Якунин В.И. и др. - Новые технологии борьбы с российской государственностью - 2009

Глава 1. Современная система распределенной борьбы с российской государственностью

нии технологий, выражаясь в их стадиальном (удлинение технологической цепочки) и сетевом расширении (увеличение поля факторной соподчиненности). Применение новых технологий далеко не ограничивалось лишь нишей материального производства. В равной мере распространялись они и на сферу управления. Вместо прежнего прямого принуждения (директивная модель) реализовывалась система опосредованного воздействия. Она отнюдь не означала снижения регулирующей миссии власти. Как раз наоборот: достигнутый уровень развития науки и техники позволил расширить и оптимизировать масштабы управленческой регуляции.

Переход к новой модели государственного управления актуализировался далеко не вчера. С начала ее внедрения прошло, по меньшей мере, треть столетия. К настоящему времени рядом государств (преимущественно западного цивилизационного ареала) этот переход в основных чертах уже осуществлен. В принципе, в СССР, судя по тематике общественного дискурса эпохи перестройки, этот вызов формирования новой управленческой модели был, во всяком случае, воспринят. Однако далее развитие российского государственного управления пошло в совершенно ином направлении.

Обозначенный переход вызван сменой технологических укладов. В историческом смысле он соответствовал утверждению модели постиндустриального общества. Система государственного управления при этом, безусловно, усложнялась. Однако российские либеральные реформаторы приняли усложняющийся процесс за процесс упразднения. В целом же развитие управленческих механизмов в эпоху постиндустриализма соотносится с императивом, сформулированным в отношении государства в одной из последних книг Ф. Фукуямы, — «меньше, но сильнее»8.

Общий тренд произошедшей трансформации заключается в переходе от административного распоряжения к мотивационному опосредованному воздействию. Важное значение в управленческом плане приобретает формирование контекстов. То или иное решение теперь транслируется уже не с помощью директивы, а посредством конструирования программирующего поведение экономического субъекта контекстного поля. Человек воспринимает это решение как собственный выбор, хотя в действительности оно и навязывается ему со стороны.

На Западе переход к модели контекстного управления был связан во многом с выходом из кризиса начала семидесятых годов. В России эту новую систему восприняли в деформированном виде. Невидимость нитей государственного управления была воспринята за их отсутствие. Эта ошибка собственно и предопределила вектор российского реформаторства девяностых.

8 Фукуяма Ф. Сильное государство: Управление и мировой порядок в XXI веке. М., 2006.

C. 197.

11

Новые технологии борьбы с российской государственностью

Во многом реализации принципов контекстно-мотивационного управления в России мешает господство механистической ментальности — как у российского чиновничества, так и у представителей общественных наук. Сила воспринимается исключительно как физическая, проявляемая через прямое воздействие. Восприятие другого измерения силы, да и вообще несилового поля, находится вне пределов чиновничьего понимания9.

Мотиваторы не сводимы к платформе рационального выбора. Соответственно, мотивационное управление не исчерпывается рационально определяемой категорией интереса. Как доказал израильский психолог Д. Канеман, получивший за свое исследование Нобелевскую премию по экономике (2002 г.), выбор экономических решений человека по сути своей нерационален. В реальной практике он преимущественно интуитивен10. Поэтому одним из важнейших механизмов мотивационного управления является фактор психологического воздействия. Объектом этого воздействия становится в том числе сфера подсознания. Управленческая практика выходит таким образом на уровень управления интуициями. Методики в данном случае преодолевают рамки какой-то одной науки и формируются различными отраслями знаний.

Прежде управление осуществлялось по схеме инстанционного нисхождения. Команда доводилась от субъекта управления до объекта через череду иерархически соподчиненных инстанций. Такая система была чревата сбоями при выходе из строя хотя бы одного из управленческих звеньев.

Формирование феномена информационного общества предполагало распространение через импульсы информации-сигналов системы управления по всей сети общественной организации. Одновременно включалось сразу несколько каналов воздействия. Перекрытие одного из них уже не приводило к технологическому сбою. Именно сетевая топология, вместо простой вертикали, представляет сущность нового управленческого механизма. Возможность сорваться с крючка значительно выше возможности высвобождения из сетевого плена (рис. 1).

