Заключение

К ЕДИНСТВУ ДУХОВНОЙ РАБОТЫ ЧЕЛОВЕКА

Всмутной атмосфере таких эпох немногие оторвавшиеся от своего сословия одиночки, праздные и полные отвращения ко всему, но

духовно одаренные, могут замыслить создание новой аристократии; эту новую аристократию будет трудно истребить, поскольку ее основу составляют самые ценные и неиско­ ренимые свойства души и те божественные дарования, которых не дадут ни труд, ни деньги.

Бодлер1

А Взгляд на современный мир способен вызвать у наблюдателя всяческое отвращение. Это хорошо известно в социально-экономи­ ческих отношениях, вообще в отношениях между людьми: ничего нельзя спокойно продолжать, все надо исправлять. Но не менее глу­ бок кризис и в более узком кругу духовных процессов. Передовые формы литературы и искусства, те самые, что сделали своей задачей освобождение человеческого духа, — например, сюрреализм, — по­ сле многолетних похвальных усилий сегодня увлекают его в сторо­ ну какой-то полуэстетической деятельности, в конечном итоге при­ нимающей маниакальный, чисто ритуальный характер. Ту же цель всегда ставила перед собой и философия — но в ней полное отсут­ ствие авторитета и метода приводит к чрезвычайному разбросу взглядов и тенденций, и в результате эти анархичные, разношерст­ ные исследования, не в силах с пользой поспособствовать созданию какого-либо общего представления о мире, ввергают в замешатель­ ство даже тех, кто полон доброй воли и твердо уповает на лучшее. Наконец, наука столкнулась с небывалыми трудностями, заставляю­ щими ее ставить под вопрос свои самые устойчивые принципы.

1[Ш. Бодлер, Об искусстве, с. 305. — Примеч. пер.]

134

Заключение

Теперь даже сам дух рационализма, который ее выпестовал, смотрит с ужасом на это свое чудовищно-уродливое, но при этом прожорли­ вое пороиэдепие. Всюду, от физики до психопатологии, он обнару­ живает настоятельные поводы для тревоги — в таких открытиях и теориях, о которых и мечтать не могла, к своему стыду, свободная поэтическая фантазия и о которых волей-неволей приходится ду­ мать при методическом исследовании1, именно потому, что оно развивается несвободно и у него нет более строгой обязанности, чем непрерывная полная метаморфоза, непрестанное преобразова­ ние своей глубинной структуры в ходе усвоения преодолеваемых препятствий.

Однако описание теней на этой картине заставляет угадывать и возможность света, ибо сами эти тени указывают, одни — на на­ правление, а другие — на элементы той реформы, которая, можно надеяться, принесет спасение.

Действительно, в мире, где вместо глубины — обычно пута­ ница, вместо смелости и трезвости ума — леность и упование на случай, вместо принципов поведения — небрежение, а самое бе­ зосновательное самомнение сходит за гениальность, достаточно будет проявить силу, решимость и строгость в исполнении реше­ ний, чтобы привлечь немало сторонников. Что же до остальных, то им от природы свойственно плестись за другими и подчиняться их власти.

В интеллектуальном отношении исправить предстоит все. Необхо­ димо делать это твердо, без всяких уступок. Не так давно я писал: «Распущенность дошла до непомерной дерзости. Она даже образо­ вала бы систему, если б органической слабостью распущенности как раз не была полная неспособность создать систему. Неважно: сегодня мы должны так же далеко заходить в строгости, как другие еще недавно заходили в попустительстве»2.Я и далее готов неустан­ но повторять этот лозунг. Тем не менее проблему следует рассмат­ ривать со всех сторон: дух абстракции и грубых упрощений (доста­ точно точно обозначаемый терминами «рационализм» и «позитивизм») напрасно отбрасывал в кромешный мрак все те эле­ менты жизненного опыта, которые не помещались в его узких рам­

1Во всяком случае показательно, что самые смелые и последовательные по­ пытки разрушения форм чувствительности и предзаданных восприятий

возникли не в поэзии, а в пауке, особенно в релятивистской физике, како­ вая тем самым вносит важнейший вклад вто долгое, грандиозное и обдуман­ ноерасстройство всех чувств, которого требовал Рембо.

2 Цитата из работы Р. Кайуа «Искусство перед судом интеллекта» (1935). —

Примеч. пер.

