Givishvili_G_V_Ot_tiranii_k_demokratii_Evolyutsia_politicheskikh_institutov

3.5. Александр — слово в пользу восточных традиций	153

поннесской войной выход был найден в возложении части бремени Афин на плечи союзников по архэ. После поражения в ней пополнять их казну стало нечем.

Опасность для государства усугублял разлившийся в судебных органах яд сикофантов — профессиональных доносчиков и шантажистов, которые держали в страхе состоятельных граждан. Их цель состояла в том, чтобы привлекать к суду наживших состояние какимилибо противозаконными путями. Но со временем они так вошли во вкус, что стали клеветать даже на людей ни в чем не повинных, потому что от них они надеялись более всего поживиться. Известный полководец и богач Никий так их боялся, что не обедал ни у кого из сограждан, не вступал в разговоры, не имел ни с кем общения, но когда занимал должность, до ночи пребывал в палате стратегов, из совета уходил последним, а приходил туда первым.

Далее, упадок гражданских добродетелей повлек за собой упадок и воинского духа и чувства полисного патриотизма. Это коснулось не только бедноты, которая стала требовать денег за исполнение воинской службы, но и богатых, которые стали уклоняться от служения отечеству даже в самые грозные для него часы. С другой стороны, возрастал спрос на наемных солдат. В условиях ведения непрерывных боевых действий профессиональная армия могла гораздо эффективней гражданского ополчения решать текущие задачи охраны собственных границ и проведения длительных походов за пределами собственных территорий. Но наемную армию, в свою очередь, необходимо было надлежащим образом финансировать. Поскольку командиров наемников волновали проблемы не столь политики, сколько жалования для своих подчиненных. И их требования слишком часто находили отклик не у демократических правительств, а у богатых честолюбцев, которых соблазняли лавры тиранна. Именно наемники помогали придти к власти Дионисию Старшему в Сиракузах, Ясону Ферскому в Фессалии, Эвфрону в Сикионе, Тимофану в Коринфе. Это обстоятельство еще сильнее затягивало узел проблем, которых демократии не дано было разрешить собственными силами.

Болезни Спарты были иного рода. Формально она вышла победительницей из Пелопоннесской войны. В действительности она потерпела поражение, точно так же, как ее соперница — Афины. За что она должна быть «благодарна» свому триумфатору — наварху Лисандру, возглавившему отстроенный с помощью персов спартанский флот, нанесший поражение флоту Афин. После этого Лисандр отправился по городам архэ и велел под страхом смерти всем афинянам, которых он там застал, вернуться в Афины, чтобы в них возникла нужда и лютый

154	Глава 3. Античная альтернатива (начало холодной войны)

голод, надеясь, что это поможет ему взять город. Уничтожая демократию и другие законные формы правления во вражеских и в союзнических городах, Лисандр повсюду оставлял спартанские гарнизоны и своих приспешников, которым предоставлял неограниченное право награждать и карать по своему усмотрению. Лично присутствуя при многих казнях, изгоняя врагов своих друзей, он дал грекам образчик Лакедемонского правления, судя по которому добра от Спарты ждать было нечего. Но не столько всеобщая враждебность, которую пробудила в сердцах греков подобная деятельность Лисандра, сколько то, как он распорядился трофеями, добытыми им в Афинах, явилось бедствием для Спарты, как уже говорилось.

Начавшееся быстрое перерождение спартиатов проявилось в принятии закона Эпитадея19 о свободе дарения и завещания земельных наделов. Впервые в истории Спарты были уничтожены запреты на концентрацию земельной собственности в частных руках. Тем самым, появлялась возможность ее покупать и продавать. Вследствие чего земельная собственность в Лакедемоне быстро перешла в руки немногих. Это немедленно привело к катастрофическому снижению численности граждан, обладавших наследственным наделом — клером, который позволял им, в частности, участвовать в застольных товариществах — сисситиях. Если во времена Ликурга спартиатов насчитывалось около 9 или 10 тысяч, то ко времени Аристотеля их число сократилось до менее одной тысячи. Таким образом, спартанская олигархия нищих, как бы странно это не звучало, также не могла быть и не стала образцом совершенного государственного устройства.

