfreis). Позументы, бахрома и вышивка золотом, которыми отделывали одежду. Если одежда была полностью расшита золотом, ее называли платьем золотого дела: orfrois или а seignes d’orfrois:

Ткань золотого шитья [5, vers 17192].

Отсюда выражение «вызолотить платье» (orfraiser или orfraser une robe). Например, в счетах Жоффруа де Флери (1316 г.): «Дальше, для 4 вышивок жемчугом взято сего дня у вышеуказанного Тотена для золочения (orfraser) вышеуказанного платья на 6 ливров» [18]. Из этого отрывка ясно, что еще в XIV в. для «золочения платья» использовали жемчуг, дополняя его драгоценными камнями и металлическими бляшками.

Расположение и узор золотого шитья известны нам благодаря сохранившейся скульптуре XII и XIII вв. Кроме того, сохранились некоторые фрагменты в усыпальницах. Композиция рисунка всегда превосходна, причем отчетливо видно восточное происхождение этих работ. Однако к концу XII в. узор приобретает черты западного стиля, с которым уже не расстанется. Нарядную одежду предшествующих эпох, которую носила знать, шили из восточных тканей, украшенных позументами или отделанных вышивкой с жемчугом и драгоценными камнями, также восточного происхождения.

Такая роскошь известна уже при дворе Карла Великого, а к концу XII в. одежды украшают еще больше. Миниатюры рукописей и росписи X и XI в. убедительно доказывают, что на Западе праздничные платья и плащи отделывали золотым шитьем в подражание моде, которая существовала при византийском дворе, где стремление к роскоши усиливалось тем больше, чем стремительнее Восточная Римская империя клонилась к упадку174 .

В каролингскую эпоху золотое шитье почти всегда дополнено жемчугом, образующим или фон, или рисунок, или рассыпанным по фону (см. рис.1). Этот фрагмент, происхождение которого неизвестно, принадлежит одному любителю, который нам разрешил сделать зарисовку более двадцати лет тому назад. По нашему мнению, работа выполнена на Востоке в X или XI вв. Это пурпурная шелковая ткань, весьма напоминающая тафту, вручную расшитая золотом. По фону – россыпь жемчужин; между жемчужинами и золотой вышивкой видна нерасшитая ткань. Шитье было достаточно тонким, чтобы одежда могла драпироваться в

74

складки. Орнамент воспроизведен с уменьшением на 10 %, следовательно, действительная его ширина 0,075 м. На рис. 2 показаны расшитые ленты начала XII в. (со статуй и фрагментов из аббатства Сувиньи); ленты А и В расшиты исключительно золотом, а на ленте С, помимо золотой вышивки, – мелкие металлические пластинки, на которых укреплены жемчужины. Эти металлические пластинки к материи пришиты нитками.

Статуи XII в. воспроизводят в декоре одежды много подобных вышивок, которыми отделывались края одежды; чаще всего узор в виде клеток расположен в шахматном порядке; иногда, хотя и реже, – в виде очень тонких завитков (см. статуи на западном портале Шартрского собора), а также в виде мелких украшений из золота, жемчуга и драгоценных камней, прикрепленных на тесьме (рис. 3).

На ленте А представлено шитье, разбитое на клетки, на ленте В – вышивки, перемежающиеся нашитыми маленькими украшениями из золота, драгоценных камней и жемчуга (все это на статуях королей, украшающих западный портал Шартрского собора, и на так называемой статуе Хлодвига из собора Богоматери в Корби (около 1140 г.), хранящейся в Сен-Дени). В XII в. подобное шитье предназначалось не только для украшения края одежды; расшитые ленты нашивались горизонтально на платье на уровне бедер и также на рукава на уровне плеч. Ширина лентот 0,10 до 0,12 м; иногда их тоже расшивали драгоценными камнями и жемчугом.

На рис. 4 – образцы таких лент, относящиеся к середине XII в. (А – Шартрский собор, В – музей Тулузы, статуя ангела).

