Отношение к морали. Воля к власти.

Проблема морали занимала Ницше на всем протяжении его творчества. Целые трактаты посвятил он исследованию «генеалогии» (происхождения) морали, ее связи с христианской религией и философией, ее влияния на духовную жизнь европейского человека. Отвлеченная философия имеет, по его мнению, моральную природу. То же можно сказать и о христианстве. Сократ, поставивший добродетельную жизнь в зависимость от познания добродетели в ее чистой «идее», и Платон, превративший эту идею в верховный принцип бытия, - вот истинные предшественники христианства с его аскетической, внежизненной моралью.

Мораль – это форма бегства от жизни, выражение страха перед ее грозящей мощью. Это система, основанная на императиве «ты должен», враждебном инстинкту «я хочу». Хлесткие инвективы против морали мы находим практически во всех сочинениях Ницше, в частности, в книге «Воля к власти». Вот некоторые из них: «В основе всякой европейской морали лежит польза стада»; «... задача воспитания – привести члена стада к определенной вере относительно сущности человека; оно сначала само создает эту веру, а потом, основываясь на этой вере, требует правдивости». Для морали «желательно создать условия, при которых «добродетельный человек» будет низведен на роль «полезного орудия» – в качестве «идеального стадного животного», в лучшем случае – пастуха стада»¹. Здесь же мы можем прочесть о добродетельном человеке как «идеальном рабе», о враждебности морали духу аристократизма, о том, что человек, вопреки ее требованиям, должен быть аристократичен, и т.д.

Ницше говорит, что со времен Сократа все моралисты убеждены в том, что счастье есть наивысшая цель человеческой жизни. Для греческого философа, как и для всех его последователей, основа всякого счастья – это совпадение поступка с неизменными нормами добродетели. Неизменное же – по ту сторону жизни.

Так счастье ли нужно человеку? «В действительности, - пишет Ницше, - человек ищет не «счастья». Удовольствие есть чувство мощи: исключите аффект, и вы исключаете те состояния, которые приносят с собой высшее чувство мощи и, следовательно, наслаждения. Высшая разумность – это холодное, трезвое состояние, далекое от того, чтобы приносить с собой то чувство счастья, которое связано со всякого рода опьянением».² В отношении к наслаждению Ницше, как и в период «Рождения трагедии», «дионисист». Дионисизм исключает счастье, потому что не знает его меры. Он вообще – вне меры, а значит, и вне того гармонического соотношения индивидуального и всеобщего, каковое, по самому большому счету, и может быть названо счастьем. Он – экстаз и «опьянение», он – наслаждение чистой мощью жизни (почему и находит ярчайшее выражение в музыке – искусстве по преимуществу «энергийном»). Эта чистая мощь, по Ницше, есть воля к могуществу.

Эта воля, подобно Мировой Воле Шопенгауэра, абсолютно иррациональна. Никакой цели не имеет она в мире и никакого «смысла». Если она и направлена на что-то, то лишь на самовозрастание, на усиление могущества. Нет иных «двигателей» в мировом процессе, кроме воли. Можно сказать, что она – единственная «сущность» жизни, какую признает Ницше. Иных «сущностей» он не знает.

Первична ли воля по отношению к вещам? Нам представляется, что этот вопрос не вполне корректен. Если есть воля, есть и вещи; вещи – сгустки воли, без них она невозможна, как действие невозможно без результата, а воля – это действие. Имманентность воли миру вещей побуждает Ницше рассматривать их не в рамках порядка «сущностей» и «субстанций», а как бы на вертикальной линии возрастания и упадка воли к могуществу. Не мера некоей «онтологической чистоты», близости к «первоначалам», а мера жизненной силы, мощи, энергии – вот что важнее всего для Ницше. То же – и в отношении человека, его существования.