Два человека, помимо Аристотеля, подсказали мне, что Греция нуждается в спасительной сильной руке — Ксенофонт и Исократ. Вспомнил же я о первом не затем, чтобы рассказать о перипетиях его судьбы и о персидском походе 10 тысяч, а чтобы подчеркнуть две вещи. Во-первых, своим успешным отступлением из логова врага столь незначительными силами он доказал его слабость. Во-вторых, он делом подтвердил возможность, а, следовательно — желательность единения греков и организации их совместного похода на восток. В свою очередь, Исократ обосновал идею не только желательности, но даже необходимости объединения греков в целях объявления войны персам. По его мнению, она была единственным средством, способным сплотить Элладу и избавить ее от поразивших ее бедствий междоусобицы. Но, кроме того, Исократ оказал мне услугу, внушая грекам мысль о монархии как наилучшей форме правления вообще.

19 400 г. до н. э.

3.5. Александр — слово в пользу восточных традиций	155

Итак, в связи с тем, что нам известно о судьбах афинской демократии, с одной стороны, и спартанской аристократической олигархии

— с другой, можно ли сомневаться в том, что они обе уступают монархии в смысле устроения прочного, устойчивого внутреннего мира и согласия между гражданами государства? Более весомых аргументов в ее пользу найти едва ли возможно. Попытайтесь оспорить эту очевидную истину, и вам станет ясно, почему я останавливаю свой выбор на монархии. Законодательно утвержденное единовластие, передающееся по наследству, и только оно предупреждает внутренние конфликты государства и придает ему способность противостоять враждебным силам извне.

Теперь — о причинах моего похода в Азию. Мною двигала одна высшая цель — объединение всей цивилизованной ойкумены, во имя прекращения вечных междоусобиц, распрей и кровопролития. Я желал, чтобы всюду воцарился мир, чтобы люди запада и востока, севера и юга общались между собой как добрые соседи, а не как заклятые враги. Чтобы они спешили друг к другу, разделить изобилие и благополучие, доставшееся волею случая одним на всех и облегчить бремя преодоления бедствий, поразивших одних, совместными усилиями. Я осознавал, что эта высокая цель достижима лишь при правлении единого на всех верховного правителя, равно доброжелательного для всех ему подвластных. Поэтому войну за верховное владычество я вел только с царями, а не с их подданными. По той же причине с друзьями я был внимателен и обходителен, с противниками великодушен и милостив.

Когда после битвы при Иссе Дарий бежал, а его семья и лагерь достались мне, никто не мог сказать, что я обесчестил его красавицу жену или двух его незамужних дочерей. А ведь признаться — их красота была мучительна для глаз. Я не лишил его семью почестей, которыми она пользовалась прежде, не уменьшил числа ее слуг, средства же на ее содержание даже увеличил. Я разрешил персам похоронить своих павших в битве, взяв для этой цели одежды и украшения из военной добычи. Узнав, что два македонянина, служившие под началом моего военачальника Пармениона, обесчестили жен каких-то наемников, я письменно приказал ему, в случае, если их вина будет доказана, убить их как диких зверей.

Далее, я старался сблизить нравы, обычаи и образ жизни греков и македонян с персидскими и египетскими. Ибо полагал, что такое смешение и сближение добром, а не силой укрепит мою власть не только на тот частный случай, если я отправлюсь в дальний поход, но и вообще оно приблизит достижение моей конечной, высшей цели, о которой

156	Глава 3. Античная альтернатива (начало холодной войны)

уже говорилось. Для этого я отобрал тридцать тысяч персидских мальчиков и поставил над ними многочисленных наставников, чтобы выучить их греческой грамоте и обращению с македонским оружием. Затем я женился на Роксане — дочери бактрийского царя. За то, что я проявил величайшую воздержанность и не захотел незаконно овладеть ею до свадьбы, его подданные прониклись ко мне доверием и любовью. В Сузе я по обычаю Востока женился на дочери Дария и на дочери его предшественника Артаксеркса, а также предписал своим семидесяти высшим военачальникам взять в жены мной же отобранных самых прекрасных и знатных молодых персиянок, бактриек и согдианок. Их примеру последовали более десяти тысяч воинов и командиров моей армии. При этом я из собственных средств заплатил долги своих воинов в размере девяти тысяч восьмисот семидесяти талантов.

