Переплетение языков описания

На самом деле ни одна наука не бывает чисто естественной, гу­манитарной или логической. Редкие мистики молча застывают на стол­пе, — чаще они призывают других поверить в их опыт. Практик всегда объясняет, почему он действует именно так, а не иначе. А великие есте­ствоиспытатели, как правило, всегда видели смысл в найденных ими законах. Для гуманитарной науки типичны как логические рассужде­ния, так и постоянный поиск фактов. В этом нет ничего удивительного: человек (коим является любой учёный также) делает в своей жизни много разных вещей. Из того, что учёные иногда кушают, не следует, Что они нарушают чистоту своих наук. А из того, что физики и метафи­зики высказывают свои утверждения в письменном тексте, не следует, что все они — писатели или лингвисты.

Ни один способ описания реальности заведомо не является пол­ным и исчерпывающим. Ориентированные на поиск истины естествен­нонаучные построения неизбежно будут переплетаться с поисками эф­фективного практического действия, с попытками найти смысл в по­строенных теориях, будут проверяться как логическим анализом, так и мистическим переживанием достоверности-недостоверности нашего знания. Однако в каждом случае важно понимать, что хотел сам уче­ный, чему он отдаёт приоритет. В каждом типе наук — свои принятые

111

нормы доказательности, свои каноны оформления полученных резуль­татов и т. д. И в каждом конкретном случае целесообразно отмечать, каким способом проверки своих утверждений пользуется в данный мо­мент учёный, на каком языке делает своё описание реальности.

Некоторые мистики при изложении своих позиций стараются их обосновывать логически, эмпирически или практически. Если подоб­ные обоснования и нужны мистикам, то лишь для той или иной трак­товки заведомо истинного (т. е. подтверждённого откровением) поло­жения. Мистические (особенно религиозные) системы опираются на чувство всеобщей взаимосвязи, а потому полностью завершены во всех своих основных частях — приверженцы этих систем не могут изменять созданную в них картину мира. Тертуллиан, на мой взгляд, был более прав, чем логически обосновывающие свои позиции теологи: абсурдность того, во что мы верим, укрепляет веру. Об этом же говорил Д. Юм: религия осно­вана на вере, а не на разуме, и защищать сё с помощью принципов челове­ческого разума — значит ставить её в опасное положение.

Вот в Библии говорится об удивительном долголетии допотоп­ных патриархов: Адам жил 930 лет, Иаред — 962 года, Ной — 950 лет и т. п. Религиозный человек не может подвергать сомнению первоисточ­ник и считать эти данные отголоском древних легенд. Теолог же счита­ет своим долгом найти этим датам более-менее приемлемую логиче­скую интерпретацию — скажем, такую: хотя через грехопадение чело­век утратил Божественный дар бессмертия, однако зараза смертности могла лишь постепенно сокрушать первобытную крепость организма. Или обосновать иначе: факт патриархального долголетия — лучшее под­тверждение Божественного Промысла, направленного на сохранение ре­лигиозной истины, распространение человеческого рода и утвержде­ние основных элементов морали и культуры '. Не берусь судить, какое из объяснений лучше. Кто не верит в концепцию сотворения мира за шесть дней, тот всё равно не верит, а кто верит, тот может принять то объяснение, которое ему понравится. Если же между частными интер­претациями существует расхождение, которое кто-нибудь посчитает принципиальным, — происходит раскол, появляются ереси и т. д. Но взгляд на первоначала мира в рамках одной и той же религии по самой сути однажды принятой веры не может от этого измениться.

Естественнонаучные теории имеют сформированные критерии обоснованности своих утверждений (опираясь одновременно и на ло­гику, и на эксперимент), однако — вопреки расхожему мнению — они

'Новая толковая Библия. Экзегетический комментарий, 1. Л., 1990, с. 285.

112

крайне туманны (поскольку пытаются быть не зависимыми от субъек­тивизма очевидности), их построения во многом бессмысленны (пото­му что мир сам по себе не имеет смысла — он таков, каков он есть), заведо­мо не совсем верны и, к тому же, непосредственно на практике не приме­няются. И всё же именно они дают нам самое надёжное приближение к истине! Психологика среди разных путей поиска разгадки сознания выби­рает в качестве приоритетного путь естественной науки и пытается строить свои описания, прежде всего, на естественнонаучном языке.

Догадываюсь, что отнюдь не все психологи примут этот выбор с восторгом. «Психологические теории, — утверждает выдающийся тео­ретик, мистик, но, прежде всего, психотерапевт К. Юнг, — дьявольская вещь. Разумеется, нам необходимы некие точки отсчета для ориента­ции и определения системы ценностей; но их всегда следует рассмат­ривать только в качестве вспомогательных концепций, которые в лю­бой момент можно оставить в стороне. До сих пор мы знаем так мало о человеческой душе, что можно считать нелепой даже мысль о том, что мы настолько продвинуты, чтобы строить общие теории. Вне всякого сомнения, теория является лучшим прикрытием для невежества и не­достатка опыта... Огромное разнообразие человеческих индивидуаль­ностей и их неврозов привело меня к тому, что идеальный подход к каждому случаю предполагает минимум априорных предположений»'. Впрочем, Юнг как мистик и практический психотерапевт, конечно же, и должен призывать к магическому действию.

