Закон разрыва шаблона. Работа сознания над неожиданным изменением контекста

Выделим три качественно разных типа неожиданности для со­знающего субъекта:

1. Неожиданное изменение контекста — осознанные или неосознан­ные ожидания, имевшиеся у субъекта ещё до возникновения исследуемой ситуации, оказываются в противоречии с опытом, так как внезапно выясняется, что субъект находится в качественно другом классе ситуаций, чем ожидает;

2. Неожиданное нарушение закономерности, чаще всего количест­венной, найденной субъектом для данной конкретной ситуации (т. е. «здесь и теперь», как говорят восточные мистики и гуманисти­ческие психологи);

3. Ситуации вероятностного ожидания (когда субъект не имеет до­статочной информации, чтобы построить строгую закономер­ность): более неожиданны будут такие стимулы и реакции, которые менее вероятны.

Эта классификация не претендует на строгость. Прежде всего, потому, что контекст не может быть точно определён. Он всегда заведо­мо субъективен — это то, что ранее было принято субъектом за истину. Появление слова «стул» в наборе слов «стол, диван, кресло, шкаф» ве­роятнее, чем, скажем, слова «усердие» или какой-нибудь цифры. С чем это связано — с контекстом или с ситуацией? Чем, например, для созна­ния субъекта будет появление пуговицы в ряду цифр, предъявляемых для запоминания: нарушением ситуативной закономерности, сменой контекста или предъявлением менее вероятного стимула? И всё же мож­но попытаться оценить, о каком типе неожиданности идет речь. Если испытуемый многократно участвовал в экспериментах по запоминанию цифр, предъявление пуговицы будет нарушением контекста — испыту­емый может даже не понять, что пуговица является стимульным материа­лом, который также следует запоминать. Если он впервые участвует в экс­перименте, то первое предъявление пуговицы окажется лишь нарушением ситуативной закономерности. Если же пуговица уже появлялась, хоть и редко, в ряду цифр, то её предъявление будет лишь менее вероятно.

328

Наибольшей неожиданностью для сознания, разумеется, является внезапная смена контекста. В этом случае у испытуемых наблюдается Состояние растерянности (иногда даже шока), которое исчезает только тогда, когда испытуемому удаётся переинтерпретировать ситуацию и найти иной контекст, соответствующий данной ситуации. Вслед за ос­нователями нейролингвистического программирования назовем пове­денческую и сознательную реакцию на такую смену законом разрыва шаблона: неожиданная смена контекста вызывает эмоциональный шок U сбой в поведении до тех пор, пока в результате работы защитного пояса сознания не произойдёт переинтерпретация ситуации, не будет найден новый контекст (извлечённая на поверхность другая часть ба­зового содержания сознания), с точки зрения которого и будет далее рассматриваться эта ситуация.

Ещё структуралисты изучали субъективные переживания испы­туемых, когда они встречались с «неожиданным восприятием, проти­воречащим всему запасу прежних впечатлений» (например, восприя­тие ребёнком первого в своей жизни солнечного затмения). Такое восприятие, отмечает К. Г. Ланге, не находит доступа к нашему сознанию, служит причиной страха и ужаса. «Новое восприятие вызывает оста­новку, сопротивление в сознании: оно возбуждает группы представле­ний и чувств, быстро сменяющих друг друга, приводит душу в состоя­ние беспокойства и напряжения». К. Ланге приводит пример: слуга Ливингстона, поехавший с ним из Африки в Европу, не смог приспосо­биться к бесконечной водной глади океана, бросился в воду и утонул '. Даже одно только попадание в непривычную обстановку (мама уехала в командировку, а двухлетний сын впервые остался ночевать у бабуш­ки) может оказывать на маленьких детей травмирующее воздействие и вызывать у них заикание ².

Экспериментальные исследования в этом направлении проводи­лись редко, но всё же можно встретить эксперименты, непосредствен­но связанные с внезапной сменой контекста. Неожиданность смены контекста вызывалась разными способами.