135

Роже Кайуа. Миф и человек

ках. Такая позиция непонимания несла в себе зародыш собствен­ ной гибели и неизбежно имела пагубные во многих отношениях последствия.

В самом деле, человеческий дух извечно сталкивается с чрез­ вычайно тревожными проблемами, находя удовлетворение лишь в их разрешении. В человеке есть некая теневая пелена, которая простирает свою ночную власть на большинство его аффектив­ ныхреакций и процессов его воображения и с которой все его суще­ ство ежеминутно вынуждено считаться и бороться. Неустанное любопытство человека прежде всего и обращается к этим тайнам, столь причудливо соседствующим с его ясным сознанием, а потому любое знание, отказывающее им во внимании и доверии, предвзято отвергающее или равнодушно игнорирующее их, по праву кажется ему непростительной изменой собственному предназначению. Вот почему, когда дух позитивизма ограничил методические исследова­ ния сферой, куда не попадали эти волнующие препятствия, они все­ цело перешли в ведение эмоционально-сентиментальных сил, ко­ торые, не сумев с ними справиться, не нашли ничего лучшего как обожествить их.

Тогда-то и развилась губительная тенденция приписывать всевозможные достоинства странному и чудесному, рассматри­ вая их именно как таковые и стараясь в этом состоянии их и удер­ живать. Вслед за Рембо находили удовольствие в сакрализации умственного расстройства, но, в отличие от него, не находили в себе достаточной трезвости, чтобы открыто признать это, и до­ статочного мужества, чтобы выйти из этой пустой игры. Пришло время порвать с таким интеллектуальным гедонизмом. Безуслов­ но, тайна должна нам многое поведать, во многом признаться; но только добьются этого не те, кто тешится ею и встает перед ней в экстатическую позу, — ибо здесь, как и во всем, небо принадлежит яростным.

Иные, правда, как будто склонны не столько довольство­ ваться этим легковесным наслаждением, сколько признать за не­ ведомым некоторую трансцендентность по отношению к дискур­ сивному мышлению, пытаясь преодолеть такое мышление и постичь все не постижимое уму благодаря поистине резком у пе­ ревороту, радикальному разрыву в непрерывности интеллекту­ ального развития.

Неясно, правда, на каком основании можно из непонятости сделать вывод о непонятности: право же, это значит недорого це­ нить способность нашего ума к совершенствованию и неосмотри­ тельно переоценивать незыблемость нынешних рамок мышления, как будто они не поддаются расширению. С другой стороны, мало­ вероятно, чтобы в мире, который во всем предстает нам как еди­ ная вселенная, содержался бы непреодолимый разры в между вое-

136

Заключение

принимаемым и формами восприятия. Наконец, в практическом плане трансцендентная апперцепция предполагает резкий и пол­ ный отказ от прежних мыслительных рамок, тогда как ничто не до­ казывает, что не лучше было бы сохранять нынешний синтаксис миропонимания, должным образом развивая его дальше. По мень­ шей мере неосмотрительно оставлять то, что имеешь, ради чего-то другого, что лишь представляется воображению: результат может оказаться весьма печальным. Так или иначе, не говоря уже о различ­ ных подозрениях, которые систематическая мысль способна бро­ сить на течения, пытающиеся ее преодолеть1, полезнее будет не от­ казываться от базовых операций, которые вполне достаточны как исходная точка, а уже отсюда можно бесконечно идти сколь угодно вдаль и вширь.

Вообще, задачи нашего времени все настоятельнее требу­ ют не довольствоваться более озарениями, которые я описывал, в основном следуя за Фихте2, как рассеянные, неустойчивые, мало­ обоснованные, ничего не стоящие без предварительного реше­ ния в них верить и приятные лишь постольку, поскольку им дове­ ряют3. Бесплодно противопоставлять их как таковые логической и систематической мысли. Надо победить противника его же оружием, еще более строгой последовательностью и системной жесткостью, такими построениями, которые бы вбирали его в се­ бя и объясняли, а сами не преодолевались и не разлагались бы им. Такой прием генерализации4, посредством которого риманова геометрия поглощает евклидову, а релятивистская физика — ньютоновскую, признавая их как частный случай в рамках более широкого обобщения, как раз и указывает нам верный путь. Ис­ ход соперничества между системностью и рациональностью — понимая под последним термином формы интеллектуальной ин­

1Не стану перечислять здесь эти подозрения, так как при столкновении двух разных способов мышления бесполезно брать у одного из них доводы прочив другого, и наоборот. Лучше сопоставить те недостатки, которые им внутренне присущи.