Пусть избранный путь естественной науки не решает всех про­блем, пусть он побуждает всегда сомневаться в найденных решениях. И всё-таки в данной книге именно этот путь считается наиболее плодо­творным для проникновения в сокровенные тайны, так как он проло­жен по наиболее проверяемой дороге. Конечно, разгадка никогда не бу­дет окончательной, поэтому найденные на этом пути решения обяза­тельно покроются пылью последующих веков. Но они могут остаться в человеческой культуре, если будут трансформированы так, чтобы соот­ветствовать будущему знанию.

При этом будем помнить: психология — всё-таки особая наука. В любой науке переплетаются языки описания, но в психологии они переплетаются наиболее сильно. Любая психологическая теория (в от­личие от теории физической) сама по себе воздействует на предмет соб­ственного изучения — на сознание. (Физическая теория тоже воздейст­вует на сознание, но сознание не есть предмет физической теории).

'Цит. по кн. Якоби М. Встреча с аналитиком. М., 1996, с. 12-13.

113

Содержание сознания с необходимостью включает в себя значения и смыслы, а значит, подлежит гуманитарному описанию. Описание осо­знаваемого всегда является описанием осмысленного. Как бы ни хоте­лось рассматривать психику только с естественнонаучной точки зре­ния, психическое всегда будет содержать не подлежащую исключению гуманитарную добавку. Однако более подробно об этом пойдёт речь уже в следующем томе.

В любом научном описании неизбежно присутствуют мистиче­ские переживания, ибо только они могут передать читателю то чувство очевидности излагаемого, которое присуще автору описания и без ко­торого текст непонятен. Но мистическое осознавание очевидности при­даёт самому мистическому в психологии особое значение. Мистический опыт (как факт существования такого опыта, но не как его содержание) может и должен получить естественнонаучное объяснение при описа­нии сознания. Впрочем, такое объяснение никогда не удовлетворит под­линных мистиков. При этом следует помнить: мистическое и естествен­нонаучное обоснование несопоставимы, мистика и наука имеют раз­ные, не переводимые друг в друга языки описания реальности. С этой точки зрения, якобы намечающаяся конвергенция естественнонаучного мышления и мистицизма, о которой сегодня часто пишут и мистики, и даже некоторые учёные ', — не более чем недоразумение.

Я готов признать, что многие великие мистики задолго до Эйн­штейна говорили об относительности. Но из этого ничего не следует — идеи мистиков в принципе и не подразумевали, и не могли выразить ни физического смысла теории относительности, ни её космогонии, ни того, что Е=mс². Язык физических теорий XX в. и язык средневековых трак­татов — разные языки, не допускающие перевода с одного на другой. Поэтому же не стоит искать соответствие триады 3. Фрейда («Я», «ОНО» и «СВЕРХ-Я») с тремя уровнями психической организации в ведическом учении или с христианской Троицей². С равным успехом можно было бы искать соответствие с тремя основными цветами в непрерыв­ном спектре радуги, с «Тремя мушкетёрами» А. Дюма или даже с таким хорошо известным на практике фактом, что табуретка, чтобы быть устойчивой, должна иметь не менее трёх ножек... Естественная наука приходит к своим открытиям слишком трудным и очень долгим путём,

'См. обзор: Шишкина В. С. Проблемы психологии в свете крушения старой научной парадигмы. // Теоретические и прикладные вопросы психологии. СПб, 1997. с. 213.

² Хотя это делается, См. Шкопоров Н. Б. Перспектива содержательной реформы в структуре современной науки. // Теоретические и прикладные вопросы психологии. СПб, 1997. с. 218-219.

114

чтобы в порыве откровения кто-нибудь мог высказать будто бы сход­ные идеи на несколько сотен или даже тысяч лет раньше. Это всегда лишь кажущееся сходство. В порыве откровения в лучшем случае можно нечто понять, но нет языка, на котором это нечто можно было бы высказать.

Итак, психология вынуждена пользоваться разными языками для описания изучаемых ею явлений. Важно лишь каждый раз отдавать себе отчёт, каким языком в каждом конкретном случае мы пользуемся, зара­нее знать, что именно будет результатом исследования, и никогда не путать между собой разные языки и каноны обоснования. Рассмотрен­ная классификация путей познания имеет важное значение для построе­ния психологики. Механизм сознания предлагается изучать методами естественных наук, а содержание сознания — методами наук гумани­тарных. Мозг при этом рассматривается в качестве идеального логика и вычислителя. И в каждом конкретном случае в зависимости от предме­та изучения следует применять разные способы обоснования своих утверждений. Убеждён, что в психологии естественнонаучное и гумани­тарное описание взаимно дополняют друг друга: естественнонаучный под­ход позволяет исследовать неосознаваемый механизм порождения созна­тельных переживаний, а гуманитарный — их осознанное содержание.