• Н. Р. Шенгер-Крестовникова впервые наблюдала действие обсужда­емого закона в 1916г. Она проводила опыты на собаках в лаборато­рии И. П. Павлова и описала феномен, позднее получивший назва­ние экспериментального невроза. (Напомню, что мы вправе гово­рить о работе сознания у животных. В соответствии с ранее принятым

' Ланге К. Г. Об апперцепции. // Приложение к «Циркуляру по Варшавскому учебному округу», 1905, 1-9, с. 9-15.

²Kypшeв В. А. Заикание. М., 1973, с. 50 и др.

329

нами определением, если у них есть психика, то присутствует и со­знание). Опишем суть эксперимента. На первом этапе животному предъявляют круг, и если в ответ на предъявление оно совершает определенное действие, то получает положительное подкрепление: ему дают пищу или перестают бить током и т. п. Если же предъявля­ется не круг, а эллипс, то что бы животное ни делало, его действия не подкрепляются (или — в другом варианте — для получения под­крепления оно должно совершить также определенное, но другое действие). Животное обучается дифференцировать, как говорят в школе Павлова, предъявляемые раздражители и вести себя так, что­бы получать подкрепление. На следующем этапе экспериментатор начинает уменьшать различие между кругом и эллипсом: округлять эллипс и слегка сдавливать круг. Собаке приходится прилагать всё больше усилий для дифференцирования предъявляемых фигур, ибо по мере их деформации различение становится всё более трудным. Уже сам экспериментатор, чтобы отличить эллипс от круга, вынуж­ден делать карандашные пометки на обратной стороне этих фигур... В конце концов наступает третий этап — собака перестает разли­чать предъявляемые стимулы. Вот тогда-то у нее и возникает экспе­риментальный невроз — выработанные условные рефлексы нару­шаются: она может начать кусаться или, наоборот, стать вялой; мо­жет скулить или лаять; может отказаться от пищи; застыть на месте; забраться под стол; лизать руки экспериментатору — в общем, про­являть то, что называется расстройством поведения или «срывом высшей нервной деятельности» '. Подобные «экспериментальные неврозы» возникают только после участия животных в экспери­менте на первых двух этапах. Если же сразу начинать вырабаты­вать условный рефлекс с неразличимых стимулов, то никакого расстройства поведения наблюдаться не будет. Поэтому наруше­ния в поведении животного при экспериментальном неврозе мож­но трактовать как следствие смены контекста — в данном случае как следствие обманутого ожидания зависимости подкрепления от собственных действий по различению стимулов. А в итоге у собаки наблюдаются растерянность и, рискну сказать, непонима­ние ситуации — она не может найти адекватный способ дей­ствий, обычные для нее программы поведения нарушаются. Спо­собность к переинтерпретации ситуации у собак, видимо, не слиш­ком высока.

' Подробнее см., например, Яковлева Е. А. Экспериментальные неврозы. М., 1967.

330

• К. Левин, наверное, был первым, кто начал экспериментировать с людьми, создавая прямо в эксперименте бессмысленные для них ситуации, т. е. ситуации, в которых естественный контекст вне­запно оказывался ошибочным. Например, испытуемый находит­ся в контексте «участие в эксперименте с целью исследования его интеллекта или памяти». Экспериментатор приглашает его в кабинет, но вдруг извиняется за вынужденный перерыв в иссле­довании: «Я забыл, что мне необходимо позвонить», выходит из экспериментальной комнаты и более не возвращается. Испытуе­мый ждёт 10-20 мин., начинает производить какие-то манипуля­ции с предметами: перелистывать книгу, трогать бисерную зана­веску на шкафчике, все без исключения позванивали колокольчи­ком (в том числе почтенные профессора и сотрудники берлинского института психологии — например, ученица Левина Б. В. Зейгарник '). В конце концов испытуемый перестает понимать, что проис­ходит и что же он должен делать. И, как пишет Л. С. Выготский, в течение долгого времени остаётся «в состоянии колебания, рас­терянности, нерешительности»².