2 Cf. Grundzüge desgegenwärtigen Zeitalters, 8-я лекция. Аргументацию немец­ кого философа я кратко изложил и прокомментировал встатье, опублико­ ванной вспециальном номере журнала «Кайе дю сюд», посвященном не­ мецкому романтизму (1937).

* Roger Caillou», Procès intellectuel de l’Art, lrc édit., 1935, p. 10.

4 Подчеркнем — ибо еще слишком многие умы сохраняют приверженность если не к логике Аристотеля, то к диалектике Гегеля, — что Больяй или Ло­ бачевский не отрицают Евклида, а Эйнштейн — Ньютона, что невозможно перейти от одной системы к другой простой заменой плюса на минус. Здесь имеет место генерализация, а это совсем другое (cf. G. Bachelard, Le Nouvel Esprit scientifique, Paris, 1934).

137

Роже Кайуа Миф и человек

туиции, поскольку они противостоят содержанию опыта1, — не оставляет более сомнений ни в одной области. Этот конфликт по всем пунктам завершился капитуляцией рациональност и перед принципами систематизации. Иначе и быть не могло, ведь именно систематизация определяет собой различные ста­ дии рациональности. При таком движении вперед знание обога­ щается от каждой победы, усваивая субстанцию завоеванного, и поэтому объяснительный принцип, в каждый момент оказываясь выше того, что он объясняет, благодаря этой непрерывной инте­ грации все время сохраняет основной признак научного иссле­ дования, который и придает ему в ходе противоборства гранди­ озное преимущество: он объясняет все, его же не объясняет ничто.

Опираясь на столь прочное основание, методическому исследова­ нию нечего опасаться ни так называемых более позитивных систем, ни всяческих видов интуитивных знаний, и оно может господство­ вать над теми и другими. Именно в таком смысле можно без лишней гордости говорить о воинствующей ортодоксии, черпающей авто­ ритет лишь в прочности своих принципов, точности их примене­ ния и привлекательности своих требований. Следует при этом раз­ рушить за собой мосты, резко отмежеваться от посредственности и подделок. В самом деле, сдерживаться незачем, ведь речь идет об от­ рицании порядка, когда плевелы имеют те же права, что и зерна, а здравой мысли претит, когда слабость и непоследовательность, пользуясь таким же вниманием, что и острота и связность ума, спо­ собны погрести их под множеством поделок, которые они каждо­ дневно производят. Конечно, иным может и не понравиться жела­ ние распространить на интеллектуальную сферу ницшевский призыв «будьте резкими», — но это лишь те, у кого просто много причин опасаться такого установления. Тем же, кому бояться нечего, стыдно было бы не воспользоваться им, чтобы справедливо разоб­ лачить и посрамить своих противников.

Итак, необходимо с крайней суровостью обращаться с теми, кто не­ способен сам быть суров с собой. Сверх того, если мы не хотим, что­ бы наши старания пропали зря, то эту интеллектуальную реформу нужно рассматривать как подлежащую генерализации и распрост­

1Сходным образом Ф. Франк определяет здравый смысл как стремление согласовать экспериментальные факты с космологией классической философии (Ph. Frank, Théorie de la connaissance etphysique moderne,

Paris, 1934, p. 18).

138

Заключение

ранению на все области человеческой деятельности и вести себя со­ ответственным образом. Хотя такая цель и может показаться преж­ девременной, ее совсем нелишне иметь в виду, так как, учитывая весь масштаб своего предприятия, мы обычно получаем от этого энергию, которую можно использовать уже сейчас