Какова система выстраивания сети? Прежний («удочный») механизм управления выстраивался по прямой субъект-объектной линии. Новая управленческая модель заключается в программировании действий объекта через формирование контекстной среды. Контекстуализированное управление создает у управляемого (являющегося по сути объектом) иллюзию субъектности, позволяя активизировать его личностный потенциал в реализации решаемых управленческих задач. Алгоритм действий и траектория движения объекта контекстно сформатированы. Управляемый, с умноженной энергией

9 Хавина С.А. Основные тенденции развития государственного регулирования экономики за рубежом и в России // Государственное регулирование экономики: Мировой опыт и реформа в России (теория и практика). М. 1996.

10 Канеман Д., Словик П., Тверски А. Принятие решений в неопределенности: Правила и

предубеждения. Харьков, 2005.

12

Глава 1. Современная система распределенной борьбы с российской государственностью

решая возложенные на него задачи, рассматривает их не в качестве внешнего принуждения, а как собственный свободный выбор (рис. 2).

Субъект	Субъект
управления	управления

Бюрократические инстанции

Объект	Объект
управления	управления
МЕТАФОРА «УДОЧКИ»	МЕТАФОРА «СЕТИ»

Рис. 1. Старая и новая модели управленческих технологий

КОНТЕКСТ Объект управления

Субъект Объект управления управления

	Субъект
	управления
Прямое	Опосредованное
субъектно-объектное	контекстное
управление	управление

Рис. 2. Контекстуализационная эволюция управленческих технологий

13

Новые технологии борьбы с российской государственностью

Сущность прямой модели управления определялась формулой Наполеона: «Миром правят батальоны». Применительно к контексту начала XIX в. эта фраза действительно выражала доминирующий принцип организации власти. Однако эпоха правления через «силу батальонов» закончилась. Уже Ш.М. Талейран смотрел на идею батальонного всевластия с большим скепсисом. «Штыки, — говорил он Наполеону, — хороши всем, кроме одного — на них нельзя сидеть»11. Эта талейрановская сентенция может быть в полной мере контекстуально осмыслена только в связи с вышеприведенной фразой Бонапарта. Талейран своим афоризмом констатировал, по сути, начало трансформации прежней силовой модели государственности. Финал истории наполеоновских войн — с Ватерлоо и островом Святой Елены — подтвердил правоту именно талейрановской оценки12.

Окончательно новая модель управления была установлена в последней трети XX столетия. Теория смены индустриальной парадигмы на постиндустриальную не отражает сущности произошедшей трансформации. Проблема здесь заключается не в изменении производственного уклада, а в инверсии управленческих механизмов. Более корректно было бы говорить о «силовой» и «несиловой» эпохах выстраивания систем управления.

Управленческие задачи государства не замыкаются, как известно, исключительно на функциях внутренней политики. Не меньшей значимостью в целях обеспечения его жизнеспособности обладает внешнее направление государственной деятельности. Соответственно, новые управленческие технологии, будучи реализуемы в одной из сфер политики государства, не могли не быть перенесены и на другую сферу. Использование новых технологий управления как средства борьбы в геополитическом плане является естественным реальным состоянием международных отношений. Наиболее технологически продвинутые государства имеют, соответственно, и наибольшие возможности применения их во внешнеполитической практике. Стоит ли удивляться в этой связи тому, что Россия оказывается на данном историческом этапе объектом новотехнологического воздействия, а отнюдь не субъектом его использования.

Мотиваторы при целенаправленном управленческом воздействии могут играть как в плюс, так и в минус. Они могут использоваться как в целях развития соответствующей системы, так и для ее разрушения. Соответственно, механизмы мотивационного управления возможно использовать в борьбе с конкурентами. Перспективы их применения обнаруживаются в сферах политического и геополитического конфликтов. Сегодня реальность использования мотивационного управления в конфликтологической плоскости — это реальность сетевых войн. Если перед современными российскими властями стоит задача овладения методикой воздействия на мотиваторы в

11Туган-Барановский Д.М. Наполеон и власть. Балашов, 1993. C. 226.

12Манфред А.З. Наполеон Бонапарт. М., 1971.

14

Глава 1. Современная система распределенной борьбы с российской государственностью

управленческих целях, то для ее противников и конкурентов, уже освоивших этот методический инструментарий, актуальна задача прямо противоположного содержания — использование указанных механизмов в противовес национальным интересам России.

Таким образом, успех в современной практике государственного управления определяет не силовой формат, а формат, программирующий через сценарные контексты поведение субъектов.

Феномен сетевых войн

Новое понимание технологического оснащения борьбы государств в современном мире выразилось в концепции «сетевых войн». Значительный вклад в ее разработку был внесен Управлением реформирования ВС США под руководством вице-адмирала Артура Цебровски. Новая технология активно апробировалась во время ведения боевых действий в Югославии, Афганистане и Ираке. В несколько более мягком формате она применялась во время вооруженного конфликта в Южной Осетии13.