• Ранее уже упоминался эксперимент А. Бейвеласа, описанный Г. Бейтсоном: перед испытуемым ставят доску, на которой имеется несколько кнопок, и просят его найти правильный способ нажатия кнопок. Испытуемый нажимает кнопки, а звонок сообщает испы­туемому, что он правильно нажал кнопки. У испытуемого выра­батывается, пользуясь термином Скиннера, суеверное поведение. В этом разделе, однако, нас интересует другое — реакция испы­туемого на неожиданное для него изменение контекста. Итак, Бейвелас прекращает эксперимент и сообщает испытуемому, что между кнопками и звонком нет никакой связи. Испытуемый по­трясён. Он не верит экспериментатору. Испытуемый, оказав­шись — вопреки ожиданиям — в ситуации неожиданного обма­на со стороны экспериментатора, переживает растерянность, недоверие, непонимание. Он попадает в логически противоречи­вое положение. Он понимает, что его ожидания не соответствуют действительности, и надо принять решение: либо созданная им де­терминированная «теория» нажатия кнопок — полная чушь, спро­воцированная обманом экспериментатора при постановке задачи в начале эксперимента, либо его теория верна, и экспериментатор,

' Зейгарник В. В. Теория личности К. Левина. М„ 1981, с. 45.

² См. Выготский Л. С. Собр. соч., 2, с. 463.

331

заведомо обманывающий его в конце эксперимента, не является обманщиком. Нарушено контекстное ожидание. Поэтому испы­туемый сохраняет веру в свою ничем не обоснованную теорию до тех пор, пока не переинтерпретирует ситуацию и не поймёт, что эксперимент посвящен как раз изучению реакции испытуемого на нарушение его ожиданий.

• Г. Гарфинкель создал, как он объявил, особый тип эксперимента, названный им этнометодологическим. Суть эксперимента — в неожиданном нарушении общепринятого и нормального хода собы­тий, что приводит, по его утверждению, к возникновению «чувст­ва смущения, неуверенности, внутреннего конфликта, психосоциаль­ной изоляции, острой и непонятной тревоги»'. Например, в ходе обычного разговора экспериментатор начинает приближать свое лицо к лицу ничего не подозревающего собеседника. Сначала парт­нёр испытывает смущение, отодвигается. Но, в конце концов, ин­терпретирует ситуацию понятным для себя способом, восприни­мая действия экспериментатора либо как действия психически больного, либо как действия, имеющие прямую сексуальную на­правленность. Типичная реакция испытуемого: «Ты что, ненор­мальный?».

• Основатели нейролингвистического программирования среди эф­фективных приемов психологического воздействия выделяют та­кой: неожиданное прерывание автоматического действия (шаб­лона). Часто используемый в их работах пример — прерванное рукопожатие. Экспериментатор протягивает испытуемому руку для рукопожатия. Тот, в соответствии с имеющимся шаблоном поведения, охотно отвечает тем же. В ответ экспериментатор об­хватывает его запястье левой рукой и внезапно приподнимает про­тянутую для рукопожатия руку вверх. В течение короткого вре­мени (не больше 10 секунд) испытуемый оказывается без програм­мы действий. В этот момент он легко поддается разнообразным внушениям экспериментатора. Например, возможно такое: «Дай­те вашей руке медленно опуститься, но не быстрее, чем вы впа­дёте в глубокий транс» ².

• Изменение контекста применяется как психотерапевтический приём. Ф. Зимбардо, например, утверждает, что одно лишь использование

' Garfmkel H. Studies in ethnomethodology. New Jersey, 1967, p. 55.

² Трансформация личности: нейролингвистическое программирование. Одесса, 1995, с.271-273.

332

неожиданных костюмов и масок, разыгрывание чужой роли и го­ворение чужим голосом способствует излечению от застенчиво­сти '. Известный актёр И. В. Певцов преодолевал на сцене соб­ственное заикание, внушая себе, что на сцене действует не он, а персонаж пьесы, который не заикается ². Где-то я читал, что шо­кирующее влияние неожиданного изменения контекста способно даже излечивать от пьянства. В комнате, где пьяница спал после излишнего возлияния, специально сделанные макеты всех вещей прикреплялись к потолку. Это настолько противоречило привыч­ному контексту, что проснувшийся утром человек мог дать себе зарок более не прикасаться к алкоголю.

• Такое резкое изменение контекста, как война, приводит к чрезвычай­но мощным психологическим сдвигам. Ограничусь только одним при­мером: отмечается, что во время войны неоднократно уменьшается либо даже вовсе исчезает шизофреническая деградация ³.