С конца XII в. золотое шитье редко встречается на одежде мирян (см. «Драгоценные украшения»; зато у духовенства почти все одеяния отделаны шитьем, богатого и превосходного рисунка. Ризы, стихари, манипулы, епитрахили покрывались золотым шитьем, которое как бы служило оправой драгоценным камням. Но в начале XII в., хотя золотое шитье на облачении духовенства уже принимает черты западного стиля, в композиции еще сохраняются восточные мотивы. Так, на бронзовом надгробном изваянии епископа Эврара де Фуйуа, основателя Амьенского собора, скончавшегося в 1223 г., низ стихаря украшен золотым шитьем (рис. 5). Здесь изображены птицы, расположенные одна напротив другой, – такие рисунки птиц часто встречались на тканях работы восточных мастеров XII в. Характерный орнамент представляют и повернутые одна к другой короны. Приводимый рисунок уменьшен вдвое по сравнению с оригиналом. Кайма омофора на том же изваянии епископа (рис. 6) исполнена уже в чисто западном духе175 .

Все художники знают прекрасные образцы золотого шитья на одеяниях епископов и прелатов, чьи статуи (около 1230 г.) высятся вдоль южной паперти Шартрского собора (рис. 7, половина натуральной величины). Обращает внимание, что в композиции шитья преобладают геометрические узоры. Камень искусно сочетается с воспроизведением вышивки; нередко этобыли цветные стеклышки, укрепленные поверх блесток – ведь такие стеклянные украшения часто находят в гробницах среди истлевших остатков ткани.

Несколько позже, приблизительно к 1250 г., шитье на облачениях духовенства – это уже почти исключительно орнамент из листьев, завитков, арабесок; геометрический узор, «круги» (а compas), как говорили тогда, встречается гораздо реже.

На рис. 8 приведены два вида шитья со статуи епископа, датируемой приблизительно 1250 г.; эта статуястоит на гробнице в южной часовне, примыкающей к трансепту церкви Сен-Назер в Каркассоне (старинный собор). На рисунке шитье воспроизводится уменьшенным вдвое. Драгоценных камней в орнаменте нет, зато имеются узоры из виноградных листьев, стебельки, элементы герба (по низу стихаря).

Миряне почти не украшали своей одежды золотым шитьем – исключая только ворот блио и котты, но в дошедших до нас памятниках мало таких примеров. Драгоценному шитью в виде тяжелой и широкой тесьмы предпочитали тонкую вышивку непосредственно по ткани платья – иногда по краям, иногда рассыпанную по всему полю; или же брали тонкие, мягкие

75

узорные ткани производства Италии, Сицилии, Испании.

Золотое шитье на мирской одежде вновь появляется в начале XIV в. Но и в эту эпоху тесьма, покрытая шитьем, довольно узка и состоит, по-видимому, из золотых позументов, на которые иногда нашивают жемчужины. В начале статьи цитировался отрывок из счета Жоффруа де Флери (1316 г.), где упоминается такое сложное золотое шитье для отделки платья. В то же время нередко используют басонную тесьму из чистого золота, которую, несомненно, делали на особом станке, а не вышивали золотом на ленте из цветной ткани или на полотне. На рис. 9 показаны образцы такой каймы, воспроизведенной на одежде статуй (начало XIV в.). Подобную тесьму окаймляли нитками жемчуга, прикрывавшими место шва (см. А).

Облачение духовенства к 1300 г. вновь начинают украшать золотым шитьем геометрического рисунка, но теперь оно стало более скудным, чем в начале XIII в. В шитье преобладают прямые линии; в орнаментах золото сочетается с жемчугом. На рис. 10 воспроизведены фрагменты надгробной статуи епископа Монтобанского из Депре и из церкви Монпеза (Тарн и Гаронна).

Âдальнейшем такое скудное шитье в свою очередь выходит из моды, и к 1350 г. в золотом шитье на епископских одеяниях, появляются рельефные(штампованные или тисненые) узоры, нашитые на полосу золотой ткани в виде золотых или вермелевых пластинок. Это уже скорее имеет отношение к ювелирному искусству (см. рис. 11, надгробие архиепископа Кентерберийского Джона Стратфорда, умершего в 1348 г.).

К концу XIV в. на облачении духовенства появляется золотое шитье, покрытое исключительно богатыми, но чудовищно тяжелыми фигурными вышивками и ювелирными украшениями.

Âчастности, ризы оторочены каймой с фигурами святых под пологами и целыми сложными построениями; все с редкостным совершенством расшито золотой нитью и цветным шелком, жемчугом и каменьями.