Принципиальной новацией концепта являлось стирание грани между собственно военной и мирной формами противоборства государств. Феерическое применение технологии «сетевой войны» в революциях «оранжевого типа» указывает на практическое преодоление прежней разделительной грани между мирным и военным состояниями.

Генезисно теория исходит из признания последовательной смены трех технологических эпох в развитии человечества — аграрной, индустриальной и информационной (рис. 3). Формирование категории «сети» относится к информационно-постмодернистской стадии. Посредством глобализации «обмена информацией» создается новое, охватывающее по существу весь мир универсальное пространство. Собственно в нем и через него реализуются основные стратегические операции войны. Через подачу информации происходит управление — экономическими процессами, движением масс, принятием политических решений, проведением боевых операций и т. п.

Войны традиционного общества имели локальный характер. Военное искусство отождествлялось с полководческим. Силы, вовлеченные в войну, были представлены прежде всего боевыми единицами. Великие завоеватели древности действовали зачастую вне связи с собственным государством, уповая главным образом на силу оружия. Индустриальная эпоха выдвинула принцип массового управления в военном конфликте. Война уже представляла собой не столько противостояние армий, сколько противоборство государственных систем. Слагаемые победы формировались теперь из экономических, политических, социальных и др. компонентов.

13 Дугин А.Г. Геополитика постмодерна. Времена новых империй. Очерки геополитики

XXI века. СПб., 2007. C. 322–347.

15

Новые технологии борьбы с российской государственностью

Расширение масштабов управления войной связано с развитием массовых коммуникаций. Сетевые войны постиндустриальной эпохи доводят омассовление коммуникационно-информационных связей до уровня глобальных пространств. Игравшие прежде подчиненную роль факторы несилового порядка выводятся на первый план в спектре технологий современного конфликта. Управление усложняется настолько, что феноменологически перемещается с поля сражений (эпоха традиционного общества) и из стен генштабов (эпоха индустриального общества) в виртуальную сферу.

Войны аграрной
	Войны индустриальной		Войны
эпохи	эпохи	информационной
			эпохи

Рис. 3. Историческая эволюция технологий управления войной

Основная установка перехода к сетевому принципу управления заключается в распространении его помимо собственной иерархии подчиненных на категории нейтральных сил и силы противника. Конечная цель — установление тотального манипуляционного контроля над всеми субъектами нового военного противостояния. Речь, иными словами, идет об установлении мирового господства.

В отличие от прежних моделей такого рода, под управленческий контроль берутся не сами субъекты, а их мотивации. Собственно боевые операции, с традиционными для прежних эпох вводом войск и оккупацией территорий, теряют актуальность. Все решаемые посредством них задачи могут быть достигнуты теперь в ином, несиловом формате. «Цель сетевых войн, — пишет А.Г. Дугин, — абсолютный контроль над всеми участниками исторического процесса в мировом масштабе»14.

14 Дугин А.Г. Мир охвачен сетевыми войнами // <www. noravank.am/ru/?page =analitics&nid=

159–34k>.

16

Глава 1. Современная система распределенной борьбы с российской государственностью

Сетецентричные войны подразделяются в теории сетевых конфликтов на четыре смежные сферы бытия — физическую, информационную, когнитивную (рассудочною) и социальную. При этом осуществляется сознательная интеграция всех четырех областей ведения сетевой войны, в результате чего

ипроисходит формирование сети. Достигаемая синергия резко повышает эффект воздействия (в том числе, и собственно боевого) на противника, а в отношении союзников и нейтральных государств формирует управляемую модель поведения.

Физическая область — традиционная сфера ведения войны, понимаемой как физическое столкновение боевых единиц во времени и пространстве. В информационную эпоху физический аспект стоит рассматривать как предельную форму применения сетевых технологий, основная часть которых сосредоточена в трех других областях сетевых войн, проецирующих свой эффект в физическую плоскость.

Информационная область — сфера создания, обработки и распределения информации, имеющей системообразующее значение, поскольку связывает все аспекты ведения сетевых войн. Преимущества или недостатки той или иной противоборствующей стороны в информационной области предоставляют стратегическое преимущество в войне более подготовленной в этом отношении стороне.