• Когда действия в результате постгипнотического внушения не име­ют для лиц, подвергавшихся гипнозу, естественного сознательно­го объяснения, то, по мнению В. М. Бехтерева, они удивляются осуществлению постгипнотических внушений не менее окружа­ющих ⁴. А как уже отмечалось, такие действия приводят испыту­емых в состояние волнения и беспокойства, отмечаемое практи­чески всеми исследователями. Растерянность и удивление про­должаются до тех пор, пока испытуемый не найдет объяснения (пусть ложного) собственному действию.

• П. Жане говорит о больных в состоянии меланхолической депрессии как о людях, прогнозирующих исключительно ужасные последствия любого события, всегда пессимистичных и предчувствующих катастрофу. Используя наши термины, можно сказать, что они находятся в контексте постоянного ожидания неудач и неприятно­стей. Как реагируют такие больные на неожиданное для них прият­ное известие, противоречащее принятому ими контексту? Любое приятное событие само по себе не столько вызывает шок (такие больные и так всегда в шоке ⁵), сколько сразу интерпретируется как приносящее беду. Стоит сделать замечание: прогнозирование

' Зимбардо Ф. Застенчивость. М., 1991, с. 178-179.

² См. таинственные явления человеческой психики. Харьков, 1997, с. 213.

³ См. Кемпинский А. Психология шизофрении. СПб, 1998, с. 55.

⁴ Бехтерев В. М. Гипноз. Внушение. Телепатия, М., 1994, с. 277.

⁵Как признавался самому Жане один из его больных, инстинктивный страх перед принятием любого решения его парализует.

333

плохих последствий даже самого замечательного события все­гда возможно. Вот текст Жане: «Девушка 27 лет находится на отдыхе в санатории. Я хочу её обрадовать и сообщаю, что жена её брата, которую она очень любит, родила ребенка, и малыша соби­раются привезти к ней в гости, чтобы она смогла на него посмотреть и поцеловать его. «Не делайте этого, — отвечает она. — Автомо­биль врежется на улице в деревья; моя мать, кормилица и ребе­нок разобьются. О, как это ужасно!» '

• Э. Аронсон продемонстрировал в своих экспериментах, что если человек обладает знанием «меня преследуют неудачи» (такое зна­ние, иначе говоря, становится контекстом всех его действий и оценок), то он не будет испытывать удивления в случае неуспеха. Такие люди «отворачиваются от успеха» и склонны действовать способом, гарантирующим им неудачу. А вот удача вызывает у них шок и растерянность. Они начинают оправдываться и убеж­дать самих себя, что их успех случаен, что им повезло, что дру­гие просто не замечают их ошибок и т. д.²

• На внезапную смерть своих близких в результате неожиданных физических катаклизмов (землетрясения, смерчи, наводнения и т. п.) или катастроф (автомобильных, авиационных или железно­дорожных) люди реагируют переживанием горя. Такая смерть разрушает прежде всего привычный контекст жизни, где многие планы и эмоциональные ожидания связаны со ставшим невозмож­ным взаимодействием с внезапно погибшими людьми (но, конеч­но, также нарушает и вероятностные прогнозы поведения, а заод­но и многие ожидаемые ситуативные закономерности). Кратко рассмотрим стадии переживания горя, выделенные в эмпириче­ских исследованиях³. Первая фаза — шок и оцепенение. В созна­нии человека появляется ощущение нереальности происходяще­го, душевное онемение, бесчувственность, оглушённость. Следу­ющая фаза — фаза поиска (пик приходится на 5-12-е сутки после известия о смерти). Скорбящий живет двойной жизнью — своей, обычной, и другой, в которой постоянно как бы ждет встречи с умершим (звонок в дверь — мелькает мысль: это он; вдруг на улице слышишь его голос или видишь, как он входит в телефонную

' Жане П. Страх действия как существенный элемент меланхолии. // Психология эмоций. Тексты. М., 1984, с. 193.

²См. Трусов В. П. Социально-психологические исследования когнитивных процес­сов. Л., 1980, с. 28.

³Васшюк Ф. Е. Пережить горе. // О человеческом в человеке. М., 1991, с. 230-247.

