Понятие «вещи в себе» и природа опыта

Прежде всего, мы должны затронуть глубинное основание всей философии Канта – учение о «вещах в себе».

«Вещью в себе» кенигсбергский мыслитель называет то, чем предметы познания являются сами по себе, т.е. независимо от тех чувственных и логических форм, посредством которых эти предметы воспринимаются и мыслятся нашим сознанием. Характерной особенностью «вещи в себе» является ее непознаваемость. Кант пишет: «нам даны вещи в качестве находящихся вне нас предметов наших чувств, но о том, каковы они могут быть сами по себе, мы ничего не знаем, а знаем только их явления, т.е. представления, которые они в нас производят, действуя на наши чувства. Следовательно, я признаю во всяком случае, что вне нас существуют тела, т.е. вещи, хотя сами по себе совершенно нам неизвестные, но о которых мы знаем по представлениям, возбуждаемым в нас их влиянием на нашу чувственность и получающим от нас название тел, - название, означающее, таким образом, только явление для нас неизвестного, но, тем не менее, действительного предмета».¹

Мы знаем вещи лишь такими, какими они нам являются, говорит Кант. То есть мы знаем явления вещей, а не сами вещи. А явления и вещи в себе – не одно и то же. Явление – это такой предмет, который внутренне организован в соответствии с априорными принципами восприятия и познания. Эти принципы, или формы, присущи нашему сознанию на трансцендентальном уровне, т.е. на уровне его базовых структур, «отвечающих» за формирование опыта. Можно говорить о том, что вещи в себе «аффицируют», пробуждают, активизируют чувственность, но образ вещи (вещь не «в себе», а в нашем сознании, вещь «для нас») именно такова, какой ее представило сознание.

Кант замечает, что к области так понимаемого явления мы не должны относить только так называемые «вторичные качества» предметов – запах, вкус, цвет и т.п. «…Я по важным причинам причислил к простым явлениям сверх этих и остальные качества тел, называемые первичным, как то: протяжение, место, пространство вообще со всем к нему принадлежащим (непроницаемость или материальность, форма и проч.)».²

Нет смысла обвинять Канта в субъективном идеализме, согласно которому любая вещь есть не что иное, как «мое представление». Объективность вещи в себе Кантом признается, не признается только возможность ее познания в «чистом виде». Для сознания, которое имеет иные принципы организации, вещи были бы другими, они по-другому являлись бы ему, имели бы другую форму и другой порядок существования. Но для нас они именно таковы, как мы их мыслим. И как-нибудь иначе мыслить их мы не можем, потому что обладаем именно этим, а не другим сознанием, а оно, в свою очередь, руководствуется именно этими, а не другими нормами и принципами. В.С. Соловьев так комментирует исходную кантовскую позицию: «Наш ум может познавать предметы потому, что все познаваемое в них создается тем же умом по присущим ему правилам или законам; другими словами, познание возможно потому, что мы познаем вещи не сами по себе, а их явление в нашем сознании, обусловленное не чем-нибудь внешним, а формами и категориями нашей собственной умственной деятельности».³

Вот в чем смысл учения о вещах в себе: они недоступны нам, потому что наше сознание изначально (до всякого опыта) определенным образом организовано. Оно не является пустой средой, в которой «скапливаются» впечатления; если бы оно было таким, то на месте структуры опыта (а опыт всегда структурен) был бы хаос, бессвязный поток чувственных образов. Но если оно всегда уже как-то организовано, то, значит, мир является нам таким, каким мы его можем представить, и не иначе. Мы познаем не мир сам по себе, а мир, являющийся нам в соответствии с априорным порядком познания.

Познание всегда имеет дело с вещами, предметами. Мы познаем «предметы». Как раз в отношении понимания «предмета» философия Канта оказалась поистине революционной.

Что же такое для нас «предмет»? Докантовская философия полагала, что предмет – это либо отражение некоей объективной реальности, лежащей за пределами сознания и данной нам в ее истинном виде, либо данность реальности субъективной (переживания, представления – как у Юма и Беркли). Но, по Канту, предметом мы должны считать то, подлинное («в себе» данное), содержание чего нам недоступно. Как пишет В. Виндельбанд, «если согласно обыденному пониманию «предмет» - оригинал, с которым должно согласоваться считающееся истинным представление, то, рассмотренный со стороны самой способности представления, он – лишь правило, по которому должны располагаться определенные элементы представления, чтобы в этом порядке быть общезначимыми».¹

Кант предпринял свою критику разума для того, чтобы установить его границы. Предшествующие философы полагали, что разум способен познавать мир в его безусловных основаниях – таким, каков он есть. Применение разума было в этом смысле «некритичным», т.е. не рефлексирующим по поводу необходимых границ мыслимости. Кант же попытался показать, что познавательное применение разума непротиворечивым образом возможно лишь в границах опыта. Этого правила должна придерживаться не только философия, но и естествознание, и математика.

Есть у Канта и другой аспект вещи в себе. Там, где Кант пытается объяснить возможность достоверного математического и естественнонаучного знания, он применяет понятие «вещи в себе» именно в том значении, которое мы раскрыли выше. Но там, где он обосновывает идеи своей этики и философии истории, своей философии права и государства, актуальным становится другое понятие «вещи в себе». В данном случае под вещами в себе понимаются особые объекты умопостигаемого мира: бессмертие, свобода, Бог. К такому представлению о вещах в себе Канта склоняли уже не столько основоположения его гносеологии, сколько принципы его этики. Кант видел, что зло, присущее человеку, вполне реально и даже, как правило, заслоняет собою добро. Но в душе человека живет неустранимое требование гармонии между нравственным поведением, нравственным умонастроением и счастьем. Кант полагал, что эта гармония (как идеал) возможна не в наличных границах опыта, а лишь в умопостигаемом мире.

Кроме того, названные умопостигаемые начала являются вещами в себе еще и потому, что рассудок не способен к их непротиворечивому пониманию. Стоит нам только попытаться ответить на вопрос о том, бесконечен ли мир или существует ли Бог, как мы начинаем путаться в антиномиях, т.е. в противоречиях, не имеющих рационального решения.