Лишь единожды я поддался хоть и минутной, но все же непростительной слабости, позволив жажде мщения взять надо мною верх. Именно, когда, позволив Таис Афинской уговорить себя, я разрешил ей и другим пирующим поджечь дворец Ксеркса. Но я не разрушал завоеванные города, я их строил, называя их своим именем. Египетская Александрия даже была интеллектуальной столицей всего древнего мира в течение нескольких столетий. В Египте же жрецы храма объявили меня сыном бога Аммона. Это дало мне повод утвердиться во мнении, что бог — общий отец всех людей. Следовательно, всем им надлежит жить в мире, подчиняясь лучшему из них, — своему властелину, особо приближенного к богу. Эта идея нашла понимание среди египтян, но вызвала недовольство некоторых моих строптивых соотечественников, не проникшихся моими замыслами. Впрочем, их недовольство искусственно возбуждалось речами моих тайных противников из среды приверженцев демократии. Уйдя из жизни в 33 года20, я сожалею лишь о том, что, приступая к строительству общемирового государства, не успел создать для него такой фундамент, который не дал бы ему рассыпаться на части, едва меня не стало. Мне больше нечего вам сказать, — завершил свою речь Александр.

—Что ж, Ваши симпатии понятны, — сказал Черчилль, — будут ли у кого вопросы?

—Может быть, мой вопрос покажется Вам бестактным, но какое отношение Вы имеете к грекам? — спросил Сталин.

—Первое Македонское государство было основано греческой династией Аргеадов, переселившейся на север Греции из Пелопоннесского Аргоса. Язык наш — диалект греческого. Мой предок по отцов-

20 356–323 гг. до н. э.

3.6. Цезарь предает республику	157

ской линии принадлежал к Гераклидам. Мать — эпирская царевна Олимпиада, дочь Неоптолема, предком которого был воспетый Гомером Ахилл, — отвечал Александр.

И так как ответ был признан исчерпывающим, и не нашлось более никого, кто пожелал бы еще задать вопрос, он удалился.

3.6.Цезарь предает республику

—У нас есть выбор, сказал Черчилль. — Мы можем подвести итоги и по горячим следам попросить лучшего эксперта по части анализа различных видов государственности Аристотеля прокомментировать все вышесказанное по поводу греческого исторического опыта. Но можем отложить подведение промежуточных итогов, предложив прежде высказаться еще одному приглашенному — Цезарю. Каково будет мнение высокого собрания?

—Я полагаю, было бы предпочтительней второе — сначала заслушать этого почтенного мужа, — предложил Рузвельт, и поскольку его предложение было одобрено, перед собравшимися предстал Гай Юлий Цезарь, бросив мимолетный взгляд на Цицерона.

—Прежде, чем Вы приступите к изложению своих соображений, позвольте задать Вам один вопрос. Правда ли, что проезжая однажды с сопровождающими мимо какого-то убогого провинциального городка, один из Ваших спутников задал вопрос: «Неужели и здесь есть соревнование из-за должностей, споры о первенстве, раздоры среди знати?». На что Вы с полной серьезностью ответили: «Что касается меня, то я бы предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме»? — спросил Рузвельт.

—Я искал славы не ради самой славы, но ради гражданского мира для Рима, — возразил Цезарь. — Мои недруги ставят мне в вину то, что якобы я узурпировал власть, совершив государственный переворот

впользу единовластия. Но борьба между авторитарным и коллегиальным правлением началась в Риме со времен его основателя Ромула. Я лишь приблизил ее завершение.

—Вы сделаете нам одолжение, если поделитесь своим видением истории этой борьбы, — сказал Рузвельт.

—Тогда мне придется начать ab ovo21, — заметил Цезарь.

21 «с яйца», т. е. с самого начала.