Когнитивная область — сознание индивидуума, вовлеченного в той или иной степени в сетевую войну. Именно сознание человека является основным объектом сетевого воздействия, и влияние на него в своих интересах (навязывание своей модели мышления) имеет фундаментальное значение для победы в войне нового типа.

Социальная область — поле взаимодействия людей, общественных институтов, социальных групп любого типа — является контекстом ведения сетевых войн, который необходимо тщательнейшим образом принимать во внимание, а процессы в социальной области необходимо гибко направлять в желательном русле для нейтрализации возможного противодействия устойчивых социальных институтов (религиозных, этнических

ипрочих объединений) и направления их интегрирующего потенциала в свою пользу.

Советский Союз оказался в свое время совершенно неготовым к новому сетевому противостоянию с Западом. Еще меньшую степень готовности к новым сетецентричным вызовам борьбы в современном мире демонстрирует постсоветская Россия. Соответствующие российские службы ментально не ушли от стратигем эпохи модерна. Соответственно и обеспечение национальной безопасности страны выстраивается на основе устаревших технологий эпохи индустриального общества. В итоге, эффективность российских спецслужб в противостоянии с технологически превосходящим их противником оказывается минимизированной.

17

Новые технологии борьбы с российской государственностью

Задача спасения России предполагает принятие, во-первых, кардинальных мер по выводу страны из системы американского сетевого пространства. Необходимо формирование собственной информационнотехнологической сети. Для работы в режиме сетевых войн требуется новое в ментальном отношении кадровое обеспечение структур государственной безопасности. Такие кадры должны быть в срочном порядке подготовлены. Это предполагает учреждение ряда закрытых образовательных центров аналитического типа. Академия ФСБ к решению такого рода задач, по понятным причинам, явно не готова. Переход Академии в 1990-е гг. на обучение по стандартным образовательным программам высшего профессионального образования окончательно лишил ее перспективы подготовки профессионалов-сетевиков.

Коллективное бессознательное масс как объект управления в борьбе государств

Исследование коллективного бессознательного открыло новые перспективы организационной деструкции государственной власти15. На исторической шкале развития различных цивилизаций можно видеть точки т. н. «дионисийской разрядки» — неконтролируемого выхода психической энергии масс. В такие периоды доминирующим является состояние всеобщего хаоса, охватывающего и общественные, и государственные институты. В России — это феномен «пугачевщины», всеохватывающего «русского бунта». Его имманентными чертами классик, как известно, посчитал «бессмысленность» и «беспощадность».

Именно бессмыслие бунтарства указывает на его фундаментальную связь с феноменом коллективного бессознательного. «Никто, — рассуждал Г.П. Федотов, — не может оспаривать русскости «воли». Тем необходимее отдать себе отчет в различии воли и свободы для русского слуха. Воля есть прежде всего возможность жить или пожить по своей воле, не стесняясь никакими социальными узами, не только цепями. Волю стесняют и равные, стесняет и мир. Воля торжествует или в уходе из общества, на степном просторе, или во власти над обществом, в насилии над людьми. Свобода личная немыслима без уважения к чужой свободе, воля всегда для себя. Она не противоположна тирании, ибо тиран есть тоже вольное существо. Разбойник — это идеал московской воли, как Грозный идеал царя. Так как воля, подобно анархии, невозможна в культурном общежитии, то русский идеал воли находит себе выражение в культе пустыни, дикой природы, кочевого быта, цыганщины, вина, разгула, самозабвения страсти — разбойничества, бунта и тирании. Когда терпеть становится невмочь, когда «чаша народного

15 Юнг К.Г. Очерки по психологии бессознательного. М., 2006; Юнг К.Г. Архетип и символ.

М., 1991; Гайар К. Карл Густав Юнг. М., 2004.

18

Глава 1. Современная система распределенной борьбы с российской государственностью

горя с краями полна», тогда народ разгибает спину: бьет, грабит, мстит своим притеснителям — пока сердце не отойдет, злоба утихнет, и вчерашний «вор» сам протягивает руки царским приставам. Вяжите меня. Бунт есть необходимый политический катарсис для московского самодержавия, исток застоявшихся, не поддающихся дисциплинированию сил и страстей. Как в лесковском рассказе «Чертогон» суровый патриархальный купец должен раз в году перебеситься, «выгнать черта» в диком разгуле, так московский народ раз в столетие справляет свой праздник «дикой воли», после которой возвращается, покорный, в свою тюрьму. Так было после Болотникова, Разина, Пугачева, Ленина»16.

