34. Поэма м.Ю. Лермонтова “Демон”: особенность романтического конфликта.

Поэму “Демон” можно назвать венцом всего творчества Лермонтова. Поэт работал над нею десять лет, поэма имеет восемь редакций. В ее основу положен библейский миф о падшем ангеле, восставшем против Бога, изгнанном за это из рая и превращенном в духа зла. В поэме Лермонтов отразил тираноборческий пафос. В понятие добра и зла Лермонтов вкладывал смысл, противоположный тому, какой они имеют в традиционной христианской морали, где добро означает покорность Богу, а зло — неповиновение ему. Против монастырской святости, против небесного начала направлены горячие протесты любимых детей его фантазии, в защиту иных законов — законов сердца, они же законы человеческой крови и плоти. Отрицательное отношение к монастырю и во всех очерках "Демона", не исключая даже последних: в стенах святой обители он заставляет демона соблазнить свою возлюбленную. Так намечается все глубже и глубже эта изначальная антитеза: земля и небо. Неминуема борьба между ними, полем битвы является человеческая душа. Демон — такой же мученик, такой же страдалец душевных контрастов, как и сам Лермонтов. Демон не однороден; угрюмый, непокорный, он бродит всегда "один среди миров, не смешиваясь с толпою грозной злых духов". Он равно далек как от света, так и от тьмы, не потому, что он не свет и не тьма, а потому, что в нем не все свет и не все тьма; в нем, как во всяком человеке — и прежде всего как в душе самого Лермонтова, — "встретилось священное с порочным", и порочное победило, но не окончательно, ибо "забвенья (о священном) не дал Бог, да он и не взял бы забвенья". Демон не раскаялся, не смирился перед Богом; для этого он был слишком горд, слишком считал себя правым. Не его вина, что душа его такая двойственная. Чувство правды было подавлено и оскорблено в сердце целого поколения. Люди эти остались одни, без ангелов и надежды, им открылось "море зла", в душе их родились разуверение и "сердечная пустота". Стоит ли удивляться явлению демонов... Но именно Лермонтов и его поэзия — великолепное доказательство того очевидного обстоятельства, что "потерянное" поколение послепушкинской молодежи не пожелало быть таковым, не отступило, не смирилось с навязываемой ему жизненной ролью вечных неудачников, мелких бесов и "шалунов". За "Демоном" у него неизбежно следует "Ангел". Иначе поэт не стал бы судьей этого поколения. Именно Лермонтов написал о языке поэзии: "Как дикарь, свободе лишь послушный, не гнется гордый наш язык". Таков сам поэт, таков его лирический герой, выразивший душу и мысли "потерянного" поколения молодежи.

35. “Песня про купца Калашникова...” м.Ю. Лермонтова: фольклорные образы и мотивы.

"Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашни­кова» - единственная в XIX в. удачная стилизация фольклора в большой эпической форме, в стихе, близком к речевой организации песенного "лада". В "Песне..." нет чисто отрицательных персонажей, облагороженное, возвышенное про­шлое в целом противопоставляется измельчавшей современности. Све­дения из "Истории государства Российского" Н.М. Карамзина о поощрении Иваном Грозным похищения его любимцами краси­вых жен знатных людей, дьяков, купцов, о том, что царь избрал некоторых похищенных женщин для себя в поэму не попали, как и то, что исторический Грозный конфисковывал имущество каз­ненных, а не обеспечивал их семьи. Лермонтовский царь Иван Васильевич не знает, что Кирибеевич влюблен в замужнюю, и готов помочь лишь законным путем: "Как полюбишься — празд­нуй свадебку, / Не полюбишься — не прогневайся"."Лукавый раб" обманул царя, нарушил христианский закон, почти обезумев от любви. Страсть его так велика, что он, как потом Мцыри, готов удовольствоваться несколькими мгновениями счастья. Такое умение любить вызывает сочувствие к нему автора и даже условных повествователей-гусляров. Гибель Кирибеевича описана так, как в фольклоре описывается смерть традиционного "добра молодца". И Кирибеевич, и Калашников — типично лермонтовские волевые, деятельные герои, но весьма разного морального достоинства. Дело Калашникова правое, однако он вершит самосуд. В поэме кроме конфликтов "Кирибеевич — семья Калашниковых" и "Калашников — царь" есть и третий конфликт, романтический конфликт достойного человека и толпы, принявший в данном случае форму вполне исторической социальной психологии. То, что глава обесчещен­ной семьи убил обидчика, "вольной волею", должно быть извест­но всем. Именно это смоет с семьи пятно позора. Как верно говорится в исследовании русского роман­тизма, "Грозный в поэме убежден в своей власти не только над жизнью и смертью, но и над душами своих подданных". Личное достоинство в Калашникове неотрывно от народных нравственных представле­ний. Потому, несмотря на "позорную" казнь (что в данном случае отчасти означает и обставленную как зрелище), похороненный не совсем по христианскому обряду — не на кладбище — Степан Па­рамонович оставил по себе хорошую память в народе. Повествование в ”Песне про купца Калашникова” основано на двух началах — коллективном и индивидуально-авторском. Стихия песенного исполнения гусляров наиболее проявлена в слове. Узнаваемы характерные ”устойчивые” формулы, синтаксические построения с градациями, повторами, инверсиями, которые свойственны поэтической речи. Индивидуально-авторское повествование, выражающее иную точку зрения, не сводимую к народной, заметить в тексте сложнее. Она выражена скорее не стилевыми, а композиционными формами. Иллюзия непосредственного гуслярного исполнения с характерным обрамлением рассказа зачином, запевом, концовкой, исходом, обращениями к слушателям настолько велика, что лишь сравнение с подобным типом рамочной конструкции в фольклоре, в частности, в былине, позволяет заметить индивидуально-авторскую точку зрения, которая объемлет повествование гусляров. Сравнение с былинами позволяет отметить, что запев, прибаутка, исход в ”Песне про купца Калашникова” выполняют более широкое, чем в былинах, задание, обрамляя повествование. Как и в фольклорном эпосе, эта ”рама” непосредственно связана с содержанием ”Песни” своей оценочностью, интонацией прославляющего примирения, которая гармонично завершает произведение. Но есть и отличие. Стянутые повторяющимися ”моментами” исполнения, эти традиционные детали повествования несут дополнительный смысл, которого нет в былинных ”прибаутках”. В них конкретизируется место исполнения — двор боярина Матвея Ромодановского,— упомянут гуслярный аккомпанемент рассказу, угощение певцов и ”полотенце белое, шелком шитое” — подарок белолицей боярыни. Благодаря деталям и смысловому единству обрамления возникает представление об особенностях пения гусляров, их аудитории, месте и времени исполнения. Отметим, что именно здесь, в обрамляющей части вводится одно из особых понятий, определяющих природу не только пения гусляров-скоморохов, но древнерусского искусства как особого феномена в целом — это ”потеха”. В ”Песне” содержится широкий круг древних смыслов и значений этого слова. Гусляры ”тешат” народ, вспоминая любовь-кручину царского опричника, суровый приговор царя, глашатаи зовут ”потешить” царя-батюшку зрелищем кулачного боя, ”посмеивается” Кирибеевич, обещая отпустить своего противника, и палач ”весело похаживает”, ”руки голые потираючи”. Следы древнего ритуального смеха, звучащего на игрищах, во время обрядовых праздников, придают особый колорит драматической истории. В ”песне о песне” лермонтовских гусляров проступают глубинные основы серьезно-смеховой культуры Древней Руси, гармонично соединявшей в карнавализованном действии скоморошины полярные начала смеха и плача, жизни и смерти. Внутри поэмы эту авторскую позицию выражает личный повествователь. Композиционно формы его проявления в тексте выражены в активном вмешательстве в течение событий. Для эпического сказителя такая активность не характерна, как не характерна она и для ранних форм классической эпопеи. В лермонтовской поэме концовки глав не завершены в виде отдельных песенных единиц эпопеи, а, напротив, содержат мотивы неопределенности, даже непредсказуемости дальнейшего хода событий. По-своему отдают ему должное и "стар человек", и "молодец", и "девица", и гусляры, которые, проходя мимо его могилы, "споют песенку". Мажорным, подлинно песенным аккордом "Песня..." и кончается.