158Глава 3. Античная альтернатива (начало холодной войны)

—Тем лучше. Мы с нетерпением ждем изложения Ваших взглядов на эволюцию власти в феномене древности, именуемом Рим, — продолжал Рузвельт.

—Если Вы так настаиваете, — согласился Цезарь. — Ради экономии времени я опущу баснословные события, предшествующие воцарению Ромула. Как, вероятно, Вам известно, в первые годы его правления политическую власть в Риме делили царь, сенат и народное собрание в форме — куриатных комиций. Членами 30 курий (curia), из которых первоначально состоял римский народ, были только взрослые мужчины — отцы семейств (pater familias) трех триб (tribus — племя)

— латинов, сабинов и этрусков. Курии распределяли землю между родами (с согласия сенаторов), по ним строилось пешее войско, и собирались народные собрания. Поэтому вначале понятия «патриции» (patricii) и «народ» (populus) совпадали. (Позже в состав «народа» вошли плебеи — жители близлежащих латинских городов, которые были признаны гражданами города). Патриции участвовали в комициях, старшие из глав семейств, входивших в род, составляли совет старейших

— сенат (senatus — от senex, старик). Однако, с течением времени возникли разногласия между всеми тремя сторонами власти. Ведя успешные войны с окрестными латинскими, сабинскими и эрусскими городами, Ромул утвердил статус Рима в качестве силы, с которой необходимо считаться всем соседям. Захватив много добычи и заметно расширив римские владения, он учредил царский суд, набрал 300 телохранителей, и самовольно, без согласия сената распределил среди воинов захваченные с боем земли. Это вызвало негодование сенаторов, воспринявших его самоуправство как унижение их достоинства. Видимость коллегиального правления не могла сохраняться вечно. И Ромул был убит, но кем и каким образом — осталось неизвестным.

Спустя год состоялись выборы нового царя. (Затем эта процедура стала традиционной). Я опущу описание всем известных их деяний. Упомяну лишь о последнем царе — Тарквинии Гордом. Считавшийся сыном, или внуком Тарквиния Древнего, и подстрекаемый своей женой — дочерью предыдущего царя Сервия Туллия, он захватил власть, убив тестя. Его недоброжелатели утверждали, что годы своего правления он отметил различными враждебными сенату делами. В частности, ему приписывали многочисленные репрессии против знати. Якобы он подвергал их судебному преследованию, изгоняя их из города и отчуждая их имущество. В то же время он практиковал раздачу плебсу части военной добычи и земельного фонда. Кроме того, он укреплял позиции Рима в международных делах с помощью победоносных войн и расчетливой дипломатии, устанавливал торговые отношения с Кар-

3.6. Цезарь предает республику	159

фагеном, занимался строительством города. При нем был воздвигнут храм Юпитера, сооружался Величайший цирк, расширялась сеть осушительных каналов, проведена cloaca maxima, обслуживающая Рим и поныне.

Изгоняя Тарквиния Гордого и устанавливая республику22, Луций Брут напрасно думал, что навсегда избавляет город от произвола власти. Он не подозревал, что язвы республиканского правления могут быть нестерпимей монархического. Он не предполагал, что противоречия между патрициями и плебеями, которые гасились благодаря посредничеству царей, вскоре так обострятся, что станут угрожать самому существованию Рима. Преодолевая сопротивление сената, плебеи добились учреждения должности народных трибунов, призванных защищать их от произвола патрициев. Со временем они установили право veto, накладывавшего запрет на любое решение сената или магистрата. Затем трибун Терентий Арса потребовал умаления власти консула — должности, введенной в первые годы республики в противовес царской, которой могли домогаться только патриции. Далее патриции были вынуждены согласиться с опубликованием законов, составленных римским посольством в Греции по примеру Солоновых. Были приняты законы, устанавливающие неприкосновенность плебейских трибунов.