По мере роста понимания психологии масс возникло представление, что «хаос» есть категория управляемая. Хаотические импульсы могут быть искусственно вызваны к жизни целенаправленными управленческими усилиями. Программирование «дионисийской разрядки» прослеживается в подавляющем большинстве революционных потрясений современности. Групповые интересы в них — классическое марксистское объяснение природы революции — не имеют никакого значения. Определяющей является иррациональная поведенческая программа. Какая бы то ни было рациональность в периоды революций подавляется.

Механизмы отключения рацио хорошо известны в современной психологической практике. «Паралитики власти лихорадочно боролись с эпилептиками революции», — характеризовал М.А. Алданов ситуацию в России, сложившуюся в феврале 1917 г. Только приступом всеобщего безумства можно объяснить утверждение в условиях войны принципов абсолютированной свободы, распространяемой, в том числе, на институты вооруженных сил17.

Синдром подавления рациональности охватил советский социум в 1989– 1991 гг. Негативные последствия распада СССР для большинства населения были, казалось бы, очевидны. Однако осознание этого в специфических условиях массовой психологической обработки оказалось затруднено. Осознание случившегося произошло чуть позже, когда исправить что-либо было уже невозможно. Новое отключение рациональности населения потребовалось политтехнологам в 1996 г. Призыв «Голосуй сердцем» (не разумом) стал лейтмотивом избирательной кампании Б.Н. Ельцина. Об экономическом обвале 1992 г. россияне удивительным образом на время забыли, и в результате он повторился в 1998 г.18

Выход коллективного бессознательного объясняет протестное движение «бархатных» и «оранжевых» революций. «Мы, — говорил один из лидеров

16Федотов Г.П. Россия и свобода // Русские философы (конец XIX — середина XX века): Антология. Вып. 3. М., 1996.

17Деникин А.И. Очерки русской смуты. М., 2006. В 5 т.

18Кара-Мурза C. Г. Манипуляция сознанием. М., 2004.

19

Новые технологии борьбы с российской государственностью

«Солидарности» А. Михник, — отлично знаем, чего не хотим; но чего мы хотим, никто из нас точно не знает». Под этим высказыванием могли бы расписаться все участники коллективных протестов на киевском Майдане19. «Ни одна из победивших революций, — удивляются современные аналитики, — не дала ответа на вопрос о коренных объективных причинах случившегося, а главное, о смысле и содержании ознаменованной этими революциями новой эпохи. После революций-то что? Ни от свергнутых и воцарившихся властей, ни со стороны уличных мятежников, которые явно заявили о себе как активной оппозиционной политической силе, до сих пор ничего вразумительного на этот счет не прозвучало.»20 Да и не могло прозвучать, ввиду иррациональности всего произошедшего. Рациональное содержание «оранжевые» потрясения обретают только при взгляде на них извне системы, со стороны геополитических противников, их режиссеров.

Режиссура революций нового типа

У многих аналитиков революции «бархатного» и «оранжевого» типов вызывали ассоциации с театральной постановкой. В действительности прием театрализации реальности есть один из достаточно проработанных механизмов свержения неугодных режимов. Ассоциативная связь политической борьбы и театра возникала еще в Древнем Риме, актуализируясь в периоды гражданских войн и легионерских переворотов21. В форму театрализованного представления облекались и революции Нового времени. Чтобы констатировать подмену спектаклем реальности, достаточно указать на перманентные, непроходящие шествия и карнавалы Великой французской революции. Все элементы сценического действа имели и карнавал штурма Бастилии, и казнь короля, и ритуалы создаваемой М. Робеспьером религии Разума22. Характерны в этом отношении мейерхольдовско-татлинские авангардистские эксперименты в театре советской России первого послереволюционного десятилетия. Одна из основных экспериментальных установок заключалась в стирании разграничительных разделов между зрительным залом и сценой. Зритель вовлекался в театральную постановку и становился актером. Реальность онтологическая и реальность сценическая смешивались друг с другом, возникал эффект сюрреалистического восприятия. Подлинная социальная роль человека подменялась навязываемой сценической идентификацией. То же, что и на мейерхольдовской сцене, происходило параллельно в поле политического бытия23.

19Кара-Мурза С.Г., Александров А.А., Мурашкин М.А., Телегин С.А. Революции на экспорт. М., 2006. C. 34.

20Там же. C. 58–59.

21Циркин Ю.Б. Гражданские войны в Риме. СПб., 2006.

22Обичкина Е. Евангелие от Робеспьера // Наука и религия. 1989. № 8.

23Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. М., 1994. Т. 2. Ч. 2.

20