Кроме того, подлинная интеллектуальная непримиримость не может не идти рука об руку с непримиримостью моральной, и ни одно идейное течение никогда не образуется без тесного союза этих двух видов требовательности. Показательно, что уже в про­ шлом веке те, чья интеллектуальная позиция отличалась наиболь­ шей притягательной силой, нередко занимали, для своей эпохи, и образцовую моральную позицию: Бодлер, Рембо, Лотреамон. Ныне же, когда не стало авторитета, который мог бы осудить интеллекту­ ала, грешащего против разума или нравственности, когда в этих во­ просах распущенность почитают за добродетель, а бесчинство — за достойную прихоть, чтобы сделать бунт своим официальным занятием, больше не нужно ни гениальной изобретательности, ни великой смелости. Это значит просто занимать удобное поло­ жение, продолжая пользоваться престижем, завоеванным в герои­ ческие времена людьми, которые сегодня отреклись бы от всякого родства с ругинерами и льстецами, что так любят выставлять себя их преемниками и кому все они — первый в своих критических статьях, второй в «Лете в аду», последний в «Предисловии к Стихо­ творениям» — кажется, уже заранее позаботились дать самую рез­ кую отповедь.

Те ценности, которые они отстаивали, — ярость, но вместе с тем и верность и честь, — оказались восстанием лишь по воле вещей, столкнувшись с невыносимым гнетом более низменных начал. Сего­ дня же, когда место свободно, а между тем у нас на глазах многие только и стараются что продлить анархию, эти ценности, в высшей степени привлекательные своей весомостью и чистотой, должны пе­ рейти в наступление иутвердить выражаемое ими представление о мире не как беспорядочный хаос разноголосых притязаний, а как единственно способное обосновать строй мысли, считающийся с непреложными постулатами человеческого бытия.

Эта моральная нетерпимость должна безотлагательно про­ явиться и в интеллектуальных исследованиях, где требуются преж­ де всего добросовестность, способность не поддаваться соблазну и твердость, не считающаяся с желанием кому-либо понравиться. В самом деле, у познания есть своя этика, без которой оно не за­ служивает ни почета, ни жертв, да и не могло бы их добиться. Что­ бы познание было достойно называться ортодоксией, ему мало быть устойчивым против любой методологической критики; нуж­ но еще, чтобы оно не было безразличным к человеческой чувстви­ тельности и непосредственно представало ей облеченным импе­

139

Роже Кайуа. Миф и человек

рат ивной притягательной силой, будучи способно немедленно ее мобилизовать1.

Для достижения такой цели моральные гарантии не менее не­ обходимы, чем интеллектуальные; да и как сохранять и предостав­ лять интеллектуальные гарантии, если их перестанет поддерживать строжайшая совестливость во всем жизненном поведении? Ведь не­ мыслимо, чтобы уступка в одном пункте не привела к тому или ино­ му ослаблению в других, — ибо устройство человеческого существа носит единый характер.

Собственно, стремление к ортодоксии есть не что иное, как

презумпция идеально единого предприятия, чья цель — осущест­ вить на практике целостность человеческого существа, поставив различные его функции на службу живому и непрерывному творче­ ству, которое полнее всего удовлетворит его основные стремления, не раздавая им неполную, разнородную и рассеянную пищу, но су­ мев связать органической связью вслед за их усилиями и их честь, а тем самым сделать сильнее и яснее их требования благодаря созна­ тельной и живой проверке их взаимной связи и солидарности.

• • *

Такова дальняя перспектива, почти неправдоподобное упование. Ближайшая же цель, для достижения которой сегодня требуется на­ ша энергия, настолько же скромна и точна, насколько смутными могут показаться эти грандиозные перспективы. Во всяком случае, исходная точка и конечная цель имеют по крайней мере одну об­ щую черту, связаны общим постулатом строгости: перед лицом все­ общего попустительства этого уже довольно, чтобы отчетливо вос­ принимать их родство. Начиная боевые действия, следовало сразу же ясно заявить, в чем цель войны: это медленное, но верное пост­ роение такой доктрины, которая в своей точности была бы связана и с философской истиной, и с аффективным удовлетворением и, давая каждому из нас уверенность в своей судьбе, одновременно бы­ ла бы ему моральным императивом во всех конфликтах и техниче­ ским средством в любых трудностях.

1Действительно, единственное различие между обычными научными ис­ следованиями и той специфической формой познания, которая здесь опи­ сывается, втом, что любой результаттакого познания по определению на­ ходится также и в плане ценностей, а потому властей над аффективной жизнью людей. Отсюда агрессивность всякой ортодоксии.

ЧЕЛОВЕК И САКРАЛЬНОЕ