В ответ патриции создали недоступную для плебеев должность цензоров. Тогда трибуны Лициний и Секстий добились принятия законов, по одному из которых запрещалось владеть более, чем 500 югерами земли, по другому — предоставлял плебеям доступ к занятию должности консула. Патриции предприняли новую уловку — создали должность преторов-судей, доступную только им. В свою очередь плебеи вынудили патрициев согласиться с их допуском ко всем магистратурам и к занятию цензорской должности. Им было разрешено становиться преторами и сделать выборными военных трибунов, до этого назначавшихся консулами. Решения, принимавшиеся на собраниях плебса по трибам (плебисцитах) становились законами, обязательными для всех римлян, но при условии одобрения их сенатом. Вскоре надобность в сенатском одобрении решений плебисцита отпала вовсе23. Тем самым острота противостояния патрициев и плебеев временно спала. Вторые едва ли не уравнялись в правах с первыми. А римское государственное устройство приобрело трехчленную структуру.

22509 г. до н. э.

23287 г. до н. э.

160	Глава 3. Античная альтернатива (начало холодной войны)

Фактически высшая власть в Риме принадлежала сенату, состоявшему из 300 членов — в большинстве своем из бывших магистратов. Первым в их списке значился принцепс (princeps), который первым высказывал свое мнение по тому или иному вопросу, тем самым, склоняя сенат к принятию нужного ему решения. Формально законодательной инициативой сенат не обладал, в его ведении находилась лишь внешняя политика и казна. Тем не менее, он активно вмешивался во внутреннюю политику, пребывая оплотом консерватизма и аристократии. Законодательная власть оставалась прерогативой куриатных и центуриатных комиций. В последних же происходили выборы высших должностных лиц. Исполнительная власть возлагалась на магистраты. Они делились на ординарные и экстраординарные. Последние действовали в чрезвычайных обстоятельствах — во время войн, стихийных бедствий, мятежей. Экстраординарным магистратом был диктатор, избиравшийся на срок до 6 месяцев для решения строго определенной задачи. Высшие ординарные магистраты — консулы, цензоры, преторы избирались в центуриатных комициях. Будучи срочными и безвозмездными, они были недоступны малоимущим. Практически магистратами стали и народные трибуны. И вот парадокс: если на должности консулов, цензоров и преторов могли претендовать плебеи наравне с патрициями, то патриций, пожелавший получить трибунат, должен был переходить из патрицианского в плебейский род. Тем самым, понятие «народ» (populus), прежде отождествлявшееся с патрициями, затем с патрициями и плебеями на равных, теперь стало обозначать только «простой народ», в отличие от нобилей — патрицианскоплебейской знати.

К этому времени Рим завоевал Италию. В результате чего образовался Италийский союз — объединение Рима с подчиненными ему италийскими общинами. На последних налагалась обязанность оказывать помощь Риму во время войн, поставляя ему вспомогательные когорты. Им запрещалось вести самостоятельную внешнюю политику. Союзники, оказавшие особые услуги Риму, пользовались многочисленными привилегиями. Они обладали римским гражданским правом, правом голосовать в римских комициях, переселяться в Рим и участвовать в освоении колоний. Их внутренняя жизнь регулировалась органами собственного самоуправления — муниципиями. Низшая категория союзников льгот была лишена и управлялась префектами, присланными из Рима. В колонии превращались территории, население которых оказывало ему упорное сопротивление на войне.

Завоевание Италии не означало прекращения войн. Теперь они выносились за пределы Апеннин. В результате войн с Карфагеном, ил-

3.6. Цезарь предает республику	161

лирийцами и Македонией Рим далеко раздвинул свои границы. Но возникли новые трудности, в частности, с воинским набором. С одной стороны, резко снизилось число граждан, имевших потребный для службы в легионах имущественный ценз. С другой стороны, известия об огромных потерях, понесенных римлянами в этих сражениях, породили небывалый прежде массовый отказ от воинской службы даже пригодных для нее лиц. Вот тогда гидра противоречий, присущих республиканскому правлению, стараниями Гракхов вновь поняла голову. Получив греческое воспитание и проникшись духом греческой заразы

— демократии, братья замыслили реформы, конечной целью которых было окончательное уравнение в правах нобилей и народа. Снедаемые непомерным честолюбием, они вознамерились совершить дерзновенное покушение на естественное, богами и природой утвержденное неравенство между людьми. Их история хорошо известна, я не стану останавливаться на ней. Замечу только, что благодаря им впервые после изгнания Тарквиния Гордого в политическую жизнь Рима проникли раздор и кровопролитие. Братья открыли двери для насилия, и оно не замедлило воцариться в городе, произведя раскол граждан на «оптиматов» и «популяров». К первым относили партию сената, вторых — народа. В зависимости от обстоятельств всадники примыкали то к одной, то к другой партии, объединяясь порой частью с одной, частью с другой сторонами.