С XIII в.упоминается золотое шитье на головных уборах, а в XIV в. – шапки золотого шитья: Был богато одет в битернские ткани,

И шапка его тоже была расшита [75. Нач. XIII в.]. И расшитая шапка была новой, Самой красивой из девятнадцати; Никогда еще у меня не было

Шапки, столь красиво отделанной шелком [39. Часть XIV в.].

Ленты золотого шитья, которыми женщины повязывали волосы, нередко можно увидеть на изобразительных памятниках XII и XIII вв., где они заменяли обручи и короны; это были ленточки с драгоценными украшениями. Шапочки из шитья также перегружались украшениями, драгоценными камнями и жемчугом (см. «Нарядный головной убор и прическа», «Драгоценные украшения»). Богатство декора этих головных уборов продолжало расти в течение первой половины XV в.

Как было сказано, ризы духовенства отделывались роскошным золотым шитьем с фигурным рисунком; мантии, в которые по торжественным случаям облачались короли, не уступали в пышности ризам прелатов. В ту эпоху золотым шитьем называлась любая вышивка золотом и цветным шелком на одежде. В архивах церкви Сент-Илер в Пуатье, до сих пор хранящихся в префектуре Вьенна, упоминается королевская мантия (документ, датируемый 1469 г.), которую следовало украсить таким золотым шитьем: «По капюшону мантии – чудо церковного собора, во время которого земля вздыбилась под ногами у св. Илария. На плечах гербы Франции, поддерживаемые ангелами; внизу, справа, изображение церкви Сент-Илер; слева король Франции, спящий в своем шатре, и луч с колокольни церковной, падающий на лицо государя». И, сказано в смете, «шитье, поле и кайма исполнены будут из тончайшего кипрского золота, а все покровы из золота, а образы из шелка, и оное золотое шитье в ширину должно быть с лист бумаги». (Ширина листа бумаги в то время была неизменно равна 0,215 м, или 8 дюймам)176 .

76

Итак, с конца XIV в. под «одеждой с золотым шитьем»следует понимать одежду, отделанную золотой тесьмой, драгоценными камнями и жемчугом, а также обильно расшитую узорами и фигурными изображениями; для вышивки применяли не только золото и драгоценные камни, но и цветной шелк.

Нарядный головной убор и прическа

Нарядный головной убор и прическа (coiffure). В этой статье мы рассмотрим все, что относится к оформлению волос и бород, а также украшений для них, кроме головных уборов утилитарного характера. Мы не станем обсуждать здесь различные моды на ношение волос, их окрашивание и уход за ними в Галлии на момент вторжения германских племен. Еще в античности арийские народы славились красотой длинных белокурых волос; недаром воображение поэтов наделяло белокурыми волосами большинство олимпийских богов. Римские модницы покупали волосы германок, чтобы украсить себя, а если накладных волос не было, пудрили или красили собственные, скрывая их темный цвет. В средние века считалось, что с красивым лицом гармонируют только светлые волосы, и племена-завоеватели Галлии, из которых формировалась знать, славились пышными рыжими шевелюрами. У франкских вождей волосы были длинные: это считалось признаком благородства, свидетельством высокого положения; франки тщательно ухаживали за волосами и носили их естественно падавшими на плечи. Григорий Турский писал, что франки «перешли Рим, прошли Торингию и там по округам и областям избрали себе длинноволосых королей (reges crinitos) из своих первых, так сказать, наиболее знатных родов (nobiliori suorum familia). Позже это было подтверждено победами Хлодвига [над ними], о чем мы расскажем в дальнейшем» [90, с. 39]. Обычай носить длинные волосы долго сохранялся у мужчин из знатных родов; растрепанные волосы были знаком траура, стриженые – свидетельством величайшего унижения и чего то вроде разжалования. Действительно, когда Хлодвиг победил Харариха, который правил в Теруанне, он велел остричь и его, и сына. Харарих сетовал на такое унижение и плакал, тогда сын ему сказал: «Эти ветви срезаны на зеленом дереве, но ветви вовсе не засохли и могут быстро отрасти. Если бы так же быстро погиб тот, кто это сделал!» [90, с. 58]. Сказанное передали Хлодвигу, тот усмотрел в этих словах угрозу и велел отрубить головы обоим пленникам.