334

будку). В этой фазе, например, отец погибшей дочери рассказы­вает о ней в настоящем времени как о живой. Реалистическое понимание происшедшего сочетается с надеждой на чудо. Тре­тья фаза — фаза острого горя — длится до 6-7 недель с момента трагического события. Её именуют также периодом отчаяния, страдания, депрессии и дезорганизации. Психофизиологические нарушения (утрата энергии, мышечная слабость, повышенная чув­ствительность к запахам, сексуальные дисфункции и т. п.) сопро­вождаются ощущением пустоты и бессмысленности, чувством вины, одиночества, беспомощности и т. д. Типична необыкновен­ная поглощённость образом умершего (по свидетельству одного пациента, он вспоминал о погибшем сыне до 800 раз в день). На этой фазе происходит преобразование психологического време­ни: погибший в сознании скорбящего субъекта переходит из на­стоящего времени в прошедшее, т. е., в принятых ранее терминах, происходит переинтерпретация ситуации. Четвертая фаза — фаза остаточных толчков — длится в течение года и переходит в завершающую фазу. Смысл и задача работы горя в этой послед­ней фазе состоит в том, говорят исследователи, чтобы образ умер­шего занял постоянное место в памяти и в продолжающейся жизни скорбящего. (Разумеется, добавим мы, слово «постоянное» здесь не более чем метафора).

• Задача подготовки космонавтов привела к изучению поведения в состоянии невесомости. Л. А. Китаев-Смык описывает реакцию людей, не имевших лётного опыта, на созданное в земных усло­виях кратковременное состояние невесомости. Восприятие собст­венной тяжести относится к базовому содержанию сознания, и даже предварительное знание о том, что в процессе эксперимен­та придётся пережить состояние невесомости, не может помочь испытуемому приноровиться к неведомым условиям. В итоге по­давляющее большинство испытуемых переживали эмоциональ­ное потрясение и пространственную дезориентацию. При этом происходила переинтерпретация ситуации в более привычных тер­минах: 20% ощущали утрату опоры и чувство падения, 60% — ощущение подъема вверх, а у 9% вначале возникало чувство па­дения, которое через 5-7 с сменялось ощущением «тяги вверх». Из протокола наблюдения за одним из испытуемых: «Во время полёта до наступления невесомости сидел, беседуя с врачом. С первых секунд невесомости появилось двигательное возбужде­ние, сопровождающееся непроизвольным криком и выражением

335

ужаса на лице. Схватившись за какой-то предмет, испытуемый не мог удержать его, так как руки продолжали непрерывно взма­хивать. Вступить с испытуемым в словесный контакт не уда­валось. Об этих своих реакциях испытуемый сразу после окон­чания режима невесомости ничего не мог вспомнить. При про­смотре после полёта кинофильма, в котором было показано его поведение в невесомости, он был крайне удивлен увиденным». А вот впечатления самого испытуемого: «Я не понял, что насту­пило состояние невесомости. У меня внезапно возникло ощуще­ние стремительного падения вниз, в черную бездну. Мне каза­лось, что вес кругом рушится, разлетается. Меня охватило чув­ство ужаса, и я не понимал, что вокруг меня происходит». Только 29 человек из 215 сохранили представление о стабильности пространственной среды '. Реальные впечатления, если они столь сильно противоречат ожиданиям и жизненному опыту человека, что он не может их себе представить, воспринимаются как не­ожиданные даже тогда, когда он заранее знает о том, что должно произойти.

• Ситуация внезапного отказа двигателя является ярким примером изменения контекста для лётчиков. Вот описание своего состоя­ния пилотом при внезапной остановке обоих двигателей на одно­местном самолёте: «Я весь сжался, ноги одеревенели. Вынуж­денная посадка была невозможна, и я решил катапультироваться. Но меня охватило оцепенение, так что я не мог перенести ноги на катапультное сиденье... Придя в себя на высоте 8000 м (про­изошла переинтерпретация ситуации - В. А.), я произвёл запуск обоих двигателей и благополучно произвёл посадку» ².