Зловредность этого раскола особенно проявилась в ходе Союзнической войны24, в которой наиболее заметными фигурами были командующий римской армией Марий и Сулла — квестор Мария в его первое консульство, легат во второе консульство и военный трибун в третье. Война умалила славу Мария, по причине преклонного возраста и телесной немощи вынужденного сложить с себя полномочия полководца, но возвеличила Суллу, принявшего на себя командование армией. Это усилило возникшую еще раньше по ничтожному поводу распрю между ними. Она спровоцировала первое в истории Рима выступление его армии против его же граждан. Так искры гражданской войны перекинулись на армию, грозя Риму небывалыми бедствиями. Одержав в междоусобице победу, Сулла учинил кровавую резню сподвижников Мария. Затем он занялся составлением проскрипций — списков своих личных врагов, подлежавших уничтожению. Правда, в них попали не только они, но также все, кто вызывали малейшее подозрение в их нелояльности. Общее число осужденным им на смерть таким способом достигло пяти тысяч. Сыновья и внуки его жертв лишались

24 90–88 гг. до н. э.

162	Глава 3. Античная альтернатива (начало холодной войны)

гражданских прав, их имущество подлежало конфискации. Всякая политическая инициатива была парализована.

Сулла провозгласил себя диктатором, восстановив эту чрезвычайную должность по прошествии ста двадцати лет. Но по существу он изобрел нечто совершенно небывалое для Рима, придав ей бессрочный характер. И все же он не рискнул окончательно порвать с республиканскими институтами правления. Напротив, он представил дело так, будто реставрирует их традиции. В частности, он расширил власть сената, пополнив его 300 новыми членами. Ему же были переданы судебные комиссии. Была упразднена власть цензоров, контролировавших его деятельность. Были строго разделены гражданская и военная власть магистров. Далее он ограничил полномочия консулов. Трибунская власть, которую он считал источником всех зол, была сведена к минимуму. Законодательная инициатива у них была отнята, а путь к дальнейшей карьере закрыт. После всех этих преобразований Сулла, демонстративно сложил с себя власть. «Пожар гражданской войны потушен, и пора приступать к мирной жизни», — казалось бы говорил он, присутствуя на форуме как частное лицо. На самом же деле он не погас, а затаился тлеющими углями массового недовольства реформами.

В юности я был на плохом счету у Суллы. И когда мне дали знать, что он вознамерился уничтожить меня, мне пришлось срочно покинуть Рим и отплыть в Вифинию, к царю Никомеду. Как видите, я против своей воли оказался заложником событий и уже не мог избежать участи быть втянутым в политическую борьбу. Но приступить к ней я мог только после смерти Суллы и возвращения в Рим. Город тогда разделялся на два лагеря — аристократов, сторонников Суллы, имевших большую силу, и народ, сторонников Мария, влачивших жалкое существование. Чтобы приободрить и укрепить последних, я выставил свою кандидатуру на освободившуюся должность верховного жреца, и одержал верх. Затем я добился избрания на должность претора, после чего был назначен наместником Испании. Присоединив в течение нескольких дней к своим двадцати когортам еще десять, я покорил несколько племен, ранее не подвластных римлянам. Вернувшись в Рим, я решил добиваться должности консула. Для этого я заручился поддержкой двух бывших сулланцев, пользовавшихся наибольшим влиянием в Риме — Помпея и Красса. Я нашел способ их примирить, заключив с ними тройственное соглашение о взаимной поддержке.

Став консулом, я внес законопроекты, предлагавшие вывод колоний и раздачу земель. Аристократией и сенатом это было истолковано как популизм. Тогда я обратился к Помпею и Крассу с вопросом: одоб-