При Меровингах тонзура символизировала рабство, т. е. те, кто, поступая в монашеский орден, частично или полностью сбривал волосы на голове, делались божьими рабами. Если свободный человек вынужден был продать свою свободу – например, когда не мог расплатиться с заимодавцами, у него обрезали волосы, что символизировало его падение.

Забота покорителей Галлии о волосах и то, как они кичились этим украшением своей внешности, противоречили идеям духовенства о тщетности мирских благ. Выступая против этого, как и многого другого, отцы церкви, соборы, епископы якобы боролись с языческими обычаями: ведь у римлян культивировалось изощренное искусство прически. Уже в V веке Синесий Киренский, епископ Птолемаиды, крайне яростно обрушился на длинные волосы, которые в то время носили мужчины. «Те, кто заботится о своих волосах, – говорил он, – развратны, женоподобны, невоздержны». Не менее суров был по отношению к тем, кто красил волосы и хвалился их красотой, Тертуллиан. Постановлением Константинопольского собора (692 г.) тех, кто завивал волосы, отлучили от церкви; св. Климент Александрийский, св. Василий Великий, св. Григорий Назианзин, св. Иоанн Златоуст тоже осуждали длинные и завитые волосы. Не менее строги в порицании накладных волос и их украшения оказались западные епископы. Но похоже, что ни эпиграммы, ни критика, ни выговоры, ни отлучения, ни угрозы не мешали мужчинам и женщинам той эпохи убирать свои естественные волосы в прически, посыпать их золотом, красить, заплетать в косы, завивать, а иногда и дополнять их накладными. В этом, как и во многом другом, мода оказалась сильнее, чем осуждение ее

77

âраннем христианстве. Поэтому мы примем к сведению протесты духовенства, отметив, что они не оказывали никакого воздействия, и прическа у мирян, – главным образом в высших слоях, – в меровингскую эпоху была для обоих полов одной из главных частей наряда. Часто думают, будто франкские «левды», чьи нравы во многих отношениях недалеко ушли от варварских, одевались как дикари и мало заботились о своей внешности. Этот распространенный предрассудок опровергается текстами того времени. Но даже оставляя в стороне эпоху Меровингов, рассмотрение которой выходит за рамки данной книги, можно с уверенностью утверждать, что при Каролингах прическа – мужская ли, женская – была важным делом. Памятники той эпохи, рукописи, барельефы запечатлели образы знатных мужчин и женщин с длинными волосами, которые сзади падали на плечи, оставляя уши открытыми. Волосы делит на две части пробор, идущий от середины лба; иногда прическу поддерживает обруч. У мужчин волосы спускаются немного ниже плеч, у женщин – доходят до поясницы и на висках завиты, вернее, уложены волнами. С IX по X век миряне не носили бород, а духовные лица, которым ранее воспрещалось их отпускать, начали носить короткие бородки. В конце X в. мужчины отказались от длинных волос и стали подстригать их до середины уха; волосы равной длины свободно лежали вокруг головы (рис. 1)177 . Бороду при такой прическе стригли довольно коротко, иногда придавая ей заостренную форму.

Когда на галльской земле водворились норманны, они носили только усы, а подбородки брили; на голове волосы были короткими и доходили только до затылка. К концу X в. во Франции среди мирян вновь появляется мода на бороды, но остроконечные, не сливающиеся с усами, которые подстригали ровно. При Вильгельме Завоевателе (1035–1087) норманны вовсе не носили усов, а новых подданных, покорив Англию, он заставил сбрить их: саксы, в отличие от норманнов, носили усы. Григорий VII посылал епископам строгие приказы, обязывая заставить духовенство в их епархиях сбрить бороды, поскольку все духовные лица на Западе, вопреки церковным канонам, снова начали отпускать их. В начале XII в. мужчины во Франции носили длинные, разделенные на две заостренные половины бороды и усы, не соединенные с бородой и также заостренные. Волосы были длинные, закрывали уши и сзади падали на шею. Эта мода запечатлена в рис. 1 bis178 . Мужчины в то время убирали волосы со лба, тщательно разделяя их прямым пробором. Чтобы борода представляла две остроконечные пряди, ее заботливо холили; на ночь на бороду надевался мешочек со специальной мазью, чтобы придать волосам мягкость и шелковистость. Усы в XII в. называли guernon (гернон), а

âXIII в. – grignon (гриньон):

Он вовсе был не рыцарь, еще только слуга,

Èна лице его не было ни бороды, ни усов [88, vers 3817 et suiv. (XII в.)]. Гильом от гнева взъерошил

Свои черные как уголь усы [66. Vers 1421 et suiv. (XIII в.)].