• Дж. Стрэттон в 1896 г. сообщил на III Международном психологи­ческом конгрессе о своём опыте, когда он сам в течение несколь­ких дней носил специальные оптические устройства, переворачи­вающие изображение на сетчатке. Этот опыт положил начало широкому циклу исследований. Жить в зрительно перевёрнутом мире оказалось непросто. Первые впечатления (по дневнику Стрэттона) были такими: всё зрительно воспринимаемое выгля­дело инвертированным, комната со всеми находящимися в ней предметами казалась поставленной с ног на голову; все образы

' Китаев-Смык Л. А. Психология стресса. М., 1983, с. 77-84.

²Цнт. по Экспериментально-психологические исследования в авиации и космонавтике. М., 1978, с. 127. .

336

были четкими и определёнными, но они казались фальшивыми, смещёнными, иллюзорными; вещи виделись одним образом, а мыслились другим; рука обычно начинала двигаться в направле­нии, противоположном желанию... К концу первого дня экспери­мента Стрэттон oufyufan лёгкое головокружение и тошно­ту. Через несколько дней и Стрэттон, и другие испытуемые при­выкают к перевёрнутой картине мира, «переинтерпретируют» её. К концу эксперимента Ф. Снайдера и Н. Пронкло, длившегося 30 дней, испытуемый не чувствовал необычности своего зритель­ного мира. Однако на вопрос: «Как выглядят сейчас вещи для вас? Они перевёрнуты?», испытуемый просил больше не задавать ему подобных вопросов: «Вещи были правильными до тех пор, пока вы не задали мне вопрос. Теперь, когда я вспомнил, как они выглядели до того, как я надел линзы, я вынужден отвечать, что теперь они выглядят перевёрнутыми. Но до того как вы задали мне вопрос, я абсолютно не осознавал этого и не думал об этом»¹. • Студенты (добровольно согласившиеся принять участие «в пси­хологическом эксперименте», организованном великим экспери­ментатором Ф. Зимбардо) должны были по жребию играть роли заключённых и надзирателей с весьма простыми заданными пра­вилами поведения: для заключённых — соблюдать порядок, для охраны — этот порядок поддерживать и предупреждать побег. Исследователи смоделировали «тюремную жизнь». 20 испыту­емых-заключённых были внезапно арестованы полицейскими не­зависимо от того, где они находились, их обыскали, взяли отпе­чатки пальцев, надели на них специальную робу и шапочки и т. д. Охрана ходила в униформе, тёмных очках, имела наручники и т. п. В результате студенты оказались в ситуации, где готовые шаблоны поведения не работают, а новые правила не определяют, что, собст­венно, им надо делать в течение нескольких суток подряд. Обста­новка, одежда и прочие тюремные атрибуты .(смена контекста) спровоцировали студентов в ситуации крайней ролевой неопреде­лённости принять на себя лично отвратительные, но знакомые по книгам и фильмам (а потому определённые для себя и по­нятные для окружающих) роли. Сами участники эксперимента потом не помнили то, что они вытворяли, и после эксперимента с ужасом смотрели на своё поведение в видеозаписи. Эксперимент

'См. Логвиненко А. Д. Перцептивная деятельность при инверсии сетчаточного образа// Восприятие и деятельность. М., 1976, с. 209-230.

337

пришлось прервать через шесть суток (вместо планировавшихся двух недель) из-за опасности необратимого личностного измене­ния участников'.

Итак, люди не любят неопределённости контекста. Они должны знать, где они находятся, почему и что должны делать. Они предпочи­тают ситуации с определёнными социальными ролями, с готовыми шаб­лонами поведения и ожиданием встречных действий партнеров по за­данным правилам социальной игры. Определённость предпочитается неопределенности даже тогда, когда в силу других характеристик нео­пределенность была бы, казалось, субъективно предпочтительнее. Опре­делённость социального контекста, задающего правила разыгрывания социальной роли, важнее, чем привлекательность самой роли.

• Как подчёркивают американские исследователи, в период с 1890 по 1940 годы напряжения в отношениях между белыми и неграми в США были более острыми на севере страны, хотя дискримина­ция негров в северных городах была меньше, чем в южных. Но на юге статус негров был более ясно определён, а потому для негров он был субъективно предпочтительнее ².

• Больные часто предпочитают знать заведомо тяжёлый диагноз, чем не знать никакого. Даже безнадёжный прогноз переносится легче, чем неопределенная оценка своего состояния то ли как без­надёжного, то ли как в скором времени приводящего к выздоров­лению.