30. Лирика м.Ю. Лермонтова 1841 г. Анализ 2-3 произведений, вошедших в тетрадь в. Одоевского.

31. Религиозные мотивы и ритуальные формы в творчестве м.Ю. Лермонтова (молитвенная лирика, “исповедальные поэмы”).

Исследователи подчеркивают, что исповедь, ”разновидность лирического самовыражения, культивируемаяЛермонтовым как литературный жанр, сохранила связи со своим первоначальным значением”.39 В христианской обрядовости это признание, требующее от человека полной искренности, стремления избавиться от грехов, раскаяния. Сопоставление ”Демона” с теми произведениями Лермонтова, в которых исследователи отмечают присутствие этой богатой формы самовыражения и — как это характерно для многих произведений Лермонтова — бунтарства, отказа от покаяния (”Джюлио”, ”Исповедь”, ”Боярин Орша”, ”Мцыри” и др.) приводит к мысли об использовании этой ситуации и этой жанровой формы в знаменитых монологах Демона. В них проявился глубокий самоанализ, глазами грешника и страдальца увидена собственная жизнь в вечном скитании. В исповеди Демона (ред. 1841) мотивы покаяния доходят до готовности отказаться от демонического величия: ”Я отрекся от старой мести, Я отрекся от гордых дум; ...Хочу любить, хочу молиться, Хочу я веровать добру,...” Но, как свойственно лермонтовским героям, покаяния не происходит, а возникает новое утверждение самоценности своей позиции: ”В любви, как в злобе, верь, Тамара, Я неизменен и велик...” Исповедь обернулась новым вызовом, в чем-то напоминающим слова умирающего в келье Мцыри: дороже рая и вечности ”несколько минут между крутых и темных скал”. ”Молитва”, ”исповедь”, ”проповедь” как разные формы по-особому преломляют восприятие событий. Для Ангела с его прямой проповедью добра и борьбы с сатанинской силой видится ”бедная жертва”, страдалица-Тамара. Его главный жест — осенить крылом, защитить грешную душу. Христианская дуалистическая концепция человеческой жизни почти пластически зримо предстает в описании полета Ангела, несущего душу, отлетевшую от бренного тела, к райским высотам: Размышляя о поэме, Д. С. Мережковский пишет: ”Когда после смерти Тамары Демон требует ее души у Ангела, тот отвечает: ”Она страдала и любила, И рай открылся для любви...” Но почему рай не открылся для Демона? Вся разница в том, что Демон остается верен, а Тамара изменит любви своей?” Мы не будем вслед за философом уличать Ангела в подлоге и награждении не любви, а измены. Но попробуем оценить те поэтические формы, которые использованы в ”слове” Демона для выражения любви к Тамаре. Как это ни парадоксально, в них вошли мотивы христианской духовной поэзии. Особенно интересен в этом отношении первый момент свидания, где повествователь комментирует состояние Демона, прилетевшего к высокой стене обители. В силуэте ожидающей Тамары, в описании окна, озаренного лампадой, есть элемент иконописной композиции. Д. С. Мережковский называл Демона ”одним из тех двойственных существ, которые в борьбе с дьяволом и богом не примкнули ни к той, ни к другой стороне” и сравнивал его ”с человеческой душой до рождения”.В предсмертной работе "Лермонтов" (1899) В. С. Соловьев рассматривает неразгаданного поэта сквозь "магический кристалл" своей теории "всеединства". В. В. Розанов в цикле статей (1909--1916), посвященных Лермонтову, высказал немало замечательных мыслей, он был как бы опален дыханием лермонтовского гения... Д. С. Мережковский написал в 1908 году сочинение "М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества".Работа Мережковского страстно противостоит представлениям Вл. Соловьева о Лермонтове. Мережковский видит в поэте "одного естественного человека в русской литературе, до конца не смирившегося", первого из отечественных писателей, поднявшего "религиозный вопрос о зле". И не "тяжбу с Богом" по "личной обиде", как видел Вл. Соловьев, а священное богоборчество, которое, по библейской традиции, получает Божье благословение. Лермонтовское влияние исключительно сильно проявилось в творчестве Д. С. Мережковского (возможно, именно глубокое усвоение лермонтовского "элемента" дало исследователю понять, ощутить эту особенность рассерженной сумрачной лермонтовской любви к миру). Мережковский убедительно показал несостоятельность соловьевского суда над Лермонтовым с позиций "положительного" христианского "всеединства".М.Ю. Лермонтов, как утверждает В.С. Соловьев, идеализировал истетизировал злое начало в своей гениальной натуре: в нем жили «демон кровожадности (способность услаждаться деянием зла)», «демон нечистоты

(эротизм некоторых произведений)» и третий и самый могучий – «демон гордости», с которым Лермонтов в отличие от первых двух и не пытался бороться.«Однако религиозное чувство, по Соловьеву, часто засыпавшее вЛермонтове, никогда в нем не умирало и когда пробуждалось, боролось с его демонизмом, хотя и принимало часто «странную» форму тяжбы с Богом, о котором Лермонтов говорил с какой-то личной обидой».Вывод Соловьева: «Лермонтов ушел с бременем неисполненного долга – развить тот задаток, великолепный и божественный, который он получил даром…» Произведения Лермонтова, так тесно связанные с его личной судьбой, кажутся мне особенно замечательными в одном отношении. Я вижу в Лермонтове прямого родоначальника того духовного настроения и того направления чувств имыслей, а отчасти и действий, которые для краткости можно назвать"ницшеанством" - по имени писателя, всех отчетливее и громче выразившего это настроение, всех ярче обозначившего это направление – пишет В.Соловьев. Как черты зародыша понятны только благодаря тому определившемуся иразвитому виду, какой он получил в организме взрослом, так и окончательноезначение тех главных порывов, которые владели поэзией Лермонтова,- отчастиеще в смешанном состоянии с иными фомами,- стало для нас вполне прозрачным с тех пор, как они приняли в уме Ницше отчетливо раздельный образ.