В романах начала XIII в. находят свидетельства, что знатные люди в XII в. тщательно заботились не только о бороде, но и о волосах:

На груди его лежала большая седая борода, Длиной до пояса, белая, как свежевыпавший снег. За плечи была заброшена полосатая грива волос,

Украшенных и переплетенных тремя золотыми нитями,

Èплотно он стянул ее пряжками с каменьями;

Шапка на его голове стоила целой Павии [73. Chant VI, vers 5676 et suiv.].

Таким образом, знатные люди, когда им надо было руководить каким-то торжеством, вплетали в волосы золотые нити и украшали их пряжками с драгоценными камнями.

На барельефах в нефе церкви в Везле (1100 г.) увенчанные коронами статуи часто представлены без бороды, что заставляет предположить: в этой части Франции знаком достоинства сюзерена были длинные волосы и отсутствие бороды.

Некоторые комментаторы допускают, что слово гернон означало волосы на висках; и

78

действительно, в «Песни о Ги Бургундском» говорится: На это поднялся герцог Наим Баварский

Èсбросил свой плащ, расшитый золотом; Борода его простиралась до пояса,

На ушах лежали заплетенные волосы (guernons). Красиво связанные сзади на затылке;

Казалось, этот князь заставляет трястись землю [37. Vers 1117 et suiv.].

Èдалее:

Борода его доходила до пояса,

На ушах лежали заплетенные волосы [37, vers 1839].

Судя по этим текстам, датируемым второй половиной XII в., можно предположить, что словом гернон обозначались пряди волос, отпущенные на висках, заплетенные в косы, уложенные поверх ушей или за ушами и связанные на затылке поверх основной массы волос, опускавшейся на шею и плечи. К усам это не могло относиться: усы невозможно было заплетать и укреплять таким образом. В то время,с 1140 по 1170 гг., – что подтверждают скульптуры в Парижском, Шартрском, Санлисском соборах и многих других зданиях – мужчины носили очень длинные бороды, тщательно уложенные волнами и разделенные на пряди; усы, отделенные от бороды; волосы, также очень длинные, разделенные надвое пробором, открывающие часть лба и ложившиеся сзади на плечи. Помимо обруча, удерживавшего волосы в верхней части головы и не дававшего им падать на глаза, в скульптурах той эпохи мы действительно, как сообщают приведенные отрывки, видим заплетенные пряди волос на висках, уложенные поверх ушей и закрепленные сзади; такие косы скрепляли и удерживали основную массу волос, откинутую назад (рис.1 ter.). Однако такая прическа встречается редко, и для нее нужна была воистину невообразимая грива волос; такой шевелюрой поэты конца XII–начала XIII вв. наделяют Карла Великого и старого герцога Наима, Нестора каролингских романов.

Но прежде чем идти дальше, поговорим о женских прическах и уборах. С IX в. женщины часто носили длинные покрывала, которые полностью скрывали волосы и доходили до плеч. Вероятно, этот головной убор полагалось носить исключительно знатным дамам. На рис. 2 изображен такой убор179 ; в более проработанном виде приводим его на рис. 3. Поверх покрывала, полностью скрывающего волосы, на голове – золотая корона; края тончайшего льняного покрывала круглой формы сколоты крупным круглым аграфом.

ÂXI в. дамы уже не закутывают всю голову, а покрывают только виски и шею сзади, опуская покрывала на плечи; незакрытыми остаются волосы, гладко уложенные на прямой пробор и длинными прядями спускающиеся до поясницы.

ÂXII в. женская мода на прически претерпевает серьезные изменения. На моду оказали огромное влияние обширные связи Запада не только с Константинополем, но и с Сирией, Египтом, Венецией, Грецией. В Сирию тогда перевозили не только солдат, но и ремесленников, подчасцелыми семьями. Во время первых крестовых походов в армии было много женщин: многие из рыцарей, поселившихся в Антиохии, в Иерусалиме, вызвали к себе жен. Не удивительно, что женщины переняли у византийцев и даже у арабов некоторые головные уборы и украшения, а более всего их привлекали прекрасные ткани, которые производили в Дамаске, Багдаде и в самом Константинополе. В это время среди высших классов утвердилась мода на длинные одеяния из легких, мягких, крепированных тканей, на длинные рукава, на прически, украшенные золотом:

Она была одета в усеянный кружками пурпур,

Ее густые волосы были украшены золотом [41. (Bataille d’Aleschans, vers 3105 et suiv.)]. И в романе середины XIII в. можно прочесть:

Ее голова была полностью непокрыта, И прическа украшена вплетенной золотой нитью;

79

Но ее прекрасные волосы сверкали ярче, Чем золото, что было в них вплетено, Ибо были они густыми и вьющимися; На голове ее был обруч из золота, Украшенный драгоценными каменьями На самый разный манер [43].

Ñ1130 по 1140 гг. знатные женщины заплетали волосы в две толстые косы, ложившиеся спереди на плечи – см. статую с западного фасада собора в Шартре (рис. 4). Или, причесав волосы на прямой пробор, разделяли каждую половину на две длинные пряди, которые затем соединяли, перевивая шелковыми или златоткаными лентами (рис. 5), как на статуе с портала собора Корвейской Богоматери, что ныне хранится в церкви аббатства Сен-Дени. Приводим целиком описание всего туалета, чтобы видно было, насколько прическа гармонировала с одеждой. Волосы покрыты небольшим круглым покрывалом, скрывающим пробор до самого затылка. Блио сшито из гофрированных и крепированных тканей; плащполукруглой формы. На рис. 6 показано, как длинные пряди волос соединяли лентами, которые проходили последовательно (см. А) то вокруг обеих прядей, то между ними. На такие прически требовалось много времени и труда, их могли позволить себе только знатные женщины, располагавшие свободным временем. Прекрасные белокурые волосы, перевитые золотыми и шелковыми лентами, живописно, опускаясь до колен, выделялись рыжеватым оттенком на фоне тонких крепированных, нередко – прозрачных тканей блио, поверх которого были накинут плащ из восточного яркого шелка; блеск драгоценных камней на пряжке и на поясе, тончайшее льняное покрывало и драгоценная корона на волосах, – все вместе было, разумеется, очень красиво. Как уже было сказано, знатные мужчины в то время носили длинные волосы, обычно не закрывавшие ушей и мыском спускавшиеся на затылок; ухоженная, подстриженная и завитая борода обычно была не ниже шеи (рис. 7, статуя с восточного портала собора в Шартре). Горожане также носили бороды, но волосы стригли короче. Ремесленники бород не носили, а волосы стригли довольно коротко180 .

Длинные бороды допускались для знатных почтенных людей (см. рис. 1 ter.), но для молодежи это считалось неуместным. Молодые носили ровно подстриженные усы, бороду тщательно расчесывали на остроконечные пряди, которые ниспадали, соприкасаясь или пересекаясь; надо лбом волосы часто коротко подстригали, а остальные длинными прядями откидывали назад, за уши и на шею. Рис. 8, воспроизводящий скульптуру капители ратуши Сент-Антонена (1160–1170 гг.), поможет представить эту довольно причудливую моду.

В то время еще существовал обычай клясться бородой, и в поэмах конца XII в. еще упоминается об этой старинной франкской клятве. В «Песни о Юоне Бордоском» [45, vers 1050] Карл Великий клянется:

И бородой, что падает мне на грудь.

Длинная борода мешала облачаться в доспехи; ее приходилось пропускать под шлем, а оттуда она из-под дышала (ventaille) ложилась на кольчугу:

У него была длинная борода до пояса, Свисавшая из-под шлема, украшенного каменьями;

Он выставлял ее из-под дышала на кольчугу [45, vers 8051 et suiv.].

Ñпервых же веков христианства духовенство, как мы говорили выше, всегда ополчалось на длинные волосы, и духовные лица подавали пример мирянам, обрезая их венчиком над ушами и выбривая тонзуру на макушке.

Но были и исключения из этого обыча, коль скоро требовалось вмешательство соборов, чтобы осудить ношение длинных волос. Так, в 1191 г. Тулузский собор постановил, что каждый священнослужитель, который будет носить длинные волосы, лишается причастия, пока не пострижется. В 1198 г. Йоркский собор объявил вакантными бенефиции тех священнослужителей, которые не желали стричь волосы «венчиком» и выбривать